
Полная версия:
Мелодия убийства
– Это Галочка Шестакова, администратор обеденного зала! Замечательная женщина! Она тут кухней и залом заведует – официантами, поварами, посудомойками. Я с ней обо всем договорился, – довольный собой, отрапортовал динамовец.
Зверев насторожился.
– О чем договорился?
– Чтобы тебя посадили за мой стол! У нас там как раз одно свободное место имеется! Так что будем сидеть вместе, Паша!
– Ах, вон оно что? Это о-о-очень хорошая новость, – фыркнул Зверев.
«А меня он не догадался спросить, хочу я с ним сидеть или нет?» Динамовец тем временем подхватил Зверева под руку и потащил к пустующему столику у сцены. Когда они уселись, Зверев спросил:
– А это чьи места?
– Ха-ха, ты, наверное, решил, что сейчас сюда подойдут какие-нибудь старички или старушки, но ты ошибся, Паша! Эти два места занимают две замечательные барышни, думаю, что они вот-вот появятся.
– Эти милые барышни такие же замечательные, как ваша Галочка? – помня, как его сосед охарактеризовал толстую администраторшу, съехидничал Зверев.
– Все верно! Замечательные, а вот и одна из наших соседок.
Зверев повернул голову и увидел идущую в сторону их столика высокую пергидрольную блондинку с прической в стиле Гэтсби, с огромной заколкой-брошью в волосах и с сумочкой в руке. Чуть старше тридцати, фиалковое платье, туфельки «Мэри Джейн». Помимо стильного облачения, женщина была недурна собой: правильный овал лица, выразительные серые глаза, пухловатые, но вовсе не портившие ее губы. «Вот уж и мне наконец-то повезло, а наша Галочка и впрямь „замечательная“ женщина, раз умудрилась посадить меня с такой красоткой», – подумал Павел. Первое разочарование, которое Зверев испытал, когда приехал в «Эльбрус», было уже где-то за горами. Когда пергидрольная красавица подошла к столу и поставила на него свою сумочку, Зверев проявил галантность и поднялся.
– Вот она, наша красавица, – не вставая, воскликнул динамовец. – Агаточка, познакомься – это мой сосед Паша!
Блондинка одарила Зверева томным взглядом и протянула руку:
– Агата Ступоневич. Наконец-то в этом зоопарке появилась хоть одна приятная особь. – Павел Васильевич прикрыл рот рукой, не особо оценив брошенный в его сторону сомнительный комплимент.
– Павел Зверев. – Майор пожал тонкие пальцы собеседницы и придвинул для нее стул.
Женщина села и огляделась по сторонам.
– Ого, почти все места заняты. Похоже, нас ждет незабываемый вечер. Нам обещали представление, ну что ж, посмотрим, что это будет. Хотя я сильно сомневаюсь, что увижу что-то шедевральное. Впрочем, какая публика, такой, видимо, и концерт. Боже, тут же не санаторий, а дом престарелых.
Зверев, услышав эту фразу, поджал губы, отметив про себя, что Агата только что сказала то же самое, что пришло и ему в голову по прибытии в «Эльбрус», и почему-то почувствовал угрызение совести.
– А наша Аннушка, как я вижу, снова куда-то запропастилась? – непринужденно продолжала Агата. – Эта глупышка вечно опаздывает. Послала же мне судьба соседку, от которой одни проблемы. Николай, вы ведь знакомы с той толстой теткой, администраторшей?
– С Галочкой? – уточнил динамовец. – В какой-то степени да…
– Тогда, может, вы попросите вашу Галочку, чтобы Аннушку пересадили от нас за другой стол.
– Простите, а зачем?
– Затем, что мне ее и в номере хватает. Нас же, как вы уже знаете, в один номер поселили. Послал Бог соседку: с ней даже поговорить не о чем! Читает свои книжки целыми днями и в номере сидит, точно старая бабка. На экскурсии почти не ходит, в моде не разбирается, только книжки и только процедуры ее интересуют. Она же молодая, зачем ей все эти ванны и прогревания? В общем, скучная она, так пусть к таким же и идет.
Динамовец покачал головой и незаметно подмигнул Звереву.
– Зря вы так, Агаточка. По-моему, Аня очень даже милая и воспитанная девушка. Вы уж простите, но вынужден вам отказать в вашей просьбе. Я не хочу, чтобы бедную девушку швыряли туда-сюда.
Агата фыркнула, отвернулась и надула губки. Зверев с интересом наблюдал за своей новой соседкой. Хороша, ничего не скажешь, а то, что высокомерна, так когда его это останавливало? Вспомнив свои первые впечатления о санатории и то, как он тоже пытался заполучить одноместный номер, Зверев усмехнулся про себя. А ведь, судя по всему, у него с этой фифой много общего. Наклевывается курортный роман? Хотя торопить события пока не стоит, нужно еще какое-то время осмотреться, рассудил Зверев. Опять же из головы Зверева все еще не выходила рыжеволосая скрипачка. По словам его соседа, он скоро ее увидит. Пока Зверев размышлял, Агата перестала дуться и обратилась именно к нему:
– Итак, как вы говорите, вас зовут? Павел? Откуда же вы приехали?
– Из Пскова.
– Из Пскова? – Красотка нахмурила лобик. – Это ведь, кажется, на Урале?
– На Урале Пермь, а Псков находится западнее, на границе с Прибалтикой.
– В самом деле? Ну, ладно. А кем вы работаете?
– Паша у нас оперативник, майор милиции, – вмешался в беседу динамовец.
– О Боже! Еще один сыщик на мою голову! – хмыкнула Агата.
– Еще один?..
– Не один, а одна! Я сейчас говорю о моей Аннушке, точнее, о герое из ее дурацких книг. Наша Анечка помешана на детективах. Когда я пыталась с ней говорить, она мне стала рассказывать про какого-то французского сыщика Дюпона[2], которого она просто боготворит. Я, естественно, не стала слушать эту галиматью и высказала ей все, что я про это думаю.
– Про это – это про что? – уточнил Зверев.
– Про ее книжки. Девушке ее возраста не стоит столько времени тратить на чтение! А если уж так хочется читать, то можно читать любовные романы, но никак не детективы. Детективы – это для мужчин. Все это я ей и выдала, она обиделась, и с тех пор мы почти не разговариваем. Ой, вспомни черта… а вот и она – наша Аннушка! Явилась, наша убогая. Явилась не запылилась.
Обернувшись, Зверев увидел невысокую худенькую девчушку, вошедшую в обеденный зал. Грустные глаза, тоненькая шейка, незатейливое ситцевое платьице в горошек. Девушка подошла к их столику, положила на него потрепанную книгу в бумажном переплете и заняла место напротив Агаты. Когда Аннушка заняла свое место за столом, динамовец проворковал:
– Анечка-дочка, познакомься, это наш новый сосед Павел Васильевич. Он теперь будет с нами за одним столом сидеть.
Зверев скривил лицо, его правая щека дрогнула. Даже на фоне бесцеремонного поведения Агаты, которая выглядела вполне естественно, майора покоробило то, что его новый приятель разговаривает с девушкой так, как разговаривают с маленькими детьми. Девочка и так кажется забитой, а этим наш Микола ее еще больше унижает. Надо будет при случае объяснить ему это. Бедная девчушка. Сколько же ей лет? Скорее на старшеклашку похожа. На фоне роскошно вырядившийся Агаты Анечка и в самом деле выглядела убого.
– Меня Аней зовут. Аня Ткачева, – представилась девушка.
Зверев встал и протянул новой соседке руку. Та, увидев это, замялась, но на рукопожатие ответила. Рука оказалась сухой и на удивление сильной. Девушка выдавила из себя улыбку, отдернула руку и робко склонила голову.
– Наш новый сосед сыщик из Перми, – бодро вмешалась Агата. – Так что теперь у тебя есть с кем обсудить своих Дюпонов и прочих ищеек и сыщиков.
Анна подняла голову и посмотрела на Зверева уже с интересом.
– Вы и в самом деле сыщик?
– Я занимаю должность начальника оперативного отдела в Управлении милиции. Только я не из Перми, а из Пскова…
– Из Пскова или из Перми – какая разница, – фыркнула Агата. – Только давайте уже не будем этот разговор продолжать. Я уже сказала, что не желаю говорить про ваших преступников и сыщиков… Так, нас сегодня будут кормить или нет? Я сегодня столько протопала по горам, что готова съесть целого быка. Где там эти официантки? Николай, может, узнаете у своей Галочки, когда подадут еду?
– Давайте не будем никого торопить, всему свое время, – покачав головой, укоризненно сказал динамовец.
Агата снова надула губки.
Именно в этот момент, к всеобщему удовлетворению, в обеденный зал вошли сразу три официантки в белых халатах и бордовых фартуках, выкатывая тележки, уставленные кастрюлями и тарелками. Пока происходила раздача еды, Агата, которая снова перестала дуться, принялась с запалом рассказывать Звереву про свою поездку в горы, совершенно игнорируя худышку Анечку и Николая.
Когда официантки опустошили свои тележки, они удалились и вскоре появились вновь, раздавая салаты и горячее. Заиграл патефон, штора, закрывавшая вторую нишу, отодвинулась, и оттуда появился длинный как жердь усач в красном бархатном смокинге, поднялся на сцену и, поздравив всех с наступающим Новым годом, принялся гнусавым голоском рассказывать одну из новых миниатюр из репертуара Аркадия Райкина. После этого выступали фокусник и гимнасты, вслед за ними усатый конферансье в дуэте с вышедшей на сцену полноватой певичкой в длинном платье из черного панбархата спел все тем же гнусавым голосом «Прекрасную маркизу». Отдыхающие хлопали в ладоши, смеялись, не забывая о еде и напитках на столах. Сосед Зверева хлопал яростнее всех, красавица Агата то и дело высказывала зачастую нелестные замечания в сторону исполнителей, Анечка же за все это время так и не проронила ни слова.
Когда усатый ведущий объявил Концертную маленькую симфонию Фрэнка Мартина в исполнении Юлии и Прохора Глуховых, две довольно пожилые женщины, которые сидели за соседним столом и постоянно при этом разговаривали, чуть ли не крича, тут же затихли. Пожилой седоволосый бородач-кавказец, до этого тщательно жующий куски шашлыка, тут отодвинул от себя тарелку и вытянул шею. Примерно то же произошло и с остальными. Спустя еще примерно пару мгновений тишина стояла уже во всем зале. Все явно ждали Глуховых, и они вскоре появились. Зверев ощутил общее волнение, его интерес к происходящему усилился.
Прохор вышел на сцену первым и вполне уверенно и без опаски занял нужное место. Несведущий зритель, окажись он на месте Зверева в этот момент, наверняка бы не понял, что молодой красавец-саксофонист – слепой. Вслед за слепым саксофонистом на сцену вышла так заинтересовавшая этим утром Зверева рыжеволосая скрипачка Юлия. Зеленое бархатное платье, коралловые бусы на груди; когда Юлия проходила мимо самого ближнего к сцене стола, один из сидящих за ним гостей санатория – крупный и уже немолодой мужчина с испанской бородкой – встал и попытался коснуться руки женщины, но та отшатнулась и ускорила шаг. Мужчина что-то шепнул женщине вслед, а потом с недовольным видом вернулся за свой стол. Зверев нахмурил брови. Следует присмотреться к этому «красавцу».
Когда Глуховы начали играть, Зверев невольно улыбнулся. Он не считал себя тонким ценителем музыки, но когда тонкий чарующий звук, то бархатный, то густой и строгий, нарушил стоявшую в зале тишину, Павел Васильевич невольно вздрогнул. Юлия начала играть первой. Руки скрипачки перебирали струны, она двигалась в такт исполняемой ею сюиты, смычок то ускорял движение, то неистово взлетал. Когда Прохор Глухов поднял к губам мундштук саксофона, звуки двух инструментов слились в единое целое. Пальцы слепого музыканта бегали по клавишам, щеки слегка надувались, музыка текла, точно горный ручей, кто-то из зрительниц даже проронил слезу. И, пожалуй, единственным в зале, кого совсем не впечатлило выступление супругов Глуховых, стала Агата Ступоневич.
– Довольно слабенькое исполнение, – шепнула она на ухо Звереву. – А уж про ее платье я и говорить не хочу! Талия занижена, плечи излишне обнажены… Одним словом, полная безвкусица и вульгарщина. Да и бусы у нее уж не больно похожи на настоящий коралл, скорее всего, это обычная стекляшка.
– Агаточка! Да прекратите же, наконец! Сколько можно? – не сдержался Николай. – Если вам не нравится, то не слушайте.
– Может, мне еще и уши заткнуть?
– Можешь заткнуть, а заодно и глаза закрой! Так ты и платье ее не будешь видеть, а заодно и бусы, – вдруг тихо проговорила Аня Ткачева. – А лучше всего будет, если ты закроешь свой рот.
И Зверев, и Николай были ошарашены. Ни тот, ни другой не ожидали такого от беспомощной и тщедушной девочки-худышки. Агата побледнела.
– У нашей девочки прорезались зубки. Ну-ну… Вижу, осмелела, ну тогда подожди, я тебе этого не забуду, – едко произнесла Агата.
Она вышла из-за стола, сунула под мышку свою сумочку и, виляя бедрами, покинула обеденный зал. Николай и Зверев переглянулись.
– Давно пора было поставить ее на место, – беззвучно рассмеявшись, заявил Зверев.
Его сосед одобрительно кивнул.
Когда музыка смолкла, под бурные аплодисменты Прохор Глухов поклонился, и вдруг случилось что-то странное. Слепой шагнул вперед и, как будто оступившись, потерял равновесие и выронил саксофон. Юлия среагировала мгновенно. Она подскочила к мужу и ухватила его за руку, уронив при этом скрипку и смычок. Однако удержать мужчину она не смогла. Прохор осел и упал навзничь. В зале раздались крики. Люди, сидящие за столами, вскакивали с мест, администратор Галочка и усатый ведущий в смокинге тут же вбежали на сцену. Юлия упала на колени и стала расстегивать ворот рубашки упавшего мужа, она что-то кричала, но слов было не разобрать. Прохора трясло, он хрипел и тряс головой. Первыми, кто пришел в себя, кроме Юлии, Галочки и усатого ведущего, были Зверев и его новая знакомая Анечка. Они тоже вбежали на сцену.
– Расступитесь! Дайте мне его осмотреть! – рявкнул Зверев и довольно бесцеремонно оттолкнул в сторону сначала усатого ведущего, а потом и бледную, как мел, Галочку. Юлия повернулась и, не отрываясь от корчившегося от боли мужа, безумными глазами посмотрела на Зверева.
– Вы врач?
– Нет! Я из милиции…
– Тогда чем вы сможете ему помочь?
Зверев на мгновение застыл, но тут же присел на колени.
– Дайте мне его осмотреть. Не беспокойтесь, вреда от этого точно не будет.
Юлия нехотя отступила:
– Ради бога, спасите его…
Зверев склонился к слепому музыканту, оттянул слипшееся веко, заглянул в невидящие зрачки, пощупал пульс и повернулся к Галочке:
– Вы уже вызвали скорую?
Галочка вздрогнула:
– Нет…
– Так чего же вы ждете? Срочно вызывайте скорую, звоните в милицию и принесите воды. Я уверен, что вашего артиста отравили.
Галочка побежала звонить, зрители толпились у сцены, бурно обсуждая случившееся. Зверев поднялся и осмотрелся по сторонам.
Когда одна из официанток принесла полный чайник воды, Зверев приказал:
– Заставьте его выпить как можно больше воды.
– Я? – Официантка затряслась.
– Да дайте же мне, – закричала Юлия.
Она все еще стояла у изголовья Прохора и придерживала рукой его голову. Официантка отдала чайник, Юлия с небывалой для женщины ее комплекции силой удерживала трясущегося в агонии мужчину и сумела влить ему в рот с пол-литра воды. Тут Прохора вырвало.
Зверев отошел в сторону и увидел стоявшую неподалеку Аню Ткачеву.
– Спуститесь вниз. Скоро сюда прибудет следственная группа, не стоит отягощать им работу. Вы можете наследить…
– Не бойтесь, я не наслежу.
Девушка достала из кармана носовой платок и, аккуратно обернув им уроненный Прохором саксофон, подняла его и поднесла к носу.
– Понюхайте. Вам знаком этот запах?
Зверев подошел и потянул воздух носом.
– Запах миндаля? Вы хотите сказать…
– Это цианид! Кто-то намазал мундштук саксофона ядом. Если я права, то боюсь, что скорая ему уже не поможет.
Анна оказалась права. К приезду скорой помощи Прохор был уже мертв. Когда тело слепого музыканта вынесли из здания и погрузили в машину, Юлия Глухова стояла в сторонке и смотрела на происходящее безумным взглядом. Зверев курил, придерживая рукой подрагивающую щеку. В эту секунду Павел Васильевич смотрел на в одно мгновение постаревшую на десяток лет Юлию и думал: «А ведь Агата, ругая накануне наряд Юлии, вне всякого сомнения, покривила душой. Платье на рыжеволосой скрипачке даже сейчас выглядит безупречно».
Глава третья
Капитан Зубков, возглавлявший опергруппу, прибывшую на место трагедии спустя полчаса, Зверева совсем не впечатлил: треугольное лицо, изъеденные оспой подбородок и щеки, колючие прищуренные глазенки. Зубков был одет в гражданское и скорее смахивал на обычного кабацкого забулдыгу, чем на бывалого капитана милиции. Пиджак на старшем опере был изрядно помят, застегнутая на все пуговицы рубашка в полоску требовала стирки, а кожаные ботинки буквально молили о гуталине.
Сопровождавший Зубкова белобрысый лейтенант в отличие от своего начальника казался более опрятным: кепка-букле, драповое пальто, широкие брюки и белые «оксфорды» с коричневыми носами. Внешность же парня тоже наверняка не была способна очаровывать женщин. Круглое щекастое лицо, сонные глаза и чрезмерно пухлые губы, как отметил Зверев, делали лейтенанта похожим на огромного бурундука, только что проснувшегося после зимней спячки. Звали парня Никитой Елизаровым. Он повсюду следовал за капитаном, точно телок-переросток, записывал его указания в блокнот и то и дело учтиво кивал.
Остальные сотрудники опергруппы, прибывшие на вызов лишь спустя час после медиков, работали в целом правильно, но несколько суетливо: судмедэксперт при осмотре места происшествия постоянно заглядывал в какую-то книжонку – видимо, справочник; фотограф бесконечно щелкал затвором фотоаппарата, но снимал вовсе не то, что, по мнению Зверева, нужно было снимать; четверо оперативников, разделив всех свидетелей на группы, уже не первый час вели опрос, при этом каждые десять минут отвлекались на перекуры.
Юлия Глухова тем временем сидела за одним из столиков и отрешенно смотрела на происходящее. Зверев устроился за соседним столиком особняком и, несмотря на все свое желание подойти к Юлии, пока что не рискнул этого сделать. Прочие же опрашиваемые из числа отдыхающих и местного персонала то и дело подходили к новоявленной вдове, что-то говорили, сочувствовали и пытались утешить, но женщина никак на это не реагировала.
Когда Зубков лично опросил усатого ведущего и администратора обеденного зала Галочку, он что-то сказал Елизарову и наконец-то подошел к Звереву.
– Мне сказали, что вы из милиции. Вы из какого райотдела, я что-то вас не припомню? – Зубков уселся напротив.
– Оно и не мудрено, я действительно из милиции, но я не местный и являюсь постояльцем санатория, – пояснил Зверев.
– Ах, вон оно что…
– Удостоверение показать?
– Думаю, что лишним это не будет.
Зверев достал удостоверение и вручил его Зубкову.
– Начальник оперативного отдела Управления милиции Пскова, что ж. С этим вопросом разобрались.
Зубков вернул удостоверение.
– Что можете сообщить о случившемся?
– Могу сообщить, что слепого музыканта отравили цианидом. Кто-то смазал мундштук ядом, как результат, мы имеем труп. Что тут еще скажешь?
– Что ж, раз больше нечего сказать, то я вас более не задерживаю. Можете быть свободны… пока.
«Ого! – Зверева покоробило. Он меня отпускает…» Павел Васильевич обернулся и в очередной раз посмотрел на сидящую поодаль Юлию Глухову. Та выглядела такой постаревшей и утомленной, что Звереву снова стало не по себе. Он отвернулся, снова оценил неряшливый вид Зубкова и вдруг решился:
– Слышь, капитан! У меня большой опыт в таких делах, так что… Одним словом, я готов оказать вам помощь в данном расследовании.
Брови Зубкова взлетели, он пренебрежительно фыркнул:
– Вот еще! Мне не нужно, чтобы у меня под ногами путались посторонние. Разберемся как-нибудь без тебя, майор! Приехал лечиться, так лечись, не нужна мне твоя помощь.
Зверев насупился и подался вперед.
– Зря ты так, капитан! Что-то мне подсказывает, что моя помощь лишней не будет.
– Почему это ты так решил?
Зверев решил не обострять ситуацию и соврал:
– Скрипачку уж больно жалко. А я действительно хороший опер. Ты не беспокойся, я тебе мешать не стану…
– Я сказал, нет! Значит, нет!
– Напрасно вы, товарищ, отказываетесь от помощи, – послышался за спиной голос, и Зверев увидел подошедшего к ним динамовца. – Я смотрю, у вас тут все сотрудники молодые, по крайней мере, с виду, а майор из Пскова опытный опер. На вашем месте я бы воспользовался его предложением, как говорится, одна голова хорошо, а две лучше.
– А вы вообще кто такой, чтобы давать мне советы? – окрысился Зубков. – Елизаров, кто этот гражданин, зачем его вообще сюда пустили? Проводи-ка товарища до выхода, пусть не мешает работать.
Елизаров, который как раз перед этим опрашивал соседа Зверева, почему-то не спешил выполнять приказание начальника. Молодой опер открыл было рот, чтобы что-то сказать, но динамовец положил руку ему на плечо и показал Зубкову красную корочку.
– Что это? – Зубков напрягся. – Тоже из милиции? Пенсионное удостоверение? Что?..
Зубков вдруг осекся и вскочил.
– Да, я пенсионер МВД. Зовут меня Медведь Николай Николаевич, в прошлом заместитель начальника Главного управления уголовного розыска города Москвы, комиссар милиции. Надеюсь, что, учитывая мою бывшую должность, вы прислушаетесь к ветерану и его совету.
Зубков огладил подбородок и часто-часто закивал:
– Да… конечно… обязательно прислушаюсь.
– Очень хорошо. Итак, давайте сделаем следующее: вы, товарищ капитан, продолжите расследование данного дела, а майор Зверев будет вам помогать. Здесь у нас чуть ли не сотня подозреваемых. В таком деле любая квалифицированная помощь не помешает. Давайте будем считать, что раз майор Зверев пожелал оказать вам содействие, то пусть он будет при вас, ну, скажем, в качестве консультанта. Вы согласны?
Зубков огляделся по сторонам, словно ища поддержки, и, увидев слегка испуганного Елизарова, снова закивал.
– Вот и добре! – Динамовец повернулся к Звереву: – Ну что, Паша, ты готов выступить в данном деле в качестве консультанта?
Зверев беззвучно рассмеялся:
– Готов!
Зверев подхватил своего соседа под руку, отвел в сторону и прошептал:
– Только у меня один вопрос, Коля? Или теперь я тебя должен как-то иначе называть?
Медведь прыснул в ладошку и так же шепотом ответил:
– Называй, как называл! Чего уж там?
– А что ты, Коля, там про Гомель говорил? Мол, ты бульбаш с Гомельщины и все такое…
– Так родился я там, а живу в Москве уж не один десяток лет… Там же и службу свою начинал по распределению.
– Там же и до генеральских погон дослужился?
– Там же, а где же еще? А чему ты так улыбаешься, Паша, что-то я в толк не возьму?
– А улыбаюсь я, Коля, оттого, что уж больно я угадал, когда про себя тебя динамовцем окрестил.
– Динамовцем?.. Меня?.. Ах, вон оно что. – Медведь тоже улыбнулся и перевел взгляд со Зверева на стоявших поблизости местных оперов. – Ну что ж, Паша, ты не ошибся, все мы тут с вами динамовцы.
Глава четвертая
После знакомства с Медведем Зубков соизволил наконец-то заняться Юлией Глуховой, однако эту беседу капитан не решился проводить на публике. Для этого он потребовал от администрации отдельное помещение. Комната, в которую их проводила Галочка, представляла собой чисто убранный номер первого разряда. Когда Галочка удалилась и в помещении, помимо Зверева и Юлии, остались Елизаров и Зубков, все тут же расселись, и капитан начал допрос основного свидетеля. Юлия, казалось, уже слегка пришла в себя и отвечала на вопросы твердым уверенным голосом. Женщина так и не переоделась и все еще была одета в то самое зеленое платье, которое так бесцеремонно раскритиковала новая знакомая Зверева Агата. Юлия сидела в мягком кресле, откинувшись, и отвечала на вопросы, не глядя на сидевшего перед ней на стуле капитана. Перед убытием Галочка заботливо поставила на стол перед Юлией бутылку нарзана и стакан, однако женщина к ним не притронулась.
Медведь, вопреки ожиданиям Зверева, несмотря на свое чуткое участие в привлечении Зверева к расследованию, не пожелал участвовать в допросе рыжеволосой скрипачки и отправился отдыхать в номер. Зверев был этому даже рад. Он тоже не особо любил, чтобы у него кто-то мешался под ногами. Все еще до конца не понимая сам, зачем он влез в это все, Зверев сейчас стоял у окна и смотрел то на Юлию, то на стоявшую рядом с ней на подоконнике хрустальную вазу, в которую кто-то из персонала уже успел поставить две сморщенные гвоздики. Глядя, как этот «помятый» капитан задает вопросы главной свидетельнице, Зверев в очередной раз решил, что вмешался во все это не зря. Выяснив, что выступление Глуховых в «Эльбрусе» было сегодня не первым, Зубков задал очередной вопрос:
– Итак, Юлия Алексеевна, значит, вы утверждаете, что до того, как вы прибыли в «Эльбрус», вы уже провели выступление в актовом зале средней школы номер семь?
– Да, утверждаю. – Женщина отвечала твердо, но при этом часто поджимала губы. – В «Эльбрусе» мы состоим в штате, и это наша основная работа. Однако, помимо этого, мы выступаем и в других местах. Сегодня мы выступали на утреннике в школе.