скачать книгу бесплатно
– Для девушки это прекраснейший подарок! – в задумчивости произнесла она. – Это подарок моего прадедушки своей невесте. Это старинная и ценная вещь! А вот эта, – она вынула из другой коробочки брошку из слоновой кости. – Эта брошь, уже более позднего времени, её подарил мой отец моей маме в день её двадцатипятилетия. Было это ещё до революции. Эти вещи не стыдно подарить своим любимым и родным людям.
С этими словами она положила ожерелье и брошь на свои места, захлопнув крышечки.
– Ну, так что? Берёте? – спросила она, глядя на Дарью Ильиничну и Жору. Бабушка молча, посмотрела на внука, как бы советуясь с ним, и поинтересовалась стоимостью этих украшений, зная заранее, что цена будет немалая. Любовь Илларионовна немного задумалась и назвала цену. Цена была очень высокая – триста рублей. Такая цена просто расстроила бабушку, а Жора улыбнулся и сказал только одно слово:
– Берём!
Он, за время своей работы, успел собрать и отложить ту часть своего заработка, которая у него оставалась после того, что он отдавал бабушке, в общей сложности около пятисот рублей. Он был просто счастлив, что его мечта сбылась, а в это время Любовь Илларионовна, закрыв глаза, говорила, как бы вспоминая:
– Эти украшения побывали на балах, в театрах и на вечерах, которые проходили в нашем поместье. А вы знаете, где была наша усадьба? – открыв глаза, спросила она. – А ведь она сохранилась и до сих пор стоит на том же самом месте, где я провела своё детство. Но теперь она уже не та, какой я её помню. Иногда я прихожу и сажусь на заветную скамейку, которая у пруда, между двумя вязами, закрываю глаза и как бы снова ухожу в прошлое, моё молодое и счастливое время. Одно только меня радует, так это то, что наш двухэтажный дом, с белыми колоннами, служит детям, которые больны туберкулёзом.
– Так это ваша усадьба, где детский туберкулёзный пансионат?! Что ж! Это прекрасно, что ваше бывшее поместье служит такому благородному делу, – сказала Дарья Ильинична.
Ещё посидев немного, бабушка и Жора собрались уходить. Любовь Илларионовна проводила их и поблагодарила за то, что о ней не забыли. Попрощавшись с хозяйкой дома, Жора с бабушкой шли не спеша, и всю дорогу обсуждали свою удачную покупку, а когда они подошли к своему дому, то на дворе уже сгустились вечерние сумерки. Быстро поев, Жора переоделся в рабочую одежду и пошёл снова на железную дорогу, чтобы пару часов поработать, а бабушка, как всегда, села за швейную машинку. Она всегда работала, до тех пор, пока не приходил её любимый внук. Так было всегда, а в этот раз Жора пришёл почти под утро, мокрый и усталый. Всю ночь шёл снег, а он и другие рабочие, несмотря на снег, разгружали какие-то очень тяжёлые ящики. Разгрузка шла под пристальным наблюдением военных. Бабушка нагрела воды, приготовила, что покушать, а когда зашла в комнату, где был Жора, то увидела, что он, сидя за столом, спит. Она решила его не тревожить, пока он сам не проснётся. Прошло не более часа, Жора проснулся, перешёл на кушетку, лег, и снова, не раздеваясь, уснул, а бабушка тихонько сняла с него обувь и, прикрыв его одеялом, снова села за машинку. До Нового тысяча девятьсот сорок первого года оставалось всего три дня.
Проснулся Жора в десятом часу, ярко светило солнце, в лучах которого искрился снег, и резвились вездесущие воробьи и снегири. Когда вошла бабушка, Жора уже снимал свою рабочую одежду, затем пошёл на кухню, где бабушка нагрела воду, умылся и сел за стол. Вместе они позавтракали, и Жора начал собираться в баню, которую он посещал каждое воскресенье. Ведь в домах не было водопровода, а тем паче, душа и ванны. Большая часть населения города мылась в городской бане. Это было небольшое, деревянное, дореволюционное строение, которое функционировало всего четыре дня в неделю. Суббота и четверг – мужские дни, а пятница и воскресенье – женские дни. В бане всегда были большие очереди, и на это мероприятие тратилось много времени. Жора купил билет и пошёл в зал ожидания, где было много народа, а к дверям, ведущим в предбанник, выстроилась очередь. Вдруг, почти от самых дверей, послышался громкий голос:
– Где ты ходишь?! Скоро очередь пройдёт, а ты об этом и не думаешь! – Сёмка говорил громко, чтобы все слышали и знали о том, что он занимал очередь и для своего друга.
– Чего кричишь? Успею! – подходя, говорил Жора. Он встал в очередь впереди Сёмки и вскоре они оказались в предбаннике, быстро разделись и пошли в моечное отделение, где были «шайки», душ и парная. Парились, с веничком, который принёс Жора. Он каждое лето заготавливает берёзовые венички, сушит их на чердаке, а зимой парится ими, делясь со своим другом. Помывшись, оделись и, выйдя на заснеженный двор бани, немного постояли, затем сказав друг другу: – «пока, до вечера», – разошлись.
Придя домой, Жора попросил бабушку посоветовать ему, как вручить новогодние подарки. Бабушка рассмеялась и сказала:
– Просто! Придёшь, поздравь с наступающим Новым Годом и вручи подарки.
– Попробую! Как уж получится! – ответил Жора.
К вечеру – а вечер в это время года наступает рано – Жора взял коробочки и пошёл к Люсе, всю дорогу обдумывая, как вручить эти подарки, которые никогда никому не дарил и не вручал. Так ничего и не придумав, постучал в дверь, которую открыла Люся, как видно, поджидая его прихода. Поцеловав Люсю и, войдя с ней в прихожую, сразу же спросил:
– А где мама–Сима?
– Я тут! – послышался её голос и Жора, не раздеваясь, вместе с Люсей вошли в комнату, и почти одновременно с ними появился Сёмка.
– Дорогие мои! – произнёс Жора, обращаясь ко всем сразу. – Поздравляю вас с наступающим Новым Годом! Желаю всем вам счастья, здоровья и долгих, долгих лет жизни! А также я хочу подарить вам на память вот это!
Он достал из кармана куртки две коробочки и положил их на стол. Люся с мамой переглянулись и предложили сначала снять ему верхнюю одежду, а то, ведь, как зашёл, так и стоял в куртке и в шапке. Люся с Жорой вышли в прихожую, где он повесил одежду на вешалку, и они снова вернулись в комнату, где мама–Сима и Сёмка сидели за столом и о чём-то говорили, поглядывая на коробочки, лежавшие на столе. Видимо, их смущала царская корона и двуглавый орёл, которые сразу же бросались в глаза.
Жора и Люся сели за стол, рядышком, а мама–Сима напротив них. Длинная коробочка, напоминающая небольшой пенальчик, при нажатии кнопки, которую нажал Жора, открылась, и он вынул из неё ожерелье, держа за края цепочки. Мама–Сима, увидев его, смогла произнести только: «Какая прелесть!». А Люся смотрела на сверкающее в лучах электрического света ожерелье и не могла произнести ни единого слова. Она была просто очарована красотой этого ювелирного чуда, а Сёмка, склонив к плечу голову, просто наблюдал за всем тем, что происходит вокруг.
– Это тебе, Люсенька! – сказал Жора и положил ожерелье возле неё. – А это… – он открыл коробочку с брошью и со словами: – А это вам, мама–Сима, – положил перед ней свой подарок.
– Спасибо Жора! Спасибо, дорогой! – сказала мама–Сима взяла коробочку, вынула брошь, посмотрела и, со словами: «Прекрасная вещь!» – положила её снова на прежнее место.
– А это тебе, Сёма! Прими мой скромный подарок, – Жора достал из кармана авторучку ручной работы и протянул её другу.
Все почему-то молчали, как видимо, были шокированы такими дорогими подарками. И тут мама–Сима, одновременно с Люсей, стали благодарить Жору, высказывая своё восхищение и удивление о том, где можно было достать эти дорогие, старинные украшения. Мама–Сима сказала, что такие вещи можно приобрести только в ювелирном магазине и то едва ли такое можно приобрести там, а в простых магазинах таких вещей вообще нет и, глядя на Жору, спросила:
– Какая же тайна скрывается за всем этим?
– Да никакой тайны нет! – ответил Жора. – Всё очень даже просто.
И он начал рассказывать всю историю данной покупки.
– Я никогда никому ничего не дарил, да и мне тоже, а тут я всё хожу, задумавшись над неразрешимой задачей. Однажды я сидел дома, пригорюнившись, и бабушка спросила, что меня беспокоит, и я ей сказал, что хочу на Новый год подарить подарок девушке, с которой дружу и… – тут Жора помолчал, набираясь смелости, чтобы сказать: «люблю», но так и не произнёс, это слово, а сказал: – и для её мамы.
И он, до мельчайших подробностей, рассказывал, как всё было, не забыв упомянуть слова хозяйки этих вещей, что они побывали на балах и званых вечерах в Санкт-Петербурге, что их подарил её прадедушка, прабабушке и, о том, что у них была усадьба, подаренная прадедушке самим императором, и то, что в настоящее время, в бывшей их усадьбе находится детский туберкулёзный пансионат. Об одном он только промолчал, так это о цене, хотя рассказал, откуда появились деньги на эту покупку. А когда Жора закончил свой рассказ и замолчал, мама–Сима встала, подошла к нему и поцеловала его и, потом, прижала его голову к себе и сказала: «Спасибо тебе! Большое спасибо!». И, снова поцеловав его, вышла на кухню. Она почему-то всплакнула, видимо, от счастья, что у неё уже взрослая дочь и что у неё есть такой хороший и преданный друг, а когда она снова вошла в комнату, то Сёмки там уже не было, а Люся с Жорой целовались. Вернее, целовала Жору Люся и после каждого поцелуя повторяла: «Спасибо! Спасибо! Спасибо!». Мама–Сима стояла в дверном проёме, счастливо глядя на них, а целующиеся её не замечали, продолжая целоваться. Но тут вошёл Сёмка и предложил пойти в школу, чтобы помочь наряжать новогоднюю ёлку и зал к балу-маскараду. Все начали собираться, кроме мамы, которая тоже готовилась к встрече Нового года, готовя дома то, что должно будет появиться на праздничном столе.
До школы было всего-то десять–пятнадцать минут ходьбы и, когда они подходили к школе, то увидели освещённые окна, в которых мелькали силуэты тех, кто был там. В зале была установлена высокая ёлка, почти до потолка, но ещё не была украшена. Люся, Сёмка и Жора тут же включились в работу. Сёмка красил электрические лампочки для гирлянд, Жора натягивал и прикреплял снежинки под потолком, а Люся нанизывала ватные шарики на толстые белые нитки, которые и создавали иллюзию падающего снега. Другие развешивали на стенах плакаты со смешными рожицами и стишками. В общем, всем хватало работы, и она выполнялась с большой охотой и с какой-то радостью и энтузиазмом. Никто не подгонял и не заставлял, всё шло само собой. Расходились в десятом часу, когда всё было сделано, и ёлка осветилась разноцветными огнями. Полюбовавшись, Люся, Жора и Сёмка, одевшись, вышли на улицу, где чувствовался небольшой морозец, под ногами поскрипывал предновогодний снежок, а на душе было тепло и весело, наверное, из-за того, что были молоды и что на свете есть кристально чистая дружба и… они боялись произнести вслух, всем известное слово: «Любовь». Когда подошли к калитке, то постояли немного, поговорили, пошутили, насмеялись вдоволь и Жора начал прощаться. Сёмка проскользнул в калитку, оставив Люсю и Жору вдвоём, но вскоре и Люся вошла во двор, сказала, что Жора спешит домой и на работу.
– Я говорила ему, чтобы бросил ходить на погрузку и разгрузку вагонов, но он ответил мне вопросом: – «А кто будет помогать бабушке?». Я всё больше и больше убеждаюсь, что он чудесный парень, а друг, так и говорить нечего!
С этими словами они вошли в прихожую, где сняли верхнюю одежду, повесив её на вешалку, и вошли в комнату, где за столом сидели отец и мать, а перед ними лежали коробочки с Жориными подарками.
– Присаживайтесь, детишки, к столу, нам нужно, сообща кое-что обсудить, – сказала мама–Сима. – Тут папа, которому я всё рассказала, показав ожерелье, брошку и авторучку, выслушав меня, предложил подарить Жоре тоже новогодний подарок.
– И, к примеру, какой? – спросила Люся.
– Ты помнишь папин бостоновый костюм, который он сшил себе ещё тогда, когда мы были на Дальнем Востоке? И который он всего два раза надел, а когда решил надеть в третий раз, то ни брюки, ни пиджак, на нём не сходились, и мы тогда все смеялись, что папа так растолстел? С тех пор он его не носит. А ведь Жора одного роста с папой. Вот мы и решили подарить ему этот костюм и рубашку с галстуком. Ну, так, как вы на это смотрите? Одобряете или нет?
Люся всплеснула руками и громко воскликнула:
– Вот здорово! Так это же, ведь, чудесно!
И Сёмка тоже высказал своё мнение:
– Я знаю, я уверен, что такой подарок его обрадует!
Так и решили, что, как только завтра придёт Жора, вручить ему этот новогодний подарок. Все были рады этой идее, Люся и Сёмка благодарили своих родителей, заранее радуясь за своего общего друга. Вопрос был решён, и все отправились на кухню поужинать. До Нового года оставалось два дня.
Жора пришёл в пятом часу вечера и объяснил столь поздний приход тем, что он помогал бабушке, которая тоже готовится к встрече Нового Года. Он ей во всем помог: и в покупках на рынке, и в разделке мяса для холодного, а также приготовлении хрена к холодному и многом другом.
– Вот, вот! Нам тоже нужна твоя помощь! – сказала мама–Сима. – У нас тоже варится холодное, а к нему нужно приготовить хрен, а также натереть редьку, чтобы успел выветриться её неприятный запах. Если тебя это не затруднит, то включайся в наш поварской коллектив!
– Итак! – обратился ко всем сразу Сёмка. – Вы как хотите, а мы с Жорой пойдем в мой «спортзал», или, как выражаются некоторые, – он посмотрел на Жору и продолжил: – «сарай», и там натрём корешки хрена и чёрную редьку, не взирая на то, что там холодно, но зато в доме не будет того запаха, который напоминает…
Он не сказал, что напоминает, а расхохотался, и так заразительно, что смеяться начали все, и под этот смех Жора и Сёмка удалились выполнять мамино задание. А когда всё было сделано, Люся, Жора и Сёмка собрались и пошли на каток, который находился на городском стадионе. Покатались до девяти часов и вернулись домой, где мама–Сима и Григорий Яковлевич приготовили ужин. Поужинав и убрав со стола посуду, мама–Сима вышла в соседнюю комнату и возвратилась, неся на вешалке костюм и рубашку с галстуком. Все притихли в ожидании того, что она скажет, а сказала она очень просто, обращаясь к Жоре:
– Мы все тебе благодарны за твои новогодние подарки и, в свою очередь, решили подарить тебе тоже новогодний подарок – вот этот костюм и хотим, чтобы ты его примерил.
– Большое всем вам спасибо, дорогие мои!..– сказал Жора.
Он хотел ещё что-то сказать, но не находил нужных слов, и в это время Сёмка взял его за руку и предложил ему пойти и примерить костюм, чем и выручил своего друга. Жора взял костюм, который передала ему мама–Сима, и пошёл вслед за Сёмкой. Через десять минут Жора появился в дверях комнаты и остановился. Все глядели на него, не произнося ни единого слова.
– Ну, как?! – спросил Сёмка, вынырнув из-за спины своего друга. – Хорош?!
Мама–Сима подошла и поцеловала Жору, который стоял, не зная, что ему делать. Григорий Яковлевич тоже подошёл к нему, попросил повернуться спиной, посмотрел с боков, бросил взгляд на длину брюк и, засмеявшись, сказал, что костюм как будто на него и сшит, словно и мерку с него снимали, и пожал ему руку, как равному. Люся сказала, что он должен завтра прийти на школьный новогодний бал-маскарад в этом костюме и при галстуке, которого Жора никогда не носил, и он просто ему мешал, но он согласился и ещё раз сердечно поблагодарил всех за такой дорогой подарок. Все были довольны и рады, что сумели угодить такому статному и красивому парню.
Домой Жора пришёл поздно, но бабушка его ждала с ужином, и пока она хлопотала у стола, он тем временем разворачивал пакет, в котором был костюм, чтобы показать бабушке, какой ему вручили новогодний подарок. Бабушка была в восторге от такого подарка и радовалась за своего любимого внука, что ему посчастливилось подружиться с такими хорошими людьми, как Люся, Сёмка, мама–Сима и Григорий Яковлевич. Ведь Жора, с тех пор, как сблизился с ними, изменился к лучшему, что её очень радовало. А сама она подружилась с Любовью Илларионовной, которая стала её посещать, чем сглаживала однообразие её и своей жизни. До Нового Года оставался один день. Поужинав, Жора поблагодарил бабушку, и пошёл ложиться спать, с надеждой, что завтра у него будет самый прекрасный новогодний вечер в его жизни. С этой надеждой он крепко уснул и проспал до самого утра, без сновидений, и утром встал отдохнувшим и бодрым. Солнце светило в окно, будучи ещё низко над горизонтом, снежок искрился в его лучах, а на сердце было спокойно и радостно, как никогда раньше, до встречи с Люсей и её семьей.
В четыре часа он пришёл к Люсе, где шла полным ходом подготовка к школьному бал-маскараду и к выступлениям в концертной программе. Весь новогодний вечер был рассчитан по часам: концерт с шести до восьми, бал–маскарад с восьми до десяти. Это ограничение во времени было необходимо, чтобы все успели возвратиться домой и в своей семье встретить новый тысяча девятьсот сорок первый год.
Жора пришёл в костюме и галстуке, а поверх была надета его бессменная куртка и шапка-ушанка. В прихожей он снял верхнюю одежду, повесил её на вешалку и вошёл в комнату. В костюме и галстуке он выглядел элегантно и старше своих лет.
В школу Люся, Жора и Сёмка пришли пораньше, чтобы успеть переодеться, привести себя в порядок. А Сёмке необходимо было приготовиться к выступлению, так что они с Люсей пошли на сцену, а Жора занял два места в зрительном зале и сам сел, устроившись в третьем ряду. Зал постепенно заполнялся, все рассаживались, разговаривая друг с другом, часто слышался смех, и всё это сливалось в единый шум большого помещения. Ровно в шесть часов перед занавесом появился директор школы, поздравил всех присутствующих с наступающим Новым Годом, пожелал счастья, радости в жизни каждого и успехов в учёбе.
Концерт открывал школьный хор, затем шёл номер за номером, и вскоре объявили Сёмкин выход. Акробатические номера Сёмки прошли на «ура». После каждого номера, а в некоторых и во время исполнения номера, раздавались аплодисменты. После своего выступления Сёмка прибежал в зал и сел возле Жоры, вскоре объявили Люсин выход. Она вышла в длинном вечернем платье, с неглубоким декольте, на котором красовалось, переливаясь разноцветными цветами радуги, ожерелье – Жорин новогодний подарок. Под аккомпанемент фортепиано она пела песню на слова Я. Шведова, музыку В. Белова «Орлёнок». Её от природы поставленный голос плыл в притихшем зале, завораживая всех сидящих в нём. Она пела, глядя только на одного, дорогого ей человека, который сидел рядом с её братом, как бы даря ему свою песню, а когда в ней прозвучали слова: «Не хочется думать о смерти, поверь мне, в шестнадцать мальчишеских лет», то все заметили слезинку, которая скатилась по её щеке. Аплодисментами взорвался зал, когда прозвучал последний музыкальный аккорд песни. Люсю вызывали несколько раз, не отпускали. И она снова, с большим успехом, исполнила народную песню «Родина». Выходя на поклон, она видела аплодирующий зал, Жору и Сёмку, которые не жалея ладоней, неистово аплодировали и выкрикивали: «Браво!».
Скрывшись за кулисами, Люся вышла в коридор, пробежала к лестнице, спустилась на первый этаж и прошла малый зал, чтобы подняться на второй этаж и пройти в зрительный зал, где продолжался концерт, но вдруг была остановлена в полутёмном коридоре подвыпившей «борзой тройкой». Все трое, они окружили её, а Грынька, дыша водочным перегаром ей в лицо, полез целоваться. Она оттолкнула его и хотела убежать, но Грынька ухватил за кромку декольте, рванул и разорвал платье, а Володька и Аркадий стали подталкивать её в темный угол коридора. В этот момент Соня, подруга Люси, спускаясь со второго этажа, увидела Люсю, окружённую «борзой тройкой», бросилась назад, наверх, прибежала в зал, нашла Сёмку и Жору и рассказала, что она видела. Жора и Сёмка, вместе с Соней, побежали в коридор и в одно мгновение оказались возле распоясавшейся паршивой тройки. Жора оттащил Грыньку от Люси, которая никак не могла отбиться от него и плакала, а Грынька полез на Жору с кулаками, и тут молниеносный удар Жориного «тычка» отбросил Грыньку к противоположной стенке коридора, по которой он сполз на пол с окровавленной физиономией. Аркадий бросился ему помогать, и в этот момент, закричала Соня: «Берегись, Жора!». Оглянувшись, он увидел Володьку, который шёл на него с ножом.
Жора успел перехватить руку с ножом и повернул её так, что нож выпал, а Володька завопил и тоже отлетел в угол от Жориного удара. Люся плакала, прикрывая рукой разорванное платье, Сёмка обнял её за плечи и успокаивал, а в коридоре уже собралось немного молодежи, которая прибежала на шум драки, и с ними пришёл директор школы, которому Соня подробно рассказала, что здесь произошло. Кто-то сказал, что надо вызвать милицию, но директор не хотел огласки инцидента, и не хотел, чтобы в нём фигурировала Люсина фамилия, да и престиж школы тоже был небезразличен ему, и он ответил, что милицию вызывать не будет, а завтра подпишет приказ об исключении этих хулиганов из школы. Все начали расходиться, рабочие школы вытолкали Грыньку, Аркадия и Володьку, у которого была разбита бровь, на улицу. А Люся, Жора и Сёмка спустились в подвал, где находился гардероб, переоделись, Сёмка взял сумку, в которой лежал реквизит и маскарадные костюмы и пошли домой. Новогодний вечер был испорчен, но они были вместе, и это сглаживало обиду за произошедшее. Домой пришли в восьмом часу, до Нового года оставалось четыре часа, стол был уже накрыт, а мама–Сима всё добивалась, почему они пришли так рано и, что случилось, что они такие расстроенные.
Рассказывала Люся, а Жора и Сёмка молчали. Мама–Сима была в ужасе от её рассказа, а потом подошла к Жоре и, обняв его за плечи, сказала:
– Спасибо тебе, что ты защитил Люсю от этих мерзавцев!
– Да, ничего! – ответил он. – Ведь иначе и не могло быть!
Вскоре пришёл Григорий Яковлевич, а за ним и Василий Иванович с Галиной Владимировной, и с ними её племянник Сергей, со своей невестой Валентиной, которые пришли с баяном. Оказалось, что Сергей хорошо играет на этом инструменте, а Валя хорошо поёт, так что Новый год было с кем и с чем встречать. Как и полагалось, проводили Старый год, пожелав, чтобы все беды и невзгоды остались в нём. Выпили по паре рюмочек вина, а кто и водочки, а вот Жора, чокаясь со всеми, пил только ситро. Побалагурив, спели несколько общих русских и украинских песен, немного потанцевали под звуки баяна и, как говорится, не успели, и оглянуться, как пришло время снова садиться за стол, встречать Новый год. Расселись, наполнили рюмки вином и, не отрываясь, глядели на часы, где стрелки медленно приближались к двенадцати. Наконец, они сошлись и все одновременно закричали: «С Новым годом!».
Выпили, расцеловались, поздравляя друг друга с наступившим годом, обмениваясь самыми лучшими пожеланиями и надеждами, которые должны сбыться в этом году. Танцевали, веселились. Валентина спела частушки, Люся исполнила арию Наталки из оперы Лысенка «Наталка–Полтавка». С большим задором она, подойдя к Жоре, пропела: «Коло мэнэ хлопци вьються и за мэнэ часто бъються, а я люблю Пэтра дужэ, до другых мэни байдуже». Но вместо имени Петра она пропела имя Жоры. А Григорий Яковлевич, у которого оказался очень приятный «бархатный» баритон, спел романс «Гори, гори, моя звезда». Все притихли и, как зачарованные, слушали, как бы впитывая в себя чудесную мелодию в прекрасном исполнении, а когда прозвучал последний аккорд, все зааплодировали со словами: «Браво!». А когда наступила тишина, мама-Сима предложила пройтись в центр города, полюбоваться Новогодней ёлкой, подышать свежим новогодним воздухом и, по возвращению, снова сесть за стол. Все согласились и начали собираться. На улице была прекрасная погода. По мере приближения к центральной части города всё чаще встречались гуляющие горожане, а когда пришли на центральную площадь, где высилась, играя разноцветными огнями, высокая красавица-ёлка, то там уже было много народа. Многие пришли большими компаниями, с баянами и гармошками, пели, плясали, веселились, радуясь наступившему Новому тысяча девятьсот сорок первому году. Вся площадь и ёлка были залиты ярким светом больших прожекторов, которые были установлены на крышах высоких зданий, и каштановый сквер, весь серебряный от пушистого снега, играл под лучами прожекторов всеми цветами радуги. Всё было красиво и празднично. Погуляв полчаса и насмотревшись, как веселится молодежь и пожилые люди, радуясь этому чудесному празднику, мама–Сима предложила вернуться туда, где ждёт их осиротевший праздничный стол. Накрывали стол все, ведь это был «сладкий» стол! На нём появился рулет с маком, бисквитный торт, клубничное варенье и коробка шоколадных конфет. Все были в восторге от этих сладостей!
В шесть часов утра гости, поблагодарив хозяев за чудесно проведённое время, за прекрасный, праздничный стол, распрощались. А хозяева, и вместе с ними Жора, перенесли всю посуду в кухню, где приготовили горячую воду, и мама–Сима, вместе с Григорием Яковлевичем и Сёмкой, занялись мытьем. Мама–Сима мыла, отец с сыном вытирали и расставляли посуду по местам, а Люсе и Жоре в этом занятии было отказано, и они перешли в комнату, где отмечали встречу Нового года, где был полумрак и, усаживаясь на диван, Люся попросила Жору рассказать о себе.
– Ты знаешь, – обратилась она к нему. – Вот мы уже не первый день знаем друг друга, встречаемся, а о тебе я почти ничего не знаю. Ты, как бы, для меня так и остаёшься до сего времени загадкой.
– И Жора начал рассказывать о том, о чём никогда и никому не говорил:
– Родился я в Забайкалье, в небольшом городке, где находился полк, в котором служил мой отец. Когда мне исполнилось четыре года, папу перевели на Украину, под Полтаву, а потом весь двадцать первый полк был передислоцирован в этот город, и мы с мамой тоже вскоре переехали сюда, где папа продолжил свою службу. Нам дали квартиру, а самое главное это то, что здесь жила бабушка – мать моего отца. Отец мой очень любил мою маму, которой многое позволял и старался многое не замечать, а мама любила шумные компании и частые застолья. У неё было много знакомых, а папа всегда приходил поздно с работы, да и его присутствие, почему-то, её не очень радовало. Она была красива и за ней многие из её знакомых ухаживали, а это ей очень нравилось. Мне было без трёх месяцев семь лет, когда папа уехал на неделю в Киев, на совещание, а мама отвела меня к бабушке, а сама, собрав свои вещи, уехала с одним из своих поклонников, оставив записку: «Я встретила другого, не ищи, я ушла навсегда».
Вечером мы с бабушкой пришли к нам домой и бабушка, прочитав эту записку, забрала меня к себе, пока не приедет отец, а сама почему-то была очень расстроена и украдкой вытирала слезы. Я ничего не понимал, а бабушка ничего не говорила. Отец приехал через два дня и сразу же пришёл к бабушке, держа в руке мамину записку. Прямо с порога он произнёс только одно слово: «Ушла!». И опустился на стул, который стоял возле двери. Домой я ушёл вместе с отцом, которого очень любил. Жили мы одни, квартира казалась пустынной и неуютной. Отец начал пить и чем дальше, тем чаще, приходил пьяный, почти ничего не ел и часто плакал. Спасибо бабушке, которая варила еду и обстирывала нас. На работе у отца, на почве пьянки начались неприятности, вскоре его уволили и отправили в запас, и он остался без работы. Но, благодаря ещё оставшимся связям и знакомым, он устроился на завод сменным мастером, но пить не перестал, несмотря на просьбы и слёзы бабушки. В пьяном состоянии он часто вспоминал маму и, большей частью, ругал и проклинал её и тот день, когда её встретил. Слушая его, я начинал убеждаться, что все женщины, кроме моей бабушки, и все девчонки созданы только для бед и несчастий на белом свете, и что их нужно остерегаться и обходить стороной. Впоследствии это привело к тому, что я обходил стороной девчонок и пренебрегал их обществом, до тех пор, пока не встретил тебя. На последних словах он обнял её, и они рассмеялись. Помолчав немного, Жора продолжил свой рассказ:
– На работе отец не пил, а как только выходил за пределы завода, вместе со своими собутыльниками выпивал и приходил домой пьяным. Однажды, после второй смены и после того, как хорошо выпили, вместе с двумя рабочими шёл домой. На улице была ночная темень. Шли они по дороге и не заметили, как из-за угла на большой скорости выскочила машина; те двое, которые шли с отцом, успели отскочить, а отца машина сбила и переехала обе ноги. Падая, он ударился о камень головой и сильно повредил её. Домой его принесли без сознания. В квартиру пришли соседи, кто-то побежал за доктором и бабушкой, она прибежала почти одновременно с врачом, но было уже поздно – папа был мёртв. Хоронили отца с воинским оркестром и солдатами. Народа было много. Я стоял с бабушкой недалеко от могилы, она держала меня за руку и всё время плакала, а когда стали опускать гроб в могилу, прозвучали три винтовочных залпа и заиграл оркестр, я вырвал свою руку и бросился к могиле, сильно закричал и упал, а что было потом, я не помнил. Очнулся я в больнице, возле меня сидела бабушка, в черном платке и, как мне показалось, очень худая и бледная, а когда она увидела, что я открыл глаза, она очень обрадовалась, позвала медсестру, сообщив, что я очнулся. Оказывается, что я не приходил в сознание более двух суток. Медсестра спросила меня, как я чувствую себя, я силился ответить, но ни единого слова произнести не мог. Я всё слышал, но говорить не мог. И так продолжалось почти два года. Что только не делали, к каким только врачам меня не водили, какие только бабки меня не лечили, ничего не помогало. Дети со мной не хотели играть, а только дразнили, а я их за это колотил почём зря.
Однажды бабушке посоветовали отвезти меня к деду–лекарю, который жил далеко в лесной избушке и славился умением врачевать. Поехали мы к деду. Ехали долго и далеко, дед послушал, что рассказала ему бабушка, осмотрел меня, заставил покашлять, вдохнуть и, с шумом выдохнуть, похлопал меня по спине и сказал, чтобы я одевался, а бабушке сказал, что никакие лекарства не помогут, а поможет только большой стресс, какой у меня произошёл во время похорон. «Придёт время, заговорит!» – вот так ответил нам этот дед–лекарь, денег не взял, а к врачам посоветовал не ходить. Время, мол, само вылечит. Уехали мы, как говорится, ни с чем. Лето было жаркое, даже дожди и те не приносили прохлады. Прошло где-то с месяц–полтора, как мы возвратились от деда, а я всё не говорил. Однажды ночью я проснулся и увидел в окне громадные языки пламени и бегающих с вещами людей. На улице была ночь, но пламя освещало всю большую часть нашего двора, и мне показалось, что горит наш дом. Я очень испугался и бросился в комнату, где спала бабушка.
Открыв двери, я громко закричал: «Бабушка! Пожар!». Меня всего трясло, а бабушка быстро встала с постели, набросила на себя платок и побежала на кухню, из окна которой были видны языки пламени, посмотрела в окно, затем повернулась ко мне и спросила: «Ты что-то сказал?». «Да», – ответил я. Бабушка обняла меня, поцеловала и всё просила, чтобы я ей ещё что-нибудь сказал, и я сказал: «Бабушка, бежим быстрее, тушить пожар!». С этого момента я снова начал говорить, а в школу пошёл только тогда, когда мне исполнилось десять лет, то есть на два года позже. Вот почему я в свои семнадцать лет не в девятом, а в седьмом классе. Шесть лет я учился в школе, которая находится возле вокзала, а в седьмой класс перевёлся в ту, которую хожу сейчас. Вот и вся история, а остальное ты уже знаешь.
В дверях показалась мама–Сима.
– Ну что, детки, пора и отдохнуть после праздника! – сказала она и рассмеялась.
– Да, да! И мне пора домой! – сказал Жора, поднявшись с дивана. Люся проводила его и пошла к себе в свою комнату.
День за днём таяли новогодние каникулы. За это время Люся познакомилась с Жориной бабушкой и с Любовью Илларионовной. Вместе с Люсей побывали у Дарьи Ильиничны мама–Сима и Сёмка. В дальнейшем эти посещения переросли в семейную дружбу. В последний день каникул сходили на каток, вечером побывали в кино, а на завтра снова сели за парты. За время каникул Люся, Жора и Сёмка ни разу не встретили, ни Грыньку, ни Володьку, ни Аркадия. И только в школе, из уст Люсиной подруги узнали, что Грынька и Володька сидят в городской тюрьме за ограбление квартиры и всех троих исключили из школы. Они и раньше занимались воровством, но ни разу не попадались, а в этот раз, когда они проникли в чужую квартиру, то соседка увидела и позвонила в милицию, тут их и поймали, как говорят: «на горячем». Судили и дали по два года тюрьмы. Так что они отбывают свой срок. Но, несмотря на то, что в школе уже не было «борзой тройки», Жора и Сёмка всегда после уроков сопровождали Люсю домой. Так и прошли незаметно январь, февраль и март. В апреле заболела Жорина бабушка и он, чаще всего, после уроков спешил домой. Мама–Сима ежедневно ходила к ним, делала уборку, готовила и ухаживала за Дарьей Ильиничной. Одновременно с мамой–Симой приходила к больной и Любовь Илларионовна, они вдвоём и ухаживали за Жориной бабушкой, пока не поставили её на ноги. А Жора и Сёма за это время вскопали огород, который находился во дворе, а также вскопали небольшой огородик на дне оврага, для тёти Любы, так они теперь называли Любовь Илларионовну.
Все школы города и сам город готовились к проведению Первомайского праздника, который вот-вот наступит и расцветёт радугой весеннего торжества. Улицы украшались транспарантами, лозунгами, портретами руководителей государства и передовиками производств города, а на центральной площади сооружалась трибуна.
Утро Первомая проснулось под звуки музыки, песен, солнца и тепла. Люся, Жора и Сёмка, нарядно одетые, весёлые и счастливые, с воздушными шариками направились в школу, чтобы принять участие в парадном шествии по центральным, празднично украшенным улицам, а когда они пришли, то школьный двор был уже полон молодёжи. Вскоре началось построение колонны, были розданы флаги, портреты и плакаты, впереди колонны встали музыканты школьного оркестра. Александр Николаевич подал команду и, под звуки марша, колонна двинулась в сторону центральной площади города. Праздничное настроение заполнило город и живущих в нём людей. Цветы, песни, музыка, всё слилось в живой поток, проплывающий мимо трибуны, откуда неслись приветствия и здравицы. После парада Люся, Жора и Сёмка, стоя недалеко от городского стадиона, лакомясь мороженым, обсуждали дальнейшие свои планы, и тут Сёмка предложил пойти к реке, мол, там сегодня будут сдавать в эксплуатацию новый мост – будет торжественная часть и концерт, а вечером можно сходить в парк на танцы. Все согласились и направились в сторону реки. Улицы были полны гуляющими горожанами, и они медленно, но уверенно, продвигались вперед, а когда спустились с горы и подходили к мосту, то увидели, что там уже собралось много народа, но это их не остановило, а наоборот, подзадорило. На мосту из двух автомашин была организована импровизированная сцена, где уже сидели оркестранты, и выступал оратор.
Протиснувшись в толпе, они остановились возле своего учителя немецкого языка, держащего за ручку белокурую девочку, которая никак не могла устоять на месте, и отец прикладывал немало сил, чтобы удержать её. Торжественная часть продолжалась недолго, и вскоре начался концерт. Выступали приезжие артисты из областной филармонии.
Номер за номером зрители принимали дружными аплодисментами, и после одного из номеров Генрих Людвигович невольно отпустил ручку дочери и стал аплодировать, а она крутнулась волчком, перелезла между перилами и свалилась вниз. Это одним из первых увидел Жора. Он успел сбросить пиджак, туфли и бросился вслед за девочкой. Он летел к воде, вытянув вперед руки и, казалось, что он этим ускоряет своё падение. В воду он вошёл за несколько секунд после девочки. На мосту стояли люди и смотрели в реку, на то место, где только что скрылись девочка и Жора. В это время в лодке недалеко от берега сидел рыбак и удил рыбу. Увидев падающую девочку и Жору, он бросил в лодку удочки и быстро поплыл туда, где они скрылись. Жора догнал девочку ещё не на большой глубине, подхватил её и начал быстро всплывать. Когда он всплыл, то рыбак уже был рядом. Девочку переложили в лодку и быстро поплыли к берегу, где уже собралось много народа. Генрих Людвигович стоял у самой воды – бледный, с протянутыми руками и со слезами на глазах. Он хотел взять девочку, но рыбак и Жора вынесли её из лодки и начали откачивать, заранее подстелив дождевик, который взяли в лодке. Откачивал её рыбак, а Жора помогал. Видно было, что этот пожилой человек, который один из первых пришёл на помощь после Жоры, со знанием своего дела приводил в чувство это маленькое белокурое создание. После того, как её положили вниз лицом, надавив на животик, изо рта полилась вода, она начала дышать, открыла глазки и заплакала. Все вокруг радовались, а Генрих Людвигович взял её на руки и, прижав к себе, всё время повторял: «Спасибо! Спасибо! Спасибо!», – обращаясь то к одному, то к другому спасителю своего ребёнка. «Его нужно благодарить! – сказал рыбак, указывая на Жору. – Если б не он, то беды не миновать!». Он подошёл к лодке, оттолкнул, прыгнул в неё и поплыл к противоположному берегу, к тому же месту, откуда недавно плыл на спасение ребёнка. В это время из толпы, которая продолжала ещё стоять, вышла женщина и обратилась к Генриху Людвиговичу и к Жоре, приглашая их пойти к ней домой, там отогреться и просушиться. Все сразу же согласились и последовали за этой доброй женщиной, дом которой находился всего метрах в ста от берега. В доме было тепло, девочку раздели, натёрли спинку и ножки настоем зверобоя и уложили в постель под одеяло, где она согрелась и быстро уснула. Жора тоже переоделся в старенькие брюки, которые дала хозяйка, сняв с себя всю промокшую одежду в ожидании того часа, когда она просохнет.
Все присели у стола. Сёмка поставил возле себя Жорины туфли, Люся повесила его пиджак на спинку стула, Жора сел возле неё, а Генрих Людвигович со своим стулом пересел поближе к кровати, где спала виновница всего того, что произошло. Все молчали, как бы всё ещё переживая за то, что уже осталось позади. А Анастасия Ивановна, так звали хозяйку, разожгла утюг, чтобы ускорить сушку мокрой одежды. Молчание нарушил Сёмка:
– А вы видели, как фотограф, который фотографировал оратора на трибуне, всё время щёлкал и щёлкал, фотографируя то, что произошло? Вот было бы здорово посмотреть на фотографии, если у него что-то получилось!
Все молчали, не поддержав разговора.
Одежда высыхала медленно, но, в конце концов, она просохла и была выглажена гостеприимной хозяйкой. Девочку одевали прямо в постели, она всё время валилась на подушку и никак не могла проснуться, наконец, её удалось одеть. Генрих Людвигович взял её на руки, а она, положив головку на отцовское плечо, продолжала спать. Жора переодевался в соседней комнате и появился так же нарядно одетый, как и до прыжка в воду. Все благодарили свою благодетельницу, которая всё время предлагала остаться и пообедать, но все дружно отказались. Ещё раз, поблагодарив за всё хозяйку и попрощавшись, направились в сторону города.
Перешли мост, по которому уже свободно ехали подводы, шли люди, и иногда проезжала автомашина. Поднявшись на гору, прошли немного по центральной улице, остановились у поворота на улицу Пушкина, на которой жил Генрих Людвигович, и начали прощаться. Прощаясь и пожимая руку Жоры он, задержав её в своей, тихим, но каким-то особенным голосом сказал: «Помни, Жора, я твой вечный должник!». У него появились в глазах слёзы, он резко повернулся и зашагал по улице, неся своё сокровище, которое безмятежно спало на его плече. А Люся, Жора и Сёмка пошли сначала к Жоре, чтобы успокоить Дарью Ильиничну, которая, как ранее договорились, ожидает их прихода после парада, чтобы отведать праздничного пирога, а они так долго задержались, что, наверное, бабушка уже очень беспокоится за своего любимого внука и его друзей. Так оно и было.
Когда они вошли в дом, то на столе их уже поджидал пирог, были расставлены стаканы, посреди стола стоял до блеска начищенный самовар, а у стола сидела Дарья Ильинична и Любовь Илларионовна, которые обрадовались приходу тех, кого с нетерпением ожидали.
– Ну вот! – сказала бабушка, – дождались, а то Любовь Илларионовна уже собиралась уходить, не дождавшись вас. Садитесь быстрей к столу!
Бабушка подошла к Люсе, поцеловала и поздравила всех с праздником. И тут все, хотя и с некоторым опозданием, начали поздравлять друг друга с Днем Первомая! Чай пили с пирогом, который не переставали хвалить. Но вскоре они попрощались и пошли успокаивать Люсиных и Сёмкиных родителей, которые тоже заждались, не зная, где они задержались так долго после парада. Люся вошла первая и увидела, что мама–Сима, отец и Василий Иванович с женой сидят за столом и закусывают, как видимо, после провозглашенного тоста. Она остановилась, а из-за её спины послышались голоса: «С праздником, дорогие! Вы что, разве нас не ждали?!» И тут, Григорий Яковлевич поднял голову, посмотрел, улыбнулся и сказал:
– Ожидали, да вот, как видите, не дождались. Давайте быстрей садитесь, а то мы всё уничтожим, что имеется на этом праздничном столе!
Он засмеялся, а Люся, Сёмка и Жора не заставили долго упрашивать себя, сели, выпили по рюмочке вина, кроме Жоры, и принялись за еду, чувствуя, что за весь день очень проголодались. А когда мама–Сима, убедившись, что «дети», как она всех троих называла, успели утолить голод, задала давно мучивший её вопрос:
– А где это вы всё время были, что так долго вас не было? Сначала я обиделась: готовила–готовила, а вас всё нет, да нет! А потом стала беспокоиться. Ну, слава Богу, вы уже дома и надеюсь, что ничего страшного не случилось.
И тут Люся начала подробно рассказывать всё, что с ними произошло. Все перестали есть и внимательно слушали Люсю, а мама–Сима всё повторяла: «Ой, Боже мой! Ой, Боже мой! Какой ужас!». А, когда Люся закончила свой рассказ, все стали хвалить Жору за его самоотверженный поступок, мама–Сима трижды расцеловала его, а Григорий Яковлевич предложил тост: «За Жору, спасителя человеческой жизни!». Расходились где-то в двенадцатом часу ночи. Все были довольны встречей такого тёплого и весёлого праздника, как весенний Первомай.
Праздники проходят быстро, так и этот, а после праздника учащиеся школ снова сели за парты. Пошёл повтор всего пройденного материала за весь учебный год и подготовка к экзаменам. Всё это занимало весьма много времени и для встреч его оставалось так мало, что только успевали встретиться, как приходилось уже расставаться.
Вечером десятого мая Григорий Яковлевич пришёл домой позже обычного и очень расстроенный. Мама–Сима молчала, ожидая, когда он сам расскажет о причине его настроения, и она не ошиблась, он сам предложил ей присесть на диван и выслушать его. Оказывается, пришёл приказ о передислокации полка, в котором он служит, в район города Бреста.
– Ты только не расстраивайся, как только всё устроится, получу, где жить, то сразу же вызову вас, дорогие мои. Думаю, что это продлится недолго, и мы вскоре будем все вместе.
Мама–Сима слушала его, а потом подняла голову, посмотрела ему в глаза, в которых застыла грусть, и тихо спросила:
– И когда же ты уезжаешь?
– Через три дня, – ответил он, обняв её за плечи.
Чувствовалось, что они оба опечалены предстоящей разлукой, особенно в такое тревожное время, какое сложилось на границе у самого Бреста.
В ночь на тринадцатое мая мама–Сима, Люся и Сёмка провожали Григория Яковлевича, стоя в отдалении от эшелона, в который грузили военную технику, лошадей и заполняли солдатами вагоны–теплушки. Провожающих было много, все стояли подальше, чтобы не мешать ни солдатам, ни командирам проводить сложную и тяжёлую работу.
Сам эшелон освещался прожекторами, провожающие стояли в полумраке, а когда погрузка уже заканчивалась, то все командиры подошли к своим родным и друзьям, попрощались и быстро вернулись к своим вагонам. Григорий Яковлевич поцеловал свою любимую жену, детей и сказав только одно слово: «Ждите!» – повернувшись, побежал к эшелону.
Вскоре состав тронулся, а люди всё стояли, махая руками, прощаясь со своими близкими и родными людьми, и не расходились до тех пор, пока не скрылись за поворотом красные огоньки последнего вагона. Домой шли молча. Каждый думал о своём, а когда вошли в дом, то мама–Сима, ни к кому не обращаясь, тихо произнесла: «А ведь это надолго!». И пошла на кухню.
Отгуляв праздник Первомая и полуторанедельные майские каникулы, учащиеся средних и старших классов вновь возвратились к школьным занятиям. Когда Люся, Жора и Сёмка пришли первый день в школу, то войдя в малый зал, сразу же обратили внимание на то, что у доски объявлений стоят несколько ребят и девчонок и, что-то читают. А когда подошли ближе, увидели вырезку из областной газеты, где была напечатана большая статья под названием «Он спас человеческую жизнь!» и две фотографии, где Жора летит к воде, вытянув вперёд руки, и вторая, где он уже с девочкой на руках. А рядом со статьёй висел приказ директора школы о вынесении благодарности ученику 7 «Б» класса Жоре Васильеву за его самоотверженный поступок при спасении тонущего ребёнка!
