скачать книгу бесплатно
Собачий вальс
Татьяна Шартэ
Марат Бежанов уверен, что для счастья достаточно обладать властью и деньгами. Но жизнь преподаёт ему уроки любви, сострадания и внимания, давая понять, что гармония жизни определяется духовностью, а не благосостоянием.В его судьбе появляются «учителя», благодаря которым он постигает эти простые, но важные истины.Его жизнь могла быть необыкновенной симфонией, а стала обычным «Собачьим вальсом». Даст ли ему судьба последний шанс заменить легкомысленную мелодию на гимн любви?
Собачий вальс
Татьяна Шартэ
© Татьяна Шартэ, 2023
ISBN 978-5-0059-7452-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Татьяна ШАРТЭ
СОБАЧИЙ ВАЛЬС
Марат Бежанов уверен, что для счастья достаточно обладать властью и деньгами. Но жизнь преподаёт ему уроки любви, сострадания и внимания, давая понять, что гармония жизни определяется духовностью, а не благосостоянием.
В его судьбе появляются «учителя», благодаря которым он постигает эти простые, но важные истины.
Его жизнь могла быть необыкновенной симфонией, а стала обычным «Собачьим вальсом». Даст ли ему судьба последний шанс заменить легкомысленную мелодию на гимн любви?
© Tatiana CHARTE
© Tatiana CHARTE, обложка
«Собачий вальс – это самый потайной и жестокий смысл трагедии, отрицающей смысл и разумность человеческого существования. Уподобление мира и людей танцующим собачкам».
Леонид Андреев
Часть первая. Собачий вальс
Светлой памяти друга и учителя
Александра Ревмировича Мальцева посвящаю
Навсегда расстаёмся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него, и потом сотри.
Иосиф Бродский
Лабрадор по кличке Бернар живёт в семье преуспевающего бизнесмена и экс-балерины, но безоблачная жизнь пса обретает иные оттенки и меняет вектор благополучия, когда он начинает анализировать поступки своих хозяев.
Глава 1. ХОЗЯЕВА
Этим летом хозяин впервые вывез меня на дачу. Такое решение он принял ещё в марте. Тогда я, конечно, и предположить не мог, насколько судьбоносным окажется для меня это его решение, но именно март предопределил для меня, да и для всей нашей семьи, дальнейший ход событий, а точнее новый и весьма трагичный этап жизни. А пока я был наивен и глуп, но не бестолков и бесконечно предан своим дорогим хозяевам Марату и Марине.
Марат строг, суров и удивительно красив. Для меня он лучший хозяин на свете, хозяин и, надеюсь, мой лучший друг. Род его занятий – бизнес, но бизнес какой-то странный. Частично легальный и безобидный, но преимущественно это то, о чём в нашем доме не принято говорить вслух. Марат – мозг некоего синдиката, который занимается разработкой, производством и поставками психотропных веществ в страны третьего мира. Однако официально его корпорация – крупнейшее фармакологическое предприятие страны, объединившее несколько медицинских и фармацевтических компаний – это то, что является надводной частью айсберга, иронично именуемого «делом жизни». У Марата большая команда, и, как утверждает он сам, в ней нет ни одного непрофессионала.
Он формировал её долго, почти тридцать лет. Многие из его первого состава давно уже покинули этот бренный мир, кто-то ушёл сам, кого-то «ушли». Но «костяк» остался, и это была мощная группа, вызывающая одновременно страх и уважение. Я люблю Марата, и мне нет дела до его бизнеса – «грязный» он или «чистый». Я предан ему настолько, насколько только может пёс быть предан своему хозяину.
Марина – бывшая балерина. Она лучшая женщина на свете. Она тактична, умна, великолепно воспитана, безумно красива и, ко всему прочему, прекрасно готовит. Несмотря на то, что в доме работает прислуга, и Марат давно предложил жене в помощь профессионального повара, Марина наотрез отказалась. Как истинная хозяйка и настоящая женщина, она свято верит в магическую силу пищи и доверить её приготовление она никому не может. И это правильно! Я не представляю свою жизнь без её волшебной похлёбки из бараньих рёбрышек или свиного рагу, печёночного паштета или омлета из перепелиных яиц.
Судьба сыграла с моими хозяевами злую шутку. У Марины и Марата не было детей. После долгих обследований доктора вынесли страшный вердикт. Марат очень страдал, хоть и надеялся на чудо. Марина же простилась с мыслью стать матерью и всё переживала, болела. Но постепенно боль утихла, а окончательно она развеялась в её сердце, когда появился я – Бернар Цезарь Фокс Майер Лабель – чёрный лабрадор с прекрасной родословной, с целой плеядой звёздных родственников с туманного Альбиона и юга Франции, из Тулузы.
Мой титулованный отец был чемпионом мира на протяжении нескольких лет. Мать тоже давала фору своим соплеменницам, но в моих родителях не было тщеславия и гордыни, в них было лишь неиссякаемое благородство и достоинство. В жизни своей я не видел красивее собак, чем мои отец и мать. И я их любил бесконечной сыновьей любовью, любил и страдал от разлуки с ними.
Так вот и случилось, что Марат и Марина остались в этой жизни без детей, а я – без родителей.
Марина обожает меня и, когда Марата нет дома, ласкает меня, целует в мокрый нос, в глаза, обнимает и говорит, что я самый красивый пёс на свете. И я ей верю.
В Россию меня привезли семинедельным щенком, не обошлось и без сложностей с моим перевозом. Но Марат, будучи всесильным и всемогущим, быстро всё уладил. Там, на границе, когда я впервые увидел его, я понял, что это – навсегда!
Всю дорогу до Москвы хозяин держал меня в своих горячих ладонях. Я метался, скулил, рвался из оков своего хозяина, но тот был терпелив и сдержан. Марат гладил меня по голове, говорил, что я дурак, раз не понимаю своего счастья, но говорил ласково, смеясь, нежно теребя меня за ухом. Я, как и подобает малышу, пару раз оконфузился перед своим новым родителем на его роскошный костюм от Brioni, но что я мог поделать? Может это был некий обряд инициации, посвящение в мою новую жизнь, в наше единение с Маратом, пусть даже таким странным способом.
А может, это было таким вступлением в касту священного союза. Я не знаю. Но тогда, в салоне огромного чёрного Mercedes-Benz на мокром сиденье в обделанном мною, бестолковым щенком, дорогущем костюме, сидел спокойный и невозмутимый ОН, уже тогда простивший мне всё, что я сделал впоследствии с его жизнью.
Я вдыхал аромат его тёплых, вкусно пахнущих рук, держащих меня. Всматривался влажными глазами в его скуластое, волевое, удивительно красивое лицо и думал: «Это мой Бог, мой господин, мой отец, мой брат, мой друг, моя жизнь, мой Марат!»
Глава 2. НОВАЯ ЖИЗНЬ
Так началась моя новая жизнь в доме, который был приветлив и мил. Я очень многое любил в нём. Многое, почти всё…
Любил мягкий ковёр в прихожей, в ворсе которого я с удовольствием утопал. Любил место у камина в гостиной, где часто тихо потрескивал огонь, а хозяин разбивал сгоревшие поленья кочергой. Тогда искры летели фонтаном так, что горящие угольки тысячей светлячков разлетались в стороны, а комната наполнялась дурманящим горьковатым дымом. Я любил хозяйскую спальню. В ней было потрясающе тихо и почему-то очень торжественно. Иногда я вслушивался в шёпот и странные ночные звуки, шорохи, голоса, доносившиеся оттуда. Иногда это был Маринин плач, порой – вздохи Марата, но всё было подозрительно тихо, будто они скрывали что-то или кого-то стеснялись. Но кого? Нас в этом огромном доме было лишь трое: Марат, Марина и я. Может быть, они стеснялись меня?
Я любил приходить на кухню, когда Марина готовила. Меня сводил с ума аромат её потрясающих блюд. Она могла часами колдовать над плитой, отдаваясь этому занятию всецело. Я подолгу сидел и смотрел на неё. Запоминал движение её рук, любовался изгибами её утончённого, хрупкого, как хрустальная ваза, тела. И что-то нежное разливалось в моей груди. А когда она, отрываясь, наконец, от своего занятия, подходила ко мне, протягивая руки, я лизал её ладони и шею, а она смеялась и подставляла своё лицо, разрешая себя целовать. В такие минуты я неумолимо начинал тосковать по матери. Я вспоминал её горячее тело, огрубевшие тугие соски, из которых сочилось молоко. Вспоминал как, припав к материнской груди и жадно вкушая вожделенный сок, вслушивался в спокойный ритм её сердца и ровное, глубокое дыхание. Я плакал. Марина вытирала мне глаза и целовала, целовала их долго, бесконечно долго….
Ещё я любил хозяйскую ванную. Любил купаться, любил, когда Марат мыл меня каким-то совершенно потрясающим ароматным шампунем, а потом вытирал мою мокрую шерсть большим махровым полотенцем. Вытирал, морщился и как-то смешно матерился, когда я отряхивался сам, стремительно сбрасывая со своего тела остатки воды, и умудрялся обрызгать всё, что было в радиусе полутора метров от меня. Марат пытался закрываться руками, отворачиваться, но всё тщетно. Из ванной мы выходили одинаково мокрыми. Марина смеялась над нами, спрашивая всякий раз, зачем мы купаемся вместе, когда можно ходить в ванную по очереди.
В зимнем саду я любил спать. На веранде – дышать морозным свежим воздухом и смотреть как огромные снежинки падали к моим лапам и, сверкая, переливаясь, таяли. Когда Марат работал в своём кабинете, я любил лежать на его старинном кожаном диване и грезить.
Я лежал и предавался мечтам, представляя себя взрослым красивым псом, который, виртуозно владея своим телом, плывёт, рассекая волны безбрежного океана. Плывёт стремительно, красиво навстречу заходящему солнцу. А ребристая золотая дорожка, бегущая от горизонта, растворяется под его крепкими лапами и сильной мускулистой грудью. Лучи солнца слепят его, и он щурится, но плывёт. Плывёт, высоко подняв голову, навстречу своей судьбе.
Ещё я любил, когда Марина садилась за рояль в большом белоснежном зале. Это был блестящий чёрный «Блютнер», напоминающий огромную роковую птицу, распластанную на снегу. Он издавал потрясающие звуки, которые сводили меня с ума. И я всегда с упоением замирал у ног Марины, чтобы внимать этому чуду вселенной – музыке. В то время я ещё не знал, что сильнее музыки есть только любовь. Я слушал Грига, Бетховена, Моцарта. Любил Гайдна и Чайковского. Но больше всего я любил вальсы Шопена. Они задевали какие-то тонкие, едва ощутимые струны в моей собачьей душе. Она отзывалась страстно и нежно на изящную, печальную и, без сомнения, великолепную мелодию, которую извлекала Марина из этого, казалось бы, неживого предмета. Но «Блютнер» жил сам и учил жизни других: учил красотой, гармонией, силой волшебной музыки, которая рождалась в нём снова и снова, едва Марина дотрагивалась до него, едва касалась своими чуткими пальцами глянцевой поверхности черно-белых клавиш, тех самых черных птиц на белом снегу.
Моя хозяйка, ко всем своим достоинствам, была ещё прекрасно образована. И если бы она не стала балериной, то обязательно окончила бы консерваторию. Об этом мечтала её мама, и так хотела её бабушка.
Глава 3. СОБАЧИЙ ВАЛЬС
Вальсы Шопена, вальсы, раздирающие мою щенячью душу, проникновенные, нежные шопеновские вальсы, слушая которые погружаешься в незыблемую негу, будто качаешься на волнах или паришь в облаках. Марина, с лицом ангела, трепещет над клавишами, тело ее двигается в такт музыке, и она, закрыв глаза, растворяется в этих звуках. Душа ее отлетает и блаженно почиет на струнах рояля… Иногда я вижу, что она в это время плачет. Я не знаю почему. Спросить я не могу, а сама она мне об этом не говорит. Лишь однажды она, повернувшись ко мне, поймала на себе мой вопросительный взгляд, смутилась и сказала:
– Понимаешь, дружок, счастья не может быть слишком много. Скоро всё это закончится, и я останусь одна, как одни оставались все женщины в нашем роду. Никто, ни одна из них не смогла пережить одиночества, вот и я не смогу. Но ты еще слишком глуп, чтобы всё это понять. Поэтому живи, дорогая моя скотинка, и радуйся жизни. Уж у тебя-то есть всё для счастья в этом нелепом и страшном мире. Живи, пёс. Живи за всех нас…
Я любил этот роскошный чёрный рояль, когда за ним сидела Марина, но ненавидел его, когда играть садился Марат. Даже не играть, а так, паясничать, кривляться, дурить. Он становился таким ехидным и колким, глаза горели бешеным огнём. Его было много, и он был странным, то изощрённо злым, то ничтожным и жалким. Марина с ним в эти игры не играла, однако он не обращал на это никакого внимания.
– Бернар, – кричал из зала Марат, – Бернар, иди сюда! Я умею играть твою музыку. Твою дурацкую собачью музыку. Иди же сюда, псина! Иди, ну!
Я покорно подходил к залу, ложился у дверей и тихо ждал окончания шабаша. Я не мог противиться хозяину.
– Ну, что, Бернар, слышал ли ты что-нибудь подобное? Что-то более прекрасное? А? Чего молчишь, тебе нравится? Пес! Запомни, пес, это – собачий вальс. Эта музыка написана специально для вас – лопоухих. Чтобы вы кружили в этом идиотском вальсе своих вертлявых подружек и занимались с ними любовью, любовью в такт музыки. Вот смотри: тара-там-трах-трах, тара-там-трах-трах, тара-там-трах, там-трах, там-трах-трах, ля-ля-пам трах-трах, ля-ля-пам трах-трах, ля-ля пам-трах, пам-трах, пам-трах-трах!
Марат играл эту мерзкую музыку, напевал эти мерзкие слова, и в этот момент я ненавидел его. Ненавидел, злился и не понимал, почему он себя так ведёт. Для чего он это делает, зачем? Ведь это ужасно противно, обидно и больно.
Однажды Марина подошла к нему в такой вот момент и сказала:
– Марат, ты перестал себя контролировать. Ты много пьёшь. Возьми себя в руки. Это отвратительно, наконец.
– А ты полагаешь, дорогая моя, я бесконечно могу держать себя в руках?
Марат схватил Марину и больно сжал её запястье своей рукой.
– Ты полагаешь, я постоянно могу держать всё, всё, Мариночка, моя дорогая, всё под контролем? Ты полагаешь, я железный? Машина? И я не могу никогда расслабиться? Я, чёрт возьми, в своём доме, и где, как не в своём доме, я могу ещё расслабиться? А тебе не приходило в голову, что я немножко устаю, самую малость я устаю? Ты не хочешь меня спросить, как я устаю и как я желаю расслабиться?
Марат обеими руками схватил Марину и потянул к себе.
– Пусти меня, Марат, ты пьян, пусти! – закричала Марина.
Но Марат сильным рывком прижал её к себе и стал жадно целовать.
– Пусти, Марат, не надо. Я не хочу, прошу тебя. Не надо, мне больно, я так не хочу.
– А я хочу, дорогая моя. Хочу, слышишь?
Марат почти швырнул Марину на рояль. Она кричала и отбивалась. Но Марат, не обращая внимания на её сопротивление, грубо овладел ею. Марина затихла, чуть слышно всхлипывая. Все движения Марата сопровождались жалобными горькими звуками клавиш рояля. «Блютнер» исторгал протест, но Марат этого не замечал. Я скулил, не смея двинуться с места. Когда Марат отпустил её, всё затихло. Блютнер, я, Марина.
Марат, тяжело дыша, рухнул на стул, стоящий неподалёку. Марина неловко сползла с рояля и, поправив одежду, пошла прочь из зала. Удаляясь, она бросила в сторону мужа:
– Вот, Бернар, наш хозяин продемонстрировал тебе настоящую собачью любовь и собачью нежность под прекрасный аккомпанемент. Браво, Марат! Бурные аплодисменты!
Обернувшись у выхода, Марина похлопала мужу в ладоши и ушла к себе. Я вскочил, чтобы последовать за ней.
– Бернар! – Марат остановил меня властным тоном, – Бернар, ко мне!
Я стоял на пороге зала, смотрел ему в глаза и не мог шелохнуться.
– Ко мне, я сказал! – напрягся Марат. – Ты что это, дружочек, перестал меня понимать? Иди сюда, сволочь!
Я, ворча, улегся, не сходя с места.
– Да ты что, в самом деле?! Ты что, не понял меня? Так она ведь моя жена, и я могу это делать с ней всегда, когда захочу. И как захочу, кстати. Вот когда у тебя будет жена, ты поймешь меня, а пока ты еще молод, чтобы меня судить! Ну, не валяй дурака, иди ко мне, ну, Бернар!
Марат встал со стула и направился ко мне, протягивая руки.
– Ты просто не понял, дружок. Иди сюда, Бернар. Это любовь такая, понимаешь? Так бывает, это нормально, это – природа. Бернар! Иди сюда! – Марат приближался ко мне, и я не выдержал. Рванулся с места и побежал вниз к входной двери. Под лестницей была моя лежанка, и я решил уединиться там. Хозяин кинулся за мной, сорвав со стены по дороге хлыст для верховой езды. Сбегая по лестнице, он оступился и стал падать, цепляясь руками за кованые перила. Вдруг он взвыл как зверь и с криками и стонами продолжил преследование.
Марат избил меня отчаянно и жестоко. Когда он бросил хлыст, я увидел, что его правая рука вся в крови. Марат упал передо мной на колени и, обняв меня за шею, заревел навзрыд, сильно прижимаясь лицом к моей морде.
– Прости меня, Бернар! Прости, дружок! Я скотина, последняя скотина, прости меня.
Я стал лизать его раненую руку, повизгивая от собственной боли. Лизал руки, шею, лицо, уши. Марат рыдал, сотрясаясь всем телом, рыдал отчаянно, как только может рыдать мужчина, потерявший что-то очень дорогое ему в этой жизни. Я плакал вместе с ним. Конечно, я простил его, простил и пожалел. Ведь я любил его, любил сильно. Но с той поры поселился во мне какой-то дикий и, возможно, очень опасный зверь и стал ждать часа возмездия.
В этот вечер Марина больше не выходила из своей комнаты. Я долго лежал и думал о многом. О Марате, Марине, «Блютнере», Шопене, о собачьей любви. Я чего-то не понимал и не хотел во всё, мною увиденное сегодня, верить. Что-то неуловимое испортилось в моем представлении о счастливой собачьей жизни. Я вспоминал мать и отца, пытался представить себе их собачью любовь, но не мог. Я понял, что не могу представить себе ничего, что касается их жизни. Не знал, что это за любовь такая, и почему мне так больно внутри.
Я проснулся, услышав шаги Марины на лестнице, но встать не смог, тело ныло после побоев. Она спустилась ко мне, села рядом на мою лежанку, я положил ей на колени свою голову.
– Бернар, ты единственный, кто остался у меня в этой жизни, не бросай меня, дружочек. Я не выдержу одиночества. Марат не любит меня. Он не умеет любить. Как же мне жить с этим? А, Бернар? Как же мне жить без его любви? – Она гладила меня по голове и сидела, не шевелясь, боясь нарушить мой покой. Мне было приятно и грустно.
Я опять задремал. Марина осталась со мной до утра.
Глава 4. ПОКУШЕНИЕ
День следующего дня выдался тёплым и солнечным.
– К чёрту работу! – орал Марат на весь дом, – Марина! Едем отдыхать в лес, в поле, в деревню, на речку, куда хочешь! Поехали на дачу, поехали к Звездиным, Малаховым, затопим баню, порыбачим. Мариночка, дорогая моя! – Марат гремел, как иерихонская труба. Я всё еще сидел под лестницей и глупо таращился на хозяина. Он, казалось, вовсе не замечал меня. Схватив Марину на руки, он закружил её и, остановившись внезапно, стал целовать.
– Дорогая, прости меня, прости! Он покрывал поцелуями её тело, шею, грудь, лицо. Она крепко вцепилась в его огромную спину, и мне подумалось, что она его уже никогда не отпустит.
Мы ехали в охотничий домик за город. Марат взял ружьё. Марина видеокамеру. Всю дорогу они болтали о всякой ерунде, и мне было радостно, что они так быстро помирились. Я опять был счастлив и наивно полагал, что худшее в нашей жизни осталось позади.
– Мариночка! Всё будет хорошо. Летом мы переедем на дачу, я отдохну, ты поправишься, всё будет чудесно. Бернара я буду брать с собой на охоту. Мы будем славно проводить время и, кто знает, может быть, счастье опять вернётся в наш дом.
Тогда я и представить себе не мог, как круто изменится вся моя жизнь, когда я однажды отправлюсь с хозяином на охоту. В ту пору мне было это неведомо. И я безмятежно млел в лучах мартовского солнца, назойливо пробивающегося сквозь стекло в салон автомобиля, на заднем сиденье которого я уже стал засыпать и почти не слышал, о чём говорят супруги.
Мне снился сон. Мальчик семи-восьми лет идёт с красивой большой собакой и прекрасным гнедым конём по высокой траве, или даже по ржаному полю. Да, скорее всего, это было поле, потому что мальчик останавливался и гладил колосья рукой. Солнце стояло в зените. Был невероятный зной. Казалось, плавилась земля. Воздух почти звенел, какая-то дымка – газовая, прозрачная, дрожащая – обволакивала всё вокруг. Ветра не было. Деревья на опушке леса были неподвижны. И, казалось бы, ничто не предвещало беды, но от этой звенящей, почти зловещей, тишины веяло какой-то обречённостью.
– Мы идём с тобой на охоту? – спрашивал мальчик собаку. Но та, конечно, ничего не могла ответить, она же собака. Когда они дошли до опушки леса, мальчик, вероятно увидев кого-то, вдруг отчаянно вскрикнул и побежал обратно. Раздались выстрелы: сначала один, сразивший коня, потом второй. Кто-то громко заорал: «Марат, пригнись! Марат!».
Машину сильно тряхнуло и выбросило на обочину. Марат упал на руль, истекая кровью. Марина кричала, звала сначала Марата, потом кого-нибудь на помощь. Выпрыгнув в разбитое, с водительской стороны, окно, я помчался по дороге вперёд, в надежде настигнуть машину, из которой стреляли по нашему автомобилю. Но это всё было бессмысленно. Мне казалось, я бежал целую вечность, пока не понял, что мои лапы кровоточат, и мне нужно возвращаться к хозяевам.
В машине скорой помощи по дороге домой врач перевязал мне лапы, а Марине сделал укол и дал валерьянки.
– Всё хорошо, – сказала Марина, – не беспокойтесь. Я в порядке, лишь бы Марат…
– Мариночка, я же Вам уже сказал, – перебил доктор, – нет совершенно никаких причин для волнений. Это всего-навсего плечо, плечо, понимаете? Не голова, не сердце, не легкие, а плечо! Марина, не волнуйтесь, ваш муж вне опасности. Его прооперируют, и будет как новенький ваш Марат. А Вы просто будьте осторожны, и всё.
Этой ночью Марина сама позвала меня в свою постель. Я лег на место Марата и сразу же уснул, а Марина проплакала всю ночь, прижимаясь ко мне и сотрясаясь всем телом. Засыпая, я понял, что стал взрослым псом. Детство мое осталось во сне на ржаном поле, где я гулял с маленьким мальчиком по имени Марат и с его великолепным конем.
Глава 5. МАРАТ
Марат был удивительно красивым и умным ребёнком. Марату всё было подвластно в этой жизни. Всё удавалось ему, всё у него получалось. Это вовсе не значит, что давалось легко. Марат был очень настойчивым мальчиком. Учился он в Ташкенте. Школу закончил с золотой медалью, в университете получил диплом с отличием, закончил аспирантуру и защитил кандидатскую по теме «Синтезирование белка». Переезд в Москву совпал с легендарным теперь уже временем – «горбачёвской перестройкой». Марат обладал удивительной способностью подчинять себе людей. Всё началось с октябрятской звёздочки в первом классе, потом он был вожаком в пионерском отряде, затем председателем совета дружины комсомольской организации школы, в университете – профсоюзным лидером. Он всегда был первым, всегда – главным. Во дворе со сверстниками, в стройотрядах с однокашниками. Лидировал и на учёных советах в НИИ, где работал первый год после переезда в Москву. Но, казалось, и столица была тесновата для него. Ему нужен был весь мир. Он хотел всецело подчинить его себе.
Всё, что заложено в человеке с детства, остаётся с ним до самой старости, корректируется лишь на каких-то этапах, в какие-то моменты жизни. И Марат сохранил в себе эти удивительные свойства – побеждать, вырываться вперёд, владеть миром. Но что-то Бог даёт, что-то отбирает. Просто есть закон равновесия в природе и всё. То, чего всегда не хватало Марату, так это покоя и, соответственно, счастья. Он никогда не мог насладиться прелестью момента. Минутой жизни, мгновеньем спокойствия и тишины. Он не мог остановиться, успокоиться, отдышаться. Посмотреть однажды на звёзды, полежать на горячем песке под палящими лучами солнца или в высокой душистой траве, прильнув к влажной земле, просто отдохнуть. Если он ехал в машине, то стремительно; по телефону говорил коротко, обрывисто, экономя каждую минуту. Ел молча, торопливо; спал мало. Много занимался спортом и, конечно, всё время работал. Работа не ради достижения цели, а ради самой работы, ради процесса. Марине он часто говорил: «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?»
Мариной он был покорён сразу, как только увидел. На своей свадьбе он, произнося тост, сказал: «Я точно ослеп! Я увидел её и сразу всё понял. Я когда-то знал ее, в прежней жизни. Увидел и сразу вспомнил».
Они познакомились в спортивном клубе. Марат уже много лет занимался в конной секции и был лихим наездником. Марину привёл в клуб её школьный друг Николай Решетов, влюблённый в девочку с первого класса. Марина хорошо относилась к Коле и не имела обыкновения ему в чём-либо отказывать. Он был галантным кавалером и красиво ухаживал за ней. Ахмеровы одобряли этот союз, Коля был частым гостем в их доме. А в классе уже устали дразнить детей женихом и невестой, слишком уж долгой была их дружба. Николай берёг Марину и ни разу не позволил себе прикоснуться к ней, приблизиться больше, чем это позволял этикет. Марина же, в свою очередь, соблюдала целомудрие и хранила себя для мужа. Когда Николай привёл Марину в манеж, её охватило необъяснимое волнение. Это был шок, легкий приступ страха: через всё поле по диагонали на неё летел огненный скакун, а наездник, красивый, смуглый парень с диким орлиным взглядом, не сводил с неё глаз. Жеребец замер в полуметре от девушки, и её сердце просто рухнуло на землю. Всадник протянул ей руку, и она почему-то покорно отдалась его воле. Он посадил её перед собой, прижался к ней так близко, что она почувствовала его горячее дыхание на своём лице. Лошадь, слегка вздыбившись, понесла молодых людей стремительно, рассекая поток знойного воздуха.
– Боишься? – закричал парень.
