Темные московские ночи

Медленно продвигаясь вместе с очередью к дверям магазина, сыщик размышлял о расследовании и не обращал на мальчишек внимания. Но внезапно разговор на повышенных тонах прервался. Друзья перешли на шепот, и Александр поневоле прислушался.

– Ладно, тебе одному скажу, – доверительно произнес конопатый. – Про завод это он так, взрослым заливает, чтоб не донимали. А на самом деле брат с дружками банду сколотил.

– Да ну?! – не поверил коротко стриженный товарищ.

– Точно говорю. Только ты никому! Я слово Эдику дал.

– Я ‒ могила, ты же знаешь.

Услышав про банду, Васильков тут же позабыл обо всех проблемах и навострил уши.

– Прямо самая настоящая банда? – допытывался лысый пацан.

– Я толком не знаю. Видел несколько раз, как он с дружками встречается у калитки. Стоят, совещаются, только угольки от папирос мелькают. Потом бац – и исчезли. А возвращаются под утро, уставшие, но довольные, – горячо шептал конопатый малый. – Ну, я возьми и спроси его напрямую.

– А он?

– Он плотно прикрыл дверь, чтоб мамка не услышала, и сказал, будто они кое-кого выслеживают.

– Кого?

– Да кабы я знал.

Александр лихорадочно придумывал, как раскрутить невысокого пацана на подробный рассказ о старшем брате. Можно было просто задержать его, предъявив удостоверение сотрудника уголовного розыска, но данный способ имел ряд изъянов. Во-первых, второй парнишка непременно сообщит о задержании родителям первого, и это спугнет главного фигуранта по имени Эдик. Поэтому тащить в управление придется обоих. Во-вторых, что сыщики предъявят конопатому пацану, если тот заявит, что все придумал? Что можно предъявить его старшему брату, куда-то таинственно исчезавшему с друзьями по ночам? Скажет, играли в карты на чердаке соседнего дома, бегали на свиданку к девчонкам. Ну и поди-ка докажи обратное.

«Не годится, – отмел Васильков мысль о немедленном задержании. – Тут надо сыграть тоньше, артистичнее».

И вдруг просияв, полез в карман галифе, где звенела мелочь.

Блестевшая на солнце монета лежала на правой ладони Александра. Сам он стоял вполоборота к мальчишкам и, будто задумавшись, глядел куда-то вдаль сквозь шелестевшие листвой вязы. А его рука, согнутая в локте, тем временем жила своей жизнью. Плавное движение пальцев, легкий поворот вправо-влево, и на ладони пусто. Затем те же самые пасы в обратном порядке, и монетка опять на своем месте.

Перед началом представления Васильков незаметно покопался в россыпи мелочи, выбрал самую нарядную, новую монетку, сверкавшую свежей полировкой. После этого он и приступил к таинству.

Конечно же, пацаны, стоявшие рядом с ним, не могли не заметить внезапной пропажи и столь же чудесного возвращения монеты. О том, что трюк привлек все их внимание, сыщик догадался по внезапно прервавшейся дискуссии о ночных похождениях Эдика.

Вместо приглушенного шепота слышалось напряженное сопение, а потом и возгласы восхищения:

– Ух ты!

– Как это у него получается?

– Не знаю. Здорово!

– Вот бы нам так научиться и показать пацанам в классе!

– Он, наверное, фокусник!

– Точно! В цирке небось работает.

Монетка тем временем волшебным образом то исчезала, то появлялась снова. Без звона, пыли и дыма. Суть фокуса заключалась в ракурсе, с которого зрители наблюдали за происходящим, а также в неприметном и отточенном движении большого пальца.

Неспешно повторяя хитрый трюк, Александр усмехнулся, вспомнив, как в юношеские годы на переменках тренировал навыки фокусника. Выходит, не зря ходил в школу.

Очередь продвигалась довольно быстро. Вот он уже перешагнул низкий порожек и оказался внутри магазина. Здесь было сумрачно, и пахло хлебом. Тихо матерясь, продавщица сражалась в подсобке с пустыми картонными коробками. Бабуськи, прильнувшие к прилавку, терпеливо ожидали ее победного возвращения.

Васильков решил, что пора вступать в контакт.

– Понравилось? – Он сделал вид, будто только что заметил мальчишеский интерес.

– Ага! – хором ответили они.

Горящие глаза и впрямь излучали любопытство.

Развернувшись к школьникам, Александр еще дважды продемонстрировал тот же самый фокус.

– Здорово! – оценил лысый пацан. – А еще можете что-нибудь показать?

– Конечно. Глядите.

Монетка вновь легла на правую ладонь. Левая плавно проплыла над ней, и ладонь оказалась пустой. Новое движение, и монета вернулась на место.

– Волшебство!.. – выпучив глаза, прошептал конопатый парень.

– Разве это волшебство? – Артист усмехнулся и спросил: – Карандаш есть?

Конопатый пацан мигом скинул с плеч ранец, раскрыл его, покопался в учебниках и тетрадках и протянул волшебнику простой карандаш.

Васильков взял его за край пальцами правой ладони, сделал отвлекающее движение другой рукой, и карандаш испарился. За этим последовало новое быстрое движение, и ловкий фокусник достал школьную принадлежность из-за уха лысого паренька.

Тот захохотал.

– Ого! Откуда он там взялся?!

В арсенале Александра были фокусы с пуговицами, спичечным коробком, бумажной купюрой и всего парочка с карандашом или ручкой. Исполняя их, он подметил, что очередь все ближе и ближе продвигает его к прилавку. Времени оставалось в обрез.

– Ладно, пацаны, последний трюк, – объявил маг. – Есть у кого книжка, а еще лучше – тонкая тетрадка?

– Да у меня их тут завались! – заявил конопатый малый, полез в ранец, через секунду выхватил из его недр тетрадку в обложке салатного цвета и протянул ее Василькову. – Держите!

Артист быстро осмотрел тетрадь со всех сторон, продемонстрировал зрителям, что между страниц ничего нет, открыл ровно посередине, положил карандаш у корешка и захлопнул ее. Через секунду тетрадка была открыта на том же месте, но карандаш исчез. Не было его и в руках фокусника.

– Чудеса!.. – завороженно протянул кто-то из мальчишек.

– Все, пацаны, мне пора, – сказал Васильков и вернул конопатому мальчишке тетрадку.

– Ну, пожалуйста, покажите еще что-нибудь!

– Ну, пожалуйста!..

– Нет, ребятки, очередь. Да и на работу пора.

– Жалко. – Лысый пацан шмыгнул носом.

– Ничего не поделаешь.

– А где же карандаш-то? – забеспокоился школьник.

– Как где? На месте.

Мальчишки переглянулись, не понимая.

– В ранце, – с улыбкой пояснил фокусник.

– Точно! Вот он!

– Эй, артисты, вы покупать что-нибудь будете? – послышался женский голос.

– Да-да. – Александр повернулся к продавщице. – Мне, пожалуйста, буханку хлеба, десяток яиц и консервы.

Увидев по ту сторону прилавка молодого широкоплечего красавца с военной выправкой, женщина машинально поправила прическу и стала выкладывать на прилавок продукты. Хлеб, яйца, одна банка консервов, вторая…

– Консервов сколько? – негромко спросила она.

– Так вы же вроде по две даете.

Женщина молча подвинула к двум первым третью банку и назвала общую сумму. Рассчитываясь, молодой мужчина вновь поймал на себе ее любопытный взгляд.

– Спасибо, – смущенно поблагодарил он, распихивая продукты по отделениям портфеля.

– Кушайте на здоровье. – Продавщица томно улыбнулась, тут же сделалась серьезной, перевела взгляд на двух сорванцов. – Ну а вам чего надо, двоечники?

Оставшиеся несколько кварталов до управления Васильков преодолел едва ли не бегом. Он предъявил на входе удостоверение, быстро поднялся по лестнице, влетел в кабинет, поздоровался и, выкладывая на стол столовки продукты, поведал коллегам об удачном знакомстве с мальчуганами.

Выслушав до конца всю историю, Старцев покинул любимое местечко на подоконнике и взволнованно захромал по кабинету.

– Это хорошо, что ты не приволок их за уши в управление. Все правильно, – заявил он. – Только вот растолкуй мне, как же мы их теперь отыщем?

– Да очень просто. Конопатый, тот, что пониже ростом, учится в пятом классе школы номер шестьсот шестьдесят один. Фамилия его Хрусталев, зовут Антон.

– Ты познакомился, что ли, с ним? – поинтересовался Иван.

– Нет, пару фокусов показал, – ответил Александр. – В том числе с карандашом и тетрадкой по арифметике. А в процессе прочитал, что написано на обложке.

– Гений! – Старцев хлопнул его по плечу. – Стало быть, осталось выяснить, где находится эта школа.

– В Колпачном переулке, Иван Харитонович. Почти на углу с Покровкой, – подсказал юный Костя Ким.

Далекие предки этого парня наверняка прибыли в нашу страну откуда-то из Восточной Азии, но сам он был москвичом в четвертом поколении и город знал преотлично. Особенно его центральную часть.

Старцев обрадовался.

– Так это же рядом! Костя, звони дежурному и заказывай машину. Поедем допрашивать паренька.

Глава 3

Школьники дружно захлопали крышками парт и поднялись со своих мест. Директор школы, вошедший в класс, человек обычно спокойный и уравновешенный, сегодня был явно чем-то взволнован.

– Раиса Павловна, меня интересует один из ваших учеников, – сразу перешел он к делу.

Учитель математики, худощавая женщина с болезненно желтым лицом, развела руками.

– Да, пожалуйста. Кто именно?

– Хрусталев Антон.

Все ученики будто по команде уставились на вихрастого пацана с конопатой физиономией, стоявшему у второй парты крайнего левого ряда. Тот побледнел и, хлопая ресницами, переводил растерянный взгляд с одного взрослого на другого.

– Ну и чего стоишь? – нервно поинтересовалась Раиса Павловна. – Иди, раз чего-то натворил.

Мальчуган послушно двинулся по проходу.

– С вещами! – грозно уточнил директор.

Хрусталев вернулся, сгреб с парты в ранец учебник с тетрадкой и предстал перед школьным начальством в полной готовности.

– За мной! – скомандовало начальство.

Когда за директором и учеником закрылась дверь, Раиса Павловна облегченно выдохнула и заявила:

– Сладу с вами никакого нет. Садитесь. Продолжим урок.

Спустя пятнадцать минут к трехэтажному кирпичному дому, где проживала семья Хрусталевых, подъехала служебная машина Московского уголовного розыска. Из нее вышли Старцев, Васильков, Бойко, директор школы и одиннадцатилетний Антон с красными от слез глазами.

– Ну и чего ты ревешь, прямо как барышня в кудряшках? – проговорил Бойко, на всякий случай держа его за руку. – Ничего ведь страшного не произошло, правда?

– Правда, – сказал тот и всхлипнул.

– Где твой подъезд?

– Вон тот, третий.

Сыщики вместе с пацаном вошли в названный подъезд, поднялись на второй этаж; Старцев позвонил в дверь квартиры. Вскоре послышались шаги, хрустнул замок.

– Вам кого? – спросила опрятная женщина, вытирая руки о фартук, увидела директора школы, заплаканного Антона и тут же схватилась за сердце. – Ах ты, пострел! Опять подрался?!

– Можно войти? – поинтересовался Старцев.

– Конечно. Проходите.

Мужчины и школьник вошли в коридор небольшой коммунальной квартиры. Внутри было влажно, пахло хозяйственным мылом.

– Стирку затеяла, вы уж извините, – пояснила женщина. – Проходите в комнату. Наша вторая по коридору.

Старцев мотнул головой.

– Мы ненадолго. Скажите, где ваш старший сын?

– Эдик? – Мать явно удивилась. – А он-то что наделал?

– Я проверил классный журнал, – вступил в разговор директор школы. – Вашего сына не было на занятиях три дня подряд.

– Эдик на кухне завтракает. А то, что на занятия не ходит, так это, в общем, я позволяю ему иногда.

Не дослушав женщину, сыщики направились по коридору мимо комнат жильцов и ванной, где горел свет и шумела вода. За одним из кухонных столов у окна сидел молодой человек в семейных трусах и полинялой рубахе. В одной руке он держал кусок хлеба, в другой – ложку, наполненную кашей.

Увидев незнакомых мужчин, юноша замер.

Следуя букве закона, Старцев спросил:

– Эдуард Хрусталев?

Ответить с полным ртом тот не смог и просто кивнул.

– Уголовный розыск. Одевайся. Пойдешь с нами.

Впавшая ложка громко звякнула об алюминиевую миску. Позади сыщиков всхлипнула и забилась в рыданиях женщина в фартуке.

Скрипнула соседская дверь, и за тонкой стенкой кто-то съязвил:

– Допрыгался, голубчик!

Старцев, Бойко и Васильков по очереди разговаривали со всеми задержанными, коих к обеду набралось пять человек. Дабы между ними не было контакта, охрана МУРа поместила всех в отдельные камеры цокольного этажа и по одному доставляла в так называемую допросную.

Это специальное помещение располагалось недалеко от кабинета группы Старцева. Два стула, стол, в дальнем углу рабочее место для писаря, который фиксировал каждый ответ допрашиваемого. Ничего лишнего и отвлекающего от процесса. Даже стены были обиты мягким однотонным материалом, чтоб допрос происходил в полнейшей тишине – ни шагов в коридоре, ни гула автомобилей, проезжавших по улице. В такой обстановке у арестованного или задержанного поневоле создавалось ощущение, будто жизнь его остановилась, и ее продолжение зависит теперь исключительно от него самого. Сознаешься, расскажешь все как было, и снова затикают часики. А коли заартачишься, то можешь и потерять несколько лет.

Первым оперативники допрашивали Эдуарда. Пока ехали в машине в управление, он окончательно дозрел, надул губы и изредка шмыгал носом. Старцев, сидевший рядом с водителем, про себя ликовал.

«Сейчас прибудем в управление, проведем допрос и начнем оформлять подельников. Глядишь, через денек-другой все станет ясно. Можно будет и к комиссару Урусову на доклад отправиться», – подумал он.

Поначалу действительно все шло как по маслу. Эдик Хрусталев особо не запирался, сообщил, сколько раз он со своей шайкой нападал на людей, а также поименно назвал дружков, за которыми тут же отправились Егоров, Горшеня, Баранец. Потом парень сквозь слезы подробно описывал ночные похождения, а Старцев радостно потирал ладони, узнавая в его рассказах штрихи из некоторых уголовных дел, считавшихся мертвыми.

Сомнения стали зарождаться минут через сорок после начала беседы, когда, услышав вопрос Ивана о награбленных ценностях, Хрусталев пожал плечами и с наивной простотой проговорил:

– Да ничего мы у них не брали. На кой ляд оно нам? Не для того мы свой список составляли.

– Какой список? – не понял Старцев.

Эдуард в последний раз шмыгнул носом, насупил брови и пояснил:

– Список гадов и хапуг.

– Каких еще хапуг?

– Которые отсиживались в тылу, воровали и жировали здесь, пока наши отцы за Родину погибали.

Иван переглянулся с коллегами и спросил:

– Твой отец погиб на фронте?

– Под Витебском, – тихо сказал юноша. – В марте сорок четвертого.

– А у… – Старцев посмотрел в блокнот. – Ну да, у Калугина?

– Тоже. В сорок втором без вести пропал, а через два года пришла похоронка. Погиб во время Новороссийской операции.

– У Величко?

– Да у всех пятерых отцы не вернулись. У Величко еще и старшего брата убили. А у Цетлина всю семью фашисты расстреляли. Его и старенькую бабушку просто раньше поездом из Белоруссии в Москву отправили. Только они вдвоем и выжили.

Иван машинально потянулся к пачке папирос.

– Куришь? – Он глянул на юношу.

Тот отрицательно мотнул головой.

Старцев вздохнул, закурил, бросил на стол коробок.

– Значит, ничего у тех, на кого нападали, не брали?

– Вообще ничего. Давали по кумполу, и все. Ну, иногда чуток добавляли, когда особо вороватый попадался или начинал кулаками в ответку махать.

Это признание обескуражило сыщиков. Несколько минут назад они полагали, что дело почти раскрыто, а тут такое.

Старцев послал Егорова на квартиру Хрусталевых за списком хапуг. Пока тот выполнял поручение, он продолжал по очереди допрашивать старшеклассников.

С пацанами опера провозились долго. Они сидели в камерах цокольного этажа. Там им пришлось отведать тюремного обеда, а для лучшего пищеварения раза по два подняться в допросную для приватной беседы с сыщиками.

Вернувшегося Егорова Иван Харитонович встретил с кислым выражением лица. А все потому, что подростки говорили одно и то же. Практически слово в слово. Конечно, они могли заранее, на случай провала, определиться с позицией защиты и отрепетировать свои ответы. Но Старцев уже поднаторел в оперативно-разыскной работе и задал каждому несколько хитроумных вопросов, лишь поверхностно касавшихся ночных похождений. Ответы снова были как под копирку.

– Нашел? – спросил он заместителя.

Тот молча положил на стол листок, вырванный из ученической тетрадки.

На одной его стороне неровным почерком были выведены имена, фамилии и адреса. Всего двадцать два человека.

В этом довольно длинном списке значились и те люди, которые фигурировали в некоторых уголовных делах в качестве потерпевших. Сыщики тут же принялись вычленять из общей массы зафиксированных преступлений те, к которым были причастны Хрусталев с товарищами.

Спустя некоторое время обозначился результат. Из двадцати четырех уголовных дел в шести засветились хапуги из списка Хрусталева. Удивительнее всего был тот факт, что именно у этих потерпевших ничего из личных вещей не пропало. Это означало, что парни говорили правду и действовали, как говорится, по зову сердца.

– Эти шестеро в списке отмечены галочками, – сказал Васильков. – Вот поглядите, напротив каждой фамилии.

Старцев нервно барабанил пальцами по столешнице.

– Не соврали пацаны. Правду говорили.

– И еще, – продолжал Александр. – В списке не шесть галочек, а больше.

– Сколько?

– Десять.

– Значит, десятерых они оприходовали. Просто четверо не обращались в милицию. Народные мстители, мать их!.. – Иван снова потянулся за папиросами. – Что вот теперь прикажете с ними делать?

Этот вопрос был вовсе не риторическим. С одной стороны, ненависть парней к сволочам и хапугам была понятна. Подобных гнид и в самом деле хватало в Москве и других тыловых городах воюющей страны. Старцев и сам не любил этаких вот гнилых типов, вечно норовящих пристроиться, обмануть, оторвать для себя кусок пожирнее. С другой стороны, то что молодые люди вытворяли на ночных улицах Москвы, аккурат подходило под уголовную статью.

Оперативники помалкивали, ждали решения Старцева. Последнее слово оставалось за ним.

– Ладно, – сказал он, поглядев на часы. – Пускай проведут ночку в камерах в качестве наглядного урока. А утром мы что-нибудь придумаем.

Иван Старцев был невысок, худосочен, но статен и широкоплеч. Этакий орловский рысак, вроде и не могуч, а при силе и грации. Лицо треугольное, с немного выступающими скулами, карие глаза под густыми бровями, пышные, слегка вьющиеся темные волосы.

Родился он под Москвой, в деревянном бараке, с крыльца которого хорошо просматривались деревня Ащерино и леса у поселка Картинская Гора. Один колодец с мутной водой на восемь бараков, один деревянный туалет над зловонной выгребной ямой, один магазин с дешевой водкой и серым, плохо выпеченным хлебом.

Но семье повезло. В 1922 году отец Ивана получил комнату в добротном доме дореволюционной постройки, расположенном в рабочем районе на юго-западной окраине столицы. За некоторым исключением в пятиэтажке этой проживала интеллигенция, недобитая большевиками, то есть преподаватели, врачи, инженеры, актеры, музыканты. В качестве довеска две квартиры на первом этаже занимали несколько законченных алкоголиков со своей подружкой-воровкой по имени Роза, переболевшей сифилисом.

То есть оценивать, сравнивать и выбирать, в каком направлении двигаться по жизненному пути, Иван начал с младых лет. Выбор он сделал правильный, окончил в 1938 году среднюю школу и поступил в Подольское артиллерийское училище, только что сформированное.

Потом Старцев повоевал, причем хорошо. После падения Киева и Смоленска, серии неудачных контрнаступлений и безнадежных кровавых котлов он оборонял Москву. На одном из юго-западных рубежей его батарея, состоявшая из шести орудий, стояла насмерть и уничтожила семнадцать немецких танков. Сам Иван был тяжело ранен и позже, находясь на излечении в госпитале, получил за тот жестокий бой орден Красного Знамени.

После госпиталя он попросился в разведку. Командование удовлетворило просьбу и направило отважного старшего лейтенанта в разведроту капитана Василькова. Два земляка оказались близки по духу и подружились. Довольно скоро командир первого взвода Старцев стал заместителем Александра и его правой рукой.

А седьмого июля 1943 года капитан Старцев получил сложное осколочное ранение в ногу. Оно-то и поставило точку в его военной карьере.

В ту теплую летнюю ночь немногочисленная группа разведчиков выполнила важное задание командования и пыталась пересечь линию фронта. Наши войска держали оборону по кривой линии восточного пригорода Рыльска и нуждались в свежих разведданных о численности и составе немецкой группировки, противостоящей им.

Разведчики Василькова добыли ценные сведения и торопились доставить их в штаб, но во мраке безлунной ночи никак не могли найти контрольный ориентир – одинокую березу, возвышавшуюся на краю широкого поля. Обустраивая позиции, немцы заминировали это поле, и разведчикам при подготовке к вылазке пришлось проделать адскую работу. Несколько ночей подряд они скрытно покидали окопы, ползком продвигались вперед, искали и обезвреживали противопехотные мины. Получавшийся коридор обозначали незаметными вешками из коротких сломанных веток. К этому коридору Александр и вел своих товарищей.

Выйти к ориентиру не получилось ни с первой, ни со второй попытки. Они вплавь форсировали реку, блудили, натыкались на крохотные лесистые островки, пройдя зарослями камыша, повернули на восток и снова оказались в незнакомом месте. Разведчики посовещались, вернулись к берегу и начали все сначала.

Один бог знает, с которого раза они уткнулись в толстый ствол заветной березы, перевели дух, перекрестились. Теперь надо было обнять матушку-землю и ползком преодолеть с полкилометра до своих позиций. Задача не из самых сложных, если бы над немецкими окопами изредка не вспыхивали мощные прожекторы. Десятки ярких лучей беззвучно шарили по равнине в поисках сакральной жертвы. Если хотя бы один из них натыкался на нечто подозрительное, то ночную тишину тотчас разрывал дробный стук пулеметов.

Первым по коридору, проделанному в минном поле, пополз сержант Курочкин, человек хваткий и сообразительный, родом с Южного Урала, за два года до войны перебравшийся в Рязань. Двигался он осторожно, на ощупь отыскивал короткие веточки ивы, обозначавшие границы безопасного прохода. Курочкин сам же устанавливал их, когда группа ночами готовилась к рейду и производила разминирование.

Вторым полз Васильков, за ним – остальные разведчики. Замыкающим был Старцев. Когда до своих окопов оставалось чуть более двухсот метров, немецкие пулеметчики вновь открыли беспорядочный огонь. Несколько пуль впились в землю рядом с бойцами. Один из них вскрикнул.

Зацепило Сидоренко, крупного и сильного солдата родом из Одессы. Этот здоровяк был предельно терпеливым, зазря никогда не стонал, не жаловался. Товарищи сразу поняли, что ему крепко досталось, и прекратили движение.

Ближе всех к нему оказался Старцев.

Пуля угодила Сидоренко в живот, разворотила печень. Ранение очень болезненное и опасное из-за большой кровопотери. Бедняга держался за подреберье, сдавленно мычал и катался по земле.

Лучи прожекторов скользили поблизости. Иван навалился на Сидоренко, обхватил его руками, чтоб тот не шибко дергался.

Но разве ж мог относительно щуплый Старцев справиться с огромным одесситом! Тот крутанулся, сломал ветку ивы, торчащую из земли, и оба выкатились за пределы безопасного коридора.

Александр понимал, что в одиночку Иван не справится, и отправил ему в помощь двоих бойцов. Но те не успели. В темноте грохнул взрыв, и тут же как по команде застучали немецкие пулеметы.

Васильков демобилизовался и вернулся в Москву лишь в июне 1945 года, потому и не успел отвыкнуть от ночных тревог. Сугубо гражданским человеком он побыл всего месяц, затем поступил в уголовный розыск, служба в котором мало отличалась от армейской. Теперь он разве что не ползал по асфальту, не добывал языков, не подрывал трамвайных путей, не ходил под громкое «ура!» в атаку.

Телефон висел на стенке в дальнем конце общего коридора, и громкий звонок был едва слышен. Супруга проснулась первой, накинула халат и быстро выскользнула за дверь.

– Саша, тебя, – сообщила она, вернувшись.

– Кто? – спросил тот и откинул одеяло.

– Иван. Что-то опять случилось, наверное.

– Да, скорее всего. Так просто Ванька по ночам никого не тревожит.

Нацепив тапочки, Александр выскочил в коридор.

– Слушаю, – тихо сказал он в трубку.

– С добрым утром, Саня, – послышался голос друга.

– А что уже утро? – не понял тот шутки.

– Нет, конечно. Около трех ночи. Тут нашей группе еще одно дельце подкинули из той же серии. Правда, на сей раз чуток посерьезнее.