Русский город Севастополь. Книга третья

В доме, где располагалась главная квартира, было восемь комнат. В двух средних находилось Главное дежурство. Стоял деревянный стол, покрытый зелёным сукном. За столом сидели офицеры на низеньких табуретках и занимались бумагами. На полу и на импровизированных полках лежали кипы папок. Во второй комнате находился кассовый ящик с деньгами. Возле ящика дежурил часовой. Тут же в углу в кучу свалены ружья и штуцеры, принесённые охотниками из вылазок. У стены друг на друге громоздились ящики с посылками. Два офицера штыками вскрывали ящики и проверяли содержимое: нет ли чего недозволенного. В соседней комнате за стеной работали топографы. На большом столе разложены листы бумаги, линейки, карандаши…. Временами постукивал маленький станок походной литографии. Против входной двери, в небольших сенях лежали штабеля мешков с казёнными поставками: рубашки, корпия, бинты, сапоги, рукавицы, а так же тёплые вещи, пожертвованные купечеством. В дверях вечно толкалось несколько казаков, готовых в любой момент сорваться куда-нибудь с приказом. Их лошади были привязаны у крыльца.

Главнокомандующий сразу же вызвал Павла, кратко объяснил задачу. Он был немногословен. Снова в разведку. На этот раз – в Евпаторию. Узнать, выведать, запомнить, вернуться.

На следующее утро, обрядившись в караимского торговца, Павел ожидал деда Михо на дороге из Севастополя. Круглая баранья шапка, длинная холщовая рубаха, подпоясанная широким суконным кушаком, шерстяной кафтан без пуговиц, с вышивкой по краю, короткие сапоги с загнутыми носами.

Вскоре появилась на дороге телега, доверху нагруженная тюками и высокими корзинами. Понурая лошадка медленно тянула воз. Дед Михо сидел впереди, держа вожжи. А рядом с ним …. У Павла перехватило дыхание. Мария?! Девушка куталась в салоп, отделанный лисьим мехом. На голове красная круглая татарская шапочка, расшитая серебряной нитью, поверх тонкая шерстяная шаль.

– А вот и наш попутчик! – весело сказал дед Михо и полез за трубкой.

– Мария? – только и смог произнести Павел. – А вы куда же?

– В Евпаторию, с вами.

– У Марии в Гёзлёве живёт бабушка по матери. Да и родственников много из караимов, – объяснил дед Михо.

– Но в городе турки. Почти все жители выехали, – возразил Павел.

– Ну, кто-то да остался, – пожал плечами дед Михо. – Татары, так те вообще не выезжали. И караимы многие остались. Куда им убегать?

– И отец отпустил?

– Под мою ответственность. Слышал, в Евпатории французский комендант нынче строгие порядки навёл. Мародёров и грабителей вешают безжалостно.

Павел взобрался в телегу.

– Дозвольте сидеть с вами? – спросил он Марию.

– Отчего же – нет? – согласилась девушка, слегка порозовев. – Только я неразговорчивая. Это дедушка у нас любит дорогой поболтать.

– И я неразговорчив, – тут же нашёлся Павел.

– А вы, Павел Аркадьевич – вылитый крымчак, – сказала девушка, и озорная улыбка будто осветила её лицо.

Неразговорчивые Павел и Мария всю дорогу болтали без умолку, а дед Михо только курил, помалкивал, иногда усмехался про себя. Мария рассказывала о своём детстве, о том, как привольно жили в Балаклаве, как дедушка брал её в море на ялике ловить рыбу, как они однажды ездили в Одессу к дальней родне…. А Павел описывал ей, как мог, красоты Петербурга. Перебрал все смешные истории, произошедшие с ним в училище….

Иногда у Павла возникала мысль, что нет между ними никакой разницы. Ну и в чем его дворянское превосходство? Подумаешь: из Петербурга, из хорошей семьи, получил отличное воспитание…. А Мария ничем не хуже. Она говорила складно, грамотно. И слушала внимательно, не перебивала. Она понимала его, – чувствовал Павел. Да хоть о чем с ней говори – всё понимала. И он её понимал. Зачем все эти условности между людьми? Порой казалось, что они знакомы уже много, много лет. А как она задорно смеялась….

Так незаметно подъехали к косе между солёным озером и морем.

– Гляди-ка! – удивлённо воскликнул дед Михо. – А лебеди не улетели.

На темной воде у самого берега белыми пятнышками покачивалось несколько птиц.

– Надо же, ни война, ни буря их не спугнули. Надо угостить божьих созданий.

Дед Михо остановил лошадь, слез с телеги, порылся в одном из мешков. Кинул в подол епанчи несколько горстей овса и отправился к воде. Лебеди отплыли на безопасное расстояние. Но когда дед Михо высыпал на камни зерно и отошёл, птицы поспешили к угощению.

Мария очень осторожно подошла, присела на корточки, совсем рядом с птицами. Когда Павел решил тоже подойти, лебеди тут же уплыли.

– Почему они тебя не боятся? – удивился он. – А меня испугались?

– От вас пахнет порохом, как от охотника.

– Но я надел другую одежду.

– Все равно. Копоть надолго впиталась в вашу кожу, – объяснила Мария.

Перед городом их встретил секрет из пяти всадников-татар.

– Дед Михо пожаловал! – узнал грека пожилой татарин. – Что везёшь?

– Салам аллейку, Ахмад. Вот, везу кожу воловью для сапог, сукна немного и овёс. Правда, овса хорошего раздобыть сейчас очень трудно. Но, что смог, то достал.

– Гумушу товар везёшь?

– Да, ему. Вон и внучка его со мной.

– Что ж, проезжай. Пусть старик внучке порадуется. Нынче мало светлых дней выпадает на долю честных людей. Только попрошу тебя, Михо, дай нам немного овса. Лошадей совсем кормить нечем. Я заплачу тебе французскими монетами. Других у меня нет.

– Хорошо. Бери, – согласился дед Михо и спросил: – А что в городе, совсем плохо?

– Я в город не суюсь, – недовольно скривил губы татарин. – Там холера. Но знаю, что горожанам не до жиру. Дома топить нечем. Лошадей кормить нечем. Всю живность давно съели. Даже голубей переловили. Иногда кораблями хлеб завозят, но очень мало. Зато солдат привезли из Константинополя видимо-невидимо. Так, тех и разместить негде.

Подъезжая к городу, путники увидели свежий возведённый вал выше человеческого роста. Перед валом глубокий ров. Во рву копошились рабочие, выкидывая лопатами землю. Развалины городской стены крепили: где турами, где насыпью. Оборудовали орудийные гнезда.

У ворот в квадратной башне дровяного рынка стоял караул из турецких солдат, но с французским офицером. Телегу тщательно смотрели. Офицер долго выяснял: по каким делам едут в город? Откуда сами? Дед Михо все подробно объяснил: едут из дальнего аула к родне. Везут товар торговцу Гумушу. Его каждый в Гёзлёве знает. Лавку держит в нижней части города. Товар привёз нужный для армии: кожа, сукно, овёс…. Выслушав, офицер разрешил проехать.

На узких улочках стоял резкий запах нечистот. Он мешался с горьковатым ароматом кофе и крепкого табака. Даже морской ветер не в силах был освежить город. Кругом сидели или стояли бородатые солдаты в широких шальварах и красных фесках. Тут же на улочках жгли костры из мусора и варили кофе. Дымили длинными трубками. Зло озирались на телегу деда Михо. Иногда спрашивали: «Что везёшь?» или недовольно: «Эй, старик, куда прёшь? Ближе к стене держись!» Мария закрыла лицо шалью. «Девчонку тоже на продажу?» – спрашивали у деда Михо и злобно хохотали. Но никто не смел преградить путь телеге: по улочкам ходили патрули из английских матросов с офицерами, строго следя за порядком. В порту с кораблей сгружали полевые пушки на высоких колёсах, у пирсов лежали груды мешков, пирамиды ядер, множество бочек и ящиков. Павел заметил невдалеке от берега на якорях два военных корабля, превращённых в плавучие батареи. Тут же пыхтели пароходы. На рейде ждали разгрузки несколько торговых судов.

Павел внимательным взглядом окинул береговую линию. Габионы, батарейные гнезда, ложементы для стрелков. Складывалось впечатление, что город готовится к долгой осаде.

Дед Михо свернул в проулок с кривыми каменными стенами без окон. Остановился возле высоких нешироких ворот.

– Хозяева, мир вам! – громко крикнул он.

В щели ворот появился чей-то глаз. Загрохотал засов, и створки с натужным скрипом распахнулись, открывая небольшой аккуратный дворик. Дед Михо заехал во двор, и тут же высокий, сгорбленный старик быстро затворили ворота.

– Ох, Михо, Михо, вовремя ты приехал, – обнял его старик. На нем была надета длинная до колен восточной рубахе, подпоясанная кушаком. Лицо обрамляла чёрная крашеная борода. – О, счастье моё! – нежно произнес он, помогая спуститься Марии на землю. – Иди скорее в дом, обними бабушку.

Девушка тут же упорхнула в открытую дверь. Старик с насторожённостью взглянул на Павла.

– Помощник мой, – ответил на немой вопрос караима дед Михо.

– Из греков?

– Из татар, но не из крымских.

– Проходите в дом, – пригласил старик, – указывая на низкую боковую дверь.

– А почему сюда? – удивился дед Михо.

– Теперь я живу в комнатах для приказчиков, – стыдясь, объяснил караим, пропуская гостей в тёмные сени. – В доме расположились английские офицеры, – так спокойнее. Никто не смеет меня обидеть или за товар не заплатить.

– А остальные домашние твои где?

– Семью отправил в Симферополь, ещё до высадки. Одна мать осталась. Она старая, ни в какую не желает уезжать.

– А где твои приказчики живут? С тобой?

– Нет, в коровнике.

– Корову зарезал?

– Нет, Тенгри милостивый уберёг. Корова осталась. Офицеры желают каждое утро свежие сливки. Даже помогают с сеном. Без сена – какое молоко? Но приказчиков сейчас нет. Обоих забрали на рытье рва. Тут даже офицеры ничем не помогли. Всех мужчин сгоняют на работы. Видел, что с городом сотворили? Как будто ожидаем нападение всей русской армии.

Они оказались в небольшой комнатке с низким потолком. Обстановка бедная: грубый деревянный стол с такими же грубыми стульями; узкая кровать у стены; в углу на тумбочке тазик с кувшином для умывания. За плотной занавеской находилась другая комната. Оттуда доносилось нежное, ласковое щебетание Марии и тихий, надтреснутый старушечий голос. Говорили на языке, которого Павел не понимал.

Мужчина принёс крынку с молоком и лепёшку пресного хлеба.

– Простите, за скромное угощение, но сейчас и это – роскошь.

– И на том спасибо, – кивнул дед Михо, доставая из своего дорожного мешка круг конской колбасы и несколько луковиц.

– Ох, пир устроим! – пошутил хозяин дома, скупо улыбнувшись.

Когда мужчины перекусили, караим спросил:

– Что привёз, Михо?

– Всего по мелочи. Много не смог собрать, но на недельку торговли тебе хватит.

– Как же ты вовремя. Я все распродал. Все закрома пусты, а нового товара взять неоткуда, – жаловался караим. – Заедешь ещё?

– Сам понимаешь – война. Коль смогу, подвезу тебе что-нибудь, – уклончиво пообещал дед Михо.

Караим усмехнулся:

– А помнишь – молодыми были? Ты мне контрабанду из Турции привозил.

– Помню, помню, – закивал дед Михо.

– Ох, и бесстрашным ты был, Михо! Через всё море на ялике….

– Сам, как вспоминаю, – жуть берет. Отправляешься в путь и не знаешь: доплывёшь или нет. Бывало, в бурю попадал – одними молитвами спасался.

– У меня просьба к тебе, – перешёл на шёпот старик. – Вывези отсюда мои деньги. Боюсь, что случится: уйдут англичане, тут же ограбят меня мои же соседи.

– Вывезу. Не беспокойся. Сохраню, – пообещал дед Михо.

***

После полуночи Павел открыл один из мешков с овсом. Под зерном был спрятан другой мешок, из которого он извлёк форму французского офицера. Переодевшись, осторожно вышел на улицу.

Порт шумел даже ночью, но в переулках – ни души. Павел пробрался узкими проходами между кривых стенок к оборонительным веркам. Здесь кипела работа. Горели костры. Возвышались горы свежей вынутой земли из рва. Кучи фашин и туров. Караульные не задерживали Павла. Патрули из английских матросов отдавали ему честь.

Осмотрев батареи, Павел возвращался к дому караима другим путём, через нижнюю часть города. Попал в оживлённую улицу. Здесь на постой остановились турецкие солдаты. Многие спали прямо на земле, невзирая на холод, увернувшись в войлочные плащи. Другие были заняты какой-то настольной игрой. Курили. Варили свой вечный кофе. На Павла никто не обращал внимания.

Проходя мимо богатого дома, он заметил высокого плотного человека в проёме широких ворот. Когда Павел поравнялся с ним, услышал знакомый голос:

– Я-то думаю, где мог видеть этого молодого офицера? Ох, мальчишка, ты и сюда пробрался!

Павел не мог в темноте разглядеть лица, но голос узнал. В воротах стоял Мусса. Павел весь похолодел: деваться было некуда. Он же не побежит. Улица узкая. Кругом турецкие солдаты.

– Заходи, дорогой, чаем угощу, – дружелюбно, но настойчиво пригласил Мусса. Посторонился, пропуская Павла в дом.

В просторной комнате на коврах сидели татары, человек десять, пили чай и вели неторопливую беседу. У всех за поясом длинные ножи. У стены стояли ружья. Мусса провёл Павла на деревянную веранду, выходившую в тёмный двор. На полу веранды лежали подушки. Мусса приказал слуге принести чай и фонарь.

– Все укрепления осмотрел? – спросил Мусса, когда они уселись.

– Ты меня выдашь? – напрямую спросил Павел.

– Зачем? Если надо было тебя выдать, я бы это сделал ещё днём. Мне доложили, что дед Михо приехал в город, а с ним какой-то юноша. Я сразу понял, что это ты, сын Теккея. То, что Меньшиков задумал брать Евпаторию, уже давно известно каждой вороне. Ты же видел, что сотворили с городом? Не город – камень!

– Видел.

Слуга принёс поднос с высоким медным чайником и маленькими стеклянными чашечками. Подвесил масляный фонарик на столб веранды.

– Отговори своего крёстного брать город. Зря вся эта затея, – продолжал Мусса. – Не видать вам Гёзлёва. А коль даже возьмёте, английские корабли пушками сотрут его в песок. Жалко. Да не вас жалко, а город.

– Так ты меня отпустишь? – осторожно спросил Павел.

– Отпущу.

– Почему?

– Много вопросов.

– И ни одного ответа.

– Ох и настырный ты! – Мусса молча пил чай. Через минуту мрачно сказал: – Обманули нас. Ты был прав: хотят отнять наши земли. Многих местных крымчаков заставляют уезжать в Турцию. Особенно тех, у кого земли было много. Почти все мои родственники уехали. Меня самого хотели отправить в Варну. Обещали большое поместье в Бабадаге.

– А ты?

– Ни за что! – зло рыкнул Мусса. – Здесь моя земля. Никто у меня её не отнимет!

– Но ты до сих пор на их стороне, – упрекнул его Павел.

– А куда мне деваться? Идти на поклон к Меньшикову? Нет! Для меня, что турецкий султан, что русский царь, что английская королева – все едины, все хотят отнять у меня родину. Ты молод, и не поймёшь, что значит встретить старость на чужбине, где нет могил твоих предков, где всё чужое; где ты сам для всех – чужой…. Уж лучше умереть на родине в нищете, чем в роскоши, но в ином краю. Выкопай вольную сосну с горной вершины, посади в свой сад, поливай её, ублажай – всё равно засохнет. Так и я не вынесу чужого сада.

– Что же ты будешь делать?

– Не знаю. – Мусса поднял голову к звёздам. – Всевышний подскажет. Всевышний направит. Он мудрей меня, – ему решать, – как-то обречённо произнес он.

***

Меншиков очень внимательно слушал Павла. Иногда прерывал, прося уточнений:

– Сколько, говорите английских матросов?

– Приблизительно шесть сотен. С ними около пятисот французских солдат и офицеров, – отвечал Павел.

– Много военных кораблей на рейде?

– Насчитал восемь паровых.

– Подробнее уточните, как укрепили город?

– Все входы в город защищают каменные стены. Правда, стены кладут насухо, внутри подпирают турами. На дорогах к Перекопу и Севастополю возведены батареи. По границам города везде идут земляные работы. Насыпают вал. Перед валом глубокий ров. Здание карантина обнесено бруствером. С севера у мельницы возводят кронверк. На Сакской косе прорыли ров от озера до самого моря. Там же, напротив сидит на мели английский фрегат. Его артиллерия простреливают всю косу. В самом городе я насчитал тридцать четыре морских орудия. Видел ракетные установки.

– Кавалерии много?

– Всадники Искандер-бея – две сотни. Есть татарский эскадрон. Но татары разбегаются. Фуража нет, с поставками хлеба перебои, да ещё холера разгулялась.

Выслушав Павла, Меньшиков приказал вызвать генерала Хрулёва.

– Такое дело, Александр Петрович, – начал главнокомандующий мрачно. – От государя поступил настойчивый совет – взять Евпаторию. Сами знаете, совет государя равнозначен приказу. Генерал Врангель грозиться выйти в отставку, ежели я прикажу ему возглавить штурм. Он считает: взять город – затея невозможная и бесполезная. Мне не на кого положиться, кроме, как на вас.

– Осмелюсь согласиться с генералом Врангелем: задача сложная, – сказал Хрулёв.

– Но выполнять её придётся. Посмотрите, – Меньшиков пригласил генерала взглянуть на план города, начерченный Павлом. – Стена восстановлена. Вот обозначены батареи. А здесь турки выкопали глубокий ров. С флангов город не взять, – берег простреливается с моря кораблями. В самом городе на улицах устроены баррикады, а у карнитина вторая линия обороны.

– Нужно не меньше двух дивизий, – высказался генерал. – И усиленная артиллерия. Иначе силами нашего корпуса даже первую линию не прорвём.

– Две дивизии? – Меньшиков недовольно хмыкнул. – Две дивизии! Знаете что, Александр Петрович, – строго сказал Меньшиков. – Хочу, чтобы наш разговор остался в тайне. Поступим следующим образом: вы сделаете вид, что хотите взять город.

– Сделать вид? – не понял Хрулёв.

– Да. Сделаете вид. Проведёте пару атак, постреляете…. Кстати, сколько у вас зарядов на каждое орудие?

– Мало. И сорока выстрелов нет.

– Вот, и я – про то же. Пошумите и отойдёте.

– Но как же? – замялся генерал, – это же – равносильно поражению.

– Придумайте что-нибудь. Предположим, штурмовые мосты оказались короче рва…. Или лестниц не хватило….

Хрулёв ещё раз внимательно посмотрел на карту.

– Ваша светлость, но дадите в помощь хотя бы ещё одну дивизию, я возьму город, – попросил он.

– Предположим, возьмёте, – устало произнес князь. Упрямство Хрулёв его начинало раздражать. – Предположим, вам удастся закрепиться в верхней части, положив половину своего корпуса. Дальше что? Подойдёт флот и перемелет вас, а потом высадит десант и добьёт. У вас к тому времени не останется ни патронов, ни выстрелов к орудиям. Дальше – остатки вашего корпуса погонят к Симферополю…. Прикажете для вашего спасения снимать ещё пару дивизий из-под Севастополя?

***

Павлу поступил приказ взять двух унтер-офицеров из шестого сапёрного и ехать к Евпатории. Вместе с ним откомандировали двух прапорщиков из восьмой артиллерийской бригады. Артиллеристам дана задача: на местности обозначить линии под батареи.

Февральский ветер лютовал. Пробирал до самых костей. Павел в Петербурге так не мёрз, как здесь, на берегу южного моря. Снег был твёрдым, с ледяной коркой. Дорога затвердела, но в низинах попадались огромные незамерзающие лужи, а порой – сугробы нанесённые ветром с равнины.

Выехали к небольшой речке. Текла себе спокойно среди равнины. Вода не затянулась льдом. Надо было найти мост. И вдруг Павел увидел множество бугров с покосившимися деревянными крестами. Он с ужасом узнал то самое Альминское поле. Луна освещала заснеженные виноградники. А вон склон, где стояла батарея. Ещё возвышалась насыпь эполемента, за который шёл жестокий бой. Внизу тот самый мост у сгоревшего аула Бурлюк. А вон камень, за которым он прятался. И там же увидел первую смерть поручика Мазина. У Павла на душе стало как-то тоскливо и горько.

Они подъехали к мосту. Он оказался целым. На том берегу остатки домов. Полуразрушенные закопчённые стены, присыпанные снегом. До сих пор стоял запах гари.

– Господа, кажется, дом есть один целый. Может, передохнем? – предложил его товарищ. – Ночь всё же, да ветер проклятущий.

Они остановились у невысокого каменного заборчика. Дом, действительно, не сгорел. Он стоял на самом краю аула. Возможно, его просто не успели поджечь. Даже дверь была целой и ставни на окнах закрыты. Запалили фонарь, вошли в сени, и тут Павел почувствовал до жути знакомый дух смерти.

Его спутник потянулся, чтобы открыть дверь в горницу.

– Не делайте этого! – пытался остановить его Павел. – Давайте выйдем отсюда.

Ему казалось, что за дверью их ждёт что-то жуткое, мерзкое….

– Да что с вами, Кречен? – удивился офицер и толкнул дверь.

Он вошёл первым с фонарём.

– Господи! – прозвучал его голос с какой-то надрывной хрипотцой.

Павел заглянул в горницу. Фонарь слабо освещал небольшую комнатку с белёными стенами. Потолок нависал низко. Кругом на полу лежали останки английских солдат. Почерневшие кости в полуистлевших красных мундирах. Черепа с ввалившимися глазницами и остатками волос. Их было не меньше десятка.

– Что это? – с дрожью спросил один из спутников.

– Видать, сюда сносили раненых, да потом про них забыли, – спокойно ответил пожилой, бывалый унтер-офицер.

– Не дом, склеп какой-то, – поёжился офицер с фонарём и попятился. – Знаете, что, господа, давайте-ка уберёмся отсюда поскорее.

***

Штаб генерала Хрулёва располагался в небольшом, чудом уцелевшим ауле Хаджи-Тархан. Аул находился в миле от Севастопольской дороги, поэтому сюда не добрались зуавы и не разграбили.

Степан Александрович, сорока восьми лет, крепкий, живой. Стригся коротко. Носил густые усы. Всеми манерами и видом своим подражал казакам. Предпочитал носить бурку с папахой и короткие сапоги.

Хрулёв внимательно выслушал Павла. Потом опрашивал других разведчиков. Остался неудовлетворённым.

– Мало сведений, – решил он. – Надо раздобыть пленных из города.

– Казаки давеча сообщили, что возле Гнилого озера турки скот пасут. А не наведаться ли к ним? – предложил генерал-адъютант Радзивил.

– Как же они пасут? – удивился Хрулёв. – Снег кругом.

– В озере вода не замерзает, потому, как солёная. Берега топкие. Множество прогалин.

– Добро! – согласился Хрулёв.

Ранним утром отряд из трёх десятков казаков, и нескольких уланов выехали к Гнилому озеру, или как его называют местные: Мойнак голю. С отрядом отправили Павла и ещё двух разведчиков. Отряд проехал русские аванпосты. Незамеченными обошли татарские пикеты. Над озером поднималась слабая дымка. Ветер донёс запах тухлой воды. Евпатория была где-то неподалёку. В тишине зимнего утра послышался призыв муэдзина.

– Вон, они! – показал урядник.

На берегу озера что-то темнело. Отряд перешёл на рысь, разворачиваясь в лаву. Всадники взяли пики на руку. Павел вынул саблю. Пришпорил коня. Вскоре тёмная полоска на берегу выросла в большое стадо волов и верблюдов. Стадо охраняли башибузуки, больше пятидесяти всадников, кутаясь в длинные верблюжьи плащи. Завидев казаков, они подняли шум, часть всадников смело рванули навстречу. Две лавы сшиблись. Павел отбил саблей пику, нацеленную ему в голову, и полосонул в ответ, прямо по шее турка.

Башибузуки не выдержали схватки. Казаки перебили половину турецкого отряда. Пятерых скрутили. Оставшиеся бросили стадо и помчали коней в сторону города.

– Гони стадо к нам, – отрядил урядник пару хлопцев.

Те с посвистом и гиканьем погнали волов. Казаки готовы были отправиться обратно, но тут Павел заметил, что уланы втроём увлеклись погоней. Турки уходили по топкому берегу озера. Вдруг резко обернулись, и уланы оказались окружённые башибузуками.

– Урядник! – крикнул Павел и показал в сторону схватки. Сам не раздумывая, бросился на выручку.

Уланы отбивались от десятка турок. Их быстро сбросили на землю, но не убили, а принялись раздевать и разувать. Павел выхватил из седельного чехла карабин. Выстрелил. Промазал, но башибузуки заметили новую угрозу и быстренько запрыгнули в седла.

– Сюртук мой забрал и сапоги! – крикнул ему ротмистр, когда Павел промчался мимо.

Башибузуки кинулись врассыпную. Павел загнал двоих прямо в озеро. Под копытами захлюпала жижа. Вонь ударила в нос. Лошадь шла все тяжелее и тяжелее. Вдруг у башибузуков кони провалились в грязь по самое брюхо. Всадники спрыгнули и попытались уйти от погони по воде. Но вскоре над озером раздался отчаянный крик, и обоих турок поглотил топь.

Павел вовремя остановил лошадь, повернул назад. Кони башибузуков жалобно ржали, пытались вырваться из трясины, но их все больше и больше засасывало.

– Поручик, куда вы полезли! – ругал его с берега урядник. – Не видите разве, в топь угодили?

Лошадь под Павлом сделал несколько шагов, встал и отказывался идти.

– Давайте быстрее, поручик! – кричал урядник. – Сейчас из города турки нагрянут.

Павел соскочил из седла. Ноги увязли в липкой грязи по щиколотку. Он понукал лошадь идти вперёд. Но животное храпело, упиралось, вдруг вообще завалилось на бок.

– Что делать? – в отчаянье закричал Павел. У самого сапоги проваливалась всё глубже и глубже.

Урядник разразился страшным проклятьем. Подозвал казака. Спрыгнул на землю. Передал ему поводья. Сам с двумя пиками зашлёпал к Павлу.