скачать книгу бесплатно
Мне хотелось бы не терять с вами связь.
3 экземпляра Flash Art лежат у меня, но я смогу их переслать только где-то в конце сентября. Очень тороплюсь отправить это письмо.
Всех вас обнимаю и желаю успехов.
Шелковский – Максимову 08.77
Уважаемый Владимир Емельянович!
Я обращаюсь к Вам с просьбой помочь выехать из Союза двум моим друзьям: художнику Сергею Есаяну и скульптору Леонидову Сокову.
Отец Сергея Есаяна погиб в чистках 30?х годов. Лёня Соков был долгие годы другом и помощником Эрнста Неизвестного. Сейчас они оба в очень трудном положении, и уже в течение нескольких лет ожидают израильский вызов, который никак не могут получить.
Говорят, что Израиль сейчас не даёт вызова, если не уверен, что выезжающие станут гражданами Израиля, поскольку ему надоело, что значительная часть выезжающих направляется в другие страны. Конечно, Израиль от этого ничего не выигрывает, но он также ничего не выигрывает от того, что несколько людей, которые могли бы жить и эффективно работать на Западе, вынуждены волочить своё существование полуподпольных художников в Москве.
Поскольку сейчас для них нет другой реальной возможности выехать, как только по израильскому вызову, то выдача этого вызова становится вопросом простой гуманности. Я очень прошу Вас, если это в Ваших силах, как-то этому посодействовать.
С уважением и пожеланием всего хорошего в Вашей работе,
Игорь Шелковский
Шелковский – Герловиным 09.77
Устроители биеннале в Венеции хотят посвятить вашим работам небольшой зал, сделать его игровым. Я уже отдал кубики, имевшиеся у меня, и все фотографии, слайды и тексты. Но этого мало. Просят прислать ещё работ. И чем больше, тем лучше. Важно также, чтобы работы были сделаны в Москве, из московского картона, и оклеены советским ситцем и т. п. Надписи можно напечатать здесь. Я думаю, что никакой таможенник не примет эти кубики за произведения искусства, поэтому посылать можно, в принципе, с кем угодно. Могли бы вы прислать Валерины работы из конструктора? Пюпитры будут сделаны организаторами выставки. Пришлите всё, что у вас есть нового, то, что я не видел. Есть ли ваши работы на Западе и могли бы вы обратиться к их владельцам с просьбой переслать их на адрес выставки? Всё, что я пишу вам, относится также к Ивану [Чуйкову], Лёне [Сокову] и Серёже [Есаяну]. Все их работы вызвали очень большой интерес. Это совершенно новая нота. Может, только на общей русской выставке это может прозвучать наилучшим образом. Соревноваться на больших парижских салонах очень трудно. Местное искусство сделано из совсем других материалов и имеет совсем другие размеры. Кроме того, для этого надо жить здесь. А что касается новизны идей, то нужно, чтобы кто-то большим пальцем указал на это. Тогда эти работы возьмут на выставку. Русские же выставки находятся под более пристальным вниманием критики.
Париж консервативен, за год я в этом убедился. На Италию у меня надежд больше, и этой точки зрения придерживаются многие. Эта выставка будет совсем другого качества, чем устраиваемые Шемякиным и Глезером (они не подпущены к её организации).
Я уже написал вам два письма на ту же тему, что и это, и до сих пор не знаю, получили ли вы их или нет. У меня прервалась всякая связь с вами, Аликом [Сидоровым], и я не знаю, что думать. Последнее письмо, случайно ко мне прорвавшееся, было письмо Лени С. [Сокова]. Больше писем из Москвы я не получал уже в течение нескольких месяцев. Или вы не пишете, или они не доходят.
Жака [Мелконяна] не видел с самой весны и потерял с ним всякую связь. Думаю, что наша идея уже умерла, или сама по себе или с чьей-то помощью. Даже здесь, среди «коллег», немало таких, которые готовы были б перегрызть ей горло в самом зародыше, не говоря уж об остальных трудных обстоятельствах. Что-то сделать можно только при условии, что никто об этом не знает. Иначе всё превращается в облако пыли.
Шелковский – Сидоровым 07.09.77
Дорогие Алик, Лида!
<…> Жака [Мелконяна] не видел где-то с марта или апреля. Он исчез, и от него ни слуха ни духа. Говоря только между нами, вся его помощь мне была равна нулю, если не считать, что он мне привёз одну маленькую скульптурку и перевёз мои вещи от Христиана к себе. Больше того, полагаясь на него, я был более сдержан в некоторые моменты, о чём, наверное, придётся пожалеть. Мне кажется, что он или совсем не в состоянии мне чем-то помочь, или занял какую-то странную выжидательную позицию. Пока что все встречи между нами напоминают встречи толстого и тонкого, где я последний. Он ведёт меня в ресторан и заказывает обед с дорогим вином и устрицами, а я мысленно прикидываю, какие бы инструменты или материалы можно было бы купить на эти деньги (а я с удовольствием поужинал бы творогом за 3 франка). Всё задуманное начинание зависит от его доброй воли, от того, захочет он раскошелиться или нет. Может быть, я в нём ошибаюсь и он лучше, чем я о нём думаю. Дай Бог. Поживём, увидим. <…>
Косолапов – Шелковскому 22.09.77
Здравствуй, дорогой Игорь!
Извини, что я навязал тебе тяжёлую обузу и отнял время. Мои друзья благодарят тебя. Они мне рассказали немного о тебе. Для меня эта информация очень ценная. Я как бы всё время мысленно сравниваю Америку с Европой. Меня очень интересуют ваши галереи, художники. Не скажу, чтобы здесь у меня возникли новые художественные привязанности. Американские художники очень увлечены модернизмом. Часто – это модерн во имя модерна. Ситуация отчасти напоминает Россию эпохи футуризма. Но мои суждения, возможно, затрагивают лишь частности – полной картины у меня нет. Возможно, эти тенденции имеют место и в Европе. Французское искусство меня интересует в особенности, т. к. французские художники оказывали на нас наиболее сильное влияние. Может, когда-нибудь и сам съезжу в Париж.
У нас с Людой всё хорошо, работаем. Я испытываю, как всегда, трудности с материалами и технологией. Техническая часть у меня слабое звено. Скульптор должен много уметь и знать. В художественной жизни у нас ничего интересного не происходит. (Я имею в виду выходцев из России – это всё много хуже, чем даже в Москве.) Скорей бы уж был нормальный язык, чтобы общаться с местными художниками. (Пользы будет несравненно больше.)
Может быть, скоро Лёня Соков выскочит оттуда. (Вызов на него лежит как будто в голландском посольстве.) Я скучаю по друзьям. Нужны умные зрители. У меня их здесь нет. <…>
Твой Саша
Щенников – Шелковскому 30.09.77
Игорь, здравствуй.
<…> Игорь, опять письмо идёт с оказией. Надеюсь, не как с Николь – какое легкомыслие с её стороны, ей Богу! Мы всё ещё под впечатлением от твоих писем. Всех. Заработала с «лунника» обратная связь. Тонны информации. Чрезвычайно интересно и «волнительно». Даже хочу снять копии с других твоих писем. Для себя. Казалось бы – все это знали, вернее угадывали. Вот твои письма – и всё подтвердилось. Нет преувеличения. Дикая, звериная животная жизнь. Не жизнь – прозябание. Вот эпизод. Папаша, лет 30-ти, выводит из детсада мальчика в колготках и резиновых сапогах. Всё время зло дёргает его за руку и шипит: «Я тебе говорил – не водись с синистами. Не водись». Елей на сердце редактора «Правды».
Пустые весенние выставки. Порнография наоборот в кинотеатрах. Маразм спектаклей. Новое – огромные очереди в книжных магазинах за классикой. На Кузнецком, на улице постоянно стоит очередь. Квартирные выставки вроде приказали долго жить. Ни слуху, ни духу. Славу Л. [Лебедева] в Союз не взяли. Сказали – «не умеете рисовать».
В газетах переход на откровенное (может ещё быть), не завуалированное враньё. Уже и Дудко стал сотрудником гестапо и валютчиком. Нескрываемое желание арестов и расстрелов. Ещё новое в городах – улицы наводнены пустующими стоящими такси с растерянными шофёрами. После повышения платы на 100% – почти полный бойкот населением. Наверное, пока. <…>
Шелковский – Чуйкову 10.10.77
Дорогой Иван!
Посылаю тебе каталог парижской биеннале. Выставка на 90% состоит из фотографий, остальное телевизоры и кино. Фотография уже вытеснила все другие виды изобразительности. Один художник так и сделал: всю отведённую ему комнату засыпал фотографиями старыми, из семейных альбомов, там же намешаны и животные, и пейзажи, и эротические. Зрители ходят аккуратно, стараясь не наступать, наклоняются, берут в руки, рассматривают. Сам же автор, когда заходит, то разгребает их ногами, подбрасывает в воздух. Кажется, это уже пик. Следующую такую выставку можно будет назвать выставкой художественной фотографии, с этой стороны действительно всё интересно и особенно великолепные цветные фото американцев. Это мода, а мода быстро выходит из моды. На остальных выставках более демократично. Крайний авангард занимает не больше места и пользуется не большим влиянием в жизни художественной, чем маоизм и троцкизм в политической.
Я здесь уже год. В общих чертах Алик [Сидоров] знает всё о моей жизни. Получилось так, что первый год я здесь прожил на деньги фонда. 3 месяца Толстовский фонд, 6 месяцев Франц. орг. пом. эмигрантам и 3 месяца католическая организация. Теперь я должен сам думать о себе, но я более спокоен, чем раньше. У меня уже есть друзья, знакомые, которые не дадут пропасть. Кроме того, я уже начинаю понемногу ориентироваться в этой жизни. Самый главный камень преткновения – медлительность моей работы. Чтобы преуспевать, надо продавать и продавать, много и регулярно. Все коммерческие художники именно этим и выигрывают. Шемякин, например. Дело, как правило, не в высоких ценах, а в количестве продаваемого; в графике, при тиражировании, это ещё легче. Представь себе, что приходит маршан или коллекционеры и у тебя покупают все двадцать работ. Ты остаёшься ни с чем, деньги рано или поздно расходуются, а тебе надо выставляться, тебе надо показывать что-то, когда к тебе приходят. Желательно, чтобы у тебя через год было ещё 20 работ или более. Вот в таком я положении, работаю я медленно. Кроме того, у меня какое-то нежелание продавать работы, расставаться с ними. Поэтому я тяну. На предложения иногда отвечаю неопределённо и больше надеюсь на экономию в расходах.
Надежды касательно первой выставки были у меня связаны с Жаком [Мелконяном], но он вот исчез, и я не знаю ни о нём, ни о наших делах ничего определённого.
Но мой пример совершенно нетипичный, другие живут здесь и преуспевают по-другому, я среди них, наверное, самый неделовой.
Жизнью доволен. Чем дальше, тем больше убеждаюсь, что для меня – уехать было единственным выходом, там для меня не оставалось ни малейшей щёлочки, никакой надежды на просвет.
Я теперь лучше понимаю Сашу Косолапова. Все мы, уехавшие, первое время остаёмся сами по себе, как бы в пустоте, и как художники тоже. Но это явление временное, это проходит, заводятся знакомства, осваивается язык.
О Венеции я уже писал. Вы вызвали очень большой интерес, особенно после публикации во Flash Art, но нет работ, вернее очень мало.
Приехала Н. [Николь]. Звонила, но увидимся только через два дня. Она передала твоё согласие. Надеюсь, при встрече она мне всё расскажет более подробно о вашей жизни. У меня почти оборвалась связь со всеми. Я уже в течение 4-5 месяцев не получал писем из Москвы и не знаю, доходили ли мои.
<…> Ваш Игорь
Мелконян – Шелковскому 11.10.77 (с французского)
Дорогой Игорь,
Я очень сожалею, что тебя не было в Париже, в то время как я специально приехал, чтобы провести день с тобой и обсуждать наши проблемы. Я получил твоё письмо и сожалею, что не ответил, но я всё время в разъездах. С нашей последней встречи я был два раза в Москве, и мы говорили о нашем проекте. Для Алика дело это непростое. Только Рима, Валерий [Герловины] и Иван Чуйков смогли приготовить что-то. Иван был занят «официальной» работой, и у него не было времени для нашего журнала.
Я всё-таки смог увезти несколько рисунков для проекта сериографий, которые я хочу напечатать в Германии. Может, нам удастся сделать несколько вещей для Венеции.
Кроме того, я получил телеграмму и звонок из Венеции, но меня тогда не было дома. Я пытался перезвонить, ответа не было.
По поводу твоих скульптур. Я предлагаю, чтобы ты приехал в Женеву, затем мы поедем на моей машине в Венецию, надо только выбрать дату, которая нас обоих устроит.
Фотографии, которые мне сделали, – две работы, находящиеся в моей коллекции, – отличного качества, и я хочу тебе их показать.
У меня ещё 17 [неразборчиво] картин и скульптур. Я вернусь 15-16 февраля и прошу тебя встретиться со мной.
Дружески, Жак
Шелковский – Громову 09.10.77
Дорогой Григорий, здравствуй!
Получил под Новый год ваши письма, настолько осторожные, что не было охоты отвечать. Потом досада прошла, но времени не было.
Вы все спрашиваете, когда вернусь? Не знаю, пока в Союзе такой режим, как сейчас, – не вернусь. Жить в клетке надоело. Здесь я свободен, будут деньги – поеду в Японию, в Америку, посмотрю мир. Здесь нет никаких препятствий.
В Союзе нам так много лгут, так много, что здесь уже в ужас приходишь. Вроде бы знал, что всё, что говорят по радио и в газетах, – враньё, но никогда не думал, что до такой степени. Но хуже всего то, что такие люди, как Фёдор Васильевич [Семёнов-Амурский], Павел [Шимес], Саша Максимов, – всему верят. Помню фразу Павла: «В Америке президентов убивают». Как будто Сталин не уничтожил всех своих соперников, а заодно и ещё 20 миллионов людей ни в чём невиновных (Фёдор Васильевич до сих пор им восхищается: «монументально держался!»). В Америке не только убивают президентов, но и снимают с должности, если они нарушили хоть в какой-то степени закон.
Сейчас единственная страна, которая держит в страхе весь мир, – это Советский Союз, её боятся, как боялись фашистской Германии в 30?е годы. Бесконечное вооружение, раздутая армия, милитаризм, пропаганда почище геббельсовской, насилие над своими гражданами – всё очень похоже. Это самая империалистическая страна, если понимать слово в его точном смысле. Держава, империя, старающаяся силой навязать свою волю другим. Официально – никто не хочет войны, все за мир, но где гарантия, что не будет оказана «братская помощь»? А Фёдору Васильевичу и таким, как он, объяснят, что так надо, иначе на нас напали бы. И он проглотит эту ложь и будет думать и говорить, что действительно так. Потому что думать иначе ему страшно. Вот это и есть моральное разложение, когда человек всего боится, трясётся за свою шкуру всю жизнь, и искусство его идёт от этого к упадку.
Извини, что я об этом пишу. Наверное, надо бы писать совсем о другом. Но я об этом думаю, у меня всё это не выходит из головы. Я как будто всю жизнь был горбатый и сейчас лишь начинаю понемногу разгибаться. И как будто всю жизнь жил в душной и прокуренной комнате, а сейчас вышел на свежий воздух.
Я вас всех помню, люблю, хочу вам всяческого добра, хочу помочь, хотя пока не знаю как. <…>
Шелковский – Герловиным 21.10.77
Дорогие Римма и Валерий!
Получил и мёд, и письмо, за последнее большое спасибо, а за первое вас немножко ругаю. Не надо, не тратьтесь на эти вещи, вы не настолько богатые. И Алику [Сидорову] скажите, чтоб не тратился на подарки, ведь не в этом дело. Большое вам спасибо за пластинки, которые вы мне прислали ещё летом. Особенно за квартет Шостаковича, я им проникся до самой глубины, мне это очень близко.
С русскими не общаюсь (почти) по многим причинам. Некоторые ведут себя совсем скверно, как, например, Нусберг (которого здесь, наверное, справедливо называют Гнусберг). Другие попали в столь высокие слои, что не желают особенно опускаться для поддержания контактов с соотечественниками. Виделся, по взаимному любопытству, пару раз с Купером (Куперманом), потом нет. Он в стороне от всех русских выставок, уже художник западный. С третьими не встречаюсь по отсутствию свободного времени и взаимного интереса. Или просто потому, что не представился случай познакомиться (в общем, как и в Москве). По-моему, из всех здесь находящихся больше всех живёт не только своими интересами Эдик Зеленин. С ним мы чаще всего поддерживали контакт, особенно во время подготовки биеннале. Он действительно заботится о тех, кто остался там, и старается помочь, как может. Олег [Яковлев] уехал на две недели на уборку винограда, с ним мы видимся часто.
Избегаю также русских компаний по соображениям языка. Среди французов я вынужден говорить по-французски. А для меня это единственное средство осваивать язык, сейчас, когда я перестал ходить на курсы. В общем же, язык не проблема, всё приходит со временем. Язык – дело наживное.
То, что вы пишете про Москву, про людей, я хорошо представляю, всё это свежо в моей памяти. <…>
А что касается людей, то я уже писал кому-то, что Запад – это, прежде всего, другие отношения между людьми. Говоря на жаргоне, в Москве люди только и делают, что собачатся друг с другом. Здесь этого нет и в помине.
После переменчивого лета установилась тёплая, ясная, понастоящему летняя погода. Вечерами на улицах собираются духовые оркестры, иногда большие, человек по сорок (оркестр Академии художеств) и играют вальсы и танго. Громко, сотрясая воздух, на радость себе, толпе и всем проходящим пешком, проезжающим в машинах и автобусах.
Установил контакт с Ж. [Мелконяном]. Наверное, он делает всё, что возможно, но не надо переоценивать его возможности. Пока что все наши дела на самой нулевой отметке, но я не теряю надежд.
Видел Алёшу Хвостенко, художников Арефьева и Леонова из Ленинграда. «Русская мысль»[34 - «Русская мысль» – ежемесячное русскоязычное издание. В формате еженедельной газеты «Русская мысль» издавалась на русском языке в Париже с 1947 года, с 2008 года выходит в Лондоне. Газетой руководили княгиня Зинаида Шаховская (1968–1978), Ирина Иловайская-Альберти (1978–2000).] напечатала сообщения о прибытии в Вену Олега Целкова. Наверное, первые 3 года всем будет относительно трудно, потом наладится. Другого выхода для художников я сейчас не представляю. <…>
Здесь есть перспектива на всю жизнь, с каждым происходят перемены и только в лучшую сторону. И самое главное – всё, хоть сколько-нибудь истинно талантливое, занимает рано или поздно должное ему место.
Обнимаю вас. Игорь
Чуйков – Шелковскому 31.10.77
Игорь, дорогой, здравствуй!
Очень долго не писал тебе – очень тяжёлое у меня было лето. Кроме того, был уверен, что ты видишься с Jack’ом [Мелконяном] и он тебе рассказывает не только о нас, но и о наших общих делах. Но самая главная причина – не было оказии. Вчера позвонил А. [Сидоров] и сказал, что есть возможность – вот и пишу, тем более что давно уже всё ясно в голове, что написать.
Итак, первое, о журнальных делах тебе очень подробно должен написать А. [Сидоров]. Но я всё же тоже кое-что хочу сказать. Дело это совсем не засохло, мы регулярно всё это обсуждаем и кое-что уже сделано. Главные проблемы – нет текстов, некому писать, кроме авторов, а этого всё же недостаточно, да и не всегда это хорошо. Второе, слайды качественные очень дороги, тем более что последнее время они всегда нужны, всё время для чего-нибудь требуются, и просто нет средств. Jack [Мелконян] обещал помочь материалами и техникой – тогда мы могли бы наладить это дело сами, но пока ничего нет, и в прошлый раз он об этом не вспомнил.
Пока всё это проходит у нас очень мирно и дружно – это понятно, ведь сейчас всё это дело делают люди непосредственно заинтересованные, так что с первым выпуском, видимо, никаких склок и междоусобиц не будет. Потом, конечно, пойдут разногласия (и, возможно, серьёзные), да и энтузиазма такого, наверное, будет трудно ожидать. С другой стороны, дальше должно во многих отношениях быть легче. Нам многое станет яснее, да и материалы будут во многом поставлять авторы.
Очень жаль, что у тебя совсем нет регулярной связи с Jack’ом, я почему-то думал, что вы всё же видитесь и поддерживаете контакт – а это многое бы упростило и облегчило.
Теперь о Венеции. К сожалению, я прочитал твои письма (к Римме [Герловиной] и для нас остальных) только в начале октября – письма задержались, а я приехал в Москву (из Судака) 29 сентября, так что посылать что-либо через тебя было уже поздно. Правда, мне предлагали то же самое в начале сентября другие люди, но тогда это как-то не получилось, и я отказался. У меня есть пара проектов, которые можно было бы осуществить там, но на это, видимо, нужны время и деньги. Теперь, видимо, уже поздно, но я всё-таки один из них посылаю тебе, скорее для твоего архива.
Публикация во Flash Art меня сначала как-то огорчила, я как-то был не готов к тому, что и там тоже халтура бывает. Текст переведён так, что работа («Далекое – Близкое») стала просто невнятной бессмыслицей. Почему я не перевёл сам? Фотографии тоже оставляют желать лучшего, хотя, должен сказать, негативы были неплохие. Но с деловой точки зрения, видимо, всё это даже и не важно – публикация уже приносит свои плоды, судя по твоему письму и некоторым визитам. Печально всё это. Где-то в следующих выпусках FA [Flash Art] должен быть ещё материал, если всё будет нормально – так что следи. <…>
В этом году много работал весной, вот всё лето ушло на заработки, и до сих пор никак, как следует, в работу не включусь. Всё лето голова была полна идеями – инерция весны, а теперь пуста, как выжженная. Это не первый раз, и знаю, что это обратимо, но всё равно скверно.
Герловины молодцы, работают регулярно, сделали много нового – они теперь работают совместно.
Часто видимся с А. [Аликом Сидоровым]. Мне кажется, что мы с ним лучше понимаем друг друга и более согласны относительно нашего предприятия, чем со всеми остальными. Я его очень полюбил!
Был тут у нас чехословацкий критик Халупецкий, большой и старый друг Кабакова и С
, много для них сделавший в своё время. Он видел Flash Art и заинтересовался всеми нами.
У него есть своя концепция, впрочем, не новая, что наши условия для художника наилучшие. Если учесть хотя бы то, что пишешь ты о коммерческом давлении, то в этой концепции есть доля истины. Но, конечно, эта доля не перекрывает всех тех возможностей, которые даёт жизнь в центре котла идей, коренных, жизненно важных, возникающих тут же, сейчас. Кроме того, современные технологические возможности, возможность выставляться и личная ответственность за это. Я уже не говорю о свободе вообще. И ещё одна вещь – конкуренция. Как бы отрицательно к этому ни относиться, но она заставляет работать более напряжённо, выкладываться до конца. У нас всё-таки художники работают маловато.
Опять же, как посмотреть: может и не нужно делать по 50 работ одного плана, если уже всё ясно. В конечном итоге важен путь художника, а не количество работ – но вот это уже типично наше рассуждение, западному человеку непонятное.
Как-то я имел беседу с Jack [Жаком Мелконяном] на эту тему. Ему казалось, что мы все слишком мало развиваем одну идею, слишком быстро переходим от периода к периоду. Хотя он и видит единство художника, хотя и принимает мои объяснения, всё же привычка (галерейная?) берёт своё. Трудно всё это взвесить на весах. Конечно, работая в полной изоляции, мы как будто и полностью свободны, свободны делать, что хотим, но есть в этой свободе некоторая иллюзорность. И никак не отделаешься от мысли, что мог бы сделать больше.
Игорёк, мы здесь, кажется, хорошо представляем твою жизнь по твоим замечательным письмам, которые все всеми прочитываются. На днях были у меня Инфантэ с Дионисием [другом Ф. Инфантэ], спрашивали о тебе, и я читал им твои последние письма. Но вот чего мы не представляем, так это твоих теперешних работ. Пришли хоть что-нибудь, хоть чёрно-белые фотографии или слайды, не знаю, что у вас дешевле.
Мне тебя очень здесь не хватает. Хотя мы и не так долго были знакомы и не так как будто близки, но вот осталась пустота, которая не заполняется. Вряд ли удастся нам увидеться в близком будущем, но хоть писать нужно регулярно. Не думай, что мы тут забываем тебя, просто так получилось в этом году.
Большое спасибо тебе за книги и журналы!
Здесь обстановка тяжёлая и становится всё тяжелее, с приближением Даты. [35 - Годовщина октябрьского переворота.]
Особенно чудовищно это совмещение тяжеловесной помпезности и торжества с полным развалом всего, буквально всего: от магазинов до расписания жел. дорог, авиарейсов, до блата, коррупции, бандитизма и т. д. И потом, постоянный отток, всё время уезжают.
А многих ты, наверное, знаешь. Недавно уехал Меламид (Виталия [Комара] пока не пускают). Уехал Целков, Жарких, кто-то ещё. Другие ждут на чемоданах. Вот так.
Пиши нам. Целуем тебя и желаем хорошей работы.
Галя, Женя, Иван
Шелковский – Косолапову 10.77
Дорогой Саша!
Извини, что так долго не писал. Было много всяких дел, отчасти с выставкой в Венеции[36 - La Biennale di Venezia (Pollazzetto della Sport). «La Nuova arte Sovietica» (15 ноября – 17 декабря 1977 года).]. Кроме того, пришлось писать очень много писем в Москву. Выставку всё-таки устроили и, в общем-то, неплохую. На ней представлено почти всё московское искусство, в том числе и Лёня Соков, и Иван Чуйков, и др. Каждый художник имеет свой отсек. И когда не было работ-оригиналов, их заменяли большими цветными фотографиями, увеличенными со слайдов, иногда до размера оригинала. Из ваших нью-йоркских художников было представлено только двое: Саша Нежданов и Неизвестный. Здесь, в Европе, всё время что-нибудь организуется, в смысле выставок, впечатление такое, что вы там немножко на отшибе.
Я был в Венеции. Это была моя первая поездка из Франции «за границу». К выставке издали каталог, где упомянули всех, кто прислал материалы, хотя бы маленькие репродукции. Тех, кто не уместился на стенах, показывали там и сям на экранах с цветных диапозитивов. Всех художников рассортировали по течениям. Я попал в «абстрасьоне пост-конструктивиста» и «абстрасьоне органика». Лёня Соков и Иван [Чуйков] в «ирония котидьена». Ну, хотя бы так, какая разница.
Лёня очень хочет уехать. Мы с ним говорили по телефону. Но никаких вызовов он до сих пор не получал, и, когда получит, неизвестно. Я ему здесь ничем помочь не могу, нужны люди в Израиле. В Венеции видел Алика Меламида и его жену Катю. Они месяц, как только из Москвы. Ещё совсем свежие. Они живут в Израиле и обещали что-то сделать для Лёни [Сокова].
Здесь, в Париже, я показывал в одной галерее слайды с его работ. Им очень заинтересовались, причём в самой конкретной форме: хотят взять одну или несколько работ для выставки скульптуры, которая откроется 15 января. Теперь всё зависит от того, сможет Лёня переслать сюда что-нибудь, если это удастся. Затем мне пришла идея, что можно было бы организовать небольшую выставку русских скульпторов. Ты, Лёня, Саша Нежданов, Иван Чуйков, у него есть вещи, близкие к скульптуре (если удастся переслать), несколько парижских скульпторов, я в том числе. Если будет человек семь-восемь и каждый даст две-три работы, то, наверное, для выставки в данной галерее этого будет достаточно. Теперь важно желание и сотрудничество всех участников. Из твоих последних московских работ я видел некоторые на слайдах. Я думаю, они подошли бы для этой выставки, но, возможно, у тебя есть уже новые работы. Всё-таки любая выставка, хоть самая маленькая, облегчает жизнь художнику. <…>
