Её величество

«И в русской тоже. Ты комплексуешь? – Я даже прикрикнула на нее. – «Умница, красавица! Это уму непостижимо! Жить болью прошлого глупо. Знаешь, что излечивает от комплексов? Любовь другого мужчины. Я бы интрижку на стороне завела, чтобы отомстить. Знаю, не сможешь. А ты полюби! Вдруг счастливая судьба настигнет тебя и разрушит великую любовь всей твоей жизни и ты узнаешь другую систему отношений между людьми, основанную на уважении, обожании и заботе? Помнишь, как Жванецкий шутил? «Может ли человек полюбить сразу двоих? Теоретически – нет, а практически – повсеместно». А ты до сих пор молишься на человека, который тебя давно предал.

«Нам с тобой только «гариков» Губермана не хватает, – отмахнулась от меня Эмма. – Не могу я ни того, ни другого», – уныло и обреченно простонала она в ответ на мое предложение.

«Считаешь, что ты «крылом печали венчана»? Не ввергай себя в пучину обид. Тоской меркнет человек, обиды его сушат. Просто влюбись – и тебе сразу станет легче. Почувствуешь новые неповторимые эмоции. Они растопят твое сердце, вылечат душу. Обожание не мешает, напротив, дает стимул, дополнительную энергию, пробуждает желание жить. Между вами может оказаться много больше общего, чем с мужем. Любовь бестелесная может продолжаться всю жизнь. Правда, редко кому дано так любить», – сказала я тоном, сдобренным значительной дозой снисхождения.

«Нет в моем сердце места другому мужчине. Одолжи мне своего оптимизма», – отвечала мне Эмма печально.

«А инъекции здравомыслия не хочешь? Вот тебе чего не достает! Слишком большую власть позволила ты взять Федьке над собой. А любая власть суть насилие. Ты все так же верна себе? Согласись, это… ненормально».

«Ты меня осуждаешь?»

«Уважаю и жалею», – ответила я чистосердечно.

– Другой мужчина? Чего у нее не было, того не было. А зря, – усмехнулась Инна. – Замужним женщинам тоже часто не хватает в жизни радостного куража или хотя бы веселых моментов. Все заботы, проблемы…

– У нас право на адюльтер дается только мужчинам, а для женщин… – начала рассуждать Аня, по-своему, прямолинейно поняв усмешку Инны. – К тому же, глядя на Эмму, можно думать только о высшей духовной красоте.

– Это нам, женщинам. А Федька заявлял, что, вспоминая о ком-либо, он, прежде всего, видел изящные ножки и представлял…

– Пошлые примитивные натуры легко влюбляются и легко расстаются с объектами своей влюбленности, а натурам цельным, утонченным, сложным, трудно встретить свой идеал, – сказала Жанна. – Для таких личностей влюбленность превращается из созерцания в настоящую любовь и в познание себя. А это непросто…

– А Эмма мне всё про свою беду с тоской «пела», мол, стала выговаривать Феде: «Много энергии? Говоришь, что матереешь? Так сделай для семьи что-то захватывающее, особенное. Стоит ценить каждый момент жизни, проведенный с семьей. Подари себя детям! Пойдем всей семьей на концерт, на выставку, на рыбалку, или в лес по ягоды и грибы. Я в них азартна. Только темнота и невозможность продолжать увлекательные поиски приводят меня в чувство. Эти вылазки для меня как радостные отголоски детства. А с тобой такие походы будут настоящим счастьем для всей нашей семьи… Веди детей по жизни, учи, люби…» А он не поддержал меня, не пошел на сближение. Не нашла я понимания у мужа. Он человек берущий, но не дающий».

«Я бы прямо спросила Федьку: «Тебе скучно? Так сделай нашу жизнь более интересной. Осчастливь детей. Кто тебя должен развлекать? Задайся этим вопросом и будешь вознагражден любовью детей. Или ты и в этом деле хочешь быть на всем готовеньком?»

«Я – эмоциональный центр нашей семьи, но за домашними делами у меня остается мало свободного времени, поэтому мне мужа хотелось вовлечь. Я считала, что бороться с недостатками менее перспективно, чем взращивать и развивать достоинства. Но не тут-то было… Он был глух и слеп к моим просьбам, доводам, к моим желаниям. Странное категоричное неприятие всего, что касается семьи… Я пыталась взывать к его отцовским чувствам. Так нет же: «Шиш тебе с маслом! – так свекровь моя обычно говорит. – Зашивайся, но сама отдувайся». Не хочет Федя участвовать в жизни семьи. Только присутствует и пользуется. Ни души наши не совпадают, ни тела… Ему претит – как он выражается – моя материнская гипертрофированная любовь вне реального поля, мое еврейское кудахтанье над детьми. Укоряет за повышенное внимание к ним. «Мне больше любить стирки и мытьё полов, чем наших малышей?» – спрашивала я мужа, намекая на его излишнюю щепетильность в вопросах чистоты, которая в нем проявлялась только в требовании постоянно и тщательно прибирать за ним. Сам-то он неаккуратный, но пальцем не шевелит, чтобы что-то сделать для создания себе комфортного условия существования.

Федора я своей заботой не обделяла. Даже наоборот. Он для меня как самый трудный ребенок. Но ему все мало, потому что он не ценит моего внимания. Такие вот у нас с ним расхождения… И получается для него «ярким» и запоминающимся только время наших ссор, которые сам же и разжигает. Как-то опять пришел домой злой, раздраженный, наорал на всех. Молча поужинали. Федя отдохнул, пока я возилась на кухне. И тут я говорю ему: «Твое поведение ни с чем не сообразуется. Разве усталость достаточная причина для того, чтобы кричать на детей, доводить их до слез? Это как молитву произносить, топая ногами. Сдерживайся, береги их нервную систему. Наши ошибки возвратятся к нам бумерангом. Сегодня ты кричишь на них, а завтра они могут тебе ответить тем же. Может, придумаешь другие способы общения? Я хочу оградить от будущих проблем и детей, и тебя». И как ты думаешь, что он мне ответил? «Мне в голову не приходят такие идеи и отговорки, которые ты не восприняла бы в штыки. У меня фантазии не хватает придумать. Сама сочини. Какой вариант легенды ты бы выбрала?»

«И конечно, на лице ни тени понимания своей вины», – уверенно заявила я.

«Ты бы слышала, каким тоном он это произносил! Сколько в нем было сарказма и пренебрежения. В глазах сквозил отблеск злой усмешки и гордыни. Вот, мол, Я какой умный! Он считает подобное поведение нормальным. Воображает, что я должна ценить его юмор и не держать на него зла, потому что понимание юмора обязано побеждать обиду. Только что-то за ним подобного умения я не замечала. Тем более что и эти слова не из его копилки. У какой-нибудь из своих «дамочек» позаимствовал. Я пыталась не реагировать на иронию Феди, внушала себе, что муж так неудачно шутит. Не всем дано. Но мое молчание только разжигало его желание злее зацепить, больнее уколоть. Как-то не выдержала и сказала: «Ты думаешь, я не могу иронизировать, как ты? Я просто не позволяю себе быть грубой и бестактной. А ты говоришь любую гадость и пошлость, а потом утверждаешь, что это была шутка. Наверное, таков мужской юмор, но не забывай, что я женщина и твои слова не по адресу».

Дети подрастали. Я стала водить их в кружки, студии, сама с ними занималась и мужа пыталась за собой повести, как в игру втянуть. Я объясняла ему, что этим мы не отдаляемся друг от друга, а сплачиваемся. Просила больше уделять времени детям, потому что семья – самое дорогое, что есть у человека. Но он ничего не хотел делать для нас. Глухая стена его безразличия разделяла нас. Видно, не хватило у меня гибкости или красноречия, чтобы втолковать, увлечь. Ему проще было в дурь, в грязь лезть. Легче обвинить меня в том, что я своими заботами убиваю в нем радость, опускаю с небес на землю, не позволяю быть счастливым. Справедливости ради замечу: случалось иногда вместе куда-нибудь выбраться, если его желание совпадало с моим. Но так редко! А когда я узнала… так он и вовсе перестал интересоваться семьей».

«Чувствую стойкий, густой, настоянный на неудачах запах разбитых надежд. Но нам не привыкать воевать!» – Я попыталась своим оптимизмом отвлечь Эмму от грустных мыслей, но, не достигнув результата, вскипела:

«Не хочет семьей заниматься? Ты везешь, он погоняет. Начальник, черт его побери! Ха! Он занят своим «огромным» внутренним миром. Какой «творческий» человек! Он и не думает ослаблять удавку на твоей шее. И, если уж быть совершенно точной, только затягивает ее, подсовывая тебе все новые виды работ: то ремонт, то сад, то огород, да еще ищет, в чем бы еще тебя обвинить. Я бы сказала Федьке: «Дорогой, пора раскрыть свои намерения. Сформулируй свое жизненное кредо. Что, трудно вынимать смысл оттуда, где его нет? Тогда проваливай, да побыстрей!» Я бы не оставила ему выбора».

«Этими вопросами нам надо задаваться до свадьбы, – грустной молчаливой усмешкой отреагировала Лена на рассказ Инны. – …И в работе, и в похвальбе нет тебе равных, подруга!»

– Еще Конфуций предупреждал: «Остерегайтесь тех, кто хочет вменить вам чувство вины, ибо они жаждут власти над вами». – Это Жанна сделала свою умную врезку в осмысление рассказа Инны. – Аня, ты хотела бы власти?

– Если только для того, чтобы помогать детдомовским детям.

– Тебя бы в депутаты.

– «Федя не хочет замечать свои недостатки и не терпит напоминания о них. Говорить об его ошибках, что злую собаку против шерсти гладить. Но я же свои не скрываю и стараюсь изживать. Только он все равно придирается к мелочам, под лупой выискивает недочеты, изъяны, и, если не находит, приписывает мне придуманные, чаще всего свои. Он не догадывается, как огорчительны для меня любые его нечестные замечания или не видит в этом ничего дурного?.. А попробуй я его тронуть за дело… Какой-то рок висит надо мной. Как же все это хочется поскорее забыть!»

«Но нет покоя голове в венце» беды», – посочувствовала я подруге.

«Иной раз задумаюсь… Может, Федя все понимает и умышленно себя так ведет?» – в который раз спрашивала меня Эмма с болезненным надрывом.

А я уходила от ответа. Не добивать же ее? Я о другом ей говорила:

«Красота семейных отношений дарит людям желание жить и радоваться. А Федька в домашнем счастье не нуждается. Ему хватает радости на стороне и любви к матери. Он так и не понял, что любовь к жене, детям и матери – разные сферы чувств, разные потоки энергии, перемещающиеся по отдельным «трубопроводам» души. Они не перемешиваются и не сливаются. Любовь к своей семье не уменьшает любви к матери. Их нельзя сравнивать, приравнивать, ни делить, ни складывать. Меняться может только количество, но не качество внимания. Меня поражает его незнание простых житейских истин. Это не говорит в пользу его ума».

«Этого, прежде всего, не понимала его мама», – горько заметила Эмма. – Еще Федя не понимает главного: единственный смыл жизни человека – это сама жизнь. И дети – наше продолжение. А всё остальное, самое хорошее, пусть и трудное, вокруг них вращается, ради них достигается».

«В такой ситуации довольно самой малости, едва заметной трещины, чтобы разладить и без того ненадежное, разбалансированное устройство – ваш семейный механизм. А ты его чинишь, латаешь… сохраняешь ювелирное равновесие. Страшна в человеке слепая сила тупости, но еще хуже, если она сопряжена с хитростью, как у твоего муженька», – зло отреагировала я.

«Он услаждает плоть, не задумываясь о вершинах собственного духа. Ему кажется, что он по скромности упустил свою раннюю молодость и теперь лихо наверстывает, реабилитируется в собственных глазах. И тем творит ад в семье, – упавшим голосом делилась Эмма своей болью. – Как к такому приспособишься, если он шаг за шагом уничтожает все то, что было мне дорого».

«Да уж… Далек от сентиментальности. Федькины комплексы восходят к временам становления его ранней юности? Мысль не нова. Ах, у него ностальгия по утраченному!.. А у тебя что? Не хочешь быть с ним на одной волне? Думаешь, неприемлемо? Да-а… та еще задачка! Ладно, ладно, не кипятись. Знаю, что не твое. Ох и возьмусь я за твое перевоспитание!» – шутливо пригрозила я.

«Я говорила Феде: «Ты не скучаешь без семьи в командировках, в отпуске. Тебя не печалят болезни наших детей, ты не радуешься их успехам в школе, не развиваешь их способности. Дети у нас талантливые, особенно младшенький, а тебе дела до них нет. А я одна многое не успеваю, как ни стараюсь. Ты лишен даже того, что доступно животным – заботы о потомстве. Ты как медведь-шатун. Только о себе голова болит. Откуда в тебе это безразличие и первобытная жестокость? Нет, современная, изощренная… Богатые часто не признают чужих страданий, а ты вырос в очень бедной семье, был любим, балован по мере сил. Почему же не любишь и не балуешь своих детей? Считаешь, что мало получил любви в детстве? Нечего отдавать? Мы с тобой почти не разговариваем, ничего не обсуждаем. Ты не замечаешь тех, кто рядом. Ты вне семьи ищешь с кем делиться своими проблемами?» А он злится и уходит в свою комнату. Так ушел бы совсем!»

«Ты же сама ответила: был любим, балован. Жил бедно, но горестей особых не знал, разве что завидовал более зажиточным. И что самое главное – трудностей никаких не преодолевал. Я как-то сильный фильм посмотрела. Там молодой человек, не знавший забот и проблем поехал в глубинку хоронить свою няню. Машина его застряла в снегу. Он сбился с дороги и чуть не замерз. В деревеньке некому было сколотить гроб и он впервые в жизни взял в руки пилу и молоток. Потом по пояс в снегу добирался до кладбища и долбил мерзлую землю… Я думаю, домой он вернулся другим человеком. Федьке стоило бы получить хотя бы малую часть того испытания… А ты оберегала своего больного-притворного мужа.

Федька понимает, что ты по большей части в бытовых вопросах осведомленнее и опытнее его, но выглядеть побежденным не хочет. А на стороне, на словах он умница, герой! А это так приятно! «Заливай», пой соловьем, обещай что угодно…»

«Я уж и так и сяк к нему приноравливаюсь. Но он категорически считает, что если не по его, значит, плохо. Бесится, чуть ли не бьется в падучей. Артист. А что мне делать с ним, если он в откровенную глупость лезет, да еще требует воплощать свои с пылу с жару «великие» идеи? Тем более что сам ничего не делает, только командует. Хотя бы иногда соотносил себя и свои знания с чужим опытом. Я уж не говорю о моем. Любое «соприкосновение» с ним кончается ссорами и нервами. Мой муж – большой неблагодарный жестокий ребенок. По поведению ему всегда будет от пяти – максимум до пятнадцати. У него подростковый комплекс обидчивости, мнимого превосходства и эгоизма. Федя уже не станет по-настоящему взрослым, потому что это ему не нужно».

– У нас в семье закон: никогда не уезжать в командировку рассорившись. Мы даже спать не ложимся, пока не помиримся, – похвалилась Жанна. – А еще Коля не боится быть передо мной слабым. Я очень ценю искренность мужа и испытываю особую нежность, видя его беспомощным и немного смешным. Наверное, это и есть любовь, – добавила она очень тихо, будто чего-то побаиваясь.

– Некоторые мужчины всегда и во всем хотят оставаться детьми, чтобы их жалели, баловали, – подтвердила Инна. – Мой знакомый так объяснял мне причину своего развода: «Понимаешь, как это часто бывает с мужчинами, мне просто стало скучно. Захотелось легкости, яркой карнавальности, чтобы вновь почувствовать себя мальчишкой, испытать свежие чувства. В общем, потешить свое эго… Я тогда не думал, что предаю. Голова другим была занята. А вторая жена оказалась стервой. Я не выдержал ее прессинга. Она только требовала, а взамен ничего не давала. Вот тут-то я и вспомнил, какая мягкая, заботливая, ласковая и честная была моя первая и что дети – моя кровь, частичка меня и то, что полностью от них уйти нельзя».

«И что? Удалось склеить семью?» – спросила я.

«С годами. Но до конца жена так и не смогла меня простить. Не получилось у меня вынуть занозу из ее сердца. Я, конечно, старался, но себя все равно больше любил».

Я тогда подумала: «Не всякое предательство можно простить. Не всякая боль проходит. Не всякие долги можно вернуть». Я о моральных.

«И только теперь, когда ее не стало, я понял, что многого в своей жизни не замечал, не фиксировал, что ни слава, ни деньги, а жена была моей единственной судьбой».

«А как нам с вами бывает жутко скучно!» – сказала я ему напоследок.

7

Лене, наверное, все-таки удалось ненадолго уснуть. И она услышала только конец разговора Инны с Жанной.

– «…Федя никогда не просит прощения, сколь бы ни был виноват, он не уговаривает успокоиться и даже не отнекивается», – пожаловалась мне Эмма.

«Серьезно попросить прощение способен только сильный человек, а у твоего Федьки на этот счет слабо в коленках», – недовольно отметила я.

А она без перехода, непонятно зачем, вдруг сказала совсем уж не к месту:

«Теперь я всех его… шлюшек наперечет знаю».

Похоже, это слово далось ей не с первой попытки. Наверное, долго не решалась сознаться.

«Всех ли?» – недоверчиво усмехнулась я.

«Не цепляйся к словам. И этих мне за глаза хватает. То с одной, то с другой сталкиваюсь. Одна, самая наглая, телефон постоянно обрывает.

«Та самая замужняя кикимора и чувырла из чиновниц?»

«Другая. О той не стану рассказывать, а то в обморок упадешь или спать не сможешь».

«А эта тоже шмакодявка и мымра? Знаю его вкус».

«Скорее обыкновенная хищница».

«Присушила дурманом или другим каким зельем?»

«Околдовала, загипнотизировала Федю лестью. И он забыл, что ложь и откровенная лесть – близкие родственники, они исходят от гадких и подлых людей, и что поддающиеся лести беззащитны. С этой, тоже замужней, у него роман затянулся дольше обычного, потому что она сама его постоянно настойчиво атаковывала. Хитрая, настырная, уверенная, она не отлипала от него, преследовала, заманивала. Она ближе всех к нему подобралась, глубже других изучила его психику. До нее Федя был еще сносный. Именно эта его окончательно изменила, сделала злым и жестоким».

«Разве проститутки умней нас? Чем взяла? Может, тем, что будучи замужней, бросилась ему в объятья, семьей пожертвовала? Жена скучная, потому что не безрассудная, не хочет и не может изменять. Так он рассуждал? Любил шлюху за то, за что жену ненавидел бы? Где логика?» – спрашивала я Эмму.

«Ничем она не жертвовала, хитро скрывала от мужа свои похождения. А когда он узнал, то с холодным оружием носился за предполагаемыми любовниками. Невинным людям нервы портил. Понимаю, ему обидно было: он пахал ради нее, а она платила неблагодарностью и подлостью. Мужчины часто сначала делают, а потом думают. А некоторые, как твой Федька, вообще не умеют думать и живут, подчиняясь обволакивающему «пению» хитрых особ.

Я поняла ее метод завлечения и удержания мужчин: постоянно атаковывать, напоминать о себе. Она ни на день не оставляет объект своего преследования без внимания. Звонит, внушает, что любит, жить без него не может, ждет».

«Можно подумать, жена не любит мужа. Но ей некогда соловьем заливаться, надо семью обиходить», – фыркнула я.

«А любовница ни на миг не ослабляет поводок ошейника. Как тут вырвешься из ее «любовных» пут? Тем более если он, по привычке, и ей объяснялся в любви. Иначе заполучить… Артист! А она приняла его слова за чистую монету».

«Потом эта шлюшка то же самое своему мужу «поет». И все счастливы. И она порядочная! – рассмеялась я. – Мужчины по себе о нас судят, приписывают свои качества, утверждая, что нас притягивают их комплименты. Такое заявление частично справедливо только в период девичьей влюбленности. Женщина сердцем всегда права, а не умом».

«Ты знаешь, и о следующей любовнице Федя говорил, что она порядочная, потому что религиозная. «И в чем заключается религиозность этой проститутки? – спрашивала я у мужа насмешливо. – В том, что она прелюбодеяние не считает грехом или в том, что воровала мои украшения? Ты совсем умом повелся на сексуальной почве?» Федя никогда не умел сам отделываться от женщин. Иногда мне приходилось ему помогать в этом. Так вот, когда они с «липучкой» наконец-то разбежались, я на какое-то время поверила, что это был день победы нашей любви… А она сказала мне: «Я не помню зла». Ты представляешь, она терроризировала мою семью и еще говорила о каком-то зле с моей стороны!» – удивилась Эмма.

«Она не помнит своего зла, – рассмеялась я. – Твой Федька тоже в разговорах часто упоминает, что он добрый и никому никогда ничего плохого не делал. Они же два сапога на одну ногу».

«А еще она заявляла подругам: «Жена не стена, подвинется… Хоть год, да мой». Так и слышу ее хорошо натренированный, приторный, с придыханием капризный «умирающий» голосок, которым она разговаривала только с мужчинами. Почему им нравятся вычурные слащавые кокетки? А ты бы видела, как она ведет себя с людьми, которые ниже ее чином! Будто «большая шишка» и все обязаны ей угождать. Слава Богу, теперь она рядовая, никому не нужная пенсионерка».

«Мир широк, но тесен… Ты же сама знаешь, чем умней и порядочней человек, тем он тише и проще. Ему не надо себя по-особому подавать, возносить. Он и так выше многих. Зачастую чем меньше чин, тем больше гонор. То, что она не сумела воспитать и выучить бесплатно свою дочь и не нашла общего языка с внуком, не говорит о ее уме. Чтобы «дурить» мужиков, достаточно хитрости и большого опыта в «работе передком», которого, видно, ей было не занимать, – сказала я. – Хорошо помню и эту Федькину фитюльку. Видела эту чучундру в один из своих к вам приездов. Подражая тебе, она сделала стрижку и вырядилась в шляпу, похожую на ту, что ты носишь. Под тебя прихорашивалась. Но ты-то высокая, а она моська. Маленькая, страшненькая, корявенькая. Шляпа на ней смотрелась как на корове седло, как огромный зонтик гриба на тонкой ножке. Ужас. Тебе любые самые экстравагантные головные уборы идут. Ты даже на рыбалку и в лес платка не надеваешь. А пуховик? В нем эта дамочка в плечах была вдвое шире, чем в бедрах. Уродство! Она вкус под обломками своей хитрости похоронила или его у нее вовсе не было? Да, кстати, ты читала ее научный труд? Великое исследование? Кишками чувствую, что «гора родила мышь».

«Непорядочное поведение не лишает таланта, если он был в наличии. Пока не читала, ты не имеешь права голоса. А если бы о тебе так бездоказательно? Хватит о ней», – жестко остановила меня Эмма.

И я сразу переключилась:

«Эта стерва всего лишь одно звено в цепи трагических событий твоей жизни. Послушай, после этой моськи у Федьки была другая, и еще… Чем он мотивировал свои походы на сторону? Две женщины у мужика – это уже катастрофа, а у него их… Я могла бы понять, если бы он обладал агрессивной сексуальностью…»

«Ничем. Просто хотел свежих чувств и новых впечатлений. Он не может пропустить ни одну, пожелавшую его, пусть даже ради денег. А через все компромиссы совести он, наверное, давно уже прошел».

«В твоем голосе я не слышу уверенности, но мне тоже иногда кажется, что он идет к любой, какая глаз на него положит. Не он завоевывает женщин, они затаскивают его в постель, потому что он слабак и ненасытно нуждается в обожании! Чудны дела твои, Господи!» – Я молитвенно подняла глаза к небу.

«Все ополчились против Федора. Нельзя осуждать человека да еще с таким злорадным презрением, глубоко и всесторонне не изучив его. Не понимаю я девчонок. Эмму явно покоробил бы подобный стриптиз-откровение», – подумала Лена, всё еще надеясь услышать о Федоре что-то положительное.

– …«Эмма, ты прошла все круги ада. Он, видите ли, хочет! Все хотят, – отрезала я. – Да не все позволяют себе. Федор все время лжет, импровизирует. Но ведет себя так, будто за стенами нашей квартиры ничего предосудительного не делает. И нестыковки в своих объяснениях во внимание не принимает».

«Он врет не только тебе, но и себе, – рассмеялась я. – Знаешь Федькину фишку? Мне кажется, он дает возможность женщинам завоевывать себя, чтобы легче их оставлять. Мол, сами… Мол, я не воспринимал всерьез ни себя, ни изменчивую судьбу».

«Не знаю насколько ты права. Мне как-то пришлось наблюдать сцену его расставания с одной бывшей. Неприглядная картина. Он трясся от страха, боялся, что она не отстанет от него. А она неожиданно обрадовалась, будто сама не знала, как от него избавиться. А от другой он прятался, а она бегала за ним и шантажировала его чем-то. Мне кажется, он всегда ждет, пока сама женщина от него отстанет. Он трус и боится скандалов».

«А может, он тебя боится потерять? Не задумывалась? Не хочет доводить до грани… Такая вот «незначительная» деталь… Некоторым мужчинам нужен бордель. Это все же лучше, чем «индивидуальное предпринимательство», – шуткой смягчила я свое серьезное мнение на проблему. И о другом заговорила:

«Эмма, ты стала совсем неэмоциональной, слишком здравомыслящей, практичной, сухарем, что ли? Напрягает меня твой внешний вид».

«Я слишком замотана, даже ночью не удается расслабиться».

«Зато у Федора есть время на фантазии и на их воплощение», – зло брякнула я.

«Знаешь, я хочу смотреть на солнце, на звезды, на счастливых людей, наблюдать их добрые поступки… Чтобы рожь колосилась, деревья цвели… Как давно я всего этого не видела! Мне не хватает положительных эмоций».

«Понимаю, чудовищно устаешь. Трое детей, полторы ставки и всё в одни руки».