Символ веры. История догматов Христианской церкви

В 325 году Константин установил в христианской Церкви единомыслие: заставил ариан, угрожая ссылкой, подписать Символ веры афанаситов. А в следующем году, обустраивая город Византий (Константинополь), пышно почтил языческих богов.

«Император особенно роскошно украсил ипподром». Он установил на ипподроме «треножник Аполлона Дельфийского, с очень достоверным изображением бога». А также построил два прекрасных языческих храма. «В них были поставлены статуи – в одном – матери богов Реи, в другом – статуя Судьбы Рима» (Зосим, 2: 31).

Информация Сократа (1: 16) о благоустройстве новой столицы сильно напоминает сообщение Зосима, но с другим знаком. Два великолепных языческих храма, построенных Константином, – у Сократа это две великолепных христианских церкви, построенных Константином. Благоговейная похвала Аполлону Дельфийскому, оказанная Константином, – у Сократа это публичное унижение Аполлона Дельфийского, идольского изваяния, устроенное Константином!

В 326 году Константин убил своего сына Криспа, а потом – свою жену Фаусту. Осознав весь ужас своего преступления, он решил покаяться. Если бы он был оглашенным, как утверждает Евсевий, он обратился бы к епископам. А он попросил жрецов очистить его от пролитой крови! Те честно ответили, «что не знают такого вида очищения, который мог бы освободить от таких безбожных преступлений». Тогда Константин обратился к христианину, некому египтянину, пришедшему из Испании в Рим. Тот сказал, что очистит его. Константин, поверив ему, отказался от своей наследственной религии и «принял ту, которую ему предложил египтянин» (Зосим, 2: 29).

В это время советником Константина по христианским делам был Осий Кордовский, епископ из Испании. Возможно, это он, отличающийся от прочих людей только епископским облачением, самонадеянно пообещал Константину очистить его от грехов.

Созомен (1: 5), живший через сто лет после этих событий, не верит языческим историкам: «Не безызвестно мне и то, что говорят язычники, будто Константин, умертвив некоторых из ближайших родственников, раскаялся и, с целью получить очищение, начал сноситься с философом Сопатром, который в то время был начальником Плотиновой школы. Когда же Сопатр отвечал, что для таких грехов очищение не существует; то царь этим отказом будто бы приведён был в уныние и обратился к епископам, которые покаянием и крещением обещались очистить его от всякого греха. Мне кажется, что это выдумано людьми, старающимися поносить христианскую веру».

«Знак Бога» на монетах Константина, выпущенных до 323 года, обычно представлял собой три пересекающихся между собой в одной точке линии – *. На некоторых монетах вертикальная линия имела вверху утолщение. То есть на ранних монетах не было знака, который можно было надёжно отождествить с именем Христа.

«Новейшие исследования монет, в значительном количестве сохранившимися от Константина, прочно установили тот факт, что до 323 г., – года решительной борьбы с Лицинием, – эмблемы с ясно выраженным христианским значением, вроде той, какую видел Евсевий, на них не встречается» (А. А. Спасский).

Отсутствие на этих монетах монограммы Христа историки объясняют не желанием Константина обидеть язычников. Он якобы специально изобразил эту монограмму нейтральной, предоставив своим подданным право толковать её в любую сторону.

Если бы Константин действительно понимал, кем был Иисус Христос, как утверждает это, например, Евсевий, он, наверное, не посмел бы изобразить на монетах нейтральный знак.

Как я думаю, Константин сначала не придавал значения букве «Р». Очевидно, эта буква была на рисунке, который он сделал сразу по памяти. Закругление ему казалось лишённым смысла, его собственной досадной ошибкой, мешавшей «знаку Бога» стать полноценной желанной звёздочкой – знаком солнца, знаком Аполлона, которому он поклонялся. Он не мог свериться с оригиналом – попросить Бога ещё один раз показать знак. Разумеется, христиане убеждали его, что этот знак Христа. Он не верил им, понимая их заинтересованность.

Историк Спасский считает, что Константин стал истинным христианином в 323 году после победы над Лицинием. Тот якобы доверился языческим богам, призвав их помочь победить христианского Бога, Которому доверился его соперник Константин.

«Глубокое впечатление произвело на душу Константина это поражение Лициния! Сами языческие боги выходили на борьбу и оказались бессильными! Величие христианства и ничтожество язычества открылось перед ним со всей очевидностью» (А. А. Спасский).

Спасский пересказал Евсевия. А тот солгал, выслуживаясь перед своим новым хозяином: вместе с Евсевием Никомидийским он помогал «равноапостольному» Лицинию победить «тирана» Константина, который, боясь Лициния, притворялся другом христиан!

По моему мнению, Константин стал христианином обычным проверенным способом. Его, потомственного язычника, убедило стать христианином «Евангелие», которое он стал читать, решив самостоятельно разобраться, кем был Христос, – Богом, как утверждал Осий Кордовский, или ангелом, как утверждал Евсевий Никомидийский. Константин «сам начал заниматься чтением божественных Писаний» (Ж. К. 1: 32). А ещё, разумеется, подтолкнуло общение с епископами, нежданно-негаданно ставших его учителями.

Монограмма Иисуса Христа, которую сначала Константин ошибочно принял за символ Аполлона, заставила его впервые посмотреть на христиан под другим углом. Сновидение накануне боя с Максенцием не могло сделать Константина христианином. Оно было мимолётным, единичным событием, делом давно минувших дней и, самое главное, непроверяемым, – возможно, как он мог сам считать, плодом его воспалённого ума, следствием нервного напряжения перед сражением.

5

Ещё один важный момент, который, по мнению христианских и языческих авторов, свидетельствовал о помощи Бога Константину, – его победа меньшими силами: у Максенция было больше пехотинцев и всадников. Древние авторы стали соревноваться, кто больше сократит войск у Константина: чем меньше будет у него войск, тем очевидней будет помощь, оказанная ему Богом! Победителем этого соревнования стал анонимный панегирист: по его мнению, Константин привёл на поле боя 25 тысяч пехотинцев – при условии, что общая численность армии Константина была такой же, как у Максенция.

Константин «перешёл через Альпы едва ли с четвертью своей армии, противопоставив её ста тысячам врагов» (Панегирик IX, 3: 3)138.

Панегирист мог солгать: он договорился до абсурда в своём стремлении угодить Константину. Наверное, ни один нынешний учёный не верит его сообщению, что полководческий талант Константина был выше таланта Александра Македонского и Юлия Цезаря, но верят его сообщению о маленькой армии Константина.

У Александра Македонского было 40 тысяч солдат. У Константина – 25. Александр разгромил «изнеженных мидийцев и миролюбивых сирийцев», мечтающих стать рабами, вооружённых только стрелами. Константин разгромил прославленных римских легионеров, закалённых тяжёлыми войнами, бившихся до последнего солдата, вооружённых самым передовым оружием. Юлий Цезарь «напал на ничтожных греков», Константин – на «приальпийских жителей». (Очевидно, панегирист считал, что приальпийские жители воевали лучше знаменитых греков). Противником Юлия Цезаря были «мирные жители». Противником Константин – «военный гарнизон».

Панегирист якобы невыносимо страдал от мысли, что Константин подверг себя опасности, пойдя на Рим с маленькими силами. Большую часть армии он якобы оставил для охраны границы. Все отговаривали его идти на Рим – и военачальники, и гаруспики. Но он всё равно пошёл: ему тайно от всех пообещал победу Бог.

Панегирист поставил телегу впереди лошади: Бог пообещал Константину победу, когда тот был у стен Рима. Оставлять большую часть армии для охраны границ тоже не было смысла: несколько лет назад он жестоко разгромил франков и алеманнов. Пленив их вождей, он «отдал их на растерзание диким зверям» (Евтропий, 10: 3).

Согласно Зосиму (2: 15), Константин привёл к стенам Рима 90 тысяч пехоты и 8 тысяч конницы, у Максенция было 170 тысяч пехоты и 18 тысяч конницы.

Этим данным о количестве пехотинцев у Максенция тоже доверять нельзя. Зосим ненавидел Константина. Для него он был отступником, предателем религии предков, сыном «шлюхи». Зосим преуменьшил бы величие победы Константина: или занизил бы число пехотинцев Максенция, или умолчал бы о численном соотношении. Афанаситы были хранителями архива Зосима. Оригинальная рукопись истлела от времени. Афанаситы, переписав рукопись, увеличили почти в два раза войско Максенция.

Обе армии были примерно равны. У Константина было 90 тысяч пехотинцев, у Максенция – около 100. О первой цифре сообщил Зосим, о второй – панегирист.

На мой взгляд, косвенным доказательством примерного равенства является общее сообщение Лактанция: «У Максенция было больше людей» (44: 2). Он не привёл цифр. Перевес в десять тысяч пехотинцев не мог оказать решающего значения на ход сражения. Лактанций невольно унизил бы Константина, если бы указал конкретные цифры. Предположим, у Константина было 90 тысяч пехотинцев. А у Максенция, – например, 94. Но Константин всё равно победил, не смотря на меньшее количество пехотинцев. Это не похвала. Это издевательство над Константином. Ничего не сообщить о соотношении сил было бы тоже несправедливо: Константин победил всё-таки с меньшим количеством пехотинцев. Лактанций обязательно указал бы точную цифру, если бы разница была существенной, как в сражении Лициния и Дазу, – соответственно 30 и 70 тысяч пехотинцев (Лактанций, 45: 7). Численное неравенство их армий делало несерьёзным численное неравенство армий Константина и Максенция. Наверное, это обстоятельство стало другой причиной, почему Лактанций ограничился общими словами об их соотношении сил.

Константин, приняв вызов Максенция, приказал жрецам сообщить результат военной компании. Жрецы дали плохое предсказание. Он приказал повторить волхование. «Результат получился тот же» (А. А. Спасский). Христианские авторы объясняют плохое предсказание не желанием языческих богов помогать Константину. Якобы их отказ заставил его обратился к христианскому Богу. Языческие боги «отказали ему в своём благоволении чрез принесённые им гаруспикам жертвы. Остался один христианский Бог» (М. Э. Поснов).

По моему мнению, жрецы подстраховались: они тоже знали о неудаче Севера и Галерия, которые не смогли взять Рим. Благословить Константина в этой ситуации – равносильно подписать себе смертный приговор: Дазу казнил своих жрецов, когда Лициний разбил его армию. Жрецов не накажут, если Константин возьмёт Рим. Он не вспомнит о них, опьянённый победой! А если не возьмёт, – они «честно» предупреждали.

Константин не был уверен в своей победе над армией Италии. Север и Галерий не смогли взять Рим, неприступную столицу империи. Север – отравился. Галерий позорно вернулся в свои провинции, опасаясь, что его легионы перейдут к Максенцию. Константин тоже мог потерпеть поражение. Может быть, были правы гаруспики и военачальники, не советовавшие ему идти на Рим? Почему он не послушал их? Очевидно, в самый пик сомнений его поддержал Иисус Христос, сказав разместить на щитах свой знак.

6

План Галерия стать единоличным правителем Римской империи разрушился на его глазах, как карточный домик. Мало того, что Константин и Максенций вопреки его воле стали соправителями, так Галерия предал человек, от которого он меньше всего этого ожидал, – племянник Дазу. Гарантом его преданности он считал свой щедрый поступок – подаренная ему должность цезаря. Племянник позавидовал назначению Лициния императором. По его мнению, Галерий должен был назначить императором его: «первым должен быть тот, кто первым принял пурпур» (Лактанций, 32). Он принял пурпур раньше Лициния. Дазу стал пренебрегать распоряжениями Галерия. А потом сообщил ему, что армия провозгласила его императором. Галерий подчинился, не желая воевать с племянником.

Наконец в планы Галерия, как считает Лактанций, вмешался Бог, наказав его за гонения на христиан: Галерий – умер.

Галерий, находясь на смертном одре, поручил Лицинию, как он считал, своему лучшему другу, надёжней которого не найдёшь, свою жену и сына, передав в качестве награды за их безопасную безбедную жизнь свои территории. Не знал он, что отдал сына в руки убийцы: настанет день, когда Лициний казнит его. Дазу, восприняв поступок дяди за грабёж среди белого дня, решил бороться за его наследство. Он захватил все его «земли вплоть до Халкедонского пролива». Лициний смирился с потерей азиатских владений.

Конфликт Лициния с Дазу и конфликт Константина с Максенцием – стали причиной политического союза Лициния и Константина, который они решили скрепить родственным союзом: Константин посватал за Лициния свою сестру Констанцию.

Дазу и Максенций сразу поняли против кого те собираются дружить и тоже заключили политический союз.

Узнав, что Константин разбил войска Максенция, Дазу не стал ждать, когда Константин и Лициний объявят ему войну. Он решил уничтожить их поодиночке – сначала Лициния, потом – Константина. Его ненависть к ним подпитывалась их предательской религиозной политикой. Они были друзьями христиан. Епископ Осий Кордовский был советником Константина; епископ Евсевий Никомидийский – советником Лициния. Жрецы предсказали Дазу убедительную победу над этими предателями. Он поклялся богу Юпитеру уничтожить всех христиан, если станет единоличным правителем!

Накануне своей смерти Галерий издал указ о прекращении гонения на христиан. Он связал свою болезнь с наказанием христианского Бога. Его тело покрылось язвами, которые никто не мог вылечить.

Как я думаю, Дазу считал поступок Галерия суеверием. Его болезнь и гонения на христиан были совпадением. Но он всё рано исполнил приказ Галерия, не посмев ослушаться старшего императора. «Он запретил убивать рабов божьих, приказав лишь увечить их. Следствием этого стало то, что исповедникам вырывали глаза, отрубали руки, калечили ноги, отрезали ноздри и уши» (Лактанций, 36).

Наверное, Дазу решил, что Галерий накануне смерти сошёл с ума. Он вдруг начал гнить заживо и решил задобрить христианского Бога: издал указ о прекращении гонения на христиан. Дазу считал поступок Галерия суеверием. Его неизлечимая болезнь и гонения на христиан были случайным совпадением. Но он всё рано исполнил приказ Галерия, не посмев ослушаться старшего императора. «Он запретил убивать рабов божьих, приказав лишь увечить их. Следствием этого стало то, что исповедникам вырывали глаза, отрубали руки, калечили ноги, отрезали ноздри и уши» (Лактанций, 36).

Пышная свадьба Лициния и Констанции состоялась в Милане. Соправители стали родственниками и поклялись в вечной дружбе!

Дазу вторгся в провинции Лициния, воспользовавшись тем, что тот находился в Италии на своей свадьбе. Осадил и захватил город Византий, переправился через Босфорский пролив и стремительным маршем направился к городу Андрианаполь.

Лициний двинулся навстречу Дазу, надеясь задержать его до подхода своих основных сил, чем с намерением сражаться, да ещё надеяться на победу: Дазу вёл армию в семьдесят тысяч солдат, в то время как Лициний насилу собрал тридцать тысяч.

Ночью накануне сражения Лициний увидел во сне ангела: «пред спящим Лицинием предстал ангел божий» (Лактанций, 46). Ангел сказал ему подняться и помолиться Всевышнему со всей армией. Если он сделает это, то победит. После этих слов Лицинию показалось, как будто он поднялся и встал рядом с ангелом, и тот научил его, как молиться.

Лициний сразу проснулся, приказал привести писца и продиктовал молитву: «Боже всевышний… всю справедливость тебе вверяем, всё благо тебе вверяем, всю империю тебе вверяем. Благодаря тебе мы живем, благодаря тебе существуем в довольстве и счастье. Всевышний, святый боже, услышь наши молитвы…». Молитву размножили многочисленными письмами, раздали трибунам, чтобы они обучили солдат.

К сожалению, писатель Лактанций, источник этой информации, не догадался выяснить, как звали ангела. Если бы он обратился за разъяснением к епископу Евсевию Никомидийскому, тот ответил бы, что святой равноапостольный Лициний Великий общался с Иисусом Христом, – ангелом высшего чина, творением Бога.

Лициний, оценив силу неприятеля, предложил Дазу мир, но тот и слушать не захотел. Он презирал Лициния и считал, что солдаты бросят его, потому что тот был скуп на дары, а Дазу – щедр. Он развязал войну с таким расчётом, чтобы без боя присоединить войско Лициния и двинуться на Константина с удвоенной силой.

Сражение окончилось блестящей победой Лициния.

Лициний, прибыв в Никомидию, столицу Востока империи, воздал хвалу христианскому Богу, с помощью Которого он одержал удивительную победу, разрешил христианам исповедовать свою религию и вернуть собственность – церкви, земли, дома.

Разозлённый Дазу казнил жрецов и прорицателей, которые предсказали ему убедительную победу. А потом тоже издал «совершеннейший и самый полный закон» о свободе для христиан и даже о возвращении им отобранного имущества (Ц. и. 9: 10).

Дазу отступил с остатком войск в Каппадокию. Лициний опять разгромил его. Дазу, не желая сдаваться живым, принял яд.

Два победителя Константин и Лициний поделили власть: Константин стал императором Запада, Лициний – Востока.

7

Согласно Лактанцию, Галерий был инициатором гонения на христиан, которое вошло в историю под именем Диоклетиана.

Мать Галерия, поклонница богов гор, сообщила своему могущественному сыну, что христиане постоянно издеваются над ней: когда она раздаёт жителям своей деревни жертвенные яства, те начинают делано ревностно молиться.

Галерий предложил Диоклетиану уничтожить всех христиан. Император «долго противоборствовал ярости Цезаря» (Лактанций, 11). По мнению Диоклетиана, гонения ничего не дадут, кроме напрасно пролитой крови. Он предложил Галерию выгнать христиан из своего дворца и армии. Хватит с них этого. Такое гонение Галерию показалось смешным, несерьезным!

Диоклетиан предоставил народу высказать своё мнение. Он пригласил на совет значимых, известных людей. Решение совета начать тотальное гонение опять не убедило Диоклетиана. Он предложил «посоветоваться с могущественным богом, послав гаруспика к Аполлону Милетскому». Аполлон ответил, как враг Христа. То есть жрецы озвучили устами Аполлона своё желание уничтожить христиан.

Диоклетиан, запретив Галерию убивать христиан, которые не отрекутся от своего Бога, сам начал убивать их, – после того, как Галерий поджёг дворец и обвинил христиан.

И вдруг Диоклетиан и Галерий – заболели.

Диоклетиан – простудился. «Его охватила хотя и лёгкая, но затяжная болезнь» (Лактанций, 17). А тело Галерия покрылось язвами.

Галерий остановил гонение указом, истолковав болезнь наказанием Бога.

Задача Галерия – процветание империи. Он обязал римлян жить по обычаям предков. Его особенно опечалили христиане, которые отказались от религии предков, отвергли старинные обычаи, сочинили нелепые законы, организовали какие-то странные общества в различных провинциях. Галерий не смог вернуть их на путь истинный. Он лишал их имущества, заключал в тюрьму, казнил – ничего не помогло: они до сих пор упорствуют в своём нечестивом безрассудстве. Галерий – не злодей. Он решил распространить своё милосердие и на этих несчастных, наивных людей.

Галерий дозволяет христианам исповедовать свою религию, собираться на свои сходки без опасений и препятствий – с одним условием: они должны уважать власть и законы. Он дал христианам свободу и надеется, что они попросят своего Бога дать императору здоровья, благополучия, а государству – благоденствия (Ц. и. 8: 17).

Галерий опубликовал указ в апреле 311 г. А в мае того же года умер.

В 313 году Лициний, разгромив Дазу, издал в Никомидии указ о веротерпимости, после которого христиане Востока империи получили свободу и им вернули собственность.

С лёгкой руки древних афанаситов этот указ стал Миланским. Его якобы впервые опубликовали в Милане. Афанаситы, сфальсифицировав свидетельства Лактанция (48) и Евсевия (Ц. и. 10: 5), объявили Константина инициатором Миланского указа.

Автор этой версии – германский историк Отто Зекк (O. Seeck): Миланский указ – это копия указа Лициния для местных властей Никомидии. Указ издан в Никомидии по распоряжению Лициния.

Лициний, рагромив Дазу, прибыл в Никомидию и приказал вифинскому президу вернуть христианам церкви. В заглавии документа, по версии Зеекка, были имена трёх соправителей – Лициния, Константина и Дазу. Лициний не мог лишить Дазу престола без согласия Константина. Вот почему он поставил в указе имя своего врага Дазу.

Афанаситы объявили этот указ Лициния – Миланским эдиктом.

«Согласиться с Зеекком никак нельзя. В обоих источниках – у Евсевия и Лактанция – ясно говорится о пребывании двух августов в Медиолане» (М. Э. Поснов).

Согласно Поснову, Константин и Лициний издали эдикт в Милане. А потом Лициний опубликовал этот эдикт в Никомидии. Доказательство Поснова – книги Евсевия и Лактанция, в которых они сообщили, что соправители издали эдикт в Милане.

Существует несколько рукописей «Истории» Евсевия.

Евсевий сообщил в рукописях (ATERM), что Константин и Лициний издали эдикт в Милане и привёл текст эдикта. А в рукописях (BDΣΛ) этой информации нет – текста эдикта и сообщения, что Константин и Лициний издали эдикт в Милане.

«Всё это собрание документов (Миланский эдикт и пять других указов Константина (Ц. и. 10: 5—7). – С. Ш.) … имеется только в некоторых рукописях (ATERM) „Истории“ Евсевия, в других (BDΣΛ) его нет» (А. И. Бриллиантов139).

По мнению афанаситов, единственных хранителей архива Евсевия, в разночтениях виноват сам Евсевий: он издал несколько вариантов своей «Истории».

В разночтениях виноваты афанаситы: они отредактировали несколько рукописей Евсевия – внесли Миланский эдикт и пять других указов Константина, а в другие рукописи внести не успели. Первые рукописи получили название ATERM. Вторые – BDΣΛ.

Если бы Миланский эдикт действительно существовал, он вошёл бы в свод законов империи, составленный в 438 году юристами императора Феодосия II. А его там нет.

«Миланский эдикт» – это местный указ Лициния вифинскому президу вернуть христианам церкви. Первоисточник – Лактанций: он жил в то время в Никомидии. Константин не имеет к этому указу никакого отношения. Редактор внёс указ Лициния в книгу Евсевия, добавив, что этот указ был опубликован якобы впервые в Милане.

Согласно Зеекку, «Константин не издал никакого общего закона в пользу христиан; был лишь издан эдикт Галерием в 311 г., а Лициний издал указание для властей Востока в 313 г.» (А. И. Бриллиантов).

8

Гонения Диоклетиана на Церковь были самыми продолжительными и кровавыми за всю историю гонений. Измученная Церковь получила свободу. Римские папы вернулись к прежнему любимому занятию: начали захватывать кафедры оппонентов, живших на Востоке, и навязывать своё догматическое учение.

Глава кафедры Карфагена Менсурий умер. Новым епископом стал Цецилиан, – протеже Римского папы Мильтиада (311—314).

Карфагенский христиане, – епископ Донат, пресвитеры Ботр и Целестий, – не согласились с решением папы. Они объявили незаконным посвящение Цецилиана в епископа. Во-первых, этого человека назначили торопливо, без подготовки – на малочисленном собрании, намеренно не пригласив влиятельных нумидийских епископов. Во-вторых, Цецилиана рукоположил епископ Феликс Аптунгский, который во время гонений, спасая свою жизнь, выдал гонителям церковные книги и имущество.

Цецилиан, доказывая своё избрание законным, говорил, что собрание было многочисленное. Он не боится честных, открытых перевыборов, но его отговорили верные друзья, потому что новые выборы будут нечестными. Его ненавидит и строит козни богатая, влиятельная дама Люцилла, которой он, будучи архидиаконом, сделал законное замечание за то, что она почитает сомнительного мученика.

Обвиняя других в предательстве Церкви, донатисты якобы тоже сотрудничали с властями-язычниками. Афанаситы ссылаются на некий протокол заседания донатистов, в котором они, донатисты, обвинили друг друга в сотрудничестве с властями.

Донат, Ботр и Целестий – якобы люди завистливые. Сами желая стать епископами, они возненавидели Цецилиана, как удачливого, счастливого соперника.

Афанаситы утверждают, что покойный епископ Карфагена Менсурий считал Цецилиана своим помощником. По моему мнению, Менсурий считал Ботра и Целестия своими помощниками: он передал им на сохранение церковное имущество.

Кто-то распространил в Карфагене пасквиль на императора Максенция. Власти, заподозрив диакона Феликса, не смогли допросить его: воспрепятствовал епископ Менсурий, который укрыл диакона в своём доме. Максенций вызвал епископа в Рим. Опасаясь за свою жизнь, Менсурий передал Ботру и Целестию на сохранение церковное имущество. Менсурий, доказав императору невиновность диакона, умер на обратном пути в Карфаген.