скачать книгу бесплатно
– Кто тебя так? – спросила осторожно.
Толян не ответил.
– Тебе надо сделать укол от столбняка и раны зеленкой смазать. Когда я недавно посчитала ступеньки с четвертого этажа, нога загноилась. А с зеленкой за неделю все прошло!
– Еще стрептоцид помогает, – сказал Толян.
– А где ты взял такие цветастые тряпки вместо бинтов?
– Мама дала, – сказал он и осекся.
– Я – могила, запомни. Жди меня здесь. Я быстро!
Медсестры в воскресенье не бывает. Если случается что-то серьезное, ее вызывают. Я обвязала тряпками коленки, подошла к дежурному воспитателю и, скорчив плаксивую рожицу, попросила бинт и зеленку. Он нехотя отложил книгу, подошел к аптечному шкафчику и отомкнул его.
– Медсестра мне стрептоцидом засыпала ранки, – подсказала я.
– Не много ли хочешь? – усмехнулся он. – Садись, лечить буду.
– Мне не так больно, когда сама себя зеленкой мажу. Еще я должна с мылом вымыть коленки.
– Ты, вижу, специалист не только калечиться, но и лечиться. Ладно, займись сама, а остатки зеленки завтра обязательно верни медсестре. Не разлей, – предупредил дежурный и снова открыл книгу.
С женщиной-воспитателем было бы сложней. Она разохалась бы, потребовала бы показать раны. Сто раз спросила бы, как себя чувствую.
Когда прибежала на хоздвор, Толя уже отодрал присохшие бинты. Кое-где они снялись вместе со струпьями.
– Раздави стрептоцид на чистом месте, – попросил Толя.
Я вложила таблетку в подол рубахи и растерла куском кирпича. Раны Толя накрыл бинтами и сверху замотал тряпками. Слезы текли по его щекам, но он даже не пикнул.
– Умеешь терпеть боль, – заметила я, – не скулишь.
– И ты, похоже, не рева.
– Привыкла, – ответила я. – В другом детдоме часто били.
Мы помолчали.
– Спасибо. Ты – молодец, – тихо, немного смущаясь, сказал мой новый друг, надел шаровары и враскачку пошел к корпусу. «Так вот почему он так ходит!» – дошло до меня.
НАШ ДОМ
В следующее воскресенье ждать Толю мне пришлось недолго. Он вышел на крыльцо сразу после завтрака и огляделся по сторонам. Мы встретились около машины. Поздоровались. Он был немногословен и угрюм.
– Пойдем в парк, – неуверенно попросила я, – свой секретный дом покажу.
Он вздрогнул, еще больше нахмурился, но быстро согласился. Разозлился? Подумал, что в моей затее кроется подвох? А когда мы подошли к тайнику, поникшим голосом промолвил:
– Это мое пристанище, когда сбегаю.
У меня чуть не сорвалось с языка: «Откуда сбегаешь?» – но сдержалась, боясь опять разозлить друга. Сама не люблю, когда в душу лезут. А вслух сказала:
– Раз ты первый нашел этот дом, он твой. Разреши мне иногда приходить. Я бы перетащила сюда сиденья от газика. Не очень-то удобно сидеть на голой земле. Еще срезала бы с верха газика материю. Вместо одеяла была бы.
– Ну, вот! Как девчонка, так сразу разговор о тряпках.
– Причем здесь тряпки? Не в куклы зову играть! Не хочу мерзнуть. Может ты здоровый, а я чуть что, кашляю. Дыхалка у меня слабая. Так дед Панько говорил.
– У тебя был дед?
– Не родной. После войны он один на белом свете остался, вот и любил всех детей. А меня и Витька особо.
– А бывает, что родные, да не любят.
– Разве такое может быть? – удивилась я.
– Может, – вяло произнес Толя.
Помолчали.
– Пожалуй, стоит натащить сюда барахлишка. Только по темноте, – вдруг согласился мой друг.
– У нас настоящий дом будет! – радостно подхватила я.
– Настоящий – это когда в нем папа и мама живут, – жестко закончил разговор Толян и направился к корпусу.
Мне Толя показался сжатой пружиной. Молчит-молчит, а потом что-то резкое, даже грубое, как брякнет, так «хоть стой, хоть падай!» Так у нас в лесном детдоме говорили.
А я представляю настоящий дом таким, чтобы в нем был хороший друг. А родители мне редко на ум приходят, даже в мечтах. Чаще думаю о том, какая у меня будет семья, когда вырасту.
ПОМОГИТЕ!
Целую неделю благоустраивала дом. Приносила только полезное. Выбила камни для окошка. Ох, и намучилась! Осколок стекла вставила. Светло сделалось.
Подошло воскресенье, а Толян не вышел гулять. Не пришел он и на следующий выходной. Мне было тоскливо и беспокойно.
Как-то после занятий не хотелось идти в свою комнату, и я в задумчивости бродила по классам школы. Неожиданно внимание привлек спор взрослых. Прислушалась. Крики доносились из учительской. Речь шла о мальчике Толе Зайченко, который опять сбежал к матери. Учительница говорила резко:
– Ну, что ему еще надо?! Одет. Обут. Накормлен. Школа хорошая. Из комнаты в комнату переводим. Лучших ребят подселяем. Живи, учись. Так нет! Домой бежит! В эту убогую, антисанитарную, криминальную обстановку. Что с ним делать? Может, передать в колонию? Сколько еще с ним мучиться? Пошли вчера с милицией его забирать. Но у матери не нашли. Сама лежит пьяная. Ругань на всю квартиру. Сожитель при ней совсем лыка не вяжет!
Я поняла, о ком речь. Может, он в нашем доме? Помчалась в парк. Огляделась и нырнула в бурьян. Не увидела, но уже почувствовала: он там. Было еще светло. Я отбросила ворох травы, затыкавшей вход. Свет упал на распростертое тело моего друга. Лицо – сине-желтое, волосы слиплись, рубашка разорвана. Он то ли спал, то ли был в забытьи. Ужас вдруг сменился во мне злостью. Захотелось орать, крушить все подряд!
Я выскочила из подземелья и стала бегать вверх-вниз по спуску, чтобы как-то снять дикое возбуждение. Меня трясло. Спазмы сжимали горло. Наконец я обессилела, свалилась в бурьян и заплакала. Почему такие гадкие и жестокие взрослые? Потом я встала и медленно пошла в дот. Толян заворочался, открыл глаза и застонал: «Дай попить». Нашла в мусоре консервную банку, помыла и набрала воды в фонтанчике. Толя пил жадно. Из еды смогла предложить только черствый кусочек хлеба. Я всегда ношу в кармане хлеб, потому что когда очень хочется есть, меня тошнит. А хлеб помогает.
Размочила сухарь в воде. Толян долго сосал его.
– Кто тебя так? – спросила я участливо.
– Отец.
– За что?
– Мать защищал.
– Зверь он.
– Пьяный был, ничего не соображал.
– Оправдываешь?
– Отец, какой ни есть. Хахаль (сожитель) еще хуже.
– Таких убивать мало.
– И самому зверем стать?
Я сняла с себя рубаху и протянула Толяну, а кофту надела на голое тело.
– Одежда еще из дошкольного детдома, – заметила я. – На следующий год новую дадут.
– Мне-то, может, и не дадут. Могу не вытерпеть.
– Пойдем в корпус?
– Куда я такой? Всем объяснять придется…
– Скажешь, что чужие ребята побили. Брехать – не пахать. Соври для своей пользы. Главное, чтобы никому не во вред. Пошли, пока медсестра на работе. Помрешь еще, а я буду виноватой себя считать. Раз видела, значит, отвечаю за тебя.
– Не пойду. Воспитатели душу вымотают.
– Зря обижаешься. У них работа такая – беречь нас. Когда не получается, они злятся. А ты бы не злился на их месте? Пойдем. Скорей вылечишься, скорей к матери попадешь.
На Толяна мои последние слова подействовали. Он молча кивнул. У корпуса мы разошлись в разные стороны.
Перед сном я думала: «Ругать человека за то, в чем он не виноват, не честно. Почему из-за плохих родителей его хотят отправить в колонию для бандитов? Кто может помочь Толику? Директор, милиционер? Господи! Помоги моему другу».
НЕ ПОНИМАЮ!
Жду Толяна на хоздворе. Гляжу вверх. Его окно на четвертом этаже. Неожиданно вздрагиваю от жуткого крика. Перед глазами, кувыркнувшись, метнулось, как большая тряпичная кукла, человеческое тело. Тупой удар об асфальт. За кустами ничего не вижу. Знаю, что упал мальчик. Старшеклассник.
После ужина ко мне подошел Толик и тихо сказал:
– Он воровал у ребят и был доносчиком. Его много раз предупреждали. Не одумался.
Лицо Толяна выражало красноречивый гнев и одновременно страх.
– Он разбился? – прошептала я.
– Да.
Толян сделал страшные глаза.
Меня будто по голове стукнули. Бессвязно, путая буквы, рассказала Толе об увиденном.
– Я не понимаю, не понимаю этого, – бормотала я, заикаясь.
– И не надо. Забудь. Вычеркни из памяти. Я тебе ничего не говорил. Ты ничего не видела.
– Постараюсь, – шепчу я в ответ.
Но как же забыть? Неподвижно сижу на подоконнике, прижавшись горячим лбом к прохладной раме, и тупо смотрю на то место, куда упал мальчик. Мозги отключаются, когда пытаюсь думать о нем.
ТАНКИ
Сидим с Толяном на заднем дворе детдома, рисуем животных.
– Жаль, что ты девчонка, а то пошли бы сейчас смотреть ученья солдат за городом, – сказал мне Толян.
– И чем же девчонка от мальчишки отличается, интересно мне узнать? – рассердилась я. – Ты что, лучше меня по деревьям лазаешь? А может, подсечку лучше делаешь?
И я тут же свалила его на землю.
– Ну! Получил?
– Ты же неожиданно! – попытался оправдаться Толян.
– А что, враг будет предупреждать о нападении? Ваше Величество, сделайте бойцовскую стойку, прикройте личико, сейчас в челюсть врежу! Так, что ли?
– Ладно, сдаюсь, пошли.
– Не злись. В лесном детдоме я дружила с большими мальчиками. Они обучили меня защите, – вздохнула я от набежавшей грусти воспоминаний.
Солнце укутывалось в розовое пуховое одеяло облаков. Изрытая асфальтовая дорога закончилась, идем по гравию, потом по пыльной грунтовой дороге. Мы у высокого кирпичного забора, оплетенного по верху рядами колючей проволоки. У маленькой калитки – два солдата с винтовками.
– Полезем на бугор. Сверху лучше будет видно, как они возвращаются с учений в казармы, – предложил Толя.
– А что в этом интересного? – отозвалась я.
– Сказано: девчонка! Как ты не понимаешь?! Поразмысли чуток! Рассмотреть вблизи настоящее оружие – это же фантастика! Может, еще танк или пушку увидим.
– И танк можно будет руками потрогать?
– Танки здесь не останавливаются. Я сам не знаю, где они ночуют. Из своего окна только недавно их приметил. Вот бы внутрь залезть!
– А я про самолет и огромный корабль мечтала. К танкам меня не тянет, но «живьем», конечно, интересно их рассмотреть. Ох, и завидно будет девчонкам! – обрадованно воскликнула я.
Облюбовали самый высокий холм, вскарабкались то неисхоженному, не истоптанному крутому склону. Только заняли удобное стратегическое положение, устроившись на дереве, что росло на бугре, как появилась большая группа солдат. Они нестройно и не очень громко пели маршевую песню. На меня колонна не произвела особого впечатления. Молодые дяди устало несли на плечах скатки-шинели, котелки, какие-то ящики. Понурая лошадь, которую нехотя подстегивал старый солдат, медленно тащила пушку.
