Метафизика опыта. Книга I. Общий анализ опыта

скачать книгу бесплатно


Следует отметить, что эти субэлементы (так их можно назвать), будучи компонентами слышимого звука, стоят на совершенно иной ступени, нежели другие символы, которые, как я утверждал, в нем не ощущаются. Последние, будучи элементами, не принадлежащими (uialysandum), могут быть привнесены в него только извне, и если бы они были привнесены, это бы испортило анализ. Те, которые я сейчас упомянул, находясь, во всяком случае, в пределах анализа, могут восприниматься одним человеком и не восприниматься другим, или одним и тем же человеком в одно время и не восприниматься в другое, и, таким образом, принадлежа лишь к тому, что называется "личным уравнением", не витализируют анализ, а лишь указывают предел его действенности. Ведь если бы три субэлемента, высота тона, цвет и интенсивность, действительно различались в ноте C, то анализ, ложно исключающий их, был бы просто недостаточным и дефектным; он не искажал бы природу анализируемого. Но если бы мы ошибочно полагали, что нота C сразу же распознается и классифицируется как звук, а не просто слышится, мы бы ввели в анализ элементы, которые, будучи чуждыми ему, изменили бы наше представление о его реальной природе. Фактически, это означало бы предположение, что априорное представление о звуке или, во всяком случае, некая классификация, применимая к ощущениям, была предварительным условием для того, чтобы мы вообще услышали звук.

Аналогично и с чувством усилия. Если бы оно было привнесено в качестве элемента в содержание простых восприятий, таких как восприятие ноты С, оно превратило бы это содержание в деятельность и тем самым спутало бы воспринимаемое содержание с актом или процессом его восприятия, который иногда содержит чувство усилия, а иногда нет.

И если бы любая из этих вещей была сделана в любом простом или типичном случае, подобном данному, все наше представление о природе эмпирических единиц опыта было бы жизненно изменено. Первая ошибка была бы дефектом, относящимся только к нашему анализу; любая из последних была бы ошибкой, затрагивающей наше представление о природе анализируемой вещи. Поэтому важно отметить разницу в роде этих двух ошибок, если это ошибки.

Я говорю "если это ошибки", потому что в субъективном анализе нет окончательного и общепризнанного теста на истинность. Именно анализ сам по себе является нашим конечным критерием. Субъективный эмпирик в философии, который отказывается отличать процесс от содержания, восприятие от восприятия, форму от материи, делимые от неразделимых элементов, опосредованное знание от непосредственного и так далее, не может быть ни осужден, ни убежден никаким процессом аргументации, поскольку не существует posita atqiie concessa, на которой может быть основан аргумент. Есть просто один анализ против другого. Поэтому только благодаря последовательности или противоречивости результатов, к которым он приводит, истинность одного анализа и ложность другого могут стать, с общего согласия, признанными и установленными.

Следует упомянуть еще об одной сомнительной характеристике, относящейся к той же категории сомнений, что и высота, цвет и интенсивность, которую, соответственно, вместе с ними я исключил из анализа. Это восприятие направления, в котором раздается звук. В рассматриваемом случае нота C ударяется позади предполагаемого слушателя. Слышится ли она как идущая сзади? Или, скорее (поскольку такой способ утверждения может показаться подразумевающим признание, подобное тем, которые мы уже исключили), содержит ли простое слышание ноты 0 какой-либо дискриминированный элемент, который может, в последующем опыте, войти в определенную ассоциацию с идеей конкретной локальности или направления в пространстве? Я думаю, что почти уверен, что это так, во всяком случае, в огромном количестве случаев. Возможно, это, строго говоря, не элемент слышимого звука, а сопутствующая тактильная вибрация органа, скорее ощущаемая, чем слышимая. В любом случае это будет аналогично тому, что Лотце назвал "локальным знаком" в содержании зрения. Генетически, несомненно, все наши органы чувств развивались вместе и в более или менее тесной связи друг с другом, в зависимости от развития организма. Поэтому естественно предположить, что определенные виды признаков в одном чувстве должны были приобрести постоянную связь с определенными видами признаков в других чувствах, чтобы взаимно соответствовать и подсказывать друг другу. Этой историей и развитием мы сейчас не занимаемся. Предпочитая, однако, чтобы мой анализ был ошибочным скорее по недостатку, чем по избытку, я предварительно исключаю из него этот элемент; тем временем я рассматриваю его как элемент звука, "который, во всяком случае, сам по себе не достаточен для возникновения восприятия пространства и который, пока мы не приобрели это восприятие из другого опыта, остается нерасчлененным в музыкальной ноте".

§3. Анализ процесса слушания – участие памяти

Так много можно сказать о содержании анализируемого опыта. Теперь мы должны проанализировать этот же опыт как процесс, или, другими словами, тот факт, что опыт имеет место. Любой из этих вариантов вытекает из другого, поскольку, как мы видели, содержание имеет длительность, ему предшествуют и сопутствуют другие содержания. Его переживание – это событие во времени, имеющее длительность. Одна и та же длительность времени является элементом содержания анализируемого опыта при одном способе его понимания и лежит в основе другого способа его понимания, а именно, как процесса переживания. Более того, это та особенность анализируемого опыта, благодаря которой он связан или находится в непрерывности с исключенным опытом, предшествующим и сопутствующим, а также, как будет показано далее, следующим за ним. Без этой непрерывности, связанной с ее длительностью, нота С была бы полностью отделена от исключенного опыта различием ее чувственного качества. Если бы не это, то изоляция, которую мы теперь вынуждены вводить искусственно, для целей анализа, была бы найдена готовой в опыте, если предположить (per impossibile), что опыт мог бы тогда существовать. Но и так анализируемый процесс-содержание переживается как отдельная, но не отделенная часть более крупного процесса, отчасти одновременного, отчасти предшествующего. Это, так сказать, конечный отрезок нити в веревке, состоящей из многих нитей. Но это конечная часть, только до тех пор, пока последующий момент сознания не окажется за порогом.

Это последнее выражение, которое также использовалось в предыдущем разделе, требует пары слов комментария. Длительность переживаемого содержания – это процесс его переживания, или, скорее, то, что делает его фактическое присутствие в сознании процессом. Нота C приходит в сознание и некоторое время в нем находится. Приход состояния или процесса сознания в сознание, то есть начало его существования как состояния или процесса сознания вообще, Гербарт живописно назвал подъемом над порогом (Schwelle) сознания или переходом через него; это выражение обобщает тот факт, что все конкретные и временные состояния или процессы сознания обязаны своим генезисом как таковые, по крайней мере частично, тому, что в данный момент не является сознанием, но существует и действует в области, исключенной из его нынешних границ.

Таким образом, предположение о реальности, которая не является сознанием, вводится образным выражением "порог сознания", которое представляет собой образ, нарисованный из пространства, включающий идеи (1) о границе между сознанием и не-сознанием и (2) о том, что появление сознания выше пограничной линии каким-то образом обусловлено чем-то реальным в области не-сознания ниже границы. Таким образом, в этом выражении мы имеем предположение того, что впоследствии встретится нам как идея реальных условий сознания, связь которых с сознанием как их предпосылкой, в той мере, в какой они лежат в субъекте сознания, является предметом психологии.

В этом отношении то, что подразумевается под этим выражением, верно и ценно. Но говорить о состоянии или процессе сознания, возникающем за порогом сознания, неверно, если это заставляет нас представлять его как уже состояние сознания до появления за порогом, как солнце есть солнце, как до, так и после его появления над горизонтом на восходе. В случае с сознанием это было бы самопротиворечиво. Состояние или процесс, который одновременно является и сознанием, и не-сознанием, каким должно быть предполагаемое состояние сознания ниже порога сознания, невозможен. Термин "сознание" в самом широком смысле имплицитно содержит в себе понятие "выше порога" как часть своего собственного значения. И простое добавление "выше порога" само по себе делает не больше, чем явно отличает его от не-сознания. Но тогда такое добавление было бы излишним и пустым, если бы оно не подразумевало некоторую реальность в области ниже порога.

Если же мы представляем себе реальность ниже этого порога, то мы eo ipso отделяем некий объект или объекты сознания (известные по опыту, давно прошедшему после тех состояний, которые мы сейчас рассматриваем) и противопоставляем их сознанию, и в то же время мы принимаем термин сознание в ограниченном смысле, гораздо более узком, чем тот, в котором мы понимали его до сих пор. Ведь реальность, которую мы представляем себе за порогом, может быть только некоторым объектом или объектами сознания, поскольку в противном случае мы вообще не могли бы о ней думать. Поэтому введение понятия границы сознания означает ограничение универсального смысла термина "сознание" и противопоставление ему некоторого одного или нескольких собственных объектов в характере не-сознания.

Теперь заметим, что С является частью процесса сознания над порогом, от начала до конца, и непрерывно связан с другими частями этого же процесса, то есть с другими состояниями сознания, все из которых (как мы увидим, есть основания для вывода) приходят в сознание, как и оно само, в зависимости от некоторых реальных условий. Но с этим способом возникновения, или появления за порогом, нам в настоящее время нечего делать. Наш опыт, связанный с нотой С, ничего не говорит нам о ее реальных условиях, то есть о том, откуда и как она приходит в сознание. Процесс, частью которого она является, говорит нам о том, что это процесс сознания, и как таковой он полностью находится за порогом. Именно мы абстрагировались от других частей этого процесса в целях анализа. Мы не должны путать части сознания, от которых мы намеренно абстрагируемся, с частями процесса, который находится ниже порога сознания и о котором ни выбранная для анализа часть, ни ее непосредственный контекст сами по себе ничего нам не говорят.

Это объяснение не является излишним, поскольку вся система психологии Гербарта основана на вымысле, что каждое состояние сознания (Varstellung – его слово) имеет двойное существование, одно как сознание, другое как бессознательное, одно выше, другое ниже порога сознания, который оно время от времени пересекает и вновь пересекает, благодаря своим действиям и реакциям с другими состояниями сознания, выше и ниже порога. Истина заключается в следующем. Любой конкретный или данный процесс сознания, взятый в более узком смысле, о котором говорилось выше, на самом деле, как мы увидим позже, связан с двумя процессами, один из которых – процесс сознания, упомянутый выше порога, с которым он либо непрерывен, либо может быть приведен в непрерывность, а другой – процесс его ближайших реальных условий, состоящий из некоторых нейронных или других действий в субъекте, которые не являются сознанием, и от которых он является зависимым сопутствующим. Как мы увидим, есть веские основания для вывода, что существуют некоторые реальные условия для каждого данного конкретного состояния или процесса сознания; но я буду удивлен, если мы встретим какие-либо факты, подтверждающие гипотезу, что Vorsiellung продолжает действовать как реальное условие, когда оно перестало существовать как Vorstellung. Теория Гербарта, как утверждается, основана на априорном постулате о простых субстанциях и их Selbsterhatlungen, или актах самоподдержания. Но теперь вернемся к нашему анализу.

Опыт ноты С, проанализированный таким образом как процесс переживания, говорит нам не больше о содержании опыта, чем его анализ как содержания. Он просто по-другому воспринимает те же факты. Ни одна из концепций или переживаний, исключенных прежним анализом, не привносится нынешним. Мы просто воспринимаем весь опыт как процесс, в котором два элемента, качество ощущения и длительность, воспринимаются как различные, но неразделимые элементы на протяжении всего процесса, причем характер того, что это процесс, обусловлен элементом длительности. Я привык называть качество ощущения материальным элементом, а длительность или качество времени – формальным элементом всего опыта. Но, разумеется, причина, по которой я дал им такие названия, не может быть видна из анализа одного-единственного случая.

Еще одна вещь, которая в действительности вовлечена в опыт как эмпирический процесс, – это удержание, или память в ее низшем понимании, причем слово память имеет, таким образом, несколько иное значение, чем его обычное значение, в котором оно обозначает припоминание или повторное появление чего-то, что было забыто, и в котором я использовал его до сих пор. Теперь удержание, или память в ее низших терминах, – это характер, о котором, конечно, нельзя сказать, что он различен или воспринимается как таковой в опыте, хотя на самом деле он участвует в воспринимаемом очищении длительности. С этим можно согласиться, если мы примем математический способ деления времени на моменты, которые не имеют длительности, и затем будем рассматривать настоящий момент как начинающийся в такой момент. Ибо тогда эмпирический момент, обладающий ощутимой длительностью, как нота С, и который мы называем эмпирическим настоящим, должен быть понят как уходящий в прошлое и прекращающий существование в качестве настоящего в тот самый математический момент, когда он появляется на свет, возникая за порогом сознания. Чтобы понять это, мы можем использовать иллюстрацию измерительной ленты, намотанной на катушку, которая заключена в футляр, из которого она может быть извлечена через прорезь в футляре. При вытягивании ленты через щель вытягиваемая часть будет представлять сознание, щель – порог; а катушка с еще не вытянутой лентой будет обозначать реальные условия сознания ниже порога. А любая часть ленты, которая представляет сознание выше порога, – это часть, которая уже пересекла порог, будучи вытянутой через щель. Если так рассматривать эмпирический опыт, то весь он существует только в памяти, если только не в воображении, то есть как продукт памяти, спроецированный воображением в будущее время. Однако сейчас нам не до этого. Наше непосредственное дело – метафизический анализ эмпирического опыта, а не математический. В термине "эмпирический", применяемом к любой части опыта, подразумевается, что эта часть имеет некоторую продолжительность во времени; из этого следует, что наименее возможным эмпирическим настоящим моментом является такой, в котором восприятие и память (в смысле простого удержания) неотличимы друг от друга.

Итак, результат нашего анализа таков: Наш опыт ноты С, взятый как процесс, является восприятием и восприятием (или перцепцией) в одном, воспринятым содержанием и восприятием его, или фактом, что оно воспринято, то есть составляет часть сознания в течение определенного времени. Называя содержание тем, что является восприятием или переживанием, мы можем назвать факт, что оно воспринимается, его тем, что является существованием, как оно известно в настоящее время. Ни одна из этих двух частей совокупного опыта не существует отдельно от другой; они различимы, неразделимы и соизмеримы. Однако ни одна из них не является объектом другой. Существование воспринимаемого содержания не является его объектом, поскольку само по себе содержание не является воспринимающим. И опять же качество или содержание воспринимающего не является его объектом, а представляет собой природу самого воспринимающего, природу, по которой только его и можно определить. То, что воспринимающий не является объектом содержания, почти слишком очевидно, чтобы на это обращать внимание. Таким образом, «что» и «то» лучше всего характеризовать как противоположные аспекты друг друга и опыта, не принимая при этом опыт за третью вещь или что-либо иное, кроме их неразрывного единства. Это самая общая истина об опыте, которую мы таким образом проиллюстрировали в рассмотренном нами случае: Смысл esse – percipi. Простое бытие или существование в его низшем понимании известно как то, что есть.[16 - For this use of thatness and whatness see The Philosophy of Reflection (1878). Index, under Questions and Whatness.] Это одновременно необходимый минимум позитивного значения, которое передает термин, а также значение, которое отмечает его максимальное расширение, или применимость, в качестве общего термина.

И все же, хотя эти два аспекта и противоположны, в любом отдельном и простом случае, взятом в отдельности, они не могут рассматриваться иначе, чем как объединенные в одном конкретном процессе-содержании сознания. Иными словами, в этом простейшем опыте они не различаются, тем более не распознаются и не классифицируются как аспекты. Мы называем их аспектами опыта, рассматриваемого как процесс, точно так же, как мы называли элементы его анализа элементами, когда рассматривали его как содержание.

Опыт в его простейшей форме и в простейшем возможном случае есть одновременно и процесс, и содержание; и следует особо отметить, что, согласно приведенному здесь анализу, длительность является общей для обоих его аспектов, общей для него и как процесса, и как содержания; длительность, ясная для каждого содержания, есть та, которая добавляет его аспект как процесса к его аспекту как содержания. Впечатление, которое производит такой случай, реально и позитивно, реально и позитивно, и в реальных и позитивных пределах. Оно вносит реальный вклад в формирование и накопление полного смысла этих слов. Он не ждет, пока его воспримут, пока его значение не будет усвоено. Без способствующих факторов, или способствующих восприятий, одним из которых оно является, это значение вообще никогда не было бы усвоено.

Опять же, если они не классифицируются и не признаются как аспекты, то тем более не могут быть признаны как объективные и субъективные аспекты. Мы уже видели, что они не являются объектами друг друга. Теперь я добавлю, что они не являются объективными и субъективными аспектами друг друга. Правда, они являются необходимой эмпирической основой и фундаментом этой концепции. Но в единичном и простом опыте, подобном тому, который мы рассмотрели, различие между субъективным и объективным аспектами не имеет ничего общего; каждый аспект можно отличить от другого, но нет ничего, что могло бы обозначить их как соответственно субъективный и объективный. Каждый из них имеет равные права на оба названия, поскольку каждый из них соизмерим со всем опытом, это пример опыта в его низших терминах, который мы анализировали, и весь он в равной степени является тем, что мы в дальнейшем называем субъективным, а также тем, что мы в дальнейшем называем объективным и реальным.

§4. Анализ последовательности двух звуков

Завершив таким образом анализ простого случая опыта, который был выбран для исследования, давайте в следующем месте проанализируем один, который несколько сложнее. Предположим, что прежний опыт продолжился слушанием ноты D сразу после C. Анализ нашего опыта ноты D, взятого в отдельности, был бы очень похож на анализ ноты C, так что нам нет необходимости его проводить. Нота C, за которой следует нота D, – это тот опыт, который мы сейчас рассматриваем. Нота D появляется за порогом сознания, но без исключения ноты С. То есть для целей анализа мы уже не выделяем одну ноту из ее контекста, а рассматриваем последовательность из двух нот. Опыт, который мы исключаем из этого нового содержания, – это опыт, который предшествует и сопровождает последовательность CD. Новым в этом опыте является (1) восприятие специфического различия между C и D и (2) восприятие последовательности D на C.

Но что подразумевается под последовательностью? Конечно, мы не можем предположить, что последовательность D на C распознается и классифицируется как последовательность. Лор является одним из факторов, способствующих формированию этой концепции, одним из источников, из которых первоначально вытекает весь ее смысл. Это означает, что из двух эмпирических моментов, которые теперь составляют более крупный эмпирический момент C D, первый, C, присутствовал один в течение определенного времени, а затем претерпел изменение, как только D появился за порогом сознания, после чего он потерял большую часть своей яркости и занял свое место среди более тускло сохранившихся моментов сознания. В реальной жизни мы всегда исходим из самой последней части реально присутствующего момента сознания, и все содержание опыта, каким бы оно ни было в данный момент, оценивается с этой точки зрения. D – это теперь эта последняя часть. Это продолжение опыта С в то, что, если бы мы могли говорить о нем с точки зрения С, должно было бы называться неопытным будущим. Но первоначально С не воспринималось как непрерывное с последующим опытом, потому что тогда не было никакого последующего опыта, который можно было бы воспринять. Воспринимающий С (если предположить, что таковой был) в момент восприятия не мог предвидеть последующий опыт, если только он, по крайней мере, не был наделен априорным представлением о Времени.

Можно возразить, что в этом рассказе о том, что подразумевается под последовательностью, я не давал ей определения, а предполагал ее как известную при описании. Например, она предполагается в словах "как только появился D" и во многих других. Это отчасти верно. Верно и то, что я не определил его ]ier genus et differentiam, а просто описал его как опыт. И по следующим причинам. Прежде всего, у Времени нет рода, более высокого, чем оно само, или не включающего в себя время. Оно является конечным фактом во всем сознании. Точно так же и Чувство, которое составляет все содержание времени, не имеет более высокого рода, не включающего в себя чувство. Время и чувство – это конечные элементы всего сознания и всего опыта; и как таковые они не поддаются строгому определению. Самый низкий мыслимый эмпирический момент опыта содержит и время, и ощущение, а самый низкий эмпирический момент опыта, каким он нам представляется, содержит и последовательность во времени, и различие в ощущении. Последовательность и одновременность – это факты, столь же мало поддающиеся строгому определению, как и факты различия и одинаковости. Они являются воспринимаемыми и конечными фактами реального опыта. Субъективный анализ везде приводит к тому, что факты такого рода становятся известны. Следовательно, если верно, что я не определял последовательность, а принимал ее как известную, то не верно, что я принимал ее в виде предположения, без подтверждения фактами. Ведь я указал на реально пережитые и неоспоримые факты, которые и составляют смысл этого термина.

Итак, мы видим, что время и чувство вместе являются опытом. Они являются элементами опыта, находящимися в неразрывной связи друг с другом; и это одновременно самый простой и самый общий из всех фактов опыта, на котором основывается общая концепция отношения. Теперь Последовательность – это отношение, то есть она может быть отнесена к Отношению как его высший род, как только сформировано общее представление об Отношении. Точно так же время и чувство могут быть отнесены к общему понятию Элементов, как только это общее понятие будет сформировано на основе опыта, в который они вошли. И нет такого факта или явления, которое нельзя было бы подвести под множество общих концепций в силу различных наблюдаемых в нем особенностей. Поэтому определение последовательности путем отнесения ее к роду, отношению, не имело бы никакой цели, а в настоящих обстоятельствах было бы случаем определения obscuruni. per obscurius. На данном этапе мы хотим знать не то, что такое последовательность концептуально или логически, а то, что она представляет собой в восприятии и опыте. Выдавать логические определения за окончательные объяснения истинной природы чего бы то ни было – это заблуждение, знакомое софистам всех эпох, заблуждение, которому способствует двусмысленность термина knowledye. Таким образом, концепция бытия заменяет опыт бытия, а чисто логическое различие между бытием и небытием с логическими последствиями, вытекающими из этого способа их рассмотрения, считается открытием истинных законов природы. Если смотреть на последовательность так, как она на самом деле переживается, то она является одним из двух конечных способов, с помощью которых временные объекты располагаются во времени; другой способ – это одновременность или сосуществование. Поэтому я предпочел дать ее перцептивное описание. Но вернемся к нашему анализу.

Вследствие реальных условий, лежащих ниже порога сознания (утверждение, основанное на фактах, которые еще предстоит изучить, и поэтому используемое мной только для того, чтобы прояснить смысл моего анализа), состояния сознания появляются выше порога и с момента возникновения отступают в прошлое, поскольку их содержание имеет длительность, а постоянно возникающее новое содержание – это та часть целого, которая ближе всего по времени к постоянно наступающему настоящему моменту, который является моментом возникновения каждого последовательно возникающего эмпирического фрагмента или содержания. Сказать, что последовательные настоящие моменты возникновения состояний сознания продвигаются в будущее, и сказать, что эти состояния по возникновении и после возникновения отступают в прошлое, значит сказать одно и то же. Настоящее мгновение сознания, определяемое только его местом во времени, всегда настоящее; настоящее мгновение сознания, определяемое как начало конкретного содержания сознания, отступает вместе с этим конкретным содержанием в прошлое. Соответственно, по мере того как каждое новое содержание арийствует и отступает в прошлое, оно сохраняет или стремится сохранить в исчезающей перспективе то же самое место в последовательности, в которой оно первоначально возникло. В любой последовательности то, что произошло первым в фактическом порядке переживания, воспринимается как наиболее удаленное во времени от последней части фактически присутствующего эмпирического момента переживания, к которому оно принадлежит; а в более поздних и более сложных переживаниях, когда сформировалось представление о будущем времени, то, что воображается как только что произошедшее, мысленно воспринимается как ближайшее по времени будущее к последней части настоящего момента, а то, что которое воображается как происходящее позже, как более отдаленное.

Таким образом, в C D, рассматриваемом с конца I), начало длительности, занимаемой C, кажется более отдаленным во времени, чем ее конец, который непосредственно предшествует началу D; тогда как, если бы его можно было рассматривать с начала длительности, занимаемой C, начало D казалось бы более отдаленным в будущем времени, чем конец C, и конец C, чем его начало. Более того, всякий раз, когда мы изображаем временные последовательности с помощью образов, взятых из пространства, как показывает язык, который мы используем для их описания, является универсальной Мы склонны представлять себе явления, которыми прошлое и будущее время наполнено по памяти или по предвидению, как имеющие настоящее существование во времени, которое не является настоящим, в силу того обстоятельства, что мы представляем их существующими в тех направлениях одновременно существующего пространства, которые мы используем для представления направлений времени. Тогда эти явления кажутся движущимися к настоящему моменту или от него, в зависимости от того, относим мы их к будущему предвидению или к прошлому воспоминанию.

Каким бы простым ни был анализируемый сейчас опыт, мы уже можем проследить в нем зачатки различия, которое мы явно проведем только в гораздо более позднюю эпоху, между природой или сущностью любой части опыта и порядком ее генезиса. А это различие, в свою очередь, порождает другое, более важное, а именно различие между логическим порядком, или порядком мышления (cognosceiidi), который основан на восприятии природы, и порядком существования (ejcistendi), включая обе его ветви, а именно существование реальных объектов в полном смысле реальности и существование процессов-содержаний сознания в зависимости от них, которое основано на восприятии порядка генезиса в опыте.

Природа опыта C D воспринимается только тогда, когда он завершен, или в ретроспективе с того момента, когда D перестает звучать. Но на самом деле опыт происходил в порядке, который мы называем порядком генезиса, от C к D; то есть D было еще будущим, когда слышалось C; этот порядок также является тем, что сохраняется в памяти, причем C становится воспоминанием раньше, чем D, а воспоминание о C, строго говоря, является одним и тем же с его восприятием, как было показано в предыдущем разделе. То же самое верно и в отношении каждой части C и D, хотя они могут быть слишком незначительными или слишком тонко дифференцированными, чтобы их можно было различить отдельно, кроме как математически.

Таким образом, природа и генезис C D четко различимы, несмотря на то, что они неотделимы друг от друга и от опыта C D, который они вместе составляют. Генезис выстраивает природу с первого момента пересечения опыта через порог сознания, а природа, выстроенная таким образом как восприятие от мгновения к мгновению, включает в себя восприятие генезиса. Природа – это знание генезиса, а генезис – существование природы. Ибо следует отметить, что (1) порядок генезиса или фактического возникновения C D известен нам только по тому порядку, который имеют в памяти две его части, и (2) что этот порядок воспринимается только тогда, когда мы смотрим на него ретроспективно с точки прекращения D. Отсюда следует, что истинным началом нашего знания является восприятие не генезиса, а природы, то есть такое восприятие, которое мы получаем от C D ретроспективно. Это восприятие и есть природа опыта. Таким образом, мы воспринимаем, или имеем опыт, не по мере того, как опыт приходит, а по мере того, как он происходит. Осознавать их по мере наступления, в этом ограниченном смысле наступления, было бы не восприятием в строгом смысле слова, а предвосхищением.

Выделяя, как мы это делали вначале, один эмпирический момент для анализа, мы должны были иметь дело с ним только в порядке восприятия или природы, не отличаясь от порядка возникновения или генезиса. В нашем поле зрения не было точки, из которой можно было бы оглянуться на него или посмотреть на него вперед. Мы, анализирующие его, были (по предположению) единственными зрителями, и, конечно, мы должны были абстрагироваться от всего, что могло быть привнесено нашим собственным отношением к нему. Но с добавлением второго эмпирического момента к analysandum делается шаг очень большой важности. Мы уже видели, предполагая математическое деление времени, что память в действительности вовлечена в единственный эмпирический настоящий момент опыта. Но теперь память входит в опыт явно и эмпирически. Не то чтобы она даже сейчас была признана под этим именем. Мы еще не получили представления о ней; но факт, на котором основано представление о памяти, теперь реально переживается. Запомненный момент с положительным эмпирическим содержанием, нота С, теперь воспринимается как часть содержания актуального опыта, последовательности С D. D этой последовательности, когда мы действительно слышим D, мы фактически не слышим, а вспоминаем С. Весь опыт, таким образом, разделяется на две части, первую и вторую; и все же здесь нет никакого нового, никакого второго акта сознания или восприятия, а лишь продолжение того же самого акта, которым было восприятие ноты С. Продолжение восприятия сопровождается дифференциацией содержания С на две ноты, С и D, первую и вторую, первую – в памяти, вторую – непосредственно в настоящем.

Следует заметить, что я говорю о памяти только в ее низшем понимании, в смысле сохранения настоящего, а не припоминания прошлого опыта. К памяти в этом последнем смысле, которая является собственно памятью, мы придем в свое время; и тогда обнаружим, если я не ошибаюсь, что проблема, которую она представляет, существенно упрощается благодаря предыдущему анализу.

Ибо не будет лишним заметить, что память в ее существенной характеристике, а именно, сохранение прошлого в настоящем моменте, как теперь было показано, занимает свое место среди конечных фактов опыта, будучи вовлеченной в простейшие случаи восприятия, для которых, по сути, она является лишь другим названием. Память, короче говоря, занимает свое место среди конечных данных опыта, когда мы начинаем просто анализировать явления. Если же мы начнем наши исследования с предположения, что субъектом опыта является некая нематериальная душа или разум, или даже самосознательное «Я», то нам будет трудно, если не сказать неразрешимо, объяснить, как такой субъект может сохранять или вспоминать прошлый, то есть ныне несуществующий опыт, если только, действительно, мы не постулируем в предполагаемом Субъекте особую способность именно для этой цели, способность, интуитивно воспринимающую прошлый опыт и только прошлый опыт, что, по сути, означало бы отказ от попытки объяснить феномены, замаскировав отказ фразой.[17 - См. в ценной работе г-на Л. Т. Хобхауса «Теория познания», Methnen, 1896, вторую половину главы «Содержание понимания», часть I., гл. II, стр. 50—59, а также гл. V «Конструкция», стр. 81—84. -В свое время мне казалось маловероятным, что я буду первым, кто придаст отчетливое и эмфатическое значение тому факту, что самые незначительные и низшие эмпирические состояния сознания являются случаями памяти в смысле удержания, столь же полно и столь же обязательно, как и случаи ощущения, восприятия или постижения; это факт, от которого зависит рефлективный характер сознания во всей его полноте, а не только того, что иногда называют апперцепцией; но в этом мистер Хобхауз опередил меня. Я могу сказать, однако, что весь этот §4, да и вся книга I., за некоторыми исключениями, не затрагивающими данный вопрос, была написана в ее нынешнем виде задолго до публикации поучительного, хотя и несколько невразумительного трактата мистера Хобхауза.]

§5. Рефлексивное восприятие

Осталось упомянуть самое важное обстоятельство, связанное с этой дифференциацией содержания. Оно заключается в следующем. Было показано, что, слыша D, мы сохраняем или все еще помним C. Это придает C совершенно иной характер, чем тот, который он имел, когда просто был услышан, и тот, который все еще имеет D. Теперь оно становится объектом, а также содержанием сознания или опыта. В момент сознания, фактически занятый D, содержится воспоминание о C, то есть восприятие C как предшествовавшего D, а значит, как прошлого, по отношению к D как настоящему. Как объект, D – прошлое, но восприятие его как объекта – настоящее. Это восприятие С называется репрезентацией, в отличие от представления, каким является наше нынешнее восприятие D.