скачать книгу бесплатно
______________________________________________________
*Ангиосаркома – одна из форм рака сердца.
Глава 8. Неуместный
Эд стоял у машины и курил, гипнотизируя взглядом кладбищенскую ограду. Давненько он не чувствовал себя настолько озабоченным, как сегодня.
Сапфиру хотелось назвать сучкой, но в конце концов, это у Эда случилось какое-то затмение, когда она вышла к нему в платье – при чем тут собственно она? А вообще – чего в ней особенного? По-прежнему ничего. Смазливых девиц в Москве было более чем достаточно, и с куда более покладистым норовом. А эта – шипела как змея, чуть что огрызалась, иной раз почти рычала, ну и на кой хрен такая дерзкая баба вообще нужна? Правильно, поиметь пару разиков, вытрясти не полагающееся ей наследство и закрыть дверь с той стороны, вновь в свободное плавание, к нормальным, на все готовым и не таким проблемным.
И вообще мозг работал как-то странно. Это же была Сапфира. Отцовская подстилка. Та самая, которая самого Эда в глаза назвала одноразовым. А мозг отчаянно цеплял взгляд за сиськи и утверждал, что они очень даже ничего.
А тут еще и ноги. Нет, платье Сапфира надела очень закрытое, офисные львицы вот этот черный строгий футляр, прикрывающий колени, сочли бы нарядом монашки, но…
Отчасти Эд понял, почему она не носила платьев на работу. На правой ноге Сапфиры по всей голени была татуировка. Красивая такая, в приглушенных красках, не вызывающая – синяя птица и красные розы.
Эд очень отрицательно относился к татуировкам на женском теле, а тут внезапно залип. Татуировка была красивая, ноги у Сапфиры были красивые, и друг с дружкой они отлично соотносились. И твою ж мать, какие изящные щиколотки… И туфли эти – с тремя ремешками на каждой лодыжке. Вот просто сучка-Сапфира, какого хрена вообще она так влияла на Эда? Не собирался он на неё залипать, лишь трахать, а тут – и не трахнул ни разу, а слюной изошел уже все тридцать раз.
Вот и стоял себе Эд у машины, курил, а в уме перебирал все недостатки Сапфиры, напоминая себе, что нет, это хреновый вариант, и ни в коем случае обращать на Сапфиру как на женщину внимания не стоит.
Наглая – это раз. Никакого трепета не испытывала ни перед чем: ни перед авторитетом начальства, ни перед мужчинами, ни перед мнением общественности. Какому доминанту нужна такая наглая женщина? Покладистость была достоинством, а не вот этот вот характер.
Высокомерная – это два. Как она дернула плечиком, когда Эд довел её до могилы отца.
“Оставь нас”.
Нас!
Вообще-то это Эд был тут “родственником умершего”, а Сапфира была исключительно отцовской девочкой для траха. Жениться он на ней так и не собрался. Значит – не так уж много и значила…
Рассудок у Эда был сволочью. Рассудок пробубнел, что вообще-то завещанные акции… И та херня на дне рождения. Не значила, а? Уверен?
Вот кстати третий недостаток Сапфиры. Самый жирный. Она была с отцом Эда. И идея проникаться искренним желанием к отцовской любовнице была далека от восхитительности. Тем более что девочка явно связалась с отцом из-за денег. И все вот это, все эти её жесты, все слова, летящие в стену фотографии, были чем-то фальшивым, надуманным. Ей хотелось показать, что ей не все равно – и она показывала. Ну а как еще? Пусть все думают, что у них там все “серьезно” с отцом было. И нет, разумеется, не он ей квартиру покупал. Её шикарную квартирку в неплохом районе Москвы. Да и акции опять-таки… Наверняка ныла, как ей тяжело работается и как бы хотелось пожить для себя.
Так что, все, пора завязывать. Тем более у девчонки горе, может, не грандиозное, при её внешности найти нового содержателя будет не сложно, но все-таки. Не совсем же она моральная курва, переживает же. Совершенно неуместно на неё вот так залипать. Тут не понятно как до секса-то довести, чтобы потом перевести в плоскость Темы, но, в конце концов, сейчас цель совсем другая. Сначала – она должна забрать заявление. А потом у Эда будет неделя, чтобы затащить Сапфиру в постель. Ну или две, только денег на подкуп Вика и продление “больничного” Гоши и жалковато. Но за две-то недели он справится! В конце концов, в чем сложность-то – задурить голову сабе? Кстати, где она?
Эд покосился на часы. Во рту уже от сигарет было кисло, давненько он не скуривал шесть штук за один только час. Долго же она прощается…
Между могил Эд брел неохотно. Кладбища он не любил в принципе, да и кто их вообще любит, кроме особенно увлеченных готикой подростков? Кладбище было элитным, все дорожки были ровные, асфальтированные, пространство между могилами было засеяно газонной травой и здесь ездил с газонокосилкой садовник, который помимо всего прочего умел в ландшафтный дизайн и придавал кустарникам разнообразные очень абстрактные формы. И конечно, памятники тут тоже были сплошь пафосные и дороженные, даже на них заказывали дизайнеров. Куда ни плюнь – везде лоск и китч, даже в посмертии.
Эд ждал, даже можно сказать, что слегка надеялся встретить Сапфиру на дорожке, ведущей к выходу. Снова подходить к отцовской могиле было на самом деле непросто по настроению. Его больше не было. И он не прожил даже половины той жизни, которую проживают очень многие. И какого хрена вообще?
Хорошо, что дорожки были асфальтовые, а не гравийные, а то сейчас Эд мог и спалиться, что он застукал Сапфиру не в самый подходящий для этого момент. Он никогда не видел, чтобы сидели вот так – сбоку от памятника, нет, не на земле – всю территорию могилы укатали в черным мрамор, но так вышло, что формально Сапфира стояла на коленях у ног отца – точнее у того его ростового портрета что сделали на памятнике. Стояла, прижималась лбом к мрамору, упиралась в него ладонями.
Плакала Сапфира беззвучно, со стороны вообще могло показаться, что она задыхается. Но все же лицо – алое от долгих слез, искаженный от невыносимой боли рот и ладони, сжатые в кулаки, а костяшки – разбиты, как у драчливого пацана. Она что, лупила по памятнику? Вот отбитая…
Сапфира не замечает Эда, она вообще ничего не замечает, и кажется – её слезам конца и вовсе не предвидится. И видеть такой стальную Сапфиру с зубами как у пираньи – будто видеть снежного человека. Вот реально вроде, но и сам себе потом вряд ли поверишь, не то что кто-то другой.
Эд подходит к могиле, но даже этого девушка не замечает. Почему-то от её беззвучности сильнее всего идет мороз по коже. Будто и это – не предел её горя, а дай она себе волю – и наверняка взорвалась бы, разнесла бы все это огромное кладбище.
– Свет.
Не реагирует. Вообще будто оглохла, ослепла. Приходится подойти, взять за плечо – чуть встряхнуть.
– Света…
Она кажется пустой, будто кукла. И как-то само по себе возникает ненавязчивое желание взять те мысли, которые Эд там предполагал, про деньги, про неискренность, свернуть в трубочку и запихнуть в задний карман джинс.
– Пойдем.
Эд заставляет девушку встать на ноги, но… Она будто разучилась ходить на каблуках и выпила одновременно. Сапфира пошатывается и чуть не падает на Эда. С минуту так и стоит, уткнувшись лбом в его плечо, вцепившись в пуговицу на его пальто, будто пытается вспомнить – кто она, где она и что ей делать дальше. А Эд ощущает себя идиотом, потому что категорически не понимает, что ему делать дальше. Хотя… Чего тут понимать?
Когда Эд подхватывает Сапфиру под колени, она взвизгивает и, кажется, слегка приходит в себя. У неё нет выбора, ей приходится вцепиться в шею Эда.
– Ты охренел? – раздраженно шипит Сапфира.
У неё зеленые, как крыжовник, глаза настоящей ведьмы. И все-таки Эд лишь поджал губы.
– Помолчи хоть минуту, – буркнул он и, не отпуская девушку с рук, зашагал в сторону выхода с кладбища.
Охренел, не охренел – какая, к черту, разница? Разрешения, что ли, спросить? У неё, которая вообще будто ушла в глубокую истерику? Может, пара пощечин и решила бы дело, но Эд и пальцем не собирался к Сапфире прикасаться, пока она не наденет ошейник. Если она, конечно, наденет. Что-то после увиденного Эду начало казаться, что его дело – труба. Что надо как-то по другому, потому что как он планировал – уже, кажется, не выйдет.
Вообще, он не ожидал. что Сапфира его послушается, но она, кажется, была совсем не в форме, поэтому просьбу выполнила. Затихла, съежилась на руках Эда, даже на нормальную женщину начала быть похожа.
Теплая. И духи вкусные – никак не надышаться. И опять оно заворочалось – это вот неуемное желание забраться Сапфире в трусы. Вот сейчас Эд и сам сомневался в собственной адекватности. Она эмоционально раздавлена, вот сейчас это совершенно не в тему.
От греха подальше Эд сгрузил Сапфиру на заднее сиденье машины. И не пялился, принудительно не пялился. Сел за руль, пристегнулся, прикрыл глаза.
– Как ты? – и него самого голос был глухим.
– Увы, жива, – негромко откликнулась Сапфира. Саркастично, но с болью.
– Так бывает, – тихо произнес Эд. – Он ушел, мы остались.
– Лучше бы остался Он, – с горечью произнесла девушка.
Эд даже отчасти был согласен.
– Извини, – вдруг в какой-то момент произнесла Сапфира, пока Эд вел машину и жутко жалел, что не взял водителя. Ну, может же быть у главного редактора и мажора личный водитель? Хотя кому попало свою жизнь доверять не хотелось, а свой проверенный водила вполне мог случайно назвать Эда по настоящему имени.
Но так была бы возможность сидеть на том же заднем сиденье и смотреть на Сапфиру, а может и вовсе воспользоваться оказией и подставить ей для рыданий плечо… Тьфу, опять Остапа не в ту сторону унесло. Какое нахрен плечо – это Сапфира, а не обычная девица. У неё уже даже сейчас в голосе нет слез. Она была слабой только для отца, по всей видимости. Для всех остальных она была саблезубой тигрицей.
– За что? – уточнил Эд.
– За все, – сипло откликнулась Сапфира. – И меня тут сильно развезло, не ожидала. Просто он был…
– Всем для тебя? Да, я помню. – Фраза оставила необъяснимый горьковатый привкус на языке.
– Да. Всем. И его больше нет, – тихо произнесла Сапфира. – Знаешь, в Египте, когда фараон умирал – с ним в гробницу отправлялась его жена.
– Своеобразно…
– А я бы пошла… – В её голосе звенела тоска и боль. Настолько неприкрытые, настолько искренние, что если она играла и это – ей точно нужно было выдать Оскар. Или два. Эд чудом вписался в поворот, до того его выбило из колеи это заявление Сапфиры. И все сильнее одолевали сомнения, что у него вообще что-то получится.
– Слушай, давай выпьем, а? – предложил он. Больше даже для себя, чем для кого-то еще. В конце концов, его тоже триггерило из-за смерти отца, и он толком даже не давал себе забыться за эти дни.
А ей сейчас так же больно, как и ему, – и даже сильнее, хоть Эду и казалось, что это невозможно.
– Ну давай, – устало откликнулась Сапфира. И эта усталость, эта апатия ей категорически не шла.
Глава 9. Терпкий
Алекс…
Ну вот ты мне и соврал.
В первый раз, да.
Знаешь, я б с удовольствием бы сказала то же, что и всегда, что так не бывает, что ты – ненавидишь ложь. Но вот.
Ты обещал вернуться.
Не смог.
И все, что было в моей душе живого – в лохмотья, в клочья, в кровавые лоскутки. Мне чертова куча лет, а все что хочется – это забиться в угол, и выть, выть, впиваясь ногтями в собственные щеки. Так чтобы до крови, до боли, чтобы дать выход этой мучительной горечи, разрывающей сердца на мириады частиц..
Нет, я знала, я понимала, с кем связываюсь, и когда человек на двадцать лет старше тебя – это так-то уже критично. Но… Рано. Рано, очень рано. Я верила, что Он проживет вечность. По нему никогда особенно и не казалось что ему столько лет, и что у него сын – мой сверстник.
Вот почему нельзя как в сказке, чтоб взяли и умерли в один день? Почему мне нужно сейчас продолжать жить, когда Его больше нет. Нельзя. Я была для него, он – для меня. Не было в мире больших совпадений. Не было в жизни моей мужчины, который был готов ради меня на столько. И ради которого я была готова на все.
Я бы хотела чтобы сейчас над моей головой бушевала гроза. Чтобы так, будто небеса раскалывались на осколки. Я бы хотела, чтобы вокруг меня бесновался ураган. Выворачивал бы деревья с корнем, швырял машины в стены многоэтажек. Желательно – чтобы всему миру сейчас в принципе настал уже проклятый апокалипсис, который как всегда запаздывает.
Напиться… Напиться – это хорошая идея. Хотя бы какая-то. Потому что в моей голове сейчас категорически нет никаких мыслей. Я не представляю, как мне сейчас возвращаться домой. Там в шкафу – все еще висят отглаженные Его рубашки. Там много всего, с чем соприкасались его пальцы. И оставаться наедине с этим – невыносимо больно. Хоть все это поливай бензином и сжигай на ритуальном костре. Мне надо как-то дожить до утра, а как это сделать – я пока не поняла…
Алекс… Вот что ты натворил вообще? Зачем так въелся в душу? Сама дура, конечно, сама сделала тебя своим личным божеством, своей вечной слабостью, но вот почему…
Ехали мы неожиданно долго, хотя я не особенно заметила этого времени, на вкус оказавшегося как серый кисель. Просто сидела и смотрела в окно. Надо было – на пролетающие мимо машины, многоэтажки, светофоры, а получалось – сквозь. Сейчас Антон мог завезти меня даже в какой-нибудь лесочек, придушить там и прикопать под сосенкой. Я бы даже особо не сопротивлялась.
– Приехали. Выгружайся, – наконец заявил Антон, и мне пришлось собрать мысли в кучку, чтобы походить на человека, хотя бы отчасти.
Я выгрузилась. Огляделась. Втянула в себя отнюдь не свежий московский воздух, выдыхая из груди эмоции. Хоп, выключили истеричку, включили доспех и алкоголичку. Господи, как паршиво сейчас пытаться быть сильной, но выбора особо не было. Все лучше, чем задыхаться от пустоты, сдирающей кожу с души.
Огляделась. Нет, не лесочек. Сосенки в поле зрения нашлись только на горизонте. Жаль.
– Куда ты меня притащил вообще? Это не похоже на бар!
В профиль это походило на особняк на Рублевке. Я не то чтобы часто тут бывала, в конце концов, журналистов тут не очень жаловали, но очертания местных выпендрежных домишек знала. И тут был шикарный такой мини-замок из светло-коричневого камня с витражами на окнах, и даже с парой башенок. Ну надо же какие мы крутые, понты аж из ушей выливаются. Мажором был, мажором и остался.
– Слушай, Света, ты что мне предлагаешь, чтобы я смотрел, как ты пьешь, или чтобы меня потом дровами в такси грузили? – едко поинтересовался Антон, склонив голову набок. Ой ты божечки, у него что, зубы есть? Куда делся мудак Антошенька, который бесил меня все эти пять рабочих дней? Этот даже отчасти походил на мужика. На полтютельки.
– То есть дровами в такси должны грузить меня? – устало уточнила я. – Я против, я пьяная и от тоски могу изнасиловать таксиста.
– Света, будь любезна, посчитай количество этажей, – рыкнул Антон. Боже, неужели я его достала? Не прошло и полгода, что ли? А я уж думала, что потеряла форму.
– Два…. Или три… Извини, я не в форме для высшей математики.
–Это в принципе не важно, что на двух, что на трех этажах точно должна найтись пара кроватей. Разойдемся где поспать.
– Почему не ко мне тогда? У меня тоже есть, чем нажраться.
– Потому что в наличии второй кровати у тебя в квартире я сомневаюсь. А спать на каком-нибудь диванчике я не согласен.
– Я надеюсь, алкоголь у тебя приличней, чем твоя прическа, – вздохнула я, поймала взгляд Антона, развела руками. Ну кто ж тебя заставлял рождаться с этой вот соломенной башкой?
Собачиться сил не было. Я не ожидала, что меня так размажет на кладбище. Просто стоило увидеть тот ростовой портрет на мраморной стеле… Его – широкоплечего, с выпрямленной спиной… И ноги сами подкосились. В общем, все, что мне хотелось – напиться и уснуть.
Покажи мне свой интерьер, и скажу, кто ты. По корешкам книг в шкафу, по тому, как небрежно валяются на журнальном столике какие-то бумаги. Я не приглядываюсь, не мне лезть в чужую жизнь, а вот не сбрасывая туфель опуститься перед растопленным камином самурайский кодекс чести не мешает. На медвежью шкуру. Будь я в форме – я бы проехалась по этому характерно “брутальному” акценту. Вот как с какой-то шпаргалки списывал – шикарный домина, камин, шкура перед ним. Спроси – наверняка навешает мне на уши кучу лапши, типа “сам прикончил, перегрыз зубами медвежье горло, шкуру снимал с использованием самодельного перочинного ножа”. Сколько таких чудных историй я уже слышала… Хрен с ним. Сидеть нормально.
– Кто каминчик топил?
– Домработница, живет во флигеле, – откликнулся Антон и ушел куда-то в тьму собственного дома.
Вернулся быстро, не один – но в компании бутылки с джином, двух стопок и двух тарелок с нарезанной закуской на столике-подносе.
Джин… Довольно странный, но хороший выбор под ситуацию. Вино было бы не в тему, коньяк или абсент – слишком попсово, водка – сильно перебор, я её не любила. Либо у парниши хорошие осведомители, либо его вкусы в алкоголе удивительным образом похожи на мои.
Антон разливает неторопливо, глядя на пламя, пляшущее по поленьям.
– За Алекса?
– За него.
И не чокаясь…
Чистый джин – не очень-то популярен: слишком крепок, его куда чаще льют в коктейли. А я люблю эту травяную терпкость, раскатывающуюся по горлу. До сомелье мне далеко, с каких холмов собирали можжевеловые ягоды – ни за что не скажу, даже привкус вереска я едва разбираю.
И нет в этом мире сейчас ничего, только полумрак, что топит этот дом, боль – что мы разливаем на двоих по стопкам, и прогорающие поленья в камине.
На самом деле я не была права – после нескольких глотков джина становится очевидно, что Антон переживает из-за смерти Алекса. По своему, по-мужски, молча – но переживает. Возможно, сотрудничество с апельсинкой – младшим Козырем – не приносит ему особого удовольствия. Ой, только попадись мне, мелкий хрен, я тебе откручу все, что у тебя боле-менее выступает за пределы тела. За то лишь, что не дал попрощаться.
– Как вы с Козырем вообще познакомились? – спрашивает Антон после третьей стопки. Он уже содрал с шеи пижонский галстучек, расстегнул и закатал рукава на рубашке и вообще сидит на шкуре скрестив ноги. Расслабился. Я в своем платье ему немного завидую. Я-то так не могу.
– Ночь, притон, фонарь, аптека… – я пожала плечами, прихватывая с тарелки ломтик апельсина.
– Я серьезно, – недовольно буркнул Антон, снова наполняя стопки. – Если это секрет или компромат какой…
Да нет, это не был секрет. И тем более это не был компромат. Я вообще не могу представить, что могло бы оказаться компроматом на меня. И я была как раз настолько пьяна, чтобы болтать о личном с первым попавшимся под руку собутыльником.
– У меня была сессия в клубе, – протянула я, припоминая. – Когда я уже уходила – Алекс задел меня машиной. Отвез в больницу. Там было весело, кстати.
