Надежда

– Я ненавижу отца. Не могу его простить. Он изверг рода человеческого, душегуб. В моем воображении мера наказания отца растет в соответствии с его поступками…

– Ты о Боге? – удивилась я. – Так он тоже мужчина…

Похоже, до Риты не дошел смысл моей реплики.

– Наверное, моя мама не может быть одновременно нервной с отцом и ласковой со мной, правда?

Робкая надежда засветилась в глазах Риты.

– Конечно, – уверенно подтвердила я, не желая лишать девочку добрых иллюзий.

– Я пыталась проще смотреть на жизнь, понять отца. Не получается. Ты грубишь своему отчиму? – поинтересовалась Рита.

– Нет. Я знаю в точности, что тогда на меня все будут злиться. Поэтому так рассудила: не стоит ворошить муравейник. Мне кажется: в некотором роде это разумно, потому что вся семья выигрывает. И в зависимость ни к кому не попадаю, и масла в огонь не подливаю. Это тоже очень важный факт. Как-то неожиданно сделала для себя гениальное по своей простоте открытие: в семье мне лучше помалкивать. Ведь не всякий раз удается правильно распорядиться своим умом. Зачем мне лишние оплеухи по больному самолюбию? Да и вообще предпочитаю держать свои настроения в непроницаемой тайне. Я даже негодую на себя, если не сдерживаюсь.

Один раз в четвертом классе я разозлила отца. Глупая была. Какой-то парень спросил его: «Молодой человек, скажите, пожалуйста, который час?» Отец ответил. А я расхохоталась. Он удивился и спросил, что меня так развеселило. Ну, я и брякнула: «Какой же вы молодой? Седой, лысый». Отец был разъярен моим наивным ответом. Затрясся, лицо красными пятнами пошло. «Мне, – говорит, – только сорок пять!» Я не ожидала такой бурной реакции, потому что на самом деле считала его старым, потрепанным. Выслушала его суровую отповедь и больше глупостей не совершала. Долго пыталась загладить свою непреднамеренную вину. Не предполагала, что он усмотрит в моих словах издевательство. Тогда еще не понимала, что ущемляю его мужское самолюбие.

– Я огрызаюсь, а когда разозлюсь, долбаю своего отца. Иногда мне кажется, что злить его – ни с чем не сравнимое удовольствие, даже наслаждение.

– Зачем ты так!? – возразила я, почувствовав себя очень неуютно.

– Может, он поймет, как неприятно, когда тебя ругают, и перестанет хамить!

– Зря. Уверена, что ему все нипочем. Только отношения испортишь. Разрабатывай новую стратегию, меняй поведение. Меня так Венька учил, дружок мой школьный. Говорил, что тихой сапой можно большего добиться. Но я не обостряю отношений потому, что мать жалею. Знаю: отец позже на ней все равно отыграется. И бабушка просит меня, не держать на него обиды, прощать безразличие, – решительно возразила я. – У меня есть друг, – учительница литературы в старших классах. Когда мне очень плохо, я обращаюсь к ней за советом. Мы с ней на любые темы разговариваем. Рассказать о ней?

Рита ничего не ответила, и я принялась с восторгом заполнять паузу.

«Вот недавно я бежала как встрепанная, Александра Андреевна увидела меня и пригласила к себе. Усадила на лавочку во дворе и так посмотрела, что, кажется, в самую душу заглянула.

– Почему такая взволнованная? – спрашивает.

– Пытаюсь разобраться в жизненно важных проблемах, – отвечаю.

– Вечные вопросы потому и называются вечными, что никому не дано разрешить их раз и навсегда, – улыбнулась Александра Андреевна.

Мы долго беседовали. Я спрашивала ее обо всем, что меня тревожило, и она как будто открывала передо мной занавес жизни.

– Почему Иван Стефанович говорит, будто я не чувствую то, что описываю в сочинениях? Я ничего не выдумываю. И мысли, и слова мои. Фразы сами на бумагу плывут. Сам не помнит, какой был в детстве, а утверждает, что в четырнадцать лет невозможно думать по-взрослому. Но я-то думаю! Я что, в угоду ему нарочно должна сюсюкать как малышка? Он считает, что дошкольник вообще не умеет рассуждать, но я помню свои размышления в четыре года! – сердито сопела я.

– У него детство было безоблачное. Гонял себе с друзьями по полям и лесам. О чем можно думать и переживать, когда и родители, и старики без ума от единственного чада? Счастливчиком рос. Беды и ответственность вынуждают взрослеть. Его война заставила за ум взяться, – раздумчиво ответила Александра Андреевна.

А я продолжала ее донимать.

– Вот читаю «Войну и мир» Толстого, и не могу понять… – опять страстно пустилась я в атаку…

– Рано тебе творчество Толстого изучать, – засмеялась она.

А я ей:

– Знаю, что рано. Но я не могу ответить себе даже на самые простые вопросы. Я плакала навзрыд над гибелью сына Ростовых. Мне казалось: он до конца не осознавал, что может погибнуть, потому что находился во власти восторженного предвкушения героического поступка. Бесчеловечно было посылать такого юного на смерть. Как родители могли отпустить его на войну? Нет, я знаю: патриотизм, Родина! Я сама в любой момент первая побегу защищать свою страну. Мне проще: нечего терять, кроме своей жизни. Но родители должны была втолковать сыну, чтобы он вел себя разумно. Пропасть по-глупому даже из патриотических чувств – не геройство. Он даже не успел вступить в бой!

А она объяснила:

– Он увлек за собой солдат, а это важнее, чем самому кого-то уничтожить. Он понимал, во имя чего рвался в бой. Понимал, что обязан был защищать честь страны. Не зря погиб! Отряд мчался отомстить и за него, юного. Он герой! Своим поступком он укрепил веру в победу.

– И все же, как мать могла оторвать его от сердца? – опять настырно спросила я учительницу.

– Родители растят сыновей защитниками страны и семьи и только просят судьбу оградить их от беды, живут надеждами на лучшее. А если дети погибают, то навсегда остаются в сердцах своих родных и в памяти благодарных поколений. Так было всегда. У нас с Петром Андреевичем три сына. Мы стараемся воспитать их волевыми, умными, галантными, нежными. Одним словом – настоящими мужчинами. Не простой вопрос ты задала. Я постараюсь рассмотреть его со старшеклассниками. А каков же тогда твой сложный вопрос? – улыбнулась Александра Андреевна.

– Вот вы говорите, что литература – учебник жизни. А почему в «Анне Карениной» Толстой на примере жены брата главной героини учит, что она должна простить двойную жизнь, измены мужа, а самой Анне оставляет один выход – смерть? В газете, в рецензии к спектаклю Анну Каренину называют двуликим монстром и торжественно заявляют, что она наказала себя за свое поведение.

Только что-то ее братец не больно чувствовал себя виноватым, имея на стороне вторую семью и обманывая обеих женщин. Почему о нем никто ничего плохого не говорит? Почему Толстой не наказывает его? Мужская солидарность? Мужчины пишут законы, защищающие только их достоинство? Разве в этом не проявляется неуважение к женщине? Ее заведомо оставляют бесправной и беззащитной? Это называется справедливостью? Прошли рыцарские времена?

Почему для Каренина главное – «что люди скажут?» Он даже сына возненавидел, когда Анна полюбила другого. Для него важнее всего на свете – карьера. Почему сильный мужчина не может простить слабую женщину, а женщина все должна прощать? И еще. Я не понимаю фразы: женщина зависит от мужчины. Женщина сама может себя прокормить. Ей трудно одной растить их общих детей. Дети нуждаются в мужчине, в отце. А этой фразой полностью отвергается понятие нормальной семьи, ею уклоняются от воспитания детей. Получается, что у мужчин, проповедующих и внедряющих подобные выражения, не сформировано чувство семьи.

Они нарочно перекладывают ответственность за детей на женщин? Вот читаю в романе: «Женился на богатой, промотал приданое жены…» И все почему? Потому, что жена обязана была отдать мужу свое наследство и стать от него зависимой. А на эти деньги она могла бы сама вырастить детей.

Вот в физике все четко и однозначно! Надо законы развития общества и семьи сформулировать с точки зрения сохранения хорошей семьи и пользы детей и на уроках изучать, как любой другой предмет. А в «Воскресении» Толстого что я вижу? Мужчины требуют от женщин таких подтверждений любви, за которые потом они расплачиваются всей своей жизнью и здоровьем, искалеченной судьбой детей. Это честно? Любили вместе, а отвечать пришлось молодой и глупой Масловой.

Нехлюдов потом страдал, переживал, да только Катюше от этого легче не стало! Не сумел он помочь ей. А раньше не мог подумать о последствиях? Он же был старше Катюши! Непорядочный он! Вот и Дима объясняется мне в любви, а сам плохо отзывается о женщинах, поэтому я не верю в его любовь! – кипятилась я.

– Ты права. Если мужчина не уважает женщин, то, когда влюбленность пройдет, он и к жене будет относиться так же, – согласилась со мной Александра Андреевна.

– Мне иногда кажется, что мужчины вообще не умеют любить. Они только пользуются любовью женщин. Сколько я вижу примеров, когда они сбегают от больных жен и детей! Ищут легкой жизни? Боюсь, что настанет время, когда некоторые женщины, не выдержав трудностей, тоже начнут вести себя, как плохие мужчины: бросать детей, больных мужей, стариков, будут пить и курить. «А почему бы и нет? Мужчинам можно, а нам нельзя?» – скажут они.

Еще мне смешно и непонятно, когда мужчины возмущаются, если женщина начинает вести себя, как они: пить, курить, гулять, выражаться. Почему тогда себе позволяют подобное? – со страстностью, достойной лучшего применения продолжала я.

– Жуткий прогноз! Откуда в тебе столько мужененавистничества? – рассмеялась учительница. – Мой брат Анатолий, когда умерла его жена, не женился до тех пор, пока полностью не определил детей: образование дал, женил, с жильем помог устроиться.

– Не много таких. Разве я не права? У нас соседка по квартире, где мы останавливаемся в городе, когда сердится, то говорит своему мужу: «Мне лучше алименты с тебя получать и другого мужчину приглашать. Когда он будет приходить, хоть праздник в доме почувствую. И сто раз не надо просить кран починить…». Я глупости говорю? Но они оттого, что жизнь вокруг бестолковая, – оправдывалась я перед учительницей.

– Обыкновенная жизнь. Идеально счастливых семей не бывает. У кого-то бабушка болеет, ребенок не слушается, в других семьях несовместимость стариков и родителей, в третьих – работа мужа не устраивает, нервирует отсутствие перспектив. Да мало ли что может вызывать дисгармонию взаимоотношений в семье! Нельзя из всего делать трагедию. Надо стараться достойно жить в любых условиях, стремиться побороть в себе плохие качества, пытаться улучшить ситуацию. Смирение, терпимость – огромная сила. Надо жить. Понимаешь, просто жить, – спокойно объясняла мне Александра Андреевна.

– Трудностей в работе я не боюсь. Я не умею преодолевать раздражение от несправедливости. А у вас выясняю причины появления несчастных семей, чтобы не пополнить их число, – вздохнула я. – Вы же тоже знаете про нашего отца? Правда? Как думаете, он изменится когда-нибудь? – спросила я, и опустила глаза, скрывая неловкость от слишком взрослой темы разговора.

– Старость его исправит, – серьезно ответила она.

– Обрадовали! – хмыкнула я сердито.

– Ты хотела правды и получила ее, – сказала, как отрезала, учительница.

– Вот смотрю на нашу жизнь, и дружить ни с кем из мальчишек не хочется. Мать замучила руганью, не верит мне, – жалобно пожаловалась я.

– Каждая мать старается оградить своего ребенка от злословия. Не обижайся на нее. А дружить не вредно. Юность, как весна, быстро проходит. Надо узнавать разных людей, учиться любить, ценить людей, расширять свои способности к общению и тем самым уменьшать вероятность ошибки в выборе достойного. Когда дружишь, главное – четко помнить границы дозволенного. Женщины созданы верить мужчинам, а они стремятся завоевать нас любыми способами. Осторожность надо воспитывать.

– Не хочется мне жить в таком неправильном мире, – совсем сникла я.

– Милый мой максималист, – улыбнулась мне Александра Андреевна, – ищи такого, ради которого захочется жить. Я же нашла. А первые чувства, юношеская дружба останутся в твоей памяти как самое светлое, самое дорогое. Запомни строчку из песни: «Не опошляй любви согласьем…» И еще одну житейскую мудрость не забывай: «Пока девушка не допускает мужчину к себе, он за нею ухаживает, а если ошибется, поверит, сама за ним побежит…»

Вот как мы беседуем. Правда, она здоровская?! Вот бы мать была мне таким другом! Жаль, что такие разговоры с учительницей очень редки. Но я бываю откровенна лишь в тех случаях, если ее и мои собственные чувства и мнения совпадают. Тогда между нами стираются различия в возрасте. Но о своем детдомовском прошлом я не разговариваю с ней…

Я так увлеклась пересказом последней беседы с учительницей, что не сразу заметила, что Рита не слушает меня. Но не обиделась, только умерила свои восторги. Понимала, что это моя жизнь, а ее волнует совсем другое. Ну и разговорилась! Интересно, мое, Ленино и Ритино многословие – свойство безудержной юности или реакция грустной, выжженной скорбью души, зажатой рамками тоски и несбыточных мечтаний о счастье, когда она стремится вырваться на волю?

Рита вся ушла в себя: сидела какая-то отрешенная, подавленная, потерянная.

– Ты знаешь, что-либо про взрослые дела… ночью? – вдруг тихо спросила она.

– Мало. Весной один мужик вернулся из тюрьмы, а на следующий день побил окна в нашем интернате и проник в спальню к девочкам. Мать была в ужасе и все причитала: «Не дай бог, успел… Варя рыдала. Может, все-таки от страха!?»

– Разве это так быстро?.. – спросила я тогда отца.

– Иногда двух секунд достаточно, – криво усмехнулся он.

Но лицо его было бледным. Он же отвечал за интернатских. У бабушки я стесняюсь спросить про такое. Девчонки в классе со мной говорят только про уроки. А у подружки Зои мне стыдно узнавать. Она младше меня. Еще высмеет перед всей компанией! И почему родители не рассказывают нам о взрослой жизни?

У нас одна девочка «вляпалась» в историю и даже не сообразила, что с нею произошло. Ее замуж потом выдали. Родители заставили сына жениться. Мне неинтересна и неприятна эта тема. Я люблю думать о красивом, умном, особенном. Правда, отдельные моменты, на которых я иногда останавливаю свое внимание, удивляют меня. Как-то моя одноклассница играла на улице с братишкой своей подруги. Я взглянула на ее ладно скроенную, по-деревенски крупную фигуру, и мне показалось, что у нее не детское озорство, а желания замужней женщины. Она по-особому обнимала мальчика, как сына. И лицо в это время было странное, полное выстраданной любви. Порывисто так схватила ребенка, прижала к себе и целовала, целовала. В движениях ее рук и тела было столько материнского! Наверное, я говорю глупости?..

Рита опять ничего не ответила. Потом, чуть запинаясь, тихо спросила:

– Как ты с отчимом? Ты же ему чужая. Не пристает… ну, понимаешь?..

– Думаешь, если я иждивенка, то платить ему должна своей честью?! Не собираюсь сиротливо заискивать перед ним и покорно ждать его гадких действий. Пусть только попробует тронуть! Не рискнет он, знает мой характер. Не зря в классе «атаманом» и в глаза и за глаза называют.

– А со мной могло случиться… здесь в деревне, в сарае. Прошлым летом....

– То есть как? Родной отец домогался! – испуганным шепотом произнесла я, не веря своим ушам.

– Я сначала не поняла, потом не поверила, но потянулась за вилами… Обошлось. С тех пор мой взгляд скользит мимо отца… Я в упор его не вижу…

«Так вот почему мать никогда надолго не оставляет меня наедине с отцом, в город с собой берет! Вот чем объясняются ее странные, опасливые взгляды! Она постоянно боится за меня!» – вдруг поняла я горькую тайну. – А я-то наивно полагала…

А Рита, как в забытьи, продолжала:

– Потом ночью приходить стал. Стоит, смотрит, сопит, но не пристает… Я от страха немею… Слезы льются, а закричать боюсь. Стыдно и маму жалко… Ненавижу…убила бы! Как-то не выдержала, пожаловалась матери. А она вдруг как с ума сошла. Глаза вытаращила, лицо красными пятнами пошло. Мне чуть дурно не сделалось… Шлюхой обозвала… подол задрала… Я ничего не поняла… больно было. Потом с нею истерика случилась, проклинать себя стала… Это очень в мамином духе… Долго я отходила от потрясения…

С того дня между нами непреодолимая пропасть разверзлась. Я чувствую себя вычерпанной до дна. Слишком крепка связь детей с родителями, невыносимо трудно, болезненно ее разрывать.

– Даже когда их никогда не было рядом?.. – не утерпела вставить я.

– С тяжелым сердцем думаю: «Не ужиться нам вместе». Горло перехватывает от мыслей, от ужаса… Сделалась излишне впечатлительной, обидчивой, нервной, жутко одинокой. Стала задумываться и остро чувствовать социальную сторону жизни. Повзрослела на десять лет. Старухой себя чувствую. Может, сбежать из дому или сгинуть? …Пока пытаюсь все забыть, как страшный сон, стараюсь всей душой жить в чистом воображаемом мире. Увязла в мечтах, надеждах. Только надежда еще не вера…

Рита потупилась и замолчала.

– Надо надеяться на лучшее. Иначе как жить… – тихо промолвила я. – Счастье никто не может гарантировать.

Совершенно неслыханные жуткие неосознаваемые подробности! – отстраненно думала я, шокированная откровенностью новой знакомой. – Я не понимаю и не принимаю даже малейших отклонений в поведении родителей, а тут такое!

Воспаленное воображение рисовало страх, красный туман. Я всматривалась в Риту, в поисках еще неведомых мне глубин ее грустной души.

– Я много знаю, но это не позволяет мне понять, кто прав кто виноват, кто плохой, кто хороший. Без жизненного опыта знания не работают. А я не желаю гадких экспериментов над собой. Счастливой хочу быть. И почему всегда кажется, что плохое не коснется меня? – растерянно бормотала девочка.

– Сама плохого не делаешь вот и от других не ожидаешь пакостей и подвохов, – высказала я свое мнение и с сочувствием вздохнула.

Нас сближало осознание бессилия перед неразрешимыми семейными проблемами. И я вдруг почувствовала, что из общих несчастий и сострадания между нами родилась чуткая привязанность, связывающая души, может быть, даже намного крепче любви.

– Вчера похоронили мою бабушку. Ужас расставания с ней сначала вверг меня в состояние прострации, а теперь тоска давит, как осенняя безнадежная даль. У меня теперь никого не осталось… – горько, навзрыд заплакала Рита.

Мне показалось, что я услышала, как застонало настрадавшееся сердечко, и вся сжалась, боясь разреветься.

– Боже мой! Как я мечтаю об обычной, тихой, счастливой семье! Как хочется иногда уткнуться в колени доброму, понимающему человеку! К чему мне их зарплаты, дорогие подарки? – опять всхлипнула Рита.

– Если не хочешь заканчивать десять классов, уезжай в другой город, поступай в техникум. Мне учительница говорила, что, когда покидаешь родительский дом, в нем остаются все беды и проблемы детства, – сказала я после долгой паузы, пытаясь своим советом отвлечь девочку от тяжелых переживаний.

– Я завтра уеду, и мы больше никогда не встретимся, – тихо произнесла Рита.

– Я редко допускаю людей в свое сердце, но если разрешу войти, то уже на всю жизнь, – ответила я еще тише.

Мы молча сидели, соприкасаясь спинами. Неслышно подобралась темнота. В открытую дверь сеновала заглядывала полная яркая луна. Ее спокойный серебряный свет рисовал таинственную сказку. А мы жили в грустном реальном мире.

ДЕТСКИЕ ВОПРОСЫ ВЗРОСЛЫЕ ОТВЕТЫ

Все спят, а я вверяю дневнику тронувшие мое сердце воспоминания прошедшего дня.

«Сегодня я поделилась с Александрой Андреевной секретом про Зину, потому что она не болтливая и на самые сложные ситуации умеет смотреть по-житейски просто.

– Несправедливо детям страдать из-за гадких взрослых! – возмущалась я. – Представляете, сами же взрослые потом презирают этих несчастных обманутых девочек! А в чем Зина виновата? В том, что еще глупая? В том, что детдомовская? Это ее беда! Жаль мне ее. Вразумите, объясните, в чем я не права, – буквально взмолилась я.

– Спокойнее, не воспламеняйся. К сожалению, в юном возрасте человек крайне чувствителен. Он зачастую не способен противостоять любому разрушительному воздействию и может сломаться. Ничего не поделаешь, вся жизнь – парадокс. Судьба преподает жестокие уроки тем, кто не готов к борьбе за существование, – на удивление спокойно провозгласила Александра Андреевна. – Правильный путь может быть таким: не лететь очертя голову, как мотылек на огонь, за каждым, кто позовет; учиться отвечать за свои поступки, делать правильные выводы из ошибок и не впадать в пессимизм.

– И мне не хватает оптимизма. Я хочу видеть вокруг себя только хорошее, беспрерывно борюсь с собой и повторяю: «Мир полон чудных грез» – а все равно замечаю плохое. Вы знаете больную от рождения девочку с улицы Гигант? Пьяные мужики при мне изловили ее на току, железной скобой голову к земле прижали и по очереди грубо издевались. Мерзость! У меня поджилки затряслись, сердце заколотилось от негодования. Я в них сначала издали комья земли кидала, потом куски кирпичей принялась швырять. А они мне – мат и угрозы. Гады! Что я могла сделать? Пятеро их было, – сказала я, ежась от ощущения гадливости и презрения. – Люди проходили мимо, и никто не прогнал гадов! Не хотели связываться? Безразличные? Вот так и сеется преступность. Разве нет закона, чтобы наказать этих пьяниц за жестокость?

– Знаю бедняжку, – вздохнула Александра Андреевна.

– Слабоумную обижать во сто крат хуже! У этих мужиков, наверное, дочки есть. Почему они такое позволяют? – вновь распалялась я.

– Вне всякого сомнения, в человеке есть и плохое, и хорошее. В пьяном виде гадкое вылезает на первый план, – объяснила учительница.

Голос ее звучал спокойно, но настойчиво.

– Разве они умнее этой несчастной, если ведут себя хуже скотов? – пробурчала я, недовольная ответом. – Вот недавно один дядька у колодца распинался: «Я когда погуляю от жены, еще более верным становлюсь». Как, изменяя, можно становиться верным? Никакой логики! А наши городские соседи злословят, мстят, радуются несчастью других.

– Так не все же плохие. Один или два человека на сотню. Глухая сосредоточенность на себе, зависть, угрюмость характера превращает некоторых бездарных людей в чудовищ. Следующий раз обрати внимание на то, как поведут себя соседи в случае несчастья в какой-нибудь семье. Гарантирую: всем миром помогут! Не руби с плеча. Натерпелась ты в детстве. Всякая боль тебя трогает. Радость к себе не допускаешь… Обостренное восприятие тому причиной. Многое доводит юную душу до иступления. Трудно открывать внутри себя человека, а еще труднее оставаться им. Понимаю тебя.

В мире два высших равновеликих начала: добро и зло. Эти явления взаимосвязаны и разнять их нельзя. Вечная борьба этих сил делает жизнь многомерной и непонятной. Добра без зла не бывает, но добро чаще побеждает, иначе бы мир погиб. Каждый из нас должен посильно служить добру. Не прячься от трудностей, но замечай их только для того, чтобы учиться сосуществовать в реальном мире. Нельзя жить в обществе, не учитывая его законов и особенностей. Подрастешь, – проще будешь смотреть на многое, – уверенно сказала Александра Андреевна.

Меня даже передернуло от негодования:

– Ну, уж, нет! Плохих я всегда буду презирать и ненавидеть. Я никогда не смогу оправдать жестокое и подлое в человеке! В нашем селе я в основном вижу уважительное отношение к женщинам. Может быть, потому что они сами не позволяют себя унижать? А вот прошлым летом я с родителями попала в деревеньку соседней области. Там стройотряд студентов работал. Девушки одевались, как парни, и волосы носили короткие. Один колхозник за руку со всеми поздоровался и вдруг разглядел среди них девушку. Ох, как разозлился! Руку об себя вытирал, плевался, матом крыл. Студентка обиделась и говорит: «Вы мизинца моего не стоите. Еще неизвестно, кто из нас лучше пашет и косит, а вот в отношении интеллекта я не сомневаюсь: он рядом с вами не ночевал. Вы оскорбляете и принижаете женщин, потому что боитесь их. Не хватает у вас истинно мужских качеств для мирного сосуществования». Тогда колхозник стал орать, что «все бабы – дуры». Студентка снова возмутилась: «Дяденька, вы ерунду говорите про умных мужчин и глупых женщин. Посмотрите на свою семью. Дочь похожа на вас, сын на мать. Из ваших речей выходит, что ваш сын должен быть глупым. Где логика? Когда не можете доказать свою правоту, вы начинаете свою досаду тешить руганью и рукам волю даете. Слышала, как над женой издеваетесь. Вы бы и на меня кинулись, только друзей моих боитесь. Сила и ум мужчине даются, чтобы защищать. Но вы, оказывается, – «слабый пол»! На педпрактике я задала классу придумать короткое, но емкое, всеобъемлющее слово для заголовка статьи. Так один ученик пошутил: «Ничего, кроме матерных слов, на ум не приходит». «Вы видно из таких», – резко закончила студентка. Не выдержал местный житель «защиты нападением» и скрылся в хате.

Мой голос звучал уверенно, с пониманием своей правоты, к которой примешивалась некоторая доля еще не сформировавшегося злорадства.