Хохот Демиурга. Мысли в моей голове

скачать книгу бесплатно


…Это и был второй раз, когда я вслух отрекся, о, моя любимая Вера. В этом я сейчас, перед тобой раскаиваюсь. Ведь после того, как я откажусь от своих идеалов третий раз – меня больше не станет в мире, в котором осталась ты…

Но тогда я этого не знал. Жажда жизни забурлила во мне. Второе, что я делал после пробуждения – брался за кисть (первым делом я вновь признавался тебе в любви, конечно же), а в обед ты приносила сэндвич и бутылку пива, и уговаривала пообедать хотя бы таким образом, а потом ты тихонько садилась рядом и наблюдала за мной до позднего вечера, пока не стемнеет, и я, в отсутствии солнечного света, не смогу больше работать. Тогда мы брались за руки и шли гулять – я переживал, что опять забыл смыть краску с рук и одежды, а ты, улыбаясь, говорила, что так лучше – пускай все видят, что я Настоящий художник.

Я был одержим страстью к жизни, тебе, творчеству. Я перестал походить на себя прежнего, и мои мысли потекли по новому.

По-прежнему раз в неделю я встречался с Никитой, но с ним, по непонятным мне тогда причинам, отношения как раз-таки начали ухудшаться. Я не рассказывал о тебе, моя любимая – моя муза, и, возможно, он начал думать, что причина моего душевного подъема – его деньги. А всё, что дают деньги, фальшиво. Может быть, думал я тогда, Никита расстраивается, что я пошел по ложному пути, на который, нечаянно, направил меня он. Но дело же не в деньгах! Мне и хотелось разубедить его, и почему-то было страшно раскрывать истинную причину, любимая. Почему-то интуиция подсказывала мне этого не делать, не говорить с ним о тебе. Если бы я тогда к ней прислушался.

Мы с Никитой сидели в том же баре, в котором встретились впервые – я пил пиво, он взял напиток покрепче, хотя, какое это имеет значение… Я делился своими планами, рассказывал, что почти разгадал загадку, что теперь уверен, что смогу написать нечто выдающееся, что я его не разочарую. Он в это время выглядел скучающим, а мне так хотелось подбодрить моего покровителя и друга:

– Вот увидишь, – говорил ему я, – портрет, над которым я сейчас работаю, ослепит тебя своим светом. Мне удалось поймать и передать на полотне то, что многие за целую жизнь не замечают. Как только закончу, я покажу тебе свою работу одному из первых, чтобы ты сразу же понял, что поверил в меня не напрасно!

– Поверил? – переспросил он и тут же, поморщившись, осекся, – одному из первых? Значит, не самому первому? Кто же тогда тот счастливчик?

Я немного замешкал, а затем посчитал, что проговорился не случайно – пришло время рассказать моему другу о тебе, поделиться с ним радостью.

– Ты верно подметил, что теперь в моей жизни есть некто «первый», только не «тот», а «та». И счастливчиком стал уже я. Ты не представляешь, насколько я теперь счастлив. Она… она полностью перевернула мою жизнь, она изменила меня, поверила, и передала мне свою веру. А что может быть важнее веры? Я больше не плутаю во тьме, а иду к свету, путь к которому она мне подсказала. И, какой бы сложной не была дорога, я не отступлю, потому что не могу подвести ее. Я дойду! И ты тоже восхитишься результатом.

– Влюбился, значит… – Кратко подытожил Никита, но заинтересованность промелькнула в нем.

– И ты представить не можешь, как это прекрасно!

– Ты прав… – зловещая задумчивость изменила его лицо, – не могу представить. Но знаю способ, как прочувствовать то, что чувствуешь ты.

– Друг мой, как бы я хотел, чтобы действительно существовал такой способ! Поняв то, что теперь чувствую я – ты бы так же захотел изменить свою жизнь!

– А умереть ты не боишься? – Так же безэмоционально, как в нашу первую встречу, повторил он вопрос, после которого и завязалось наше знакомство.

– Умереть… – в этот раз я уже не спешил, и прежде чем ответить, задумался, – знаешь, пожалуй теперь я боюсь. Да, мне страшно лишиться жизни – но этот страх – небольшая плата за то, что я научился жить. Я только понял, что все имеет вкус, цвет, смысл, и естественно я боюсь это понимание потерять. Еще я очень боюсь оказаться в одиночестве, пускай даже абсолютно безмолвном, в котором не будет меня самого, но, соответственно, не будет и ее рядом. Конечно боюсь, ведь только что я преодолел, наконец понял, что жизнь многоуровневая – и перебрался на новый этап. Да, теперь, когда я понял, какая же это интересная игра, я боюсь в нее проиграть, не успеть, оборвать раньше времени. Теперь я могу признаться, что заблуждался, считая, что надо играть отведенную роль. Цель каждого – вырваться из быта, вот в чем сверхзадача! Не восхищаться, а найти в себе то уникальное, что восхищает! Да, теперь я боюсь умереть, но, в то же время, я храбр, как никогда, чтобы жить! Да, теперь я боюсь смерти, потому что научился ценить жизнь!

– Понятно. Но мне пора, что-то я забыл о времени за болтовней.

И Никита резко ушел, оставив меня с осознанием, что я снова отрекся. В третий раз, моя любимая. Из-за самомнения, или ради нашей любви – сказать сложно. Но ты уже понимаешь, чем моя глупость закончилась…

А я, опьяненный любовью и верой, ничего не понимал, и продолжал переть против самой сути.

Подошло время сессии, и тебе на месяц надо было уехать. Прощаясь, ты поцеловала меня, провела ладонью по щеке и сказала, что чувствуешь, когда вернешься, портрет будет готов. «И это будет лучший портрет со времен Моны Лизы» – так же как Джоконда, загадочно улыбнувшись, добавила ты.

Я приступил к работе. Я больше не думал сделать что-то из ряда вон выдающееся, я просто писал красками так, как ты мне виделась. Месяц прошел для меня, как один день – даже не помню, пил ли я, ел, спал…Наконец, портрет был готов. В тот же час ты мне позвонила напомнить, что завтра вернешься. Конечно же я тебя встречу! Закончил ли я работу? На этот вопрос я ответил туманно: во-первых, желая порадовать сюрпризом, во-вторых, терзаясь неуверенностью, нарисовал ли я что-то достойное.

Весь месяц я ни с кем не разговаривал и никого не видел – календарь указывал на пятницу, а значит, я мог увидеться с Никитой, и от него первого получить отзыв на свою работу. Встретиться мы договорились в том же баре.

Когда я пришел, Никита допивал уже не первый бокал – я сильно опоздал – долго мучился, пытаясь прикрыть еще не высохший мольберт простыней так, чтобы не навредить портрету. В итоге, просто развернул его картиной к стене.

– Я опоздал, но ты меня простишь, когда увидишь причину!

Никита смотрел хмуро, будто только что оторвался от тяжелых мыслей. Мне спешилось вывести друга из его состояния и поделиться своей радостью:

– Картина, – говорил я, едва ли не задыхаясь от эмоций, – портрет. Моя главная работа готова. Ты должен увидеть!

– Закажи себе что-нибудь. – Отозвался он сухо.

Я заказал пива, к которому не притронулся – получается, я не успел промочить горло перед тем, как мне его перерезали…

– Извини, я как избалованный ребенок. Но я хочу показать тебе немедленно. Спешим в мастерскую.

– Сейчас-сейчас, – Никита подозрительно озирался по сторонам, – сейчас пойдем. Вот только знаешь что? Мне надо дождаться… партнера. Подписать там кое что. Иди-ка без меня, тебе все равно будет скучно, а я догоню через какой часик.

Ничего не понимая, я безропотно подчинился – Никита всегда оказывал на меня властное влияние. Уже потом, после смерти, я узнал, что он подстроил наш разрозненный уход, чтобы снять с себя подозрения. И полицейским он позже скажет, что я подорвался, переживая за какую-то встречу. И бармен подтвердит, дескать да, был в тот вечер такой – нервный какой-то – забежал, и тут же умчался…

Взволнованный, я кругами истоптал свою малюсенькую мастерскую, наверное, тысячу раз. Наконец, в дверь постучали – я бросился открывать. На пороге стоял Никита, его дьявольское спокойствие было, как опрокинутый на меня ушат ледяной воды. Но ничего – сохранит ли он свое состояние, увидев портрет? Вот главный вопрос того момента. Осмелев, я схватил его за рукав и потащил к картине.

– Сейчас ты увидишь. Сейчас ты все поймешь. Ну, будешь ли ты таким хмурым? Только… Ай! Мне важно услышать твое честное мнение.

Перед картиной я остановился. Заячьей трусостью обволокло сердце – а вдруг он не поймет? Что если портрет, как и все мои работы до – посредственен. Была не была – едва не уронив, я развернул мольберт лицом к зрителю.

Никита застыл. С его лица будто смыло все, что читалось тем вечером. Никита смотрел на портрет, а я Смотрел на Никиту, в котором отражался тот свет, который мне все-таки удалось запечатлеть!

– Так вот она какая… – едва слышным шепотом произнес он, не отрывая взгляд от картины.

Значит, попал! Пряча слезу ликования, я отвернулся к окну – мои руки тряслись, сердце бешено колотилось. Значит, я оправдал твою веру, любимая!

Естественно, я не мог видеть, как Никита в то время заставляет себя отовраться от портрета, как смотрит на меня, как подходит к столу, как берет мастихин, как крадется…

Я только успел почувствовать, как он обхватывает мою голову, и первые из десятков ударов по горлу.

Тогда я ничего этого заметить не мог – детали всей сцены я увидел позже – в Храме Утех, о котором тебе, моя любимая, лучше не знать…

На этом я заканчиваю свою исповедь. Я раскаиваюсь в том, что хотел стать лучше, чем есть. И я понимаю, за что поплатился. Нельзя было поддаваться амбициям, нельзя было идти против своих идей… Пусть даже ради любви… О! Как же больно в этом признаться! Но у меня еще будет время, чтобы осознать полностью… Сколько времени? Не знаю, возможно – вечность…

Но нет, я не в аду. Я сейчас среди тех, кто знает и обмусоливает каждый эпизод каждого прошлого. Получается, сюда я, до встречи с тобой и стремился?

Но ты мне уже не ответишь. Ты ведь не слышишь меня, любимая? Моя Вера…

Я здесь, до конца своих дней без тебя. И так мне и надо – это моя кара за то, что отрекся от прежних Богов, за то, что их трижды предал.

3. Ее исповедь

Сегодня солнце ослепительно ярко, любимый. Именно в такие дни, а вовсе не в дождливые, как некоторые полагают, мне особенно больно. Наверное, потому что ты любил солнце, и в его лучах воспоминания о тебе становятся ярче и теплее…

Пускай это будет моей тебе исповедью. Ты боготворил меня, но даже не подозревал, что сам стал моим Богом: добрым, нежным, заботливым, и, самое главное, любящим.

Почему я это все не рассказывала, а теперь уже никогда не расскажу тебе настоящему, а говорю сейчас той частице тебя, что всегда во мне? Потому что мужчины не понимают самого главного, и мне страшно, что и ты бы не понял: то, что с телом, не важно, но моя душа принадлежала, и всегда будет принадлежать только тебе.

Ещё об этом невозможно говорить вслух, даже вспоминать очень страшно и стыдно, но ты подслушай, как я перебираю воспоминания.

Природа превратила меня из девочки в девушку слишком быстро, гораздо раньше, чем ровесниц. На первый взгляд, странно, наверное, но в этом причина, что в душе я до сих пор ребенок. Ведь мне хотелось игр и ребячества, а получала я злобную зависть девчонок и жадные взгляды парней постарше меня. Да, у меня уже был тот набор «женских прелестей» (до чего же мерзкие, пошлые словечки!), владеть которыми хотелось каждому парню, наравне с другими вашими взрослыми игрушками – автомобилями и оружием.

Первый интим у меня произошел даже не из-за любопытства, просто моему ухажеру так этого хотелось, и я легко пошла на уступок, чтобы не огорчать. К сексу я относилась несерьезно, как к какой-то глупой игре, в которую многие почему-то хотят со мной поиграть – я не понимала, что в этом такого сакрального, но мне нравилось наблюдать за переменой во взгляде парней когда они только хотели, когда получали, и после… Еще и мои «подруги» подначивали, брали на слабо, подстрекали – я думала, им тоже нравится эта игра, они же просто мечтали избавится от конкурентки, заклеймить меня шлюхой (тяжелое слово, которое невозможно произнести вслух, любимый). И я получила клеймо – по наивности, поверь мне, не потому что я искала для себя удовольствие – мне не хотелось обделять тех, кто так этого просил…

И началась жизнь изгоем. И тогда я очутилась на краю пропасти, в которую, сильно не раздумывая, в отчаяние бросилась – на самое дно. Люди злые – и никто из жалости, либо сострадания меня принимать не хотел, все боялись замараться, навредить своей репутации. А мне было страшно, я не такая, каким был ты, любимый, я очень боюсь одиночества. Но нашлись и те, и их было не мало, которые хотели воспользоваться моим положением и мной, соответственно. Да, им был нужен секс – и я им его давала, полностью удовлетворяла запросы, понимая, что больше не играю, а расплачиваюсь телом за то, чтобы не остаться совсем одной.

Посчитав, что разгадала натуру людей, я начала их презирать, ненавидеть, бояться. Мне хотелось бросить им вызов, и я не нашла ничего лучше, как брать с них деньги – я начала обменивать себя на банкноты, и запустила это колесо с безумной скоростью, чтобы мой самый страшный демон, мое одиночество – не смог меня нагнать…

Думаю, остаткам души оставалось гореть уже не долго в том пламени, которым я слепила себя, когда ты подошел ко мне и сказал свое первое нескладное:

– Привет, я Савел, а как тебя зовут?

И я, хотя была не в настроение, ответила – потому что я сразу приметила тебя в толпе, потому что ты казался каким-то другим. Мы говорили, и чем дальше, тем больше я убеждалась в твоей уникальности: тебе не было нужно то, чего хотели другие – ты искал родственную душу. Тебя занимала не плоть, ты желал, чтобы тебя поняли.

Но твои идеи вызывали во мне протест – как это так, твоя цель прислуживать другим, при этом подчеркивая свою низменность? Поверь мне, любимый, ты сильно заблуждался. Ты был лучше многих, и уже в нашу первую встречу мне хотелось это доказать. Так возник наш первый спор, в котором каждый остался при своем – но я поняла, что моя миссия – следовать за тобой, разубедить тебя, возвысить.

И начался наш совместный поход. Ты учил, что есть люди, не такие как мы – талантливые и гениальные, я верила, что ты один из них, и пыталась передать эту веру тебе.

Мы оба начали меняться в лучшую сторону. Ты стал верить в себя, я в тебя и в остальных людей. Я перестала быть изгоем, оттаяла под теплом твоей любви…

Да, я сейчас плачу. Захлебываюсь слезами и никто меня не сможет утешить. Как так? Почему ты покинул меня навсегда, любимый? Помнишь, как хорошо нам было вместе? Ты жил для того, чтобы работать, я, по твоим заветам – прислуживать тебе, ведь ты был моим Гением.

А помнишь одну из наших последних ночей вместе? Ты как обычно, закончил работать с закатом, и мы пошли гулять. Кеды бесшумно касались брусчатки пустынного Старого города. Руки сплелись, и по их венам в едином ритме пульсировала кровь, которую разгоняли в унисон бьющиеся сердца. Мы ни о чем не говорили, ты обычно был молчалив, а я наблюдала, как парит твоя мысль – я ее будто бы видела перед собой, и она оставляла в воздухе цветные следы – цвета тех красок, которыми ты работал в мастерской. Это были необычайно красивые узоры, и я знаю, ты на самом деле разукрашивал мою жизнь своими красками.