Её величество

– Многие мужчины почему-то считают, что то, что им нравится, должно нравиться и нам. Не люблю, когда ко мне липнут всякие. В них одна противная животная похоть. Сочувствую жене твоего знакомого.

– Она давно ушла из жизни.

– Не удивила. Видимо, муж существенно подпортил ей нервную систему. И Федор из той же серии.

– Не сравнивай. Мой знакомый обожает своих детей, внуков и правнуков, а Федор ими тяготится.

– Сегодня закончится время полемик? Дался вам этот старик. Неужели не исчерпали все темы? – тихо спросила Лена.

– Телесная любовь – один из способов сообщить партнеру без слов, как ты его любишь. О сладость тайны единения! – Таков был «вредный» ответ Инны на просьбу подруги.

– И ей, «ни в чем не знавшей меры»… – покачала головой Лена.

– Этот способ слишком опасен для женщин, – нахмурившись, заметила Аня.

– Но приятный, если они в хороших руках. Ты часом не лесбиянка?

– Дура ты, – Аня грубостью попыталась защититься или хотя бы уклониться от задевающих ее шуточек Инны. – Я не признаю альтернативных устремлений плоти, считаю их распущенностью. Я не интересуюсь патологиями в любой области человеческой жизни.

– На таких, как я, дурах мир держится, – огрызнулась та. – Это мое личное мнение, я не настаиваю на нем, просто отмечаю то, что вижу.

– Но неправильно классифицируешь. Все-таки есть что-то рациональное в шутке Аллы Пугачевой: «Для того, чтобы любить людей, надо с ними меньше общаться».

«Неплохо Аннушка Инке врезала», – про себя отметила Жанна.

– Это много проще, чем пытаться проникать в глубины человеческой сути, – с презрительной усмешкой ответила Инна и подумала зловредно:

«Было бы непростительным еще раз не воспользоваться присутствием Ани, чтобы развлечься».

А вслух добавила ехидно:

– Ты этой ночью на удивление непокладиста.

– Разве я что-то не так сказала?

В голосе Ани явно прозвучали интонации Лены.

– …Ницше говорил: «То, что нас не убивает, то делает сильнее», – с каменным лицом процитировала Инна. – Он воспевал могущество человека, способного стать сверхчеловеком.

«Не преминула блеснуть элементарной эрудицией», – покривила губы Жанна, а вслух сказала:

– Кто-то из нас претендует на это звание?

– С его-то пониманием сверхчеловека? Сочту неоправданным…

Жанна прервала, наметившиеся было Анины рассуждения:

– Инна, ты имела в виду борьбу с болезнями?

– Типун тебе на язык, – раздраженно буркнула та. (Ее не поняли!) – И, сделав вид, что ей надо «подумать», выскользнула за дверь.

Аня свободно вздохнула.

– Хочешь анекдот? – спросила Жанна. Она тоже почувствовала облегчение от ухода Инны. – Ты знаешь, почему люди смеются над анекдотами? Считают, что анекдоты их не касаются, что они не про них.

Аня натянуто улыбнулась.

– …Федор – Эммин добровольный крест, ее голгофа. Такой «бриль-янт» – и кому достался! – вздохнула Аня.

– В Федьке не было ровным счетом ничего примечательного, – снова начала заводиться Инна.

– Обыкновенный, каких тыщи.

– Аня, тебе нравятся мужчины с ямочкой на подбородке? – спросила Инна.

– Я вообще-то о внутреннем содержании Федора… Но ведь сводят же мужчин с ума женщины с ямочками на щеках. И бывают мужчины, животный магнетизм которых приманивает женщин помимо их воли.

– О чем ты чирикаешь? По мне так Федька не из тех, кто способен вызывать у женщин сильные чувства, он мужских феромонов не излучает.

– Он, наверное, одеколон, действующий на подсознание женщин, применяет, – вполне серьезно предположила Аня.

– У тебя поразительная подкованность в вопросах сексуального парфюма! – удивилась Инна.

– Иногда внешняя мужественность не совпадает с внутренней, – заметила Жанна.

– Не было у Федьки ни той, ни другой. Или ты их в нем разглядела?

– …Возьмем случай, если в семье оба крановщики, врачи или учителя. Я сравнивала, но что-то не приметила в мужчинах глобальности мышления, – задумчиво произнесла Аня. – Допустим, из той же генерации педагогов… Не находилось среди них таких, которые ни словом, ни делом не посягали бы на личность женщины, занимались бы чем-то более существенным, нежели мы, понимали больше, видели дальше. Так, средненькие… И пусть не кичатся. Были, конечно, такие, что старались, держались за работу. Но, опять же…

– Не везло тебе. Видно, те, которые особенные, другими дорогами ходили, – пошутила Жанна и добавила примиряюще:

– У каждого своя нить Ариадны, и никто не застрахован от ее разрыва или запутывания… Но для семьи стараясь, можно прославить себя, свой город и даже страну. У меня есть тому прекрасные примеры.

– «О чем задумалась, детина»? – пропела Инна, обращаясь к Ане. – Что тревожит твою безгранично добрую душу? Тебя опять мучают неразрешенные мировые проблемы?

– Конечно, выше и важнее семьи нет ничего, – продолжила рассуждать Аня, не реагируя на шутки Инны. – Философ Лосев писал, что истинный брак – это монашество. А любовь – благодать, которая дается сама собой.

– Да уж, благодать… – фыркнула Инна.

– А немцы до сих пор считают самым главным для женщины честь, порядок и ответственность. Кирха, кухня, киндер, – напомнила Жанна.

Лена, сбросив с себя остатки дремы, усмехнулась:

– Именно только для женщин. Общалась я с немцами на практике, когда училась на четвертом курсе. Наблюдала за ними со стороны. Они стажировку у нас в лаборатории проходили. Я думала, они культурнее нас. После одного случая я утвердилась в своем мнении, что люди везде одинаковые. Представляете, я отчитывала их с отчаянной храбростью беззащитного человека, мол, вы женаты, как можно? А они не видели в своих похождениях ничего дурного. Мол, это не измена жене, это потребность организма… как в еде и воде. Меня трясло от возмущения, а они удивлялись моей непонятливости. Один особенно запомнился: все время красивым жестом оглаживал широкую седую с рыжими подпалинами бороду, которую носил, чтобы прикрыть свою старую дряблую шею.

И пили они за милую душу, похлеще наших аспирантов. Надирались будь-будь… Оно и понятно: бесконтрольные. А на дармовщину «употребляли»… боже ты мой! И все бормотали, мол, русский человек до смерти работает, до полусмерти пьет. Себя оправдывали, что ли?

– Я отказываюсь это понимать и комментировать, – сказала Инна странно тихим голосом. Наверное, она тоже считала представителей Западной Европы более порядочными, и теперь была смущена своей неосведомленностью. – Ты в одного из немцев была влюблена? Могла бы известить о столь неординарном событии.

– Должна тебя разочаровать: не было романа. В презираемых я не влюблялась. Шеф просил помочь им с русским. У меня с бытовым немецким проблем не было.

– Говорят, когда человек готов к счастью, оно его и находит, – сказала Аня.

– Тогда-то его, готовенького, влюбленного и подлавливают, берут еще тепленьким, и в шоры… – усмехнулась Инна.

– Лев Толстой писал: «Не повторяй чужих мыслей. Имей свои», – отозвалась Жанна на Анино «говорят».

– Спорное заявление. Истины общеизвестны, просто каждый их выражает по-своему, – не согласилась с ней Инна.

– А теперь по существу моего вопроса. Есть фраза: единожды солгавши, кто тебе поверит? А почему Эмма верила Федору? – спросила Аня.

– Хотела верить, – ответила Жанна.

– Всего-то?

– Влюбленное сердце с глазами часто несогласно. Оно не замечает несоответствий, не видит огрехов.

– Не хочет видеть? Знаете, у меня и сейчас перед глазами стоит кадр: мой любимый преподаватель – умница, красавец мужчина – в филармонии ждет любимую девушку. Он весь подался в сторону входной двери. Он трепещет и светится от счастья. И вдруг я вижу: идет далеко не юная, на лицо обыкновенная, маленькая, толстенькая, коротконогая брюнетка. Мне показалось, что она несколько напряжена, насторожена, потому что до конца не верит своему счастью… Нет, наверняка она прекрасный человек, но я знаю мужчин… Вот бы выяснить сколько лет с его глаз не спадала пелена влюбленности, как долго продлился их брак?

– Если он человек порядочный, то долго, – категорично заявила Жанна.

– Хотелось бы надеяться. Но мне кажется, он со временем все равно ее оставит и женится на другой, молодой, – подала голос Лена.

– Я знаю, о ком говорит Аня. Ты права, Лена, – сказала Инна. – Говорил, что ничего, кроме уважения и благодарности, к бывшей жене уже не испытывает, но никому не позволяет ее обижать.

– Так ведь уже обидел, разведясь. Жаль. Это тот редкий случай, когда мне очень хотелось бы ошибиться, – сказала Лена и спросила сама себя:

«При чем здесь ее лицо? К красоте и уродству быстро привыкаешь. Внешность с возрастом всегда ухудшается. А вот ум, напротив, как хороший коньяк, с годами становится крепче, насыщенней, ароматней. Так считаем только мы, женщины? Мужчин волнует другое?»

– Какого любить – дело вкуса. А что Федор искал? Ему казалось, ни одна любовь ему не вровень? – задумчиво спросила Жанна. – Ведь не только же секс его привлекал?

– Ты слишком высокого о нем мнения.

– Предлагай контраргументы из тех, что я еще не знаю.

– «У каждого свой вкус, сказал индус и женился на обезьяне». – Конечно, эту старую шутку «преподнесла» Инна.

– Не можешь без пошлости, – дернулась Жанна.

– Могу. «У матросов нет вопросов?»

– Больше нет.

– …Мистицизм принято связывать с именем Достоевского.

– А как же Булгаков?

– …В наше время страсти не менее злые, даже напротив, поэтому сохранить мозги и сознание в нетронутом виде очень сложно.

– …Ох уж эта мне русская покорность судьбе! Откуда она?

– Когда очень трудно, так и хочется отдаться ей… и вечно длить этот миг самовручения.

– …Откуда у Федора такое неуважение к жене? Она же не вешалась ему на шею. Он же сам ее добивался.

– …Получать внимание как милостыню? Когда любишь другого больше, чем себя, становишься уязвимым… Равнодушие убивает. Нажилась Эмма, нахлебалась «счастья» за долгие годы Федькиного распутства. И теперь еще, наверное, он больно задевает струны ее души.

«Скачут с темы на тему. Устали. Но вопросы один за другой цепляются. Мнения разные, и от этого разговор не перестает быть им интересным», – вяло подумала Лена. Она никак не могла сосредоточиться. Ей жутко, до ломоты в глазах хотелось спать, но полностью отключиться никак не получалось.

– …Не раз страшная душевная пытка достигала апогея, сердце Эммы от боли будто разрывалось на части, но она все равно послушно следовала за Федькой, а он продолжал ее хладнокровно уничтожать. Ему это доставляло мрачное, гордое удовлетворение. Я видела их как-то на улице. Передо мной была женщина с печальным прошлым, без будущего. Я была потрясена. Она так и стоит перед глазами… как вспышка памяти… Мне хотелось подойти и врезать по этой себялюбивой роже и закричать: «Эмма, очнись, ты же в сто раз лучше его! Обида ослепила тебя!.. Надо иметь смелость вовремя закончить отношения и уйти», – возбужденно сказала Аня. – Он и сейчас пытается употребить свое былое влияние. Его нервные деспотичные выходки не прекращаются. Разгул бесстыдства, сомнительные сексуальные утехи… Правда, теперь Эмма и ухом не ведет. Внешне встречает их с хладнокровным высокомерием. Какой стоицизм!

Я знаю много хороших семей, в которых связующим звеном между мужем и женой являются дети. Им приходится признавать друг за другом право на собственные интересы, если даже они им и не очень нравятся. Совпадение интересов в семьях не так уж часты. Женщины лучше приспосабливаются. Я речь веду не о загулах, а о хобби.

– Не каждому уступки по силам, для эгоистов они невозможны, – заметила Инна. – Эмма смогла выдернуть свою жизнь из-под гнетущей проблемы, доминировавшей над всем остальным, научилась концентрироваться на хорошем, и перед ней пали все преграды. Но далеко, слишком далеко она в угоду семье отодвинула свое «я»… и потухла. А раньше искрилась энергией!

– Это ее приношение на алтарь любви, – сказала Жанна.

– А где же Федькино?

– В том-то и состоит ужас ее положения.

– Кто любит, тот дорожит любимым.

– Странное сочетание гордости и покорности. Это как быть одновременно счастливой и несчастной, другом и холопом. Одно противоречит другому.

– Обычная в России модель поведения.

– Если бы только по бедности. Я где-то слышала, что любовь настоящая – это когда ты любишь человека даже если он бесконечно гадок, – сказала Жанна.

– Дурость это! Даже материнская любовь имеет предел, – вспылила Инна.

– А непомерная материнская жалость не имеет. Кругом мрак безнадежности, а она до последних дней будет тянуть свою лямку, потому что жалость – духовный стержень русской женщины.

– А хотелось, чтобы таким стержнем были любовь и уважение.

Лену удивило, что женщины разговаривали, лежа в одинаковых позах: положив руки за голову и уставившись неподвижным взглядом в потолок.

– Помню, не любила Эмма быть обязанной, а тут…

– А ты попробовала бы в ее положении – больной – бросить вызов судьбе? Это не языком молоть, – резко сказала Аня за спиной Инны, и тут же примирительно добавила:

– Прости за прямоту.

– Какой бы странной и мучительной не показалась нам Эммина жизнь, мы должны уважать ее выбор. Слишком это тонкий и деликатный вопрос, чтобы обсуждать его, как на собрании. Мы даже отдаленно не можем угадать последствий той или иной ситуации в их семье. В жизни каждого человека есть много такого, что со стороны не разглядеть, ни вникнуть, потому что всё у всех складывается по-разному. Мне кажется, не надо нам вторгаться в ее пределы. Да и поздно стремиться образумить Эмму или перестроить.

Лена надеялась приостановить или закончить затянувшееся обсуждение, но Жанна, как оказалось, еще не выговорилась.

– Она просто примирилась со своей горькой участью. Создала свой мир и живет в нем как святая, веря в свою правоту и непогрешимость. Только святой может любить свою тюрьму.

– Любить тюрьму? Опять уповаешь на Бога. Знаем твою песню, – резко высказалась Инна.

– Неловкое вмешательство может оскорбить Эмму. Затеивать разговор с ней можно только для того, чтобы помочь ей душу отвести, – осторожно заметила Аня.

– При условии, что она в этом нуждается.

– За мной должок, – буркнула Инне в ответ Жанна, еле сдерживая готовые сорваться с ее языка грубые слова.

Та поняла ее намек.

– Недолго осталось Федору измываться. Скоро окончательно спечется, скукожится и завянет. Угаснет половая функция, наступит физическая немощь. К финалу, к закату клонится его эфемерная власть. Посмотрим, как он тогда запоет, – усмехнулась Жанна. – Вот тут-то и надо будет его приструнить, мол, знай сверчок…

– Вряд ли получится стреножить. Отравленный собственным самолюбием, он всегда будет жесток и высокомерен. Это уже как болезнь. Если только его побить или совсем… – сказала Инна, забавляясь ошарашенным лицом Ани. – Надо Эмме попробовать себя в разных ипостасях. Пусть вытащит на свет божий все накопившееся в ней зло.

– Ну и шуточки у тебя.

– И тогда судьба подкинет ей очередную пакость, – серьезно среагировала на Иннино предложение Жанна.

– Федька все равно будет считать, что здорово спел свою удивительную, уникальную мелодию жизни. У него есть шутка не совсем мне понятная: «Жить надо так, чтобы было что вспомнить, но стыдно рассказать». И в свою последнюю минуту, как и отчим Лены, он будет думать о тех женщинах.

– А достойно ли прожил?

– А что он считает достойным?

– Отличная подача!

– Таких ни годы, ни несчастья не меняют.

– Он – живая всему на свете укоризна, – усмехнулась Инна.

– И неизбежное зло, – добавила Аня.

«О Федоре – только плохо. А об Эмме? Хотя… она жертва», – поняла Лена.

– Заметь, это ты сказала, а не я.

– И что из того?

– А мне кажется, Федька давно спекся – завял, усох, сдулся. Как говорится… на шесть часов. Постарел и вообще уже никакого касания не воспринимает. «Париж всегда Париж», а вот мужчина… – Инна скорчила рожицу, соответствующую высказанной фразе. – Он уже в том возрасте, когда согласие женщины пугает больше, чем ее отказ. Если мужчина много говорит о женщинах, это верный признак того, что на деле он ноль. Способные умно помалкивают.

– Может, наоборот, только в самую пору вошел, тем более что «виагра», – я слышала – работает, – смущенно не согласилась неопытная Аня и нервно поежилась.

– Ты уже не надеешься дождаться, когда Федька вобьет последний гвоздь в крышку гроба своей непорядочности и в семье Эммы воцарится библейская тишина?

– …Она тогда уже была больна. Подсознательное опасение за судьбу детей заглушало в ней все остальные чувства. Злые мысли сразу блекли, но все равно долго оставляли ее в непроходящем разочаровании. Она говорила с обидой: «Оставлял бы меня ради призвания, ради высокой цели или прекрасной любви, а то ведь…» – вспомнила Аня.

– Уходит сила, появляется ясность мыслей и мудрость. Но иногда мы слишком поздно понимаем, что губим себя обидами. А гордыня может подтолкнуть еще и не на такое… – многозначительно заметила Инна. – Она двигает человека и в ложь, и в подлость. Куда угодно…

– Только не Эмму.

– Красивая Эмма, да несчастливая. Я знаю много женщин с довольно средненькими внешними данными, которые несут себя как королевы, и мужчины верят, что они представляют из себя нечто особенное, – поведала подругам Жанна.

– Значит, умные, – сказала Аня.

– И хитрые.

– Куда бы их ум делся, попади они в лапы таких, как Федор.

– Такие не попадают.

– Некрасивые мужчины тоже по-разному ведут себя. Одни умом стараются возвыситься над красавчиками, другие мстят им, ущемляя их на работе, третьи деньгами добиваются успеха у женщин и тем горды, – напомнила о себе Инна. – Странный народ эти мужчины, просто чудики какие-то. Сами разбрасываются комплиментами как горохом в посевную, но стоит женщине похвалить кого-то из них даже за дело, так они сразу считают, что она в него влюбилась. Сколько раз я обжигалась. Не пойму, воображение у них ярче нашего, самооценка ли слишком высокая или, напротив, они ее себе таким образом повышают? Недавно моя знакомая попала в капкан мужской глупости. Ей далеко за шестьдесят, а ему сорок. Так и он туда же! Офигеть можно. Бедная, еле отвязалась от его притязаний. Рассказывая, она злилась, а я со смеху покатывалась, вспоминая свои подобные приключения. Но беда была еще в том, что эту историю женщины продолжили раскручивать.

«Ну сделала я мужику комплимент на счет его предпринимательских способностей, чтобы польстить ему, доставить маленькое удовольствие, и что из того? При чем здесь любовь? Я никого не подпускаю к себе ни на сантиметр. Эти дамочки не понимают, что можно просто уважать и ценить мужчину за что-то хорошее в нем? Они примитивные одноклеточные? Сплетники из недоразвитых произрастают или в основном из зловредных?» – огнем полыхала моя знакомая, оскорбленная до глубины души.

Я ее еле угомонила, сказав, что мужчины всегда жаждут обожания, и оно у них, в отличие от нашего, женского, требует сиюминутного подтверждения. А те женщины? Они от безделья… Не волнуйся, переключатся на кого-нибудь еще и позабудут о тебе.

«Я не против комплиментов, если они не имеют целью унижение или материальную выгоду. Одной моей подруге еще больше досталось. Как хорошего человека можно с должности согнать или опозорить? Только подлостью и ложью. И самое обидное – почти никто не сомневается в услышанном! Но умные и порядочные не должны верить сплетням и тем более их передавать! – продолжала нервничать моя знакомая. – Как-то услышала у себя на работе за соседним столом, мол, тот спит с этой. Я, не оборачиваясь, ей сказала: «Ты думаешь, о тебе не говорят? Просто не все имеют привычку разносить…»

– Косой неправда косит даже тех, у кого кольчуги из наград, – заметила я сурово.

26

– Почему Эмма так долго не могла разобраться в своих чувствах? Ведь ум – это способность человека быстро разделить ситуацию на составляющие, вычленить существенные моменты и найти между ними связь. Она не пыталась? Не удавалось распознать, пока находилась под мощным закабаляющим воздействием любви к мужу? Времени не было на размышления? – поставила прямые, как колья, вопросы Аня.

– Сначала у нее было довольно смутное представление о реальной жизни в чужой семье. Она не готова была бороться. Вот и затюкало ее семейство Федора, и завязла она в их болоте по уши. Первое время существовала по заведенным в их семье правилам, пыталась встроиться, влиться, – предположила Жанна.

– Эмма протестовала против принижения, всякого умаления ее заслуг и способностей. Помню идиотскую фразу Федьки по любому поводу: сойдет по третьему сорту в темноте. Она Эмму очень обижала, а он делал вид, что не замечает недовольства, предоставляя ей самой разбираться в своих чувствах и ощущениях, – не согласилась с такой оценкой Инна. – И все же слишком уступчива была. В семейных делах ей не хватало настойчивости, твердости, даже жесткости. От многих своих желаний готова была отказаться ради покоя в семье. Вот Федор и начал этим пользовался. А потом это вошло в систему.

– Не понимал он, что семейная жизнь состоит в основном из «надо», – сказала Аня.

– Не понимал? – скептически протянула Жанна и поджала губы.

– А потом поздно было. Дети появились. Как-то Эмма пожаловалась мне: «Помощи уже не жду. Тут его мама хорошо поработала. Я о другом. Нет чтобы прижать к себе, доброе слово сказать, просто улыбнуться в конце концов. Хотя бы из благодарности. Вечно раздражительный, все не по нем. И к детям то безразличный, то необоснованно требовательный и несправедливый. Сколько раз просила, чтобы прежде чем что-то сказать, думал, учился щадить тонкую психику детей. А он их как обухом по голове… Бесполезно говорить. Остается не подпускать».

– Неразумному проведению было угодно… – ироничной шуткой хотела ответить Инна.

– Ради всего святого, что есть в тебе, замолчи! – тихо, но гневно осадила ее Аня и молитвенно сложила руки. – Не могла она обрубить нити, связывающие детей с отцом. Как тут вырвешься из плена собственной неуверенности?

– Вали на серого. Боялась, что мальчики уйдут к отцу, – уперто не согласилась Инна. Вон Лена сразу все для себя определила.

Лена строго и сухо заметила:

– У меня была другая ситуация.

– …Самосознание женщин начало пробуждаться в средние века. Тогда они впервые поняли свое всесилие.

– Которое утеряли женщины древнего мира? – насмешливым вопросом подкорректировала Инна слова Ани. – И до сих пор его не могут вернуть.

– И почему это многие мужчины не желают быть сопричастными к лучшему, что создала природа и цивилизация, не стремятся к облагораживанию собственной личности посредством прелестных, роскошных женщин, – рассмеялась Жанна. – Разве сделать для кого-то что-то очень хорошее не составляет часть тщеславия мужчины?

– Настоящего мужчины, – уточнила Инна. – Мы им для имиджа, для шарма, они нам для благосостояния?

– А это ты к чему приплела? Уши вянут. Сатанинский замысел, – разозлилась Жанна.

– Ха! Неровен час услышит Господь… и увидит, что это хорошо.

– Ты дальновиднее небесного жителя Мироздания или обладаешь сквозным через века зрением? Тебе известны истинные намерения Всевышнего? – ехидно проехалась в адрес Инны Жанна.

– Какие люди и без охраны! – рассмеялась Инна. – Но я бы на твоем месте не заикалась о недоступных твоему разуму вещах. Что глазами хлопаешь?

«Опять Инка издевается. Это возмутительно! Мертвого из гроба поднимет. А ведь Лене ничего не стоит поставить ее на место», – в который раз рассердилась Аня.

А Лена в это же время подумала с грустью: «Знали бы девчонки об Инниных болезнях, наверняка были бы к ней снисходительней».

– Нет, все-таки зря Господь Бог не женщина, – у усмешкой сказала Инна.

«Это приглашение к новому диалогу? А в чем его своеобразие? Надеется открыть Америку?.. Этот вялый бессодержательный разговор девчонки ведут, чтобы убить время и «уговорить бессонницу»? Теперь я понимаю бабушек на лавочках, умудряющихся изо дня в день без устали часами обсуждать одни и те же проблемы, – успокоила себя Лена, опуская бессильные веки и осторожно потягиваясь. – Ох, с этим жуткими радикулитом и миозитом я давно уже позабыла, что такое приятная разнеженность тела».

До Лены, как из подвала, продолжали долетать отдельные глухие, будто окутанные ватой фразы, но ее сознание их уже не воспринимало.

Жанна, глядя на неподвижно лежащую Лену, подумала: «Она слишком закрытый человек, чтобы быть кому-то интересной. А Инна, наверное, наслаждается происходящим».

После длительной паузы Аня опять вернула разговор к «женскому» вопросу.

– Я слышала не в самой лучшей мужской компании фразу: «Хорошо, что женщины из-за детей слабо защищены, иначе мы были бы их рабами». И тогда я сделала вывод из поведения Федора: интеллектуально он не мог жену победить, ее правота во всем его оскорбляла и, что естественно, бесила. Но победа для мужчины важна, поэтому он не вешал носа, а брал реванш, унижая Эмму как женщину. По-другому у него не получалось. И что ему увещевания: «Любите друг друга, не ссорьтесь. Жизнь коротка!»