Хрущёба № 17

скачать книгу бесплатно


С Верой Васильевной Сталина Ильинична взволнованно обсудила странное поведение Татьяны Владимировны в последнее время. А именно – что Татьяна Владимировна стала посматривать на мужа Веры Васильевны. Да и муж Веры Васильевны, хохотун и бывший моряк ИванБаклажан, тоже, по мнению Сталины Ильиничны, стал посматривать на Татьяну Владимировну.

Вера Васильевна обеспокоилась странным поведением Татьяны Владимировны и стала внимательно за ней смотреть. А мужу устроила превентивный скандал с битьём посуды и топаньем ногами.

Потом Вера Васильевна поделилась своими наблюдениями с Зоенькой. Не зря ведь Зоя била сумочкой своего Тимофея Ивановича. Дыма без огня не бывает, пусть внимательно смотрит за мужем. Зоенька обеспокоилась, и уже втроём со Сталиной Ильиничной и Верой Васильевной они стали присматривать за странностями Татьяны Владимировны.

Через месяц весь двор хрущёбы, где проживали эти достойные женщины, гудел от предположений о моральном облике Татьяны Владимировны. Её подозревали во всех смертных грехах сразу. И посовещавшись, объявили ей бойкот ради спасения морального облика жильцов дома.

Татьяна Владимировна только осенью, когда закончились работы с её любимыми клумбами и цветами, заметила, что соседи стали не так приветливы. И не поняла почему. Но когда градус напряжения повысился и у своей двери она стала находить различные послания – от писем с угрозами до каловых испражнений, – Татьяна Владимировна испугалась.

Она срочно взяла отпуск на работе и уехала в санаторий. Там она жаловалась соседке по палате на непонимание и злобу жителей своего дома. После курса лечения, который ей совсем не помог, а только ухудшил её состояние, Татьяна Владимировна переехала жить к матери, потом через посредников продала квартиру. Поклялась себе и маме, что больше не будет заниматься облагораживанием общих дворов, а просто купит себе мичуринский сад. И там полновластной хозяйкой будет садить и пересаживать. И ещё пять лет после этого она украдкой ходила и смотрела на свои клумбы в бывшем дворе и переживала за свои цветы, тугонатуго перевязанные резинкой. По ночам удобряла их и срезала ненавистные резинки.

А Сталина Ильинична почувствовала вкус победы. И поняла своё призвание – управлять народными массами. И решила подружиться с председателем хрущёбы Маргаритой Викторовной и включиться в управление кооперативом.

Единственное, что отравляло ей жизнь, это то, что ктото портил ей клумбы, по ночам срезая резинки, которыми она любовно связывала цветы. Но резинок у Сталины Ильиничны было запасено много, и она не отчаивалась.

Псих Петро

Дед Петро любил психологию. Особенно прикладную её часть. А приложить её всегда было к чему. Сильно уважали Петро в деревне, куда он перебрался жить после многотрудной работы слесарем. Однако на пенсии дед Петро скучал, и в деревне ему простора для прикладной психологии было маловато.

Но односельчане не замечали угнетённости деда Петро своими мелкими и скучными проблемами. И приходили к нему советоваться. С одного взгляда дед Петро мог распутать любую самую сложную ситуацию.

Особенно восхищался дедом Петро Бацилла. У Бациллы проблемы были и вовсе одноклеточные, по понятиям деда Петро. Тут и психологом быть не надо, просто наблюдательным человеком – достаточно. С кем выпить? Кто спёр у пьяного Бациллы валенки? Куда заныкала Бациллина сожительница Танька заначку?

В такие моменты Бацилла от восторга потрясал кулаком, пытаясь найти значительные выражения, чтобы охарактеризовать талант Петро. Мычал, мучительно подбирая слова, и в итоге получалось:

– Ну ты псих, Петро! – это была самая высокая оценка, по понятиям Бациллы.

То ли дело было раньше! В городе, где до этого жил дед Петро, когда ещё не был дедом и звался Пётр Никодимыч, был простор для таланта психолога. Тем более что он был не просто слесарем на заводе, но ещё и председателем кооператива.

Быть председателем – почётно, но хлопотно. Приходится не только понимать в трубах, бойлерах, электрике, но и во взаимоотношениях. Потому как жильцы в кооперативе подобрались разные, с характерами. А известно, что с возрастом только вино лучше делается, а вот характеры – напротив – скисают. Проявляется в характерах гнильца, уксус и прочие продукты брожения. Соседи начинают выяснять не только у кого сегодня дежурство по подъезду, но кто что на ужин готовит, кто с кем спит и как регулярно. Это, как узнал на практике Пётр Никодимыч, особенно интересовало всех. Вот к пьянству соседей относились терпимо, даже вроде как не особенно осуждали, так как считалось это древней российской традицией. А против традиций не попрёшь.

Стал Пётр Никодимыч на досуге размышлять, отчего люди так меняются?

Когда построили дом, в 1967 году они были молодыми счастливчиками, получившими квартиры. Все соседи были задорные и радостные. Таскали шкафы, диваны, приколачивали полки и помогали друг другу. Праздники вместе справляли и на субботники ходили. А сейчас к нему приходит Сталина Ильинична и призывает его воздействовать и обратить внимание на то, что у Краюшкиной жизнь слишком счастливая. Это они с Александрой Петровной заметили, что вот уже третий ковёр Краюшкина понесла к себе поздно вечером. А приличные люди поздно вечером добро в дом не заносят. Так только жулики поступают.

Александра Петровна очень серьёзно относится к распределению благ в социалистическом обществе, следит и докладывает куда надо.

Это Пётр Никодимыч и сам знал, что Александра Петровна стукачка. Относился к этому с пониманием и вниманием. Ремонт делал ей в первую очередь, и добро заносил в дом рано на рассвете. Бережёного бог бережёт. А машину, хоть и купленную на свои родные и кровно заработанные деньги и выстоянную и выстраданную в очереди женой на велосипедном заводе, Пётр Никодимыч предпочитал ставить у чужого подъезда, за два квартала от дома. Тьфутьфу…

На этот сигнал Пётр Никодимыч, как человек, облечённый властью, должен был реагировать. Потому как не среагируешь – пойдёт Сталина Ильинична жаловаться куда следует. А Петру Никодимычу оно надо? Он только что трубы без документов для кооператива закупил по бросовой цене для бойлера лет на пятьдесять вперёд, знакомый украл с завода. Сталина Ильинична похвалила Петра Никодимыча за труды и за отзывчивость к чужому горю. Всё же ясно, что когда у соседа радость, у тебя горе.

– Не бзди, Ильинична, – строго сказал Пётр Никодимыч,  – сигнал принят.

Пока Сталина Ильинична размышляла над интересным фразеологическим оборотом, не замеченным ранее в словесных конструкциях Петра Никодимыча, человека из рабочих, но воспитанного, он, воспользовавшись паузой, захлопнул у неё перед носом дверь.

«С Краюшкиной надо переговорить. Чтото она совсем страх потеряла». Пётр Никодимыч прислушался и, удостоверившись, что Сталина Ильинична поднялась на свой второй этаж и захлопнула дверь, тихо вышел из квартиры. Дверь закрывать не стал, только притворил, зная, что Сталина наверняка стоит у своей приоткрытой двери и подслушивает. Вышел из подъезда и странным образом двинулся к соседнему подъезду, где жила Краюшкина. Он оглянулся на окна родного подъезда и не стал идти по асфальту, а, пригибаясь, полез через кусты под окнами. Пётр Никодимыч слишком хорошо знал человеческую природу таких, как Сталина: наверняка уже мечется между подслушиваем у двери и подглядыванием с балкона.

Он старался производить как можно меньше шума, но запнулся и повалился, треща ветками, в куст жасмина.

– Петя! – из окна первого этажа по пояс выглянула Алевтина Михайловна.

Как водится, она была в дезабилье. А точнее, вовсе без оного. Пётр Никодимыч зажмурился. Не хватало ещё, чтобы жена увидела его под окнами Алевтины, пялящегося на свисающие на подоконник мясистые, дебелые груди соседки.

– Ты всё обещал мне лампочку поменять! – игриво продолжила Алевтина Михайловна. – И никак не зайдёшь! Ты председатель или кто? Должон удовлетворять нужны населения! – сурово закончила она, имея в виду совсем другие нужды, которые обязан удовлетворять председатель кооператива.

– Я и удовлетворяю! – Пётр Никодимыч встал на колени и старательно пощупал отмостки дома. Прятаться больше смысла не было – с балкона свесилась Сталина Ильинична. – Видишь, к зиме готовлюсь, проверяю герметичность здания, чтобы вешние воды в подвал не просочились.

– Я тебе говорила! – подключилась к разговору Сталина Ильинична. – Надо бетонировать!

Она перегнулась через перила, чтобы удостовериться, что Алевтина опять совращает чужого мужа.

– Алька! Титьки убери с подоконника, дети во дворе гуляют! – строго приказала Сталина.

– Отстань, – огрызнулась Алевтина Михайловна и спряталась.

Пётр Никодимыч ещё поползал на четвереньках вдоль дома, прощупывая для убедительности отмостки под суровым взглядом Сталины Ильиничны. Потом, насвистывая, зашёл в соседний подъезд, всем видом показывая, что он идёт по делу в бойлерную. На самом деле он не стал спускаться в бойлерную, а постучал к Краюшкиной.

Дверь открыл муж Краюшкиной. Второй или третий, Пётр Никодимыч сбился со счёту. Но точно знал, что с этим у него нормальные, уважительные отношения.

– Пётр! – муж Краюшкиной пожал руку. – Заходи. Тамары нет дома.

– Ну, – Пётр Никодимыч потоптался в коридоре, – я только предупредить, чтобы осторожнее с коврами были. Сталина, сам знаешь, подсматривает…

– Угляделатаки! – матюкнулся муж Краюшкиной. – Ладно. Спасибо.

Пётр Никодимыч для верности зашёл ещё в бойлерную, рассеянно походил между труб, размышляя о подлой человеческой породе. Кому мешает ковровый бизнес Краюшкиной? Всё зависть человеческая…

Так, проверяя, нет ли протечек, он ходил и размышлял о подлости людей и о том, как нейтрализовать Сталину и Александру.

– Вот и я тебе говорю! – внезапно вырвала из размышлений Петра Никодимыча выглянувшая изза труб Сталина Ильинична. – Вот сколько я тебе говорю, Пётр!

Пётр Никодымыч вздохнул и тяжело посмотрел на Сталину. Хуже горькой редьки эта Сталина Ильинична, вцепится как репей в собачий хвост и не отцепится пока не изложит свою точку зрения на всё – от внешней политики государства (полностью одобряя и поддерживая) до воспитания детей Петра Никодимыча (не одобряя и не поддерживая). В промежутке докладывая и обсуждая всё, что увидела с балкона второго этажа своей двухкомнатной квартиры: кто к кому шёл – зная по именам всех приходящих родственников жителей дома, их друзей и подозрительных личностей. Кто сколько из местных употребляющих выпил и чего выпил, с кем, в какое время. Ну и много других интимных подробностей, которые соседи Сталины Ильиничны предпочли бы скрыть друг от друга.

– Что ты мне говоришь? – всё же вспомнил, что надо спросить, Пётр Никодимыч. Всё равно ведь скажет, молчи не молчи, а доведёт до него свою точку зрения и политику партии.

– Про отмостки! – задумчиво протянула Сталина Ильинична. – Да, и ещё, чтото надо делать с Алевтиной! Ну сколько можно! Хорошо, что твоя жена не увидела, – со значением сказала Сталина Ильинична, – ято ей не скажу… а вот ктонибудь…

Пётр Никодимыч понял, что скажет, непременно скажет в какоенибудь удобное, точнее – не удобное время. И не миновать ссоры с женой, потому что уж ктокто, а Сталина умеет преподнести так, как ей выгодно. Да, надо чтото делать с Алевтиной… и Сталиной.

Задумался Пётр Никодимыч после разговора со Сталиной Ильиничной и, проанализировав жизнь соседки и кооператива в целом, понял, что причиной почти всех ссор, склок и прочих неприятных событий является Сталина Ильинична. Вот както бы, хоть на время, вывести её из игры, подумалось Петру Никодимычу.

Мысль о том, чтобы вывести из игры Сталину Ильиничну, полностью захватила Петра Никодимыча. Он стал рассеян, забывшись, часами сидел над шахматной доской, расставляя фигуры друзей и врагов. Жена уже даже взволновалась:

– Не болен ли ты, Петенька? – ласково спрашивала она и старалась повкуснее накормить Петра Никодимыча из скудных социалистических запасов семьи.

Он только мотал головой и бормотал:

– Так, если Краюшкина поступит так, а я вот так… то Сталина точно, точно выступит так… и попадётся, голубушка, как пить дать попадётся!

Продумав свой план психологического воздействия и нейтрализации Сталины Ильиничны, Пётр Никодимыч так стукнул кулаком по шахматной доске, что фигурки врагов и союзников повалились на пол. С этого момента он повеселел и приступил с реализации своего многоходового плана.

Весь план основывался на знании психологии человека в целом и некоторых человеческих особей в особенности. Первым делом он пришёл поздно ночью к Краюшкиной, предварительно уговорившись о встрече на нейтральной территории, без лишних глаз.

Дело в том, что Краюшкина в годы развитого социализма работала заведующей столовой на ликёроводочном заводе. По отдельности эти два прекрасных места работы уже вызывали у людей знающих приступ меланхолии и острой зависти. А вместе! Заведовать продуктами на ликёроводке! Это сочетание вызывало у основной части населения острую ненависть и желание отравить Краюшкину или хотя бы испортить ей жизнь.

Посовещавшись немного, они разошлись под покровом ночи, оставшись очень довольны планом мести Сталине, а дополнительным призом в этом мероприятии получалось ещё и отомстить Александре и, возможно, если они все правильно рассчитали, – рассорить эту сладкую парочку навеки!

От таких перспектив кружилась голова и ноги подпрыгивали на месте. С понедельника решено было начать военнопсихологические действия.

* * *

Утром в понедельник, выходя на свою презираемую большинством советского народа работу, Краюшкина так сердечно, тепло и радостно поздоровалась с Александрой Петровной, что у той зашлось сердце. Она пробормотала чтото невразумительное, покраснела и бежала с поля боя. Краюшкина, в душе потирая руки от так удачно начавшегося дня, даже не поздоровалась со Сталиной Ильиничной, которая осталась стоять соляным столбом, увидев собственными глазами эту картину.

Так продолжалось неделю, до тех пор, пока партия Краюшкина – Пётр Никодимыч не решила, что публика подготовлена ко второму акту марлезонского балета.

Он начался в двенадцать часов пополудни в субботу.

Погода была прекрасная, часть населения хрущёвки стояла лениво на балконах, ковыряя спичками в зубах после сытного субботнего завтрака. Сталина Ильинична тоже стояла на балконе, но совсем с другой целью. Она следила за порядком и тишиной во дворе. Громко давала указания нерадивым соседям, комментировала происходящее вокруг и чувствовала себя почти счастливой, если бы не ноющий нерв странных взаимоотношений Краюшкиной и Александры Петровны.

С Александрой она пока ещё не решила – ссориться или нет, но подумывала поговорить начистоту.

В это время из третьего подъезда вышла расфуфыренная Краюшкина с полной хозяйственной сумкой, доверху набитой деликатесами. Это было видно даже невооружённым взглядом, а уж с балкона второго этажа можно было пересчитать все баночки с красной икрой, майонезом и палки сырокопчёной колбасы. Сталина Ильинична сглотнула недостойную капиталистическую слюну зависти и демонстративно отвернулась, продолжая своё наблюдение. По всем понятиям Краюшкина должна была завернуть или за угол, или во второй подъезд, к Петру Никодимычу. Сталина давно подозревала о скрытой связи Краюшкиной и Петра, только не решила ещё, в какой области. Или интимной, о чём надо доложить их безголовым супружникам, или хозяйственной – о чём надо доложить куда следует, а там уже сами доложат и на работу, и безголовым супружникам.

Но Краюшкина миновала второй подъезд и зашла в первый! При этом приветливо помахав Александре и почти послав ей воздушный поцелуй. Сталина Ильинична впилась глазами в Краюшкину, пытаясь просчитать, на какой этаж она собралась подниматься в первом подъезде. И главное, к кому? Она перебрала в уме всех жителей первого подъезда, но так и не смогла подобрать, к кому так нахально шла Краюшкина.

Потом посмотрела на Александру Петровну, пунцовевшую на балконе. Нахмурилась. И стала считать про себя. Досчитав до тридцати, она увидела, что Александра метнулась с балкона. Сталина Ильинична почувствовала холодок в животе и страшное раздражение. Спихнув соседского кота с балкона и удовлетворив свою кровавую жажду мести его пронзительным удаляющимся «мяяяв», она гордо ушла с балкона и спряталась за занавеской, чтобы не терять контроля над ситуацией. Она не спала всю ночь, так и не дождавшись Александры Петровны во дворе, где гуляла со всеми соседскими детьми, а потом с пьяницами до самой ночи. Уговаривала себя, мало ли кому вручила хозяйственную сумку с деликатесами Краюшкина, которая легко выпорхнула из подъезда спустя десять минут, как махала ладошкой Александре Петровне, отдыхающей на балконе. Но жизненный опыт змеёй шептал ей в левое ухо, что сумка осталась в квартире № 9 на третьем этаже первого подъезда. У её подруги и соратника по борьбе Александры Петровны. И есть ли у неё теперь подруга? Вот о чём думала Сталина Ильинична, горько плача в тёмной ночи, скукожившись в одиночестве на лавочке у подъезда.

Пётр Никодимыч стоял, не зажигая света на кухне, и смотрел на рыдающую Сталину Ильиничну. Просчитывая, когда следует начать третий акт драмы «Макбет». Ничто не дрогнуло у Петра Никодимыча, только чувство удовлетворения от правильно просчитанной реакции Сталины мурчало чёрным котом в его душе.

* * *

Посовещавшись рано утром с Краюшкиной, они решили провести ещё раза три приношения продуктов в первый подъезд на глазах у всех. Чтобы окончательно забить гвоздь в гробовую доску дружбы между Сталиной и Александрой.

Ровно месяц Краюшкина по субботам после ленивого завтрака выходила расфуфыренная с сумкой деликатесов и не спеша, давая возможность Сталине Ильиничне насладиться этим зрелищем, пересчитать все деликатесы и примерно прикинуть астрономическую сумму даров, шла в первый подъезд. Александра поначалу беззаботно стояла на балконе, принимая солнечные ванны и поливая цветы, но как только видела Краюшкину, направлявшуюся к подъезду и приветственно, словно с трибуны, махавшую ей рукой и даже кричавшую чтото ободрительное, постыдно бежала. Не просто бежала, а в раздражении хлопая дверью балкона и крича чтото невразумительное. Потому что она понимала, о чём думала в этот момент пронзительно глядевшая на неё Сталина Ильинична, мученически поджавшая губы. В самых страшных предрассветных снах Александре Петровне стало сниться, что теперь на неё ктонибудь бдительный напишет куда следует.

Сталина Ильинична мрачнела и чернела прямо на глазах. У неё стали подозревать разные болезни и даже измены мужа. Но измена мужа так не потрясла бы Сталину Ильиничну, как то, что творилось сейчас в доме. Мало того, что взятку (будем называть это своими именами, невзирая на лица), мало того, что предложили не ей, заслуженному работнику лёгкой промышленности, приличной женщине и, наконец, коммунисту, а кляузнице Александре, так ещё и Александра молчит и не делится, как следовало бы поступить подруге! Сталина Ильинична не размышляла на тему, а поделилась бы она с Александрой такой заманчивой, деликатесной взяткой? И как бы она сама вела себя в такой ситуации? Нет! Зачем тратить время на бесплодные размышления! Сталина Ильинична просто знала, как должны поступать другие люди. Они должны поступать так, как Сталина Ильинична считает правильным.

Надо сказать в защиту пожелтевшей от горя и страха Александры Петровны, что она всех этих замечательных деликатесов не получала. И наверное, это добавило седых волос на её голове. Потому что, если б эти проклятые сумки появлялись на её кухне, а потом всё, все баночки были бы любовно спрятаны по укромным местам, было бы не так страшно и обидно.

Выглядела же вся эта ситуация примерно так: Краюшкина выходила с сумкой, полной деликатесов, махала ладошкой стоявшей на балконе Александре Петровне, у которой с каждой субботой лицо приобретало всё более болезненный желтоватосероватый цвет, заходила в подъезд, оставляла сумку у Никитичны, проживающей на втором этаже, ланью скакала на третий этаж, звонила в квартиру № 9, где проживала Александра Петровна, и быстро, но бесшумно бежала вниз. Там, в темноте и прохладе под лестницей первого этажа, ждала минут пятьсемь, а потом выходила из подъезда, оборачивалась, всячески демонстрируя любовь к Александре Петровне, и опять махала ладошкой на прощание, затем шла домой. А сумку с деликатесами забирала у Никитичны поздно ночью.

Александра Петровна открывала дверь, предполагая, как она будет героически отказываться от подарка, отнекиваться, а потом всё же из добрых, самых добрых товарищеских чувств согласится взять (ну не пропадать же добру, в самом деле?), испытывала горькое разочарование. Хуже всего было, что её весь дом подозревал во взяточничестве, а она была чиста, как слеза ребёнка. Это оскорбляло её и обижало. Неужто она недостойна взятки? Пусть самой маленькой взятки? Баночки красной икры и сервелата?

Сталина Ильинична и Александра Петровна не знали, как поступить в этой ситуации. Ведь понятно, что добром она не кончится. Александра, зная, как она бы поступила на своём месте, происходи такая ситуация с дачей взятки Сталине Ильиничне, сразу бы сигнализировала куда надо. Поэтому она нисколько не сомневалась, что Сталина Ильинична поступит так же.

Сталина Ильинична, считая, что Александра Петровна, принимая взятку от Краюшкиной и не делясь деликатесами, а молча и нагло пожирая их за закрытой дверью и задёрнутыми шторами, справедливо считала себя обманутой, обворованной и обиженной.

Размышляя над недостатками друг друга, бывшие подруги одновременно пришли к выводу: надо писать! В один день они написали развёрнутые и подробные письма, рассказав о злодеяниях друг друга. К таким письмам относились очень внимательно и серьёзно. Провели работу, изучили, опросили свидетелей и устроили очную ставку, в ходе которой бывшие подруги обвиняли друг друга в самых страшных вещах – утаивании колбасы. Под конец очной ставки следователь, уже очень уставший, вопросил:

– Так была взятка? – и строго, пронзительно посмотрел на обеих сразу.

Как у него это получалось, никто не знал. Наверное, он проходил специальные курсы или ему это было дано от рождения. Но именно этот взгляд и делал его лучшим оперативником. Все подозреваемые признавались в своих грехах.

– Нет! – со слезами в голосе закричала Александра, разрывая на груди польскую кофточку.

– Да! – грозно сказала Сталина Ильинична.

Но задумалась, глядя, как Александра рвёт дефицитную блузку. Это убедило её в честности подруги. Не каждая на такое способна, лишь бы доказать свою честность. Александра робко посмотрела на Сталину и от облегчения залилась слезами. Вышли подруги из казённого дома обнявшись, и захлёбываясь рассказывали обо всех страшных событиях, которые им пришлось пережить за последний месяц. Дойдя до дома и уже немного успокоившись и уверяя друг друга во взаимной любви, дружбе и солидарности, подруги вдруг задумались – а где же взятка? Кто её получил? Кому таскала сумки коварная Краюшкина? И самый страшный вопрос – кому всё это было выгодно?

Поразмышляв несколько недель и обсудив за чаем без деликатесов ситуацию, они поняли, что всё это была месть Краюшкиной и Петра Никодимыча.

Впоследствии Сталина Ильинична всё же рассказала жене Петра Никодимыча о том, что он регулярно пялится на титьки Алевтины и, может быть, она многозначительно поиграла бровями, заходилтаки к ней менять лампочки. И рассказала это не один раз, чем подлила масла в огонь разгорающихся недомолвок и взаимных претензий супругов. Пётр Никодимыч развёлся и уехал в другой микрорайон. Знамя председательства подхватила Маргарита Викторовна и с честью несла последующие лет двадцать.

Пётр Никодимыч женился ещё три раза, и каждый раз главной проблемой его брака, была любовь к психологии. Не каждой женщине нравится, когда она становится подопытным кроликом в психологических экспериментах мужа. Скажем больше – часто на это жёны обижаются и уходят.

Третья жена, проживая с Петому Никодимычем в деревне, строго сказала ему:

– Ещё раз такое устроишь – уйду!

Пётр Никодимыч ценил супругу, и потом, где ж найти культурную женщину, согласную жить в деревне? А на деревенской он жениться не хотел – скучно и предсказуемо. Поэтому помаленьку упражнялся в психологии на детях и внуках. Они, конечно, тоже обижались, но развестись с ним не могли по причине кровных связей. Да и любили, поэтому, видно, прощали.

А с деревенскими – никакого интересу. Им некогда обращать внимание на хитросплетения человеческой психики. Грубые люди: на уме только урожаи, надои и прочие деревенские радости.