Чужая женщина за дверью. Проза и не только

Ему аплодировали, за ним ходили стайки поклонниц, а он милостиво принимал знаки внимания и пел на бис до тех пор, пока какой-нибудь некультурный гражданин, предпочитавший спокойный сон разбушевавшемуся сатане, решившему править бал в городе Бобруйске, не вызывал дежурный наряд милиции, и стражи порядка требовали прекратить безобразия, резонно полагая, что никакого Гуно нет в природе, потому что у приличного композитора не может быть такой странной клички.

И всё, кроме милиции, разумеется, у Яши было хорошо, пока в городе не появлялась тетя Софа. Но отдавать без боя пальму первенства какой-то там заезжей «столичной штучке» – нет, уж, увольте.

Как родилась у ревнивого Яши идея разыграть именитую гостью и выставить ее на посмешище перед досточтимой публикой, доподлинно неизвестно. Известно только, что для реализации своего плана он выбрал одного из юных своих должников, который никак не мог расплатиться за очередные буги-вуги, записанные на рентгеновском снимке открытого перелома своего собственного пальца. Но на сей раз это был не просто должник, это был сын Муры Конторович. Той самой Муры Конторович, которая считалась давней подругой тети Софы, потому что, как они сели за одну парту, начиная с первого класса, так – по утверждению обеих – не вставали с нее вплоть до выпускного бала.

Имея в виду это обстоятельство, Яша в своей теплой фланелевой рубашке с мятым воротником, спортивной шапочке со знаменитым помпоном и широченных брюках метался по битком набитому обнаженными телами городскому пляжу в поисках юного Конторовича, который в компании таких же оболтусов, как он сам, все жаркие дни летних каникул проводил, практически не вылезая из прохладных вод реки Березина. Наконец, после долгих поисков Яша заприметил свою жертву у самой кромки воды, отозвал в сторону и предложил тайную сделку. Он прощает долг, а взамен ему надо знать только одно – день, когда тетя Софа останется ночевать в их квартире, чтобы порадовать ее одним неожиданным, но очень приятным сюрпризом.

Надо сказать, что за право оставлять у себя на ночь тетю Софу боролся не один десяток домов города Бобруйска. Но, как правило, первые несколько ночей тетя Софа проводила у своей закадычной подруги. Утром, когда родители юного Конторовича после долгих бессонных часов, заполненных волнующими воспоминаниями, уходили на работу, тетя Софа еще долго отлеживалась в постели, потом варила себе кофе, потом наводила марафет и ждала, когда у подъезда притормозит надраенная до блеска «Победа».

Собственно, долго ждать не приходилось. Гриша Врубель подъезжал заранее, выходил из машины, садился на лавочке возле подъезда и ждал того незабываемого мгновения, когда московская гостья начинала варить в своей красивой, медной джезве умопомрачительный кофе. Его густой аромат через открытую форточку выплескивался наружу, растекался вдоль стены дома, внедрялся дуновением бразильских плантаций в комнаты соседей, намекая на то, что есть где-то иная жизнь, связанная по утрам не с поиском вчерашних окурков и остатков пива на дне бутылки, а с маленькой чашкой пахучего напитка, который надо смаковать не спеша и при этом, поднося к губам, непременно оттопыривать мизинец.

Именно так пила свой кофе тетя Софа, и именно в этот священный для нее момент Яша предложил юному Конторовичу поставить на недавно купленную родителями модную по тем временам радиолу «Октава» пластинку с его сюрпризом.

Выполнить Яшину просьбу было несложно. Как только тетя Софа сняла джезву с огня, перелила содержимое в небольшую фарфоровую чашку, села за стол, закинула нога за ногу и приготовилась отдаться ритуальному блаженству, юный Конторович вышел в соседнюю комнату и опустил иголку на гибкий диск, переданный ему накануне. И тотчас же торжественный голос Левитана победно произнес: – Внимание! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Передаем сообщение ТАСС! 3 августа 1961 года в 10 часов московского времени в Советском Союзе произведен новый запуск на орбиту спутника Земли космического корабля «Восток». Корабль «Восток» пилотируется гражданином Советского Союза инженером-космонавтом товарищем Тигерс Константином Львовичем. Бортовые системы, обеспечивающие жизнедеятельность инженера-космонавта, функционируют нормально. Самочувствие товарища Тигерса Константина Львовича хорошее.

Когда юный Конторович осторожно выглянул из комнаты, он увидел, как тетя Софа опрокинула чашку и медленно сползла со стула.

«Скорая» приехала быстро. Едва тетю Софу привели в чувство, первое, что она спросила – где сейчас ее сын. Врач из бригады «Скорой» недоуменно развел руками, а юный Конторович сказал: – Летит, – и чтобы успокоить тетю Софу добавил, – бортовые системы работают нормально.

После этих слов тетя Софа снова упала в обморок. Гриша Врубель, все это время дежуривший у подъезда, помог погрузить носилки в машину, узнал, в какую больницу отвезут внезапно заболевшую гостью, а сам поехал известить о случившемся Муру Конторович.

В больнице между лечащим доктором и верной подругой тети Софы состоялся непростой разговор. Доктор заявил, что у вновь поступившей пациентки все в полном порядке, кроме одного – она рассказывает своим соседям по палате, что ее сын летит сейчас вокруг Земли, требует, чтобы ее поздравили, а также допустили к ней корреспондентов, которые почему-то должны толпиться около дверей больницы. А еще доктор сказал, что больные обычно жалуются на разные голоса, но с такой формой галлюцинаций, когда пациент слышит сообщение ТАСС, он, честно говоря, встречается впервые. Да и не только он, к сожалению, в Бобруйске специалистов, умеющих бороться с поселившимися в голове правительственными сообщениями, нет и пока не предвидится.

Все могло закончиться достаточно печально, но когда юный оболтус Конторович услышал от мамы про ее разговор с доктором он, наконец-то, осознал всю глубину дьявольской задумки, соучастником которой его сделал ревнивый к чужой славе Яша. Родители удивленно смотрели, как он метнулся в комнату, открыл крышку радиолы, прокрутил для них злополучный диск, затем достал спички и стал сжигать его в кухне над мусорным ведром.

Наверное, немногие знают, как пахнет рентгеновский снимок, когда его предают очистительному огню. Запах, который заполнил квартиру Конторовичей, вполне мог быть соотнесен с Яшиной любимой арией: «Сатана там правит бал, там пра-а-а-вит бал». Вот только сатана бобруйского разлива оказался до смешного мелковат, хотя удушливый запах сожженного диска еще долгое время никак не мог выветриться из квартиры.

Тем же вечером Мура Конторович забрала тетю Софу из больницы. Они проговорили всю ночь, и даже плакали, обнявшись, о чем-то своем, таком потаенном, что никому из самых близких не полагалось знать, о чем именно. А утром вдвоем, никого не предупредив, уехали на вокзал. Небесный куратор города Бобруйска, без ведома которого все это, естественно, произойти не могло, на сей раз сделал так, чтобы перрон был практически пуст, и никто из посторонних, кроме сидящих на гипсовой скамейке Ленина и Сталина, не заметил отъезда тети Софы. Хотя, наверное, никто бы и без бдительного куратора не признал в спутнице Муры Конторович ту долгожданную гостью, чьи туалеты были продуманы до мельчайших деталей, чьи столичные новости шокировали и будоражили, в честь которой мыли полы, стирали скатерти и собирали застолья. Нет, невозможно было ее узнать, потому что тетя Софа надела темные очки, скрывавшие заплаканные глаза, повязала как-то совсем по бабьи глухую косынку вокруг головы, спрятала свой красный зонт в один из двух чемоданов и, наверное, ей самой хотелось вместе с ним спрятаться туда же. Нелегкие сутки, которые за двадцать четыре часа вознесли ее сына на вершину мировой славы, сутки, которые заставили ее терять сознание от тягостного ожидания почему-то прекратившихся новостей, сутки, которые завершились залпом оглушительного обмана – вот что она увозила на сей раз из нашего города. И колеса поезда, приближавшегося к платформе, выстукивали однообразно и уныло: «за-что-за-что-за-что».

Вечером Мура Конторович рассказала мужу, как она прощалась с тетей Софой и как обе понимали, что в город Бобруйск ее подруга никогда уже не приедет. А еще она повторила то, что грустно прошептала ей на ухо тетя Софа, перед тем как подняться на ступеньки вагона: – Если мы будем и дальше оставаться шлимазолами, которые свято верят в то, что говорят по радио, то для всех нас кончится это … (тут она употребила словосочетание, которое позднее один знаменитый артист охарактеризовал крылатой фразой: «мягко говоря, грубо выражаясь»).

При этих словах Конторович-старший почему-то оглянулся, потом встал и закрыл форточку.

О Яшиной пластинке решено было никому не говорить. Но, несмотря на принятые меры предосторожности, весь город уже был в курсе, что сын тети Софы отправился покорять космос, вот только из-за сугубо секретных соображений народу эта радостная новость пока еще не объявлена. А ровно через день (случайность или проделки все того же небесного куратора?) по радио сообщили об успешном запуске корабля «Восток-2» с космонавтом Титовым Германом Степановичем на борту.

Бобруйчане, выслушав это известие, впали в ступор. Сына тети Софы звали Константин, отчество – Львович, фамилия – Тигерс, все в городе, естественно, знали, что летит именно он, а при чем тут майор Титов, и какая очередная тайна за этим скрывалась – людям было совершенно непонятно.

И все-таки, к чести города Бобруйска, нашлись среди его населения мудрые люди, которые смогли расшифровать и этот ребус, хотя, на самом деле, засекречено все было по высшему классу. – Посудите сами, – говорили они, – первый слог фамилии Тигерс – это «Ти»-Титов, второй слог «гер» – это Герман, буква «с» – Степанович.

Красота разгаданного секретного кода заставила лучшие умы Бобруйска собраться внутри заведения под названием «Пиво-Воды», чтобы за кружкой пенного напитка пропеть осанну государственным мужам, сумевшим в очередной раз изящно обвести вокруг пальца полчища иностранных шпионов, желавших выведать наши космические секреты.

Правда, осталась одна закавыка – с одной стороны, тетя Софа никак не могла быть матерью космонавта Титова, но, с другой стороны, он все-таки каким-то образом должен был быть ее сыном. А поскольку эту логическую головоломку никто до конца разгадать не смог, то интерес к космической эпопее незаметно рассосался, и бобруйчане вернулись к своим повседневным делам, тем более, что впереди замаячил Карибский кризис и надо было срочно засекречивать совсем другие новости. Впрочем, находились и такие, кто, вспоминая про второго космонавта, еще долгое время задумчиво повторял про себя: с одной стороны вроде бы – да, а с другой стороны, точно – нет…

Похоже, один только Гриша Врубель, раздосадованный ускользнувшим от него заработком, догадался, кто на самом деле стоял за запуском в космос сына тети Софы. Об этом можно было судить по разбитому носу Яши, помпону, оторванному от его спортивной шапочки, а также потому, что в один прекрасный день в студию звукозаписи нагрянули сыщики, заявили, что обыск надо делать чистыми руками, и подошли к висевшему на стене умывальнику. Говорят, что все это время невдалеке стояла «Победа», принадлежавшая буфетчику кинотеатра «Пролетарий».

А что касается тети Софы, в наш город она действительно больше не приезжала. Зато ровно через тридцать лет со всеми нами случилось то, о чем мягко говоря, но очень грубо выражаясь она предупреждала Муру Конторович. Страна под названием СССР перестала существовать, и, кто знает, может быть маленьким, едва заметным камешком, вызвавшим сход огромной лавины, были те самые слова, которые она произнесла, покидая досточтимый Бобруйск. Не зря же один мудрый автор настойчиво предостерегал:

«Будьте осторожны со своими желаниями – они имеют свойство сбываться».

Счастье Лашкевича

Если вы хотите знать, почему Илюшу Лашкевича по прозвищу «Рыбий глаз» стали называть «Илюша-счастливчик», тогда слушайте.

У Илюши Лашкевича оставался ровно год до того момента, когда жизнь его должна была перевалить за тридцатилетний рубеж. Встретить приближающуюся годовщину он хотел, реализовав два своих самых сокровенных желания. Первым было – вступить в партию, вторым – жениться. Впрочем, можно было и наоборот: вначале жениться, а потом уже подавать заявление в существовавшую тогда еще КПСС. Рассматривался и третий вариант – сделать все это одновременно, но выглядел он совсем уж фантастически, потому что, честно говоря, шансов на реализацию своих сокровенных желаний, в каком бы порядке они ни выстраивались, у него к тому времени практически не было.

Илюша жил один в добротном доме с резными наличниками, во дворе которого находился гараж. В гараже стоял маленький горбатый «Запорожец». Это был великодушный жест старшего брата, оставившего ему свою машину, после того как сам он с женой и двумя детьми решил выяснить: отличается ли чем-нибудь город Сидней в далекой стране Австралии от города Бобруйска, где они с Илюшей родились, выросли, потеряли родителей и вконец поссорились, как любил говаривать Илюша: «по идейным соображениям». По этим же соображениям он перестал отвечать на письма брата, который гарантировал ему в Австралии райскую жизнь.

Но богатое наследство молодого Лашкевича – дом, гараж да еще (по тем временам) машина!!! – не трогало почему-то сердца местных невест. Может быть, все дело заключалось в том, что Илюша был сложен как-то очень уж непропорционально: то ли туловище его казалось чересчур большим по сравнению с головой, то ли голова выглядела чересчур маленькой по сравнению с туловищем. К тому же к этой маленькой голове был прикреплен выдающихся размеров нос, а близко посаженные выпуклые глаза не то что бы отталкивали собеседника, но при взгляде на них почему-то всегда хотелось стыдливо отвернуться. Возможно, по этой причине и прилипло к нему прозвище «Рыбий глаз».

Верно оценив все достоинства и недостатки своей физиономии, Илюша решил начать подготовку к юбилею не с поиска невесты, а со вступления в партию, которой, как он полагал, было глубоко наплевать на его внешность.

На заводе Сельхозагрегат имени Клары Цеткин, где он работал сборщиком кормозапарников, необходимых для кормежки рогатого скота всех окрестных колхозов и совхозов, к его намерению отнеслись крайне негативно. Когда Илюша начал приставать к местным коммунистам с просьбой написать ему рекомендацию в партию, одни, памятуя об отъезде брата в логово капиталистического врага, бежали от него, как от чумы, другие, имея в виду его национальность, отмахивались от него, как от назойливой мухи. Все это в конце концов чуть было не привело к весьма печальным последствиям.

Заведующий инструментальным складом, услышав, как во время перекура Илюша жаловался на свою судьбу, посоветовал ему взять рекомендацию у сварщика Тимченко, который, впрочем, всегда находился несколько в стороне от любых коллективных мероприятий.

– А он даст? – с недоверием спросил Илюша.

– Он всем дает, – заверил заведующий складом, – партия для него, как мать родная.

– С чего бы это? – все еще сомневался Илюша.

– Она вырастила и воспитала его, – с неподдельным пафосом произнес заведующий. – Теперь он один из самых активных и уважаемых ее членов.

На следующий день Илюша Лашкевич набрался храбрости и зашел под навес, где Тимченко приваривал крепежные петли к корпусам для все тех же кормозапарников, которых с таким нетерпением ждал рогатый скот, не желавший без них повышать свои удои.

– Товарищ, – Илюша тронул за плечо своего будущего коллегу по партии.

– Чего тебе? – Тимченко, опустил маску, прикрывавшую лицо, и, увидев, кто именно отрывает его от работы, разразился таким виртуозным набором ненормативной лексики, какого Илюше, несмотря на давнее членство в рабочем коллективе, до сих пор слышать не приходилось.

Илюша, увы, не знал, что Тимченко всего год назад вернулся из мест не столь отдаленных. Не знал, что бывал он там уже не раз, и что последняя его ходка была связана с избиением одного видного партийного чиновника, в котором Тимченко признал уполномоченного, в двадцатых годах раскулачившего и сославшего в Сибирь его семью.

– Мне бы рекомендацию, – робко попросил Илюша.

– Какую еще … (здесь я вынужден опустить несколько предложений) рекомендацию?

– В партию.

– Ты, рыбий глаз, адресом не ошибся? – после небольшой паузы, вызванной потрясением от услышанного, спросил Тимченко, нашаривая рукой обрезок трубы.

– Нет, – ответил Илюша и вспомнил слова заведующего складом, – ведь партия ваша мать, а вы верный и активный ее член.

Такого общественно-политического извращения Тимченко вынести уже не мог.

Спасло Лашкевича только то, что на сварщике была брезентовая роба, затруднявшая его движения, и Илюше первому удалось добежать до проходной завода. Тогда-то сердобольный вахтер и произнес впервые в его адрес это слово: «Счастливчик».

С членством в партии после злополучной попытки получить рекомендацию пришлось повременить, поэтому первым пунктом повестки дня стал значиться вопрос обретения брачных уз. И здесь в центре внимания волею случая оказался тот самый автомобиль марки «Запорожец», который старший брат, переехавший в город Сидней, не пожелал включить в перечень вещей, отправляемых им на незнакомый континент.

Машина стояла в гараже, выходившем своими воротами на улицу Коминтерна, в просторечье называемой «Пески». Но примечательна эта улица была не тем, что там находился гараж Лашкевичей, а тем, что почти напротив него красовалось фанерное строение, покрашенное в синий цвет. Строение имело двери, а над дверьми вывеску. На вывеске значилось: «Парикмахерская. Филиал № 3». Зимой «Филиал № 3» был наглухо заколочен, а летом распахивал свои двери и начинал жить беспокойными буднями, наполненными борьбой за выполнение финансового плана. Борьбу эту вела старая дева по прозвищу Зинаида-полубокс. Дело в том, что какую бы форму прически ей ни заказывали привередливые обитатели «Песков», в конечном счете получалась та единственная модель, которая носила незатейливое название «полубокс».

Зинаида была одна на две точки обслуживания, то есть на два старых, обшитых коричневым дерматином стула, с прикрепленными поручнями и войлочными подголовниками. Чаще всего на жестком сидении одного из них, с трудом разместив между поручнями свою тучную фигуру, находилась сама Зинаида-полубокс. Глядя в покрытое темными пятнами зеркало, она выдергивала пинцетом жесткие волоски, время от времени прораставшие над верхней губой. На другом стуле наблюдала за этой процедурой кассирша Валя, которую полагалась иметь по штату. Впрочем, кассирша Валя по совместительству еще разогревала воду на керогазе за цветастой занавеской и выметала щеткой пучки бывшей шевелюры, оставшиеся от очередной жертвы борьбы за финансовый план.

В городе парикмахерскую называли «шпионской». Такое прозвище ей дали потому, что улица Коминтерна находилась недалеко от авиагородка, у ворот которого стояли часовые, а забор был обнесен колючей проволокой. Считалось, очевидно, что шпиону, получившему задание проникнуть на охраняемый объект, именно здесь будет удобней всего привести свою внешность в порядок и к тому же облиться одеколоном марки «Шипр», который начисто отбивал нюх у служебных собак. В общем, было ясно, что парикмахерской этой шпиону никак не миновать, поэтому репутацией она пользовалась не то чтобы дурной, но все-таки…

К сказанному надо добавить, что поскольку Зинаида-полубокс была старой девой, то мужчин она ненавидела лютой ненавистью, всех, но особенно ненавидела она шпионов.

Илюша Лашкевич, хоть и выглядел довольно странно, но шпионом не был, поэтому он брился дома, и занимали его совсем другие проблемы.

Когда стало понятно, что в партию ему вступить не удается, а местные красавицы при его появлении отводят глаза в сторону, Илюша решил круто изменить свою судьбу и привлечь их внимание, научившись водить автомобиль, который без дела стоял в гараже.

Всю долгую зиму он посвятил тонкостям вождения в местной автошколе. Как он осваивал эти тонкости – тема отдельного нелегкого для меня рассказа. Если я когда-нибудь решусь обнародовать впечатление тех, кто учил Илюшу сидеть за баранкой – они называли себя «товарищи по несчастью» – вы поймете, что по сравнению с ними в вашей жизни все складывается не так уж и плохо.

Зима, как это изначально повелось в Бобруйске, однажды закончилась, снег растаял и обнажил под собой девственный песок Коминтерновской улицы. О том, что это был не просто каприз природы, а действительно наступила полноправная весна, красноречивей всего говорили распахнувшиеся двери «Филиала № 3».

В один из воскресных дней прямо напротив фанерного павильона заскрипели и ворота гаража Лашкевичей. Это Илюша решил, наконец, явить свое мастерство взорам взыскательной публики.

Автомобиль завелся, дал задний ход, выехал на середину улицы и заглох. Илюша сделал вид, что так и было задумано. Он сидел за рулем, нажимал на сигнал и приветливо махал рукой соседям, которые один за другим высовывались из своих окон. Пауза, однако, затягивалась. Илюша вспотел, но продолжал улыбаться и махать рукой, делая одновременно судорожные попытки завести двигатель. Публика хоть и с опозданием, но все-таки поняла, что автомобиль стоит посреди дороги вовсе не для того, чтобы радовать их глаз, а когда поняла, то начала давать советы.

Как дают советы на Песках – это тоже тема отдельного рассказа. Раздосадованный Илюша уже собрался было выбраться из машины, чтобы разобраться с обидчиками, но двигатель в это время чихнул и завелся. Гордо и слегка небрежно, как в цветных зарубежных фильмах, Илюша вырулил вдоль улицы и помчался на первой передаче, бледнея от собственной храбрости. А когда с третьей попытки ему в конце улицы, перегороженной лежащей поперек бетонной плитой, удалось еще и развернуться, он возвращался к своему гаражу в ореоле триумфатора, почти догнав бегущих впереди мальчишек.

Доехав до того места, где черной дырой зияли распахнутые ворота, Илюша решил, что лихой поворот в духе лучших традиций автородео надолго заткнет рты местным насмешникам. Он дал газ и резко крутанул руль. Но коварный коминтерновский песок вопреки всем намерениям Лашкевича подхватил автомобиль и вместо открытых ворот ткнул его задним бампером в угол фанерной парикмахерской.

Угол треснул, но устоял.

Из «Филиала № 3» показалась Зинаида-полубокс.

Явление ее окрестной публике было одновременно и грозным и торжественным. В одной руке она держала помазок, в другой – сжимала бритву. Все затаились. Зинаида обвела глазами притихших зрителей, сплюнула в сторону заглохшего опять «Запорожца» и произнесла одно только слово – «шпион».

Но как она его произнесла?! Всё презрение, накопившееся по отношению к мужчинам за долгие годы девичества, все страдания от дефектов собственной фигуры, всю одуряющую и безрезультатную борьбу за финансовый план вложила она в это короткое слово. Если Илюшу не хватил удар, то только потому, что автомобиль в это время завелся опять, и под тяжким грузом своего позора Лашкевич выжал сцепление и дал газ.

Увы. Вместо того, чтобы послать машину вперед, его дрожащая рука включила заднюю передачу, мотор взревел и автомобиль, протаранив насквозь фанерную стенку, въехал в совершенно не приспособленный для этого «Филиал № 3».

Зинаида-полубокс взвизгнула и упала в обморок. Кассирша Валя выскочила со щеткой наперевес и, имея в кармане трехдневную выручку, исчезла в неизвестном направлении. Мальчишки побежали за милиционером, а публика с нескрываемым удовольствием любовалась странным гибридом, который наполовину состоял из горбатого «Запорожца», а наполовину из фанерного строения парикмахерской.

Илюша медленно выбрался из машины и с опаской подошел к лежащей без чувств Зинаиде.

– Дыхание, – советовали ему со всех сторон, – делай ей искусственное дыхание.

– Как это? – беспомощно оглядывался Илюша.

– Рот в рот, – кричала заинтересованная публика.

Илюша опустился на колени, и губы его впервые коснулись губ женщины.

Какая между ними проскочила искра – не нам рассуждать об этом. Браки, как известно, заключаются на небесах, и им, небесам, естественно, ничего не стоило подстроить все эти злоключения с машиной в один из воскресных дней начавшейся уже весны. Правда, в течение семи месяцев из жалования Илюши вычитали сумму, необходимую для ремонта покореженного филиала. Но на небесах либо не заметили своего прокола, либо решили, что это пустяки. Зато двое влюбленных обрели друг друга, «дай им Бог здоровья на долгие годы», – наверное, так рассуждали в самых что ни на есть заоблачных инстанциях.

Теперь вы, надеюсь, понимаете, после каких событий местные жители стали называть Илюшу Лашкевича – «Счастливчик».

На свадьбу, состоявшуюся-таки накануне дня тридцатилетия, миролюбивый Илюша хотел пригласить и сварщика Тимченко, но Зинаида была против.

– Зачем, – сказала она, – ведь он так и не дал тебе того, что ты просил.