Голоса

скачать книгу бесплатно

Дед сказал глупых разговоров больше не слушать. Говорили, что он плотник и учёный. Охотники говорили, что он простой охотник, как и они, хоть и стреляет плохо, не бьёт зверя. На мои расспросы, кто же он, дед говорил, что обычный человек, а научила всему только жизнь. Иногда я смотрел на него и думал, что мой дедушка очень хороший. Когда я впервые услышал в школе о цивилизации Майя, что они сделали календарь, по которому Земле скоро наступит конец, то он рассмеялся и сказал мне, что сие невозможно. Так как любые тела в космосе, ходят миллионы лет и их столкновение невозможно.

– Все, что могло столкнуться, уже давно так и сделало, не волнуйся, пожалуйста, Алексей. Живи спокойно, конца света не будет. Люди всегда его ждут. Только не понимают, что если они продолжат делать все то, что творят сейчас, то конец света наступит обязательно, но только для людей.

Дед очень много рассказывал про планеты, про космос.

– Наша планета – это наш дом. Придет время она обязательно очистит себя от людей, перевернёт полюса. Смена происходит крайне редко, ты этого не увидишь, не переживай.

– А что же дальше будет, дедушка?

– Мы снова заразим её собой. И новая цивилизация начнёт все заново.

– Дедушка, а это как в библии?

– В какой?

– В нашей.

– Это зависит от того, Алексей в кого ты поверишь. В Будду, Яхве, Христа. Запомни, ты не должен никому из них ничего. Слушай самого себя.

– А как себя слушать, дед?

– Ну, смотри, вот так сел. Положи руки перед собой, ладони вверх. Так. Закрой глаза. Ты не подсматривай, закрыл?

– Ну.

– Вот тебе и ну. И чувствуй свои руки, ладони. Почувствуешь тёплые шары в руках и гоняй их по себе. Твоё тело само все подскажет. Ну, что чувствуешь?

– Есть хочу.

Дед рассмеялся, подхватил меня на руки, и мы пошли обедать.

Проснулся я рано. Бабушка Фира старалась не шуметь, но я привык жить один и потому спал очень чутко. Бабушка сказала, что корову она уже отправила, и будет теперь заниматься только мной. Она накормила меня завтраком и повела к сгоревшему дому. От дома и, правда, мало что осталось. Забор, напротив, был целым, в углу большого двора, стоял так же нетронутый сарай.

– Говорили ему, говорили. Да все без толку. Ну, кто ж делает баню в доме? Под одной крышей? А он все одно, ему говорят, а он молчит. Будто и не ему это вовсе талдычат. Хоть кол на голове теши.

– А пожарные приезжали?

– Нет, конечно. Откуда тут пожарные? Приезжали милиционеры, спустя неделю. И то только потому, что соседи позвали. Он сам даже не появился. Ну, а что они сделают? Постояли, потоптались, да и уехали обратно.

– А врачи у вас тут есть? А если случится чего, тоже не приедут?

– Так, есть у нас медпункт. Там Заиры муж работает. Правда, лекарств у него почти нет, как он говорит. Но знаешь, я там была, у него пузырьков этих видимо-невидимо, все есть. Может, не умеет просто он ими лечить, я уж и не знаю. А если что приключается, так скорая приезжает, только если не весной и не осенью. По распутице у нас не проедешь, застревают по пути. А если зимой, так и вовсе не доедешь, все заметает. Вот летом, так, пожалуйста, болей. Приедут. Дня за два. Лето-то у нас, правда, короткое, когда болеть то? Вот и не болеем, некогда. Почтальон к нам приезжает часто. Пенсионеров много. А так, только сено для скотины наберёшь, да соломы. А когда и купишь, что поделать, немощь. Ты, Лёшка, подсоби-ка сарай отпереть.

Я дёрнул дверь сарая, и она со скрипом открылась. Там как попало были накиданы вещи, утварь.

– Наш Андрей увидал, что занимается что-то, а когда опомнились, дом уж горел. Кинулись люди, а оно жаром пышет уже. Смотрят, стоит твой дед, глядит на пламя, ничего не делает. Мужики кинулись, кто что смог, добро спасать ваше. Так дед наорал на них, чтоб не трогали ничего. Кто чего успел, похватали и складывают в кучу, а дед все не унимается. Говорит, что огонь сам решает, что взять. Ну, надышался дыма видать, не понимает. Может, шарахнуло его чем-то, когда выбирался, кто теперь разберёт. Дом ещё не догорел, он уж на заимку ушёл. Там и жил. Видели его в лесу. Да в деревне соседской видели, за солью, да за спичками, поди, ходил до лабаза.

– А мне то, как вышло, что позвонили?

– Так пришёл он сам, один раз. Говорит, позвони Лешке, знаю, что телефон у тебя есть. А у меня и правда есть, все знают. Сотовый. Мне подарили. Так мама твоя и подарила. Она тогда одна приезжала и говорит: «Возьмите, тётя Фира. Мало ли что, хоть скорую вызовите». Выучила меня, я не глупая, быстро разобралась. Там номер её был, я еще в тетрадку свою его записала. Она мне и твой номер оставила, говорит, может пригодится. Я сперва, ей хотела звонить, а дед говорит, нет, звони, Фира, Лешке. Я все равно попробовала, как он ушёл обратно на заимку. Только номер ее не отвечает. Она и ему номер твой оставила, он мне его наизусть назвал, когда звонили. Сам говорить не стал, просто сидел и ждал. Слух-то у него, знаешь, получше моего.

Я начал разбирать вещи с пожара. Чувствовал себя при этом как-то неуютно. Решил сегодня же отправится на заимку к деду и поговорить с ним, что будем делать дальше? Может, забрать его отсюда? Он, конечно, не поедет, я не поехал бы. Представляю, как ему тяжело. Дом у дедушки был особенный. Каждая деталь, каждая мелочь была продумана до мелочей. Он всем дарил уют и тепло. Под крышей было сухо в самый сильный дождь. Я так любил лежать там, на сухом колючем сене, вдыхать его пряно-медовый с горечью аромат и дремать. Сейчас я смотрю вокруг, и мне кажется, что все, и улица и дома и люди, все стало меньше. И только тайга, так и осталась зелёным, бесконечным океаном. Дед заваривал чай со смородиновым листом, открывал варенье из чёрной рябины. Оно было немного терпким и застревало на языке, но я проталкивал его ароматным чаем и был вполне счастлив.

Тут было так много разного хлама, что хотелось просто все выбросить. Это походило на мою работу. Приходит человек, он глубоко несчастен и просит тебя выбросить за него мусор из головы. Но ты не мусорщик и не прислуга, ты – координатор его действий. Видели, как рисует или строит график компьютер? Тут так же. Правильное построение мыслей, правильная схема, зависит от работы с психоаналитиком. В процессе работы вами будут изменены и перепрошиты ваши личные настройки. Деструктивное мышление меняем, учимся анализировать, а не выдумывать исход и последствия. Такими небольшими шагами меняем жизнь к лучшему. В моей работе не бывает лишних навыков. Проблемы у людей разные, механизмы работы тоже. Просто, казалось бы, что сложного, ведь двадцать первый век на дворе, все онлайн, консультируй и поддерживай. Вот только зачастую, люди эти экстренные консультации считают более действенными, чем саму сессию. Они не понимают, что это, если сравнить грубо, как консультация по телефону с аварийкой. Ладно, ты заткнёшь дырку в трубе пальцем, а потом изолентой, но насколько вас обоих хватит? Не течёт? Отлично, но это временная мера. Потом бомбанет так, что ничего не поможет. Эта заминка даёт тебе совсем немного времени, до нормального ремонта. Не пропускай сессии, если решил что-то изменить в себе на самом деле. Но у нас, все как с приёмом антибиотика, помогло на третий день и все, можно не пить. У меня на приеме была девушка, с очень нестабильной мамой. Папа с ними не жил и не приезжал. Мама с маленькой дочкой переехали жить в другой район. Мама много работала, а дочка была одна. Материнской заботы, естественно, она не получала. Но на выходные её все же отвозили к бабушке. Где, в привычной обстановке, она получала необходимое внимание. А что делала бабушка? Правильно, кормила до упада. Подносила еду к компьютеру. Девочка выросла и пришла ко мне с весом больше ста килограмм. Да, пищевые привычки мы, конечно, меняли. И конечно отменяли диеты. И долго и упорно работали. Учились останавливать компульсии. Естественно, когда приезжала бабушка, то все возвращала на старые рельсы. Когда бабушка все же была побеждена, а моя клиентка освободила себя от оков, наши консультации стали проходить все реже и реже. Сейчас мы встречаемся всего пару раз в год.

Любому человеку нужно человеческое отношение. Вы считаете, олимпийских чемпионов вырастил мужик со свирепым взглядом, преисполненный вселенской мудрости и с битой в руках? Такие, скорее, чемпионов и губили. А вот воспитать у них дух, чтобы человек мог взлететь ввысь, вот это высший пилотаж. Вот настоящая работа. Вы думаете, людям нужна ваша подтянутая задница или ваши банки? Нет. Они, конечно, на это клюнут, один раз, два раза и все. Знаете, почему сейчас очень многие выбирают для себя боевые искусства? Потому что там задействована вся жизнь человека в комплексе. Его внутренний дух так же подлежит тренировкам и воспитанию. Выбирая себе тренера, запомните, это очень важно, у него должно быть спортивное образование. Тренер – это не чемпион чемпионов, закончивший курсы. Узнавайте все о человеке прежде, чем доверить ему себя, ребёнка, семью. Я лично знаю целую группу людей, которые вообще к спорту не имели никакого отношения, но вдруг стали тренерами. Одна, когда окончила строительное училище, красила вагоны на заводе. Как вдруг становится «тренером». «Забывая» при этом, что тренерские курсы действительны при наличии диплома о высшем спортивном образовании. Безразличие к таким деталям при приеме на работу страшно.

Я, не спеша перебирал старый хлам, спасенный на пожаре, и каждый раз останавливался, рассмотреть что-то подробнее. Вот, например, очень старая керосиновая лампа, вот книга с обложкой из кожи в ажурном кованом переплёте. В небольшом деревянном ящике, обитом изнутри каким-то зелёным сукном, аккуратно стояли аудио кассеты. Большинство было без рубашки, но каждая была переложена тонкой папиросной бумагой. На другой полке лежал небольшой аудиоплеер на батарейках. Помню, у меня был подобный, но этот отличался некоторыми неожиданными наворотами. У этого был динамик на верхней крышке, а наличие красной кнопки записи голоса говорило о возможности работать как диктофон. В моё время это было ну очень круто. Наушников для него нигде не было. Я решил прослушать то, что было на кассете и просто взял первую попавшуюся и включил. Ничего не произошло. Проверив карман для батареек, я понял, что он попросту пуст. Батарейки я нашёл совсем в другом ящике, при том их было довольно много и все в новых упаковках. Я закрыл ящик с кассетами и прихватив с собой плейер, пошёл к бабушке Фире. По дороге я встречал соседей, которые считали своим долгом остановиться и завести неспешный разговор. Все знали деда, и говорили все в стиле – «наследник приехал». Я дружески улыбался, и мне долго рассказывали кто кому родня, и какой мой дед замечательный человек. Потом непременно добавляли, что он что-то делал не так, а потом миловали улыбкой и спрашивали, когда я уеду и заберу ли старика с собой. Потому как если да, то как же они бедные без него теперь жить-то будут. Вместо пятиминутной дороги неспешным шагом, я добирался до двора бабушки Фиры час. Когда бабушка спросила, кем же я стал, я сказал, что психологом. Она немало удивилась:

– А кто ж это?

– Это, бабушка, доктор такой, который помогает разобраться человеку в своих проблемах, чувствах.

– Доктор? Лёшка, так ты доктором стал. Как хорошо. Большой человек в городе значит.

– Ну, я бы так не сказал.

– Ох, ты, Леша, всегда был молодец. Так ты и лекарства людям даёшь?

– Когда нужно даю. Говорю, что нужно.

– Ох, надо же.

Видимо поэтому со мной все были так любезны. Очевидно бабушка, упростив все до самого главного, сообщила всей деревне, что я врач. Какой? А это не важно. О таких мелочах можно не сообщать и не задумываться. Мне она очень нравилась, старики как дети и любить их нужно так же, безусловной любовью. Дома, я плотно пообедал, потом расстелил на столе какую-то старую газету, и принялся возиться со своими трофеями. Многие кассеты были подписаны. Высоцкий. Какая-то классика типа оперы, подписана прямо на итальянском языке, что меня немало удивило. Запись была обычная, как видимо и все прочие. Я крутил в руках плейер и понял, что там есть кнопка, которая замедляет и ускоряет запись. Я попробовал ускорить, это было довольно комично. Представляю, что думали об этом раньше, видимо считалось, что это портит плёнку. Это из разряда тех мифов, когда мы подключали приставку к телевизору и отец ругал, что это портит кинескоп. Я нажал кнопку и замедлил запись, потянулась длинная пауза между ужасно растянутыми словами песни. И тут я услышал очень быструю и тихую речь. Я не поверил своим ушам, перемотал и замедлил на максимум. Из динамика вполне внятно кто-то сказал:

– Догони меня, догони. Если сможешь болван.

Я перемотал немного и услышал, как кто-то продолжил:

– Внимание, господа, сейчас вы увидите потрясающее, феноменальное выступление нашего цирка-шапито. Я привёз для вас клоунов, жонглёров, силачей и акробатов. Я покажу вам удивительных артистов в закрытых комнатах. Там вас будет ждать наш Оракул, вы увидите настоящую русалку, ох и намучались мы выискивать ее в озерах Оленьего острова. И ещё мно-о-о-го чудес. Каждый найдёт по своему вкусу. О, господа, да у нас тут марионетки дерутся, вы только посмотрите, как это потешно. За ваши монеты, я дам одному из них вилку, а второму нож.

Запись оборвалась. Потом кто-то зло сказал:

– Отдай ему маску, идиот, мы не сможем спать пока она не на нем. Да не так. Дай я сам. Он тебе кожу с лица снимет, болван, отдай, говорю.

Голоса стихли. Я поставил обычный режим, перемотал и услышал бодрое пение Высоцкого. Никаких посторонних звуков. Немного посидел в ступоре и перемотал плёнку ещё раз. Вся запись повторилась снова. Ужасающие, растянутые слова и звуки основной записи, между которыми совершенно нормальная речь непонятных персонажей. Я принялся изучать всю кассету. Подобная запись была ещё в одном месте.

– Матильда, прекрати меня душить, – кричал кто-то противным голосом.

Почти все голоса, были словно мультяшные, ускоренные. Может, это спектакль? Кто-то записывал или разыгрывал его? А, может, это были старые записи, а потом кассету использовали повторно и записали Высоцкого? Вот на это похоже больше всего. Я наугад выбрал кассету и вставил в плейер. На ней были записи эстрады девяностых. Я бегло прослушал всю сторону и переключил в замедленный режим. Ждать, пока кассета в таком режиме прокрутится, довольно нудно и долго. В комнату вошла бабушка Фира:

– А я думаю, кто ж тут кота за хвост тянет, кому плохо? А это ты сидишь, играешься. Что там у тебя, хоть покажи.

Я показал бабушке плейер и кассеты. Она сказала, что слушать медленно это неправильно и не красиво. Какие-либо голоса она отвергла сразу.

– Уши заболят, Лёшка.

Меня всегда забавляло, как люди не принимают то, чего не понимают. Они отвергали и крутили такие пятаки, что было любо-дорого смотреть. Бабушка притащила большой самовар и сказала, чтоб я все убирал, потому что сейчас будем пить чай, а там глядишь, придут гости. Некогда ей со мной глупостями заниматься. Это была очень интересная реакция. Я спокойно все убрал. И решил, что сейчас самое время идти к деду на заимку. Все же приехал-то к нему, а мы ещё не виделись. Я взял рюкзак и, узнав о моих намерениях, бабушка принялась напихивать его блинами и свежим хлебом. Мне кажется, она была не очень довольна, что я ухожу, но говорить ничего не стала. Возможно, сегодня к ней должны прийти какие-то уважаемые ею люди, смотреть на внука-врача. По крайней мере, именно этого я боялся и всячески избегал подобных мероприятий.

– Ты хоть помнишь, как на заимку идти?

– Ну, в общих чертах. Вдоль реки большую часть времени, а там не помню.

– Да все верно. Спустишься к реке и иди по бережку. Потом дорога в гору пойдёт, ты от реки по ней и иди. Потом опять так же вниз. Потом река начнёт огибать перелесок, и ты с ней. А там, как большие камни увидишь, поднимайся от реки вверх и по камням иди в тайгу. Так тебя камни и приведут. Тут недалеко.

Звучало это, прямо сказать, не очень близко, больше того, очень даже далеко. На провожатых я не надеялся, и поэтому пришлось идти одному. Все тут было знакомым, и дорога складывала себя сама. Я держался примерных ориентиров бабушки Фиры и старался отвлекать себя от мыслей, которые так и норовили меня напугать. С тайгой не шутят. Сюда и искать-то не приедут, только если МЧС прилетит. Покружит для вида и все. Спросят у местных, искали ли своими силами, все скажут да, покачают головами, вернутся охотники ни с чем и все, до свидания, дорогой москвич. Может, принесут мой кроссовок. Один. Левый. Скажут, вот мой Байкал, что нашёл. Там ещё, наверное, был медведь или волк и все расскажут про следы и все. Помню, как заблудился тут какой-то грибник. Я переживал, как же он в темноту там один. Дед сказал, тайга решит, кто выйдет, кто нет. Мама потом мне сказала, что он пошутил, и все мужики деревни ходили его искать с собаками и привели домой. Я не знал, кому верить, потом дед рассмеялся, и я немного успокоился. Но до сих пор мне не по себе, когда я вспоминаю это. Кстати, за грибами я хожу. Мама всегда просила дедушку не пугать детей. Но, если вечером пристанешь к нему с расспросами обо всем на свете, он всегда нас немного припугивал своими историями о ведьмаках, о русалке с когтями на японском море, о том, что под землёй на ядерном полигоне, в бункере, есть антенна шар, которая вращается в воздухе. О том, что единороги не мирные и не дружелюбные, а очень агрессивные неприятные звери, мало похожие на лошадок из мультиков и книжек. Он говорил, что нужно убирать все на свои места, иначе можно разозлить домового, а он не шутит. Мы слушали все эти невероятные истории и лежали тихонько, зажмурив глаза от страха и быстро засыпали. Он, конечно, был нелюдим, но никому не отказывал в помощи и очень жалел местного парня с короткой ногой. Парня звали Вовка, и все говорили, что таким кривым он уродился сразу. Никто с ним особо не общался, но дед всегда очень горячо его приветствовал и подолгу стоял, разговаривал, если мы встречали его на улице. За это мать этого парня всегда уважительно его приветствовала и передавала горячие пироги. Наш дед не отказывался, но немного хмурился. Потому что любое сближение людей с собой не приветствовал и просто так болтать не любил. Но, что у него было внутри на самом деле, мы не могли знать. Я оцениваю его только по своим взглядам и воспоминаниям.

Воспоминания великая вещь. Они могут, как отравлять человека, так и воскрешать в нем утраченную человечность. Мы их приглаживаем, как только возможно. С годами, что-то теряется в них, что-то приобретается, набирается других оттенков, которых не было. Все зависит от нашего настоящего взгляда на вещи, от момента. В юношестве мы все воспринимаем иначе, кто-то, наверное, скучает по этому времени. Только не я. Я действительно доволен тем, как я живу, что я чувствую и тем, что я имею. Не скучаю по школе и друзьям, не скучаю по молодым родителям, устающим на работе до обмороков. Я не скучаю по первой любви, но мне очень приятно вспоминать тот наш первый поцелуй у подъезда и мотыльков, и небо, и июль. То, как тряслись твои колени и дрожали руки, и я долго носил тот кулон, который ты мне подарила. Но я не хочу обратно. И я никогда ни о чем не жалел, я не знаю почему. Просто, наверное, есть такие люди. Мы не стыдимся, не жалеем, не боимся чего-то обычного или житейского. Я никогда не гнался за возрастом, за прошедшим и не стеснялся своих лет. И я не из тех, кто со временем, станет прятать лысину или седину, килограммы или вероисповедание. Я себя принял таким, как есть.

Я шёл вдоль берега реки и рассуждал обо всем на свете. Меня окружала невероятная красота. Бирюзовая и обжигающе ледяная, бурная река, бьющаяся о камни. Морщинистые горы, цветущие травы и невероятный воздух, которым и правда, очень трудно надышаться. Я все шёл и шёл, солнце ужасно напекло затылок. Видимо моя шея стала пунцового цвета, потому что мне было больно к ней даже прикасаться. От реки веяло прохладой, я подошёл к самой воде и наклонился, чтобы попить. Когда я поднял голову, то увидел довольно крупного медведя на противоположном берегу, который стоял у воды, смотрел на меня и жадно тянул носом воздух. Я оцепенел. Что делать дальше? Не спеша встал во весь рост. Медведь поднялся на задние лапы и глухо заворчал. Мы так постояли с минуту. Потом медведь ухнул, опустился на четыре лапы, подошёл к воде и начал спокойно пить. Я попятился и некоторое время, пока мне было его видно, отступал. Медведь иногда отрывался от воды и смотрел в мою сторону. Потом я потерял его из виду, решил идти быстрее. Через некоторое время я увидел большие валуны, которые были словно вкопаны в землю, вели куда-то вглубь леса и терялись за деревьями. Я доверчиво пошёл вслед по этим большим белым камням. Но, когда тайга сомкнулась за мной и огромные деревья грозно нависли над головой, мне стало слегка не по себе. Я постарался отвлечься на какие-то суетливые трусливые мысли, углубился в них и незаметно дошёл до места. Передо мной стояла небольшая избушка, на одну треть вросшая в землю, со мхом на крыше и совсем маленькими окошками.

Я громко постучал в грубую тяжёлую дверь большим и ржавым металлическим кольцом, служившим ручкой, но никто не отозвался. Внимательно осмотрев дверь, я понял, что её закрыли снаружи. Сняв с петли самодельный засов, потянул на себя дверь, она послушно подалась. Внутри было довольно темно из-за маленьких окошек и прохладно. Я вошёл внутрь. Ждать деда мне пришлось очень долго. Успел поспать. Когда же совсем стемнело, я зажёг свечу и стал думать, что нужно поставить чайник. Тут вошёл мой дед. Он замер на пороге, посмотрел на меня и ничего не сказав, устало снял с плеча старое ружье, отряхнул руки и подал мне сухую крепкую ладонь.

– Здравствуй, Алексей, – тихо сказал он.

Я пожал его руку и обнял его. Он похлопал меня по спине и заулыбался в пышные седые усы.

– Хорошо поднялся. Молодец мать, воспитала.

Мы приготовили чай в большом самоваре. Как и в детстве, дед не допустил меня сыпать крупную чёрную заварку. Сдвинув брови, он сказал, что я ещё мал и все сделал сам. Седой, маленький старичок, которого я увидел сегодня, с каждым словом превращался в моего огромного, крепкого деда с большими тёплыми руками. А я рядом с ним все больше походил на ребёнка, который набирается его опыта. Его душа пахла свежезаваренными травами, тайгой и летом. И я клевал носом прямо за столом, дожёвывая крупно нарезанный хлеб, густо намазанный медом. Я проваливался в сон, пропуская слова, неуклюже кивал и был совершенно счастлив. Дед укрыл меня тёплой рогожкой и это последнее, что я помню из того вечера.

На следующий день я подбирал удачное время для разговора, о его сгоревшем доме. Дед хмурился и молчал, при любых моих попытках об этом заговорить. Я не мог понять, почему это происходит. Может, он так переживает из-за того, что не пришло время? Может, он надеется, что уедет со мной в Москву? Я снова предпринял попытку поговорить о переезде.

– Дед.

– Чего тебе?

– Может, ну его все это? Заимку, лес, деревню. Поехали со мной? У меня хорошая квартира в Подмосковье. Там тоже есть лес. Соберем твои вещи, которые захочешь. Будем жить вместе.

– Нужен я тебе там? – усмехнулся старик в усы.

– Конечно, нужен. Я взрослый человек и все продумал. Поехали, дед.

– А женишься и что тогда? Жене твоей я там нужен буду? Ночная кукушка всегда перекукует, Леша, это нормально. И будешь ты мучиться хлеще, чем сейчас. Сейчас ты просто уедешь и будешь меня вспоминать. А если придётся, потом меня куда-то устраивать, мучиться будешь больше и дольше. Будешь переживать, тайно ненавидеть жену и уговаривать себя, что все со мной хорошо. Что мне там, где я есть, хорошо. А червячок внутри будет точить, что лучше бы не дёргал деда с места, где он привык. Нет, Леша. Я знаю, где моё место, где твоё. Я тут останусь, а ты поезжай. И не бери с собой дурных мыслей, оставь все как есть, так оно будет лучше.

Мы оба молчали. Любые мои доводы сейчас не выиграли бы ничего. И о том, что я жениться не собираюсь и скорее всего этого не случится никогда, и то, что никогда я его не сдам ни в какой пансионат для престарелых. В его глазах это все будет меркнуть, ведь для него я просто ребёнок. Но даже в молчании с дедом было легко, он не нагнетал, а облегчал. С ним всегда было просто в таких разговорах.

– Ну, давай отстроим тебе дом, вместо сгоревшего? Разреши мне помочь тебе?

– Не хочу я больше в деревне жить. Сгорел и хорошо, устал я от него совсем. Бросить жалко было, а тут такой случай. Ты не бойся, я поживу ещё. Мне тут легче. Ты мне хочешь помочь? Что ж я согласен. Помоги мне сжечь оставшиеся вещи, которые эти дураки из огня спасали. Мне это все ни к чему, тебе тоже. Что мне нужно там было, я уже взял, остальное хлам. Раздавать никому не стану. Что огонь начал брать, нужно отдать до конца. Считай, причуда у меня такая. Поможешь?

– Да, конечно. Давай сделаем, если ты так хочешь.

Ещё несколько дней мы не трогались с места, я помогал деду во всем, к чему он меня привлекал. Слушал его истории. Терпеливо ждал. Мое время позволяло, и я не торопился жить, деду это состояние было привычно. Все что он делал, не терпело торопливости. Так было всегда. Мы рубили дрова, ходили в тайгу, где он собирал травы. Я опасался, а он говорил:

– Тут нет ничего опасного, сам смотри. Вот зверь, – сказал дед, когда к нам вышел большой красивый волк.

Я скинул с плеча ружье, но дед меня осек:

– Звери все понимают. Говорят, они с нами по-разному. И характеры у всех разные. Кому-то помощь нужна, тот приходит просить. Кому-то просто любопытно. Вот как этому, ишь, красуется. Смотрит не на нас, а мимо будто. Показывается, мол, смотри какой я царь.

– И что делать?

– А ничего не делать.

Дед вышел на шаг вперёд меня, громко свистнул и гаркнул на волка по-звериному.

Волк сделал шаг назад, понюхал землю и посмотрел на деда.

– Тебе чего надо? – спросил дед волка, сдвинув брови.

Волк затряс головой, отмахиваясь от насекомых.

– Ничего? Иди своей дорогой. Пшёл, говорю. Слышишь меня, нет?

Волк, облизнувшись и отвернувшись боком, тихо ушёл. Для меня это было жутковато и странно, у нас были ружья, но дед даже плечом не шевельнул. Я, уже взрослый мужчина, следовал за ним повсюду как маленький ребенок. Он всегда подчинял себе людей, но теперь, как я увидел и зверей тоже. Дед посмотрел внимательно на меня, усмехнулся одними глазами:

– Что, Лёшка? Струхнул? Да ты не робей. Вот, я помню, приезжали к нам охотники. Водил их наш местный провожатым, по реке, далеко. Сошли они вниз на лодках. Там пешком почти день. В ту сторону у нас никто не ходит, но деньги всем нужны.

– А почему никто не ходит?

– Ты не перебивай и узнаешь побольше, – строго сказал дед.

– Не буду больше, прости меня.

– Там, в той стороне, медведь людоед был когда-то. Потом местные охотники говорили, что раз сам людоед, то и приплод такой же будет. Перестали туда ходить. Люди пропадали. А эти молодые, горячие, отчаянные, им надо. Сторговали, значит проводника, дорого взял, считай в пять раз. День на лодке, день ногами по тайге. Идут. Нашему что? Он привычный, не в первый раз. Только сказал им, что на ружья свои не надейтесь, а слушайте меня, что говорю, то и делайте. Те посмеиваются, ты, мол, веди, разберемся. Там место есть, капище святое, нельзя шуметь, пугать можно, но стрелять нельзя. Проводник их предупредил, вести себя тихо, иначе беды не оберемся. Те опять, смешком на него. Но идут тихо. А тот, что последним шел, говорит, как будто дернул его кто за руку. А тайга кривая кругом, над головой смыкается, потемки. Испугался он и пальнул. Проводник за голову схватился и говорит, бежим ребята, ничего не спрашивайте. И припустил. Они и брать-то его не очень хотели, старый совсем, только на себе тащить, а тут не успевают ногами перебирать. Да и сами не отстают, как будто бы страх в спину толкает, жутко. Проводник кричит, не оборачиваться, и скорее пятками перебирать. Хорошо, что он наш, знает, где там заимка старая стоит на высоких ногах. Добежали еле-еле, дед им опомниться не дал, затянул в нее силком, ни живых, ни мертвых. Чем было привалили вход, оконца заткнули. Показывает им сидеть тихо. Они в свои ружья вцепились, сидят, трясутся. Тут и пришло, что их гнало. На крышу прыг, и бегает как ребенок малый. Дверь скребет, по земле вокруг топает, свистит. Потом вроде ушел. Только наш сказал, сидеть до самого утра тихо. Так и просидели. На утро обратно пошли, наохотились.

Дед замолчал.

– Дед, ну и истории у тебя, конечно.

– А чего мои истории? Не веришь? – глаза его лукаво прищурились.

Конечно, нет. Но обижать деда, не в моих правилах.

– Да, страшно просто.

Дед довольно крякнул и мотнул головой. Он сидел рядом со мной, такой уязвимый и такой непобедимый одновременно. Я никак не мог этого внутри себя уложить. С одной стороны, он простой человек из глуши, верит в травы, в приметы, с другой стороны, он переполнен знаниями похлеще энциклопедий. Он говорит и читает на разных языках. Разбирается в астрономии и фармацевтике. Говорит с животными, которые его будто слушаются и ничего не боится, не смотря на свое немощное с виду тело. Он проходит пешком многие километры и будто не устает совсем. Как я раньше не замечал всего этого в нем? Как-то, проснувшись ночью и не обнаружив деда на месте, я встревожился, но нашел его на крыше. Он сидел и пальцем водил по небу от одной звезды к другой, шептал что-то и гладил бороду. Потом шуганул меня спать и долго что-то черкал в своих записях маленьким обломком карандаша. Тут не был мой родной дом или край, но на дедовых отварах и этом воздухе, я стал увереннее, спокойнее и как-то по-настоящему отдыхал.

А однажды я нашел в его рюкзаке, совершенно случайно, старую связку каких-то веточек, бережно обтесанных и связанных кожаным шнурком с изображением рун. Удивившись, там же я увидел истертые карты таро, со странными картинками. Когда спросил у деда, тот недовольно отмахнулся и не стал мне ничего пояснять. Я решил, что, видимо, дед считал себя кем-то наподобие местных шаманов. Когда я высказал невзначай ему это предположение, он поднял меня на смех и еще долго потешался. Как будто я маленький ребенок. Мне даже стало немного обидно, но особого вида я старался не подавать. Вообще, он много читал, книги были конца восьмидесятых годов и все по физике, астрономии, философии. Иногда сквозь сон я слышал, как он смеется над какой-то из них. Нравилась ему и химия. Но всерьез он ее не воспринимал, потому как его ночные смешки, чаще всего вызывала именно она. С каждым днем я все больше хотел забрать его с собой, понимал, что совсем скоро уеду и не известно, когда еще встретимся. Душа просила сладкой лжи как никогда. И я готов был клясться ему и себе самому, что непременно приеду в следующий отпуск, даже если Оксана поставит его на январь. Я представлял, как привезу деду новые научные журналы на всех языках, которые только смогу достать. Как он будет удивляться, что так много удалось людям со времен старых изданий. Привезу ему современный телескоп, раз ему все это так нравится. Как мы хорошо станем проводить время вместе. Возможно, все это с ним сделала старость, возможно, в молодости он был современным человеком, который совершенствовал себя во всем, что его интересовало. Он мог бы быть замечательным ученым, который непременно бы многого добился. Может, в его жизни случилось нечто такое, что он просто ушел от мира и спрятался тут. А с приходом старости, он адаптировал себя под местные привычки. С причудами, с суевериями и прочим. По сути, о его жизни в моем возрасте я ничего совсем не знаю, и он сам ничего не говорит. Когда я пытался его спрашивать, он только бурчал что-то нечленораздельное и уходил или старался быстро перевести разговор. Моей целью не было что-то из него доставать, чинить и ставить обратно, я принимал все так, как он подавал, и мы были довольны друг другом. Пусть все идет своим чередом, но вечерами, мне было немного не по себе от мысли, что скоро придётся возвращаться в свою одинокую квартирку в таком далеком городе. Дед разгадывал мои сны, которые спрашивал каждое утро, когда подавал мне воду для умывания. Я слушал его предсказания и довольно улыбался. Потому что будущее складывалось как нельзя лучше. Я скоро найду свое предназначение, и все пойдет как надо, потому что сейчас я занимаюсь совсем не тем. Я улыбался и думал, что даже деду не по душе то, чем я зарабатываю на хлеб. А потом пришел тот день, когда дед разбудил меня рано и сказал, что пора идти и избавляться от старого хлама. И мы пошли.

Как он мог на это смотреть? Он стоял с такой спокойной серьезностью и бесстрастно смотрел на то, как огонь забирал все то, что он наживал годами. Какие-то скрученные в рулоны плакаты, ящики, книги. Все это листал огонь, ничего не оставляя после себя. С чем-то он провозился долго, что-то исчезало мгновенно. Я наблюдал за всем и чувствовал неприятную тревогу, хотя там не было ничего моего. А дед, был спокоен. Хотя возможно, это только казалось. В какой-то момент он оглянулся на меня. Его глаза были растеряны и беспомощны, но всего на секунду, и тут же он улыбнулся мне и подмигнул лукавыми глазами. Мне стало легче. Его седые волосы и бороду трепал ветер, раздувающий огонь. Я подбрасывал вещи одни за другими, чтобы хоть как-то контролировать пламя. Мы сидели там еще очень долго, и много говорили обо всем на свете. Когда я снова осторожно спросил, как он себя чувствует, он вздохнул легко и свободно:

– Я делаю это уже не в первый раз. Но привыкнуть к такому нельзя, Леша.

– У тебя уже сгорал дом?

– Изменения всегда ведут к новому началу. Это может быть все, что ты ценишь в своей жизни, дом или люди. Любые потери, ничем не хуже дома. Что дом? Единственное, что сохранится в душе от него, это воспоминания. Но сейчас ворочается нехорошее чувство, словно собаку продал. Потерял друга. Это скоро пройдет. Одна неделя, потом другая, год. Остается что-то хорошее навсегда, а все плохое уходит. Но у каждого своя мера, это нужно помнить.