История ошибок

Вечером они встретились.

Е. неловко болтал о Лакане, стараясь умными разговорами замаскировать свою неуверенность.

О. начала позевывать. Она не любила тянуть кота за яйца и поэтому сразу перешла к делу:

– У меня дома никого нет, – сообщила она Е. как раз в тот момент, когда он говорил про перверсивный субъект политики.

Е. сглотнул.

– Ну так как? – деловито осведомилась О.

Е. нервозно кивнул.

– Ну ты и невротик, – заразительно засмеялась она, и ее смех малость успокоил юного лакановца.

«Ну, с богом, точнее с богами», – подумал Е. и принялся расстегивать бретельки на бюстгальтере О.

Когда он все же справился с почти непосильной задачей, его взору предстали восхитительные перси третьего размера. Огромные розовато-коричневые соски призывно манили его. Е. потянулся губами к этим ассиметричным сфероидам, но в этот момент за окном раздался странный шум и внезапно вспыхнул белый свет, который поглотил нагие тела двух юных студентов, так и не ставших любовниками.

Гиренок торопился. На часах было 8.30. В 9 он должен был быть в главном корпусе, чтобы прочитать первую лекцию своего авторского курса негативной антропологии. Недавно он опубликовал книгу на базе своих исследований, которая называлась «Человек – это хрень». Теперь ему предстояло пройти апробацию своих идей.

Гиренок сел в автобус и в сильном волнении начал обдумывать, как лучше всего начать лекцию. Когда он перебирал в голове 4 вариант, визгнули тормоза и автобус остановился напротив здания университета.

В дверях его остановил охранник.

– В чем дело? – спросил Гиренок, – я очень спешу.

Охранник смотрел на него растерянными глазами и силился вымолвить что-то осмысленное, но вместо этого у него выходило какое-то полумычание.

Да уж, – подумал Гиренок, – и вправду, человек – это хрень.

В аудиторию набилось огромное количество народа. Они пыхтели и тихо стонали, варясь в месиве собственной телесности и несовершенства.

Гиренок критическим взглядом окинул аудиторию и попросил тишины.

– Попытка определить природу человека, – безо всякого приветствия начал он, – предпринималась различными мыслителями еще с давних времен. Но антропология, как специальная дисциплина о человеке, появилась лишь в начале 20 века.

– Это мы знаем, – пробубнил кто-то с последнего ряда.

Гиренок сделал вид, что не заметил.

– Но даже будучи выделенной из корпуса философского знания, антропология все равно осталась сегментированной. Иными словами, несмотря на необходимую целостность рассмотрения человека, антропология продолжала членить его, как и прежде, исследуя отдельные аспекты, на которых фокусировали свои внимание те или иные авторы.

– Бу-бу-бу, – донеслось с того же ряда.

Гиренок и глазом не повел.

– Наиболее показательными являются следующие концепты человека, – Гиренок развернулся к доске и принялся что-то писать, – Человек-кукла Платона, Человек-Пловец в лодке Декарта, Человек– Ночь Гегеля. Из современных можно привести Человека-Безумца Фуко, Человека-Симулякра Делеза и Человека-Роль Бодрийяра.

Аудитория немного оживилась. Кто-то даже достал тетрадь и начал конспектировать лекцию.

– Это общефилософские концепты человека, – продолжал Гиренок, – соответственно внутри самой антропологии, которая, как я уже сказал, является сегментированной, можно выделить Антропологию Нонсенса Шеллинга, Антропологию Действия Фихте, Антропологию Субъекта Фейербаха, Антропологию Символа Кассирера, Антропологию Другого Бубера, Антропологию Духовности Бердяева и Антропологию Души Франка.

Аудитория в тишине внимала откровениям Гиренка.

– Теперь я перейду непосредственно к изложению моей собственной концепции. Передо мной стояла задача преодоления разрозненности антропологических конфигураций и нахождения наиболее общей формулы человека, связующей воедино все возможные смыслы, связанные с этой проблемой. Я остановился на тезисе «Человек – это Хрень».

Гиренок не успел договорить, белый свет поглотил его и поддавшуюся его обаянию аудиторию.

Бледно-золотой луч утреннего солнца пробился сквозь пыльное стекло занавешенного окна комнаты Конкордии Евгеньевны, заставив ее разлепить свои огромные веки, слипшиеся после продолжительной ночной оргии, организованной ее самым любимым любовником по имени Джасмухин.

Она выскочила из постели и понеслась по просторам своей квартиры, с легкостью перемещая двухсоткилограммовое тело в пространстве. На ее гигантском секретере лежал внушительный том Майринка, раскрытый на 666 странице. В окно стучался западный ангел. Но Конкордии Евгеньевне было не до него. Она приводила себя в порядок, совершая утренний туалет. Как всегда что-то мурлыкая себе под нос, она извлекла из своего тела пневму и закинула ее в стиральную машинку. Поставив режим деликатной стирки, она занялась делами по кухне. Через полчаса пришел ее муж. Грузный господин в черной шляпе. Не говоря ни слова, он уселся за стол и принялся пожирать яичницу. После того как он все съел, он слегка поморщился и с неудовольствием произнес:

– Дорогая, ну сколько раз тебе говорить, не готовь завтрак без пневмы, без души, понимаешь, выходит, а это не вкусно.

Конкордия Евгеньевна в такие минуты всегда преисполнялась печалью. И этот раз не был исключением. Громко запыхтев, она запахнула халат и обиженно отвернулась.

Грузный господин в черной шляпе растерялся.

– Ну, гомункул ты мой ненаглядный, не обижайся, прошу тебя, – принялся он увещевать ее, но она была непреклонна.

Обернувшись птицей, Конкордия Евгеньевна выпорхнула в окно, и ее поминай как звали.

Она летела над городом, и в сумерках он казался ей огромным аттракционом, который облепили бестолковые дети. Эти дети были большеголовыми и мелкотелыми, страдающие то ли гидроцефалией, то ли дебилизмом. Конкордия Евгеньевна спикировала прямиком на лоток с мороженым в парке. Парочки, совершавшие моцион в тот вечер, отметили огромную белоснежную птицу, которая величественно восседал на лотке с мороженым, озирая всех взглядом, в котором читалась надменность царских кровей.

– А я прям как Гераклит, – хвастливо подумала Конкордия Евгеньевна, – мне только пурпура не хватает, а так – вылитый басилевс, хи-хи-хи. Ее полуидиотические мысли прервала вспышка белого света, которая мгновенно поглотила ее и все, что в этот момент ее окружало.

Малгил лежал с тремя ножевыми ранениями и умирал, обнимая книгу Ильина «Поющее сердце». В отличие от названия книги сердце самого Малгила отнюдь не пело, а претерпевало мучительную агонию, судорожно сокращаясь и пытаясь гонять кровь по умирающему организму. «Я так и не познал истины, – на последнем издыхании подумал Малгил, – а жаль. Зачем я родился на свет, зачем жил, если в конце концов все бесполезно, если я так и не нашел ответа». В этот момент в его ушах зазвучала «Ave Maria» Шуберта, а перед глазами предстало чудное видение: ангел Господень спустился с неба, возвещая Истину, которую так тщетно искал Малгил. «Возрадуйся, дитя, ибо я есть посланник Господень, и я принес тебе благую весть, дабы упокоить мятежную душу и сердце твоё. Внемли же мне, ибо Господь вложил в уста мои Истину, которая утешит тебя. Белый свет…». Ангел не успел договорить, вспышка белого света поглотила Малгила, который воспринял его как ответ на свой вопрос.

Мякишев стоял и смотрел в пепельное небо. Перед ним простиралась безлюдная пустыня. На Земле не осталось никого, кроме Мякишева. Вспышка белого света неумолимо приближалась к нему. За секунду до своей гибели Мякишев вспомнил, кто он.

– Какая ирония, – подумал Мякишев. – Они убивают своего Бога.