Король Генрих IV

(Входит Верховный судья с помощником).

Паж. Сэр, вот идет лорд, посадивший в тюрьму принца за то, что он ударил его из-за Бардольфа.{66}

Фальстаф. Отойдем: я не хочу его видеть.

Судья. Кто это там уходит?

Помощник. Фальстаф, милорд.

Судья. Тот, который был под следствием по делу о грабеже?

Помощник. Да, милорд. Но с тех пор он отличился при Шрюсбери, и, как я слышал, получил теперь военное назначение; он отправляется к лорду Джону Ланкастерскому.

Судья. Как, в Иорк? Верни его сюда.

Помощник. Сэр Джон Фальстаф!

Фальстаф. Мальчик, скажи ему, что я глух.

Паж. Говорите громче, мой господин глух.

Судья. Да, я знаю, глух ко всему хорошему. Поди, потяни его за рукав; мне нужно поговорить с ним.

Помощник. Сэр Джон…

Фальстаф. Как, молодой парень – и просит милостыню? Разве нет войны? Разве нет дела? Разве королю не нужны подданные, а бунтовщикам солдаты? Хотя и позорно быть на чьей-нибудь стороне, кроме королевской, но позорнее просить милостыню, чем присоединиться к неправой стороне, хотя бы её действия были хуже, чем можно выразить словом «мятеж».

Помощник. Вы ошибаетесь во мне, сэр.

Фальстаф. Разве я сказал, что вы честный человек, сэр? Несмотря на то, что я воин и рыцарь, я был бы лгуном, еслиб это сказал.

Помощник. В таком случае, не в обиду вашему рыцарству и вашей воинской чести, позвольте сказать вам, что вы лжете, называя меня нечестным человеком.

Фальстаф. Чтобы я позволил тебе это сказать? Чтобы я отказался от того, что срослось со мной? Если я это тебе позволю, пусть меня повесят; если ты сам себе это позволишь, то пусть тебя повесят. Прочь, дрянная ищейка, убирайся!

Помощник. Сэр, милорд хочет с вами поговорить.

Судья. Сэр Джон Фальстаф! Мне нужно сказать вам пару слов.

Фальстаф. Добрейший лорд, пошли вам Господь здоровья! Я счастлив, что вижу вас вне дома; я слыхал, что вы больны, милорд. Надеюсь, что вы вышли из дому по совету врача, милорд? Хотя вы, милорд, еще не переступили границ молодости, но все-таки ваши годы уже отзываются преклонностью; в них уже чувствуется соль времени и поэтому я почтительнейше умоляю вас, милорд, заботиться о вашем драгоценном здоровье.

Судья. Сэр Джон, я посылал за вами перед вашим выступлением в Шрюсбери.

Фальстаф. С вашего соизволения, милорд, я слышал, что его величество вернулся несколько расстроенный из Уэльса?

Судья. Я не говорю о его величестве… Вы не явились, когда я посылал за вами.

Фальстаф. И я слышал также, что с его высочеством опять приключилась мерзостная апоплексия?

Судья. Пошли ему Господь выздоровление! Но прошу вас, дайте мне сказать вам слово.

Фальстаф. С вашего позволения, милорд, эта апоплексия нечто в роде летаргии или сонливости крови, и какой-то проклятый зуд.

Судья. Зачем вы мне все это говорите? Пусть она будет чем угодно.

Фальстаф. Она происходить от больших огорчений, от занятий или потрясения мозга. Я читал о причине её появления у Галэна. Это род глухоты.

Судья. Мне кажется, что вы заболели этой болезнью, – вы не слышите, что я вам говорю.

Фальстаф. Верно, милорд, верно. Или, с вашего позволения, я скорее страдаю тем, что не слушаю, не обращаю внимания на других.

Судья. Если бы вас отлупить по пяткам,{67} ваш слух бы излечился. Я, кажется, не откажусь быть вашим доктором.

Фальстаф. Я беден, как Иов, милорд, но не так терпелив.{68} Вы можете прописать мне микстуру тюремного заключения, в виду моей бедности, но выполню ли я ваши предписания; мудрец может сомневаться на драхму или на целый скрупул.

Судья. Я послал за вами, чтобы поговорить о деле по обвинению, которое могло вам стоить жизни.

Фальстаф. А я, по совету моего очень опытного в английских законах адвоката, не явился.

Судья. Дело в том, сэр Джон, что вы живете в большом беззаконии.

Фальстаф. Кому нужен такой пояс как мне, не может жить в меньшем.

Судья. У вас средства малые, а аппетиты большие.

Фальстаф. Я хотел бы, чтобы это было наоборот: чтобы мои средства были больше, а аппетит поменьше.{69}

Судья. Вы совратили с правого пути молодого принца.

Фальстаф. Молодой принц совратил меня; я толстобрюхий слепой, a он моя собака.{70}

Судья. Ну, да я не хочу растравлять только что зажившую рану. Ваше поведение в Шрюсбери несколько загладило ваши ночные подвиги в Гэдсгиле; благодарите наше беспокойное время за то, что вас оставили в покое по тому делу.

Фальстаф. Милорд!

Судья. Но раз все обошлось, держитесь смирно, чтобы не разбудить спящего волка.

Фальстаф. Будить волка так же плохо, как нюхать след лисицы.

Судья. Вы точно свечка, лучшая часть которой уже сгорела.

Фальстаф. Большая праздничная свеча вся из сала. Если бы я даже сказал – восковая, то мой объем подтвердил бы это{71}.

Судья. Каждый седой волос на вашем лице должен был бы увеличивать вашу внушительность.

Фальстаф. А разве мой вес не внушителен?

Судья. Вы всюду следуете за молодым принцем, как злой ангел.

Фальстаф. Ну, нет, милорд, дурной ангел очень легок,{72} а кто на меня взглянет, тот наверное примет меня, не проверяя веса; а все-таки в некотором отношении, сознаюсь, я не имею курса. В наше продажное время добродетель так упала в цене, что истинным храбрецам остается водить медведей,{73} умницам наниматься в трактирные слуги и тратить свою находчивость на представление счетов. Все другие качества, присущие человеку, по нынешним злым временам не стоят выеденного яйца. Вы, старики, не понимаете, на что мы, молодые, способны; вы мерите наш жар горечью вашей желчи; а мы, находящиеся в авангарде молодости, я должен сознаться, склонны иногда к сумасбродствам.

Судья. Как, это вы причисляете себя к молодым, будучи отмечены всеми признаками старости: разве у вас глаза не слезятся, руки не высохли, щеки не пожелтели, борода не побелела, ноги не ослабели, а живот не отвис? Разве у вас не разбитый голос, не короткое дыхание, не двойной подбородок и не слабый ум, – все в вас одряхлело от старости, а вы все-таки считаете себя молодым. Стыдно, сэр Джон, стыдно!

Фальстаф. Милорд, я родился около трех часов пополудни с белой головой и круглым животом. Что касается моего голоса, то я потерял его от постоянного орания и церковных песен. Я не хочу приводить других доказательств моей молодости. Если я стар, то только умом и рассудительностью, и если кто хочет биться со мной об заклад на тысячу марок в том, кто лучше прыгает – пусть даст деньги, и тогда посмотрим. Что касается пощечины, которую вам дал принц, то он поступил как невежливый принц, а вы получили ее, как рассудительный лорд. Я его за это выругал и молодой лев кается; конечно, он не сидит в рубище и не посыпает голову пеплом, а, напротив, одет в новый атлас и распивает старый херес.

Судья. Пошли Господь принцу лучшего товарища!

Фальстаф. Пошли Господь товарищу лучшего принца. Я не знаю, как развязаться с ним.

Судья. Ну, да ведь король разлучил вас с принцем Генрихом. Я слышал, что вы отправляетесь с лордом Джоном Ланкастерским против архиепископа и графа Нортомберлэнда.

Фальстаф. Да, благодаря вашим маленьким стараниям. Но вы все, покоющиеся дома в объятиях мира, молитесь о том, чтобы наша армия не сошлась с врагами в жаркий день, – потому что, клянусь Господом, я взял с собой только две рубашки и вовсе не желаю слишком потеть. Если день будет жаркий, то пусть мне никогда не выплевывать больше белой слюны{74}, если я буду размахивать чем-нибудь, кроме бутылки. Чуть только где опасное дело, как меня непременно туда посылают. Но ведь я не вечен. Таковы уж наши англичане: если у них заведется что-нибудь хорошее, они этим не дорожат. Если вы настаиваете на том, что я стар, дали бы мне отдохнуть. Лучше бы уж мое имя не приводило в такой ужас неприятеля. Лучше быть изъеденным ржавчиной, чем истереться в ничто от вечного движения.

Судья. Ну, будьте честным человеком, будьте честным и да благословит Господь ваш поход.

Фальстаф. Не одолжите-ли вы мне, милорд, тысячу фунтов на подъем?

Судья. Ни одного пенни: вы слишком нетерпеливы, чтобы вам давать кресты{75}. Прощайте, передайте привет моему кузену Вестморлэнду. (Уходят судья и помощник).

Фальстаф. Пусть мне дадут щелчка в нос, если я передам твое поручение.{76} Видно, старость так же неразлучна со скупостью, как молодость с распутством. Зато подагра мучает старость, a венера молодость и обе эти болезни делают ненужными мои дальнейшие проклятия. Мальчик!

Паж. Сэр?

Фальстаф. Сколько денег у меня в кошельке?

Паж. Семь гротов и два пенса.

Фальстаф. Не могу найти лекарства против карманной чахотки. Займы только несколько затягивают ее, но болезнь неизлечима. – Поди, снеси это письмо лорду Ланкастерскому, это принцу, это графу Вестморлэнду, – а это старой мистрисс Урсуле, которой я еженедельно клянусь жениться с тех пор, как у меня появился первый белый волос в бороде. Ступай! ты знаешь, где отыскать меня. (Паж уходит). Ах, чтоб черт наслал венеру на эту подагру, или подагру на венеру. И та и другая пошаливают в моем большом пальце, на ноге. Ну, да не беда, что я хромаю – я могу все свалить на войну, и тем легче добиться пенсии. Умный человек может все обратить в свою пользу. Я сумею извлечь выгоду даже из болезней.

Сцена III

Йорк. Комната в архиепископском дворце.

Входят архиепископ, лорды Гастингс, Мобрэ и Бардольф.

Архиепископ.

Теперь известны вам наш план и средства.Прошу вас, благородные друзья,Открыто мненье высказать о нашихНадеждах на успех. Вы, лорд маршал,Начните. Что нам скажете?

Мобрэ.

                   Причины,Приведшие к восстанью, одобряю.Но я-б хотел подробнее узнать,На столько-ли велики наши силы,Что можем с гордо поднятым челомВзирать на мощь отрядов королевских.

Гастингс.

Теперь по спискам тысяч двадцать пятьОтборного насчитываем войска.К тому же с подкрепленьями большимиМы ждем великого Нортомберлэнда,Чей дух горит враждой непримиримой.

Лорд Бардольф.

Вопрос, лорд Гастингс, вот в чем: наши двадцатьПять тысяч войска устоять-ли могутБез помощи Нортомберлэнда?

Гастингс.

                   Могут,Но с помощью его.

Лорд Бардольф.

                Все дело в этом.Но если без него мы слишком слабы,То мой совет – не заходить далеко,Пока у нас не будет эта помощьВ руках: в таком кровавом предприятьиНе должно допускать предположений,Надежд на чью-то помощь, ожиданий.

Архиепископ.

Лорд Бардольф прав вполне. Не оттого-лиПод Шрюсбери пал Готспур молодой?

Лорд Бардольф.

О, да, милорд! Надеждами питаясь,Проглатывая воздух обещаний,Он жил мечтами о громадном войске, –Оно-ж на деле оказалось меньшеЕго мечты скромнейшей. Так, увлекшисьВоображеньем, свойственным безумью,Своих друзей на гибель он повелИ сам, глаза зажмуря, прыгнул в бездну.

Гастингс.

Но никогда, сознайтесь, не вредилоСчет сбыточным надеждам подводить.

Лорд Бардольф.

В такой войне, как наша, это вредно.Когда уж все готово и в ходу,Опасно жить надеждами на помощь,Как раннею весной, на почки глядя,Считать плоды: надежда, что ониСозреют, не прочнее опасенья,Что их побьет мороз. Чтоб строить дом,Мы почву изучаем, чертим планИ по размерам счет кладем расходам.Когда же смета выше наших средств,Мы план меняем, сократив размеры,Иль вовсе мысль бросаем о постройке.Тем более в таком громадном деле,Как разрушенье в целом государства,И возведенье нового, должны мыПодробно местность изучить и планы,Условиться о прочном основаньи,Строителей спросить, размерить средства,Узнать, способны ль мы окончить делоИ взвесить возраженья все. Не тоМы укрепимся только на бумаге,Взамен солдат получим имена,И будем мы, как тот, кто выше средствСоставил план на зданье, и, достроивДо половины, должен прекратитьПостройку и оставить ценный срубБез крыши, – тучам плачущим в добычу,Неистовству зимы на расхищенье.

Гастингс.

Но даже допустив, что наши всеСтоль много обещавшие надеждыДолжны мертворожденными остаться,Что больше не дождаться нам на помощьНи одного солдата, полагаю,Что наша рать достаточно сильна,Чтоб потягаться с войском королевским.

Лорд Бардольф.

Ужель у короля всего лишь двадцатьПять тысяч человек?

Гастингс.

                          На нашу долюНе более, лорд Бардольф, даже меньше.При смутах наших дней он на три частиБыл вынужден все войско поделить.Одна готова с Францией сражаться,Другая – с Глендовером, только третьяПойдет на нас. Так, войско разделивНа три отряда, стал король бессилен.Его же сундуки звук издаютПечальной пустоты.

Архиепископ.

                          Того, что стянетОн все войска и против нас направит,Нам нечего бояться.

Гастингс.

         Если-б онТак поступил, оставив тыл открытым,Француз с валлийцем стали-бы хвататьЕго за пятки. Нечего бояться.

Лорд Бардольф.

Кто против нас вести назначен войско?

Гастингс.

Принц Джон Ланкастерский и Вестморлэнд.Король и Гарри Монмут угрожаютВаллийцу. Кто-ж вождем назначен противФранцузов, неизвестно мне.

Архиепископ.

                   Итак,Вперед. И всенародно объявимПричины, породившие восстанье.Народу стал претить его избранник,И похоть пресыщением сменилась.Непрочна, неустойчива обительТого, кто строит на любви народной.О, буйная толпа! С каким восторгомТы небо потрясала похвалами,В честь Болингброка, до того как сталОн тем, чем ты хотела, чтоб он стал.Теперь же, как сбылись твои желанья,Ты так полна им, грубая обжора,Что хочешь из себя его изрыгнуть.Так, о, собака гнусная, изверглаТы из своей утробы ненасытнойПрекрасного Ричарда, а теперьБлевотину свою пожрать желаешьИ воешь, чтоб тебе ее вернули.Кому же нынче верить? Те, кто смертиЖелали Ричарду, когда он жил,Теперь в его могилу вдруг влюбились.Ты, в голову священную егоБросавший грязью в день, когда, вздыхая,Он следовал через кичливый ЛондонЗа Болингброком, славою покрытым, –Теперь вопишь: «земля, верни тогоМне короля, а этого возьми».Превратный дух людей. В былом, в грядущемВсе хорошо, все дурно в дне текущем.

Мобрэ.

Итак, мы все готовы для борьбы.

Гастингс.

Так хочет время. Мы – его рабы.

(Уходят).

Действие второе

Сцена I

Лондон. Улица.

Входят хозяйка, Коготь и его мальчик; потом Силок.

Хозяйка. Мистер Коготь, занесли ли вы мою жалобу в список?

Коготь. Занес.

Хозяйка. Где же ваш помощник? А сильный он человек? Сумеет он постоять за себя?

Коготь. Эй, мальчик, где Силок?

Хозяйка. О, Господи! где милый мистер Силок?

Силок. Здесь.

Коготь. Силок, мы должны арестовать сэра Джона Фальстафа.

Хозяйка. Да, милый мистер Силок, я подала на него ко взысканию.

Силок. Это может кому-нибудь из нас стоить жизни, – он возьмется за оружие.

Хозяйка. Ах, Господи, берегитесь его: он брался за оружие, нападая на меня самым скотским образом в моем собственном доме. Ему ведь ей Богу все нипочем, когда он обнажит оружие; он кидается, как дьявол; он не пощадит ни мужчину, ни ребенка.

Коготь. Мне бы только с ним сцепиться, а его ударов я не боюсь.

Хозяйка. Я тоже не боюсь, я около вас стоять буду.

Коготь. Пусть он только попадется мне в лапы.

Хозяйка. Его уход для меня чистое разорение; он бесконечно много задолжал мне. Милый мистер Коготь, задержите его; милый мистер Силок, не дайте ему улизнуть. Он, с вашего позволения, пошел покупать седло в Паштетный угол, а потом собирался обедать в «Леопардовой Голове» на Ломбардской улице, у торговца шелковыми товарами, мистера Смута. Прошу вас, раз моя жалоба записана и дело мое известно всему свету, заставьте его расплатиться. Сто марок не шутка для бедной одинокой женщины; а я все ждала и ждала без конца, и он меня все обманывал, и обманывал, все отсрочивал платеж со дня на день, – стыдно даже вспомнить. Так поступать бесчестно, и если женщина не осел и не животное, она не снесет обиды от всякого. (Входят сэр Джон Фальстаф, паж и Бардольф). Вот он идет, и с ним этот красноносый мерзавец, Бардольф. Исполняйте же вашу обязанность, мистер Коготь и мистер Силок, пожалуйста, исполняйте ее – ради меня.

Фальстаф. Что такое, – чья кобыла подохла, что случилось?

Коготь. Сэр Джон, я арестую вас, по взысканию мистрисс Квикли.

Фальстаф. Прочь, холопы. Обнажи меч, Бардольф! Отруби голову этому негоднику, и брось эту шлюху в канаву.

Хозяйка. Меня в канаву? Подожди, я тебя самого брошу в канаву. Ах, ты ублюдок, ах мерзавец! Караул, режут! Ах, ты разбойник, хочешь убить господних и королевских слуг? Ах, ты душегуб, мужеубийца и женоубийца!..

Фальстаф. Убери их, Бардольф.

Коготь. На помощь! на помощь!

Хозяйка. Добрые люди, приведите помощь или две помощи!.. Так ты не хочешь? Пойдешь, подлец, пойдешь, пеньковая петля!

Фальстаф. Прочь, судомойка, прочь, бешенная баба, мразь, – а не то тебе влетит!

(Входит верховный судья со свитой).

Судья. Что случилось? Что за шум?

Хозяйка. Милорд, заступитесь за меня, молю вас, заступитесь!

Судья.

Сэр Джон! Вы вновь буяните? ТеперьПри вашем назначении и чине?Вам быть бы нужно на дороге в Иорк.Прочь, господа! Зачем к нему пристали?

Хозяйка. Ах, высокопочтенный лорд, я бедная вдова из Истчипа, и он арестован по-моему взысканию.

Судья. На какую сумму?

Хозяйка. Больше чем за простую ссуду, милорд. Он у меня отнял все, что у меня есть. Он съел меня со всем моим хозяйством и домом. Все мое состояние перешло в это толстое брюхо; но я выцарапаю хоть что-нибудь обратно, или буду давить тебя по ночам, как кошмар.

Фальстаф. Ну, я сам сумею давить тебя, если только удастся вскарабкаться.

Судья. Что это значит, сэр Джон? Стыдитесь! Как может порядочный человек переносить такую бурю ругательств? Как вам не стыдно заставлять бедную вдову прибегать к таким грубостям для возвращения её собственности?

Фальстаф. Какую такую сумму я тебе должен? Говори!

Хозяйка. Будь ты честный человек, ты знал бы, что задолжал мне не только деньгами, но и своей особой. Помнишь, ты клялся мне на золоченом кубке, – это было в моей дельфиновой комнате{77}, у круглого стола, перед камином, где пылал каменный уголь, в среду после Духова дня, когда принц разбил тебе голову за то, что ты сравнил его отца с виндзорским певчим… да, ты клялся мне, когда я промывала тебе рану, что женишься на мне, и сделаешь меня барыней. Станешь ты это отрицать? Тут еще вошла ко мне соседка Кичь, жена мясника, и назвала меня кумушкой Квикли. Она пришла взять взаймы уксусу, так как готовила в этот день блюдо из раков; тебе еще захотелось поесть их, а я сказала, что есть раков вредно при свежей ране. Разве ты мне не сказал после её ухода, чтобы я не разговаривала слишком фамильярно с такими людишками, потому что они меня скоро будут звать барыней? Разве ты не поцеловал меня и не велел принести тебе тридцать шиллингов. Я тебя заставлю присягнуть на Библии – попробуй отпереться.

Фальстаф. Милорд, она жалкая помешанная; она на весь город кричит, что её старший сын похож на вас. У неё было прежде хорошее состояние, но она обеднела и вследствие этого лишилась рассудка. А что касается этих глупых судейских, то я требую удовлетворения.

Судья. Сэр Джон, сэр Джон я хорошо знаю вашу манеру извращать истину. Ваша уверенность, и весь этот поток слов, который вы извергаете с такой бесстыдной наглостью, не заставят меня отступиться от беспристрастия. Я вижу, что вы злоупотребили слабохарактерностью этой женщины, и пользовались её деньгами и ею самою.

Хозяйка. Истинно так, милорд.

Судья. Помолчи, пожалуйста. Заплатите ей долг и загладьте вашу вину относительно неё. Первое вы можете сделать уплатой звонкой монеты, а второе искренним раскаянием.

Фальстаф. Милорд, я не могу оставить этого выговора без ответа. Вы называете благородную смелость бесстыдною наглостью; по-вашему, добродетелен тот, кто отвешивает поклоны и молчит. Нет, милорд, при всем моем почтении к вам, я вам кланяться не стану. Я требую, чтобы меня освободили от этих стражей, так как у меня спешное дело на королевской службе.

Судья. Вы как будто считаете себя вправе поступать беззаконно, но лучше ответьте делом, а чтобы сохранить доброе имя, удовлетворите эту бедную женщину.

Фальстаф. Иди сюда, хозяйка (отводит ее в сторону).

(Входит Гоуэр).

Судья. Что слышно, мистер Гоуэр?

Гоуэр.

Милорд, король и принц Уэльский вскореПрибудут. Здесь прочтете остальное.

(Передает письма).

Фальстаф. Клянусь, как дворянин!

Хозяйка. Нет – это я уже слышала.

Фальстаф. Даю слово дворянина – и не будем больше говорить об этом.

Хозяйка. А я клянусь тебе этой небесной землей, по которой я ступаю, что мне придется заложить посуду и драпировки из столовой.

Фальстаф. Оставь только стаканы – это все, что нужно для питья. А что касается стен – то если повесить на них какую-нибудь веселую картинку,{78} историю блудного сына, или германскую охоту, написанную акварелью, это лучше будет тысячи занавесок или изъеденных молью драпировок. Ну, дай хоть десять фунтов, если можешь. Право, еслибы не твои капризы, во всей Англии не было бы лучшей женщины, чем ты. Ну поди, вымой лицо, и возьми назад свою жалобу. Право, не след тебе ссориться со мной. Неужели ты мне не веришь? Ведь я знаю, что тебя другие настроили против меня.

Хозяйка. Пожалуйста, сэр Джон, удовольствуйтесь двадцатью ноблями{79}. Право, мне не хочется нести в залог посуду.

Фальстаф. Ну, как хочешь – я уж как-нибудь извернусь. Ты весь век будешь дурой.

Хозяйка. Хорошо, хорошо – будут вам деньги, хотя бы мне пришлось заложить платье. Надеюсь, вы придете ужинать? Так вы мне сразу все выплатите?

Фальстаф. Умереть мне на месте… (Бардольфу). Иди за ней, иди за ней, и не отставай.

Хозяйка. Не позвать ли к ужину Долли Тиршит?

Фальстаф. Полно толковать – позови ее, позови.

(Уходят хозяйка, Бардольф, чиновники и мальчик).

Судья. Новости то не из приятных.

Фальстаф. Какие вести, милорд?

Судья. Где провел король прошлую ночь?

Гоуэр. В Базингстоке, милорд.

Фальстаф. Надеюсь, милорд, что все обстоит благополучно? Какие вести у вас, милорд?

Судья. Все ли войска с ним?

Гоуэр.

Нет, тысячу пятьсот пехоты разнойИ всадников пятьсот послал он к лордуЛанкастрскому на помощь против войскЕпископа Иоркского и графа Нортомберлэнда.

Фальстаф. Разве король возвращается из Уэльса, милорд?