Полная версия:
Дети Скадарлии. Ясное небо Австралии
Все это он прекрасно осознает.
А что если?
Что если он действительно возьмет и найдет им пространство, оборудование, сцену. Лука напишет пару спектаклей, поставит их, тогда можно гастролировать с труппой! Как долго уже об этом, засыпая, размышляет Джура. И узнает о них весь мир.
А что?
Как чудесно жить в Белграде! Рядом с Югославией, вокруг столько стран, столько возможностей о себе заявить, себя показать! Да и внутри самой страны разве недостаточно мест?
– Мои дорогие друзья – голос Джуры снова обретает живую энергию металла, заставляющую остальных затихать и обращать свои взоры. – Я благодарен всем вам, за то, что вы у меня есть. За то, что вы у себя есть. За то, что вы есть у театра. Да, сейчас у нас не так много в карманах и о нас не знают миллионы! Но клянусь вам, о нас, о вас узнает весь Белград! А потом и вся Югославия!
– Ха, Югославия! Даешь всю Европу! – слышится из толпы.
– И Америку! – добавляет кто-то
– Что нам Америка, Австралией нужно мечтать – слышится голос Вукашина
– Почему ей?
– Далеко и незнакомо.
– Тогда и Антарктиду тоже, и Юпитер нам подавай!
– Лихо мыслите, друзья! – усмехается Джура, – Ладно, гуляем! Нам теперь все по плечу.
**** **** ****
Ведутся шумные разговоры, обсуждения, которые постепенно выходят за рамки заброшенного цеха и уплывают по улице, чьи каменные дороги еще помнят тепло тел, лежащих несколько часов назад на ней людей.
Солодовый напиток тем временем льется ручьем, и некоторые занятные беседы воспроизводятся с пущей силой.
Кристиян и Вукашин стоят у импровизированного шведского стола и активно работают челюстями:
– Мы думали, ты не успеешь.
– А кто бы тогда наверх залезал бы турка колоть?
– Не знаю, может я.
– Хорошо. В следующий раз, я уступлю тебе эту почетную роль.
– Отлично, – заключает Кристиян, – я обязательно напомню.
И возвращается к холодным закускам.
Тияна негромко беседует с Лукой:
– … что-нибудь драматическое, без маскарада, начистоту…
– Это невозможно, ты знаешь сама.
– Я поговорю с ним, прочти.
– Хорошо-хорошо, я прочту, но ничего не обещаю. Сейчас нужно исправлять недочеты «Героев», а потом уже браться за новое.
– Все равно прочти!
Повысив голос, Тияна, осекается и умолкает.
В центре зала самая многочисленная группа. Славица восседает на верстаке, свесив ноги, смотрит на зал поверх голов парней, собравшихся подле.
– Я думаю, мы действительно однажды выступим за океаном. Это моя мечта, – произносит Яков и громко причмокивает.
– Кто нас туда пустит, бродяг Скадарлийских? – шутит Йожин. Разве что прибирать в кафанах местных.
– А я согласна с Яковом! – доносится сверху, – если мы твердо решим туда ехать, у нас все получится.
– Скучно в этой Америке… – картинно зевает Милош.
– Ты что был там?!
– Был как-то… проездом.
– Проездом! И куда же ты направлялся? С Гренландии в Антарктиду? – снова подтрунивает Йожин.
– Да нет, так… Отца сопровождал. На пару дней в Нью-Йорке останавливались, а потом снова на пароход. Обычный портовый городок… Так что ничего особенного там нет, увы – загадочно произносит Милош, томно поглядывая на Славицу. Затем устало достает дорогой австрийский портсигар, и вынимает тонкую сигарету.
На девушку это не производит никакого впечатления, так как снизу доносится глухой, но отчетливый скрежет металла. Внезапный, он обращает внимание всей компании, приглушая все междуусобные разговоры. В цеху становится тихо. В замирающей тиши еще слышнее как лязгает тяжелый засов входной двери.
Проходит несколько секунд напряженного прислушивания, в этом состоянии всю компанию покрывает всеобщий мрак.
Раздаются выдохи изумления и тревожное перешептывание. Слабый свет сумерек из крошечных окон лишь понемногу освещает большое помещение цеха. Находящийся у окна Лука, вглядывается в темноту вечера.
Джура же встает первым на ноги и стремительно направляется к выходу. За ним, так же безмолвно, синхронно и не сообщаясь, встают Кристиян, Талэйта и Вукашин. Последними, не выпуская бокалов, выходят Яков и Йожин.
– Кто это может быть? – беспокойно озирается Славица, явно намереваясь последовать за ушедшими, но не решающаяся.
– Благодарные зрители, моя дорогая. Хотят присоединиться к нашему празднику, отметить шливовицей твою прекрасную игру, – шутит Милош, одиноко улыбаясь, среди серьезных и напряженных лиц.
– Там кто-то выкорчевывает нам двери. Вряд ли им так уж понравилось наше выступление – грустно вздыхает Тияна. – Пойдемте вместе посмотрим.
– Да-да, пойдемте все вместе, – подхватывает Славица, спрыгивая с места.
Тем временем, Лука, резко отходит от окна, вздыхает и обеспокоенно озирается.
– Нам лучше уйти. Кажется, это те самые… палилульцы.
– Кто?
– Палилульцы. Хозяева фабрики.
– Что ж мы стоим? – восклицает Славица, – побежали!
– Вот и я о том же – соглашается Лука. – Бежим!
И оставшаяся четверка, поспешно скрывается в темноте дверного проема.
Топот ног, спускающихся по узкому лестничному коридору, заглушает короткие, сбивчивые переговоры, роняемые на ходу. На втором пролете раздается мужской возглас, затем шаги стихают, и где-то на фоне становится слышно, как с шумом скрипит петлями железная дверь.
В темноте различимо только дыхание, судорожное, нервное, безуспешно пытающееся стать приглушеннее.
– Куда дальше? – раздается во тьме девчачий голос
– К черному входу, – отвечает ей тишина.
– Я не вижу ничего!
– Я тоже. Надо спешить!
– Стой, давайте вооружимся чем-нибудь?
– Чем? Да и не видать же ничего?
– А вы где?
– Кто?
– Я вас не вижу.
– Стой, я тут одна. Протяни руку.
– Тяну. Вот я. Иди сюда.
– А, вижу. То есть чувствую. А… ты одна?
– Да-а… Парни? – в голосе слышатся нотки тревоги. – Вы где? Идите сюда. Эй! Парни… Лука! – шепотом зовет голос. – Хватит, это не смешно! Нужно нашим помочь! Не время играться, выходите, вы! Милооош! Иди сюда, не то придушу!
– Ну-ка тсс! – шипит второй голос.
Тишина воссоединяется с темнотой на несколько секунд. Происходит прислушивание к этой гармонии.
– Пойдем! – твердо зовет первый голос.
– Куда?! А парни?
– Их тут нет.
– Как так «нет»?!
– Не знаю… Бежим к нашим. – отозвалась темнота.
**** **** ****
Внизу оказалось почти светло – отблески уличного освещения заходят до самого первого марша ступени, с которой Джура и остальные бесшумно скатываются в глубину коридора. Под лестницей есть небольшой закуток, в котором располагается электрический щиток. Других помещений, кроме одной двери с кладовой у входа, не было, а половина длины коридора занята брошенными остатками бычьей головы.
Но Джура, полуобернувшись, на свою свиту, показывает жестом «ниже», а затем, повернувшись куда-то в противоположную сторону игральчески восклицает:
– Это кто мне тут всю электрику искромсал? А ну-ка, покажись, разбойник!
Возня в кладовой становится тише, постепенно исчезает полностью. Джура напряженно вслушивается в каждый звук, стараясь определить количество незваных гостей. Пальцем показывает на дверь помещения, и затем пальцами же показывает цифры – «два», «три», потом «пять». Стоявшие за спиной товарищи безмолвно следили за его движениями.
– А за дверь вынесенную, кто отвечать будет? Выходи, кто смелый.
Из комнаты слышится легкий шорох, совещательный шепот. Одновременно, но уже сверху, за спиной громкими шагами прибывает легкая артиллерия армии Джуры.
– Что тут происхо… – не сдерживая голоса, восклицает Славица, а Талэйта не успевает рукой закрыть ей рот. От этого возгласа ток пробегает по спинам всех, и напряжение прорывается наружу.
– Э-э… да у тебя тут одни девчонки, герой сказок. А ну выводи своих курочек на улицу, пока яйца целы. – Из-под лестницы, куда смотрел Джура минуту назад, доносится голос. Ровный, спокойный, если и насмешливый, то совсем немного. Вслед за ним показывается и фигура. Силуэт, как давеча, из постановки театра Джуры в черном, и тоже с оружием. Какое-то продолговатое продолжение руки. Даже в полутемном коридоре это было отчетливо видно.
Для придания весомости своим словам, фигура аккуратно роняет конец своей конечности на твердь пола, и раздается гулкий звон соприкосновения металла и камня.
Как по сигналу, из комнат показываются тени фигур поменьше, и в коридоре становится темнее. Теперь свет улиц почти не достает до Джуры, а его, едва дышащая, свита, притаившаяся за спиной поодаль, скрыта во мраке полностью. Он задумывается, видно ли было их всех снизу, из-под лестницы.
– Ох, сколько вас. И не тесно вам было там? – беззаботно продолжает Джура.
– А ну спускайся сюда, падаль, не то придам ходу! – Фигура сбоку грозно шипит, и с размаху снова опускает палицу точно на перила. Раздается оглушительный звон, закладывающий уши. На сей раз Славица успевает зажать себе рот руками и не выдать себя.
– Тише, уважаемый. Ты что шумишь тут? Ты как сюда попал? Кто такой сам? – Джура старается говорить отчетливо и спокойно. Он задает вопросы, стараясь посчитать головы стоящих впереди опричников.
– Я тот, кто выпрет тебя отсюда навсегда. Ты в курсе, что это не место для ваших игр? Здесь рабочий народ трудится, так что лодыри, вроде тебя должны сваливать отсюда.
– А основания у тебя на это есть?
«Кажется их шесть, и этот седьмой».
– Хватит того, что ты сам тут незаконно. Фабрика ткацкая, и принадлежит рабочим, то есть нам. А вас – бездельников и на улице полно. Говорю же, выметайтесь отсюда!
– А тебе своей Палилулы22 мало? Зачем сюда пришел? Или ты, портниха?
Джура принимается раскачивать лодку. Впереди послышалось волнение, и даже в темноте ощущается, как незримая фигура покрывается краской.
– Я родился и вырос в Белграде, Белград весь мой, и Скадарлия, и Палилула! – голос фигуры начинает играть вибрировать, тень продолжает оправдываться – а вы, бродяги и шарлатаны, от вас проку нет. Выметайся, пока мы вас не упаковали сами! – он снова взмахивает своей длинной лапой.
Джура ухватывает момент на угрозе. Дальше нужно действовать по плану, надеясь, что ребята также поймут его замысел.
– Хорошо, не горячись. Я выйду, и девушка со мной выйдет. Нас двое.
– Только двое? Что вы тут место для утех себе придумали? Остальные где? Днем я видел других.
«Интересно, есть ли кто снаружи. И остался ли кто в кладовой?».
– Врет он, Горан, точно врет – слышится впереди. – Я своими глазами видел, как они целой сворой заходили.
Голос был гиенский. Однако, он сообщил имя главного, что уже неплохо. Нужно нажимать на это, нельзя пропускать возможность.
– Здесь нас только двое, Горан. Наверху девчата, костюмы складывают. Парни разбирают реквизит в центральном цехе. Дай мне всех позвать, и мы уйдем.
– Нет! Выходите сейчас же. Вы, двое!
– А наши друзья?
– Сами их выпрем. Живей!
– Тогда помогите нам забрать его. – И Джура указывает на пальцем на темное место в глубине коридора.
Сзади, если прислушаться, можно было уловить легкий смешок.
– Что там?
– Голова быка. Это же тоже наш реквизит. Мы его полгода собирали. Ладно остальные, – Джура в темноте играет свою лучшую роль, и наверняка, где-то в глубине души сожалеет, что его лица никто не видит, – но без нее мы не уйдем.
Он делает шаг вперед, наклоняется, его силуэт почти не виден, потом распрямляется и говорит:
– Мы это вносили впятером, а теперь я должен один с девчонкой это вынести! – картинно возмущается Джура, обращаясь к замолчавшей в углу тени. – Кристияна, иди-ка сюда! Из темноты в этот же момент отпочковывается одна тень. Она спускается и становится рядом Джурой.
– Что замолкла? – куражась, командует тот, и в темноте кладет теплую ладонь на руку силуэта в тени, – Напугалась? Я и сам чуть в штаны не наложил! Забираем это и уносим ноги отсюда!
Теперь две тени наклонились, раздался тяжелый выдох, потом одна разогнулась:
– Может, поможете уж тогда? Или хотя бы дорогу дадите? Свет обесточили, над душой стоят! Тут девица тяжести тащит, а они стоят глазами хлопают. Тоже мне рабочий класс! Ну-ка, ты, Горан, кто ты у вас там – главный по швеям или как? Скажи, пусть подсобят.
Джура говорит, и считает свои слова. Если ему дают так много говорить, только говорить, то значит, они не очень решительно настроены. Значит, они тоже смущены. Или не знают что делать дальше, так как заложники не напуганы, и послушны. Но почему-то впрягают в свои дела, хотя вроде и не перечат открыто. Нужно скорее перехватывать инициативу, пока пришельцы раздумывают. Раз идет проявление силы, подыграем, но без страха. Мы выполним ваше требование, но мы вас не боимся. Даже наоборот. Мы сами вам прикажем еще.
– Ладно, подсобим. Двое остаетесь с ними, остальные за мной, – наконец доносится в углу, из-под лестницы.
– Вот за ручки там хватайте, тут рулевой рычаг. И поволокли, – вовсю трещит языком Джура.
Через неподъемного быка стали просачиваться другие тела. Кряхтеть, отпрыгивать, извергая бранные выкрики.
– Стойте! – восклицает вдруг Джура и устало выдыхает!
– Что еще там?
– Бык весь коридор занимает. Нам сначала его вытолкать на улицу нужно, а потом уж прыгать через него удобней будет.
– Я глазом на что-то наделся, Горан, – слышится соглашающийся голос.
– А я боком на какой-то штырь, – вторит ему кто-то
– Это рулевой рычаг, – тихо поправляет Джура. – А теперь слушай мою команду, – зычно гаркнул он следом, и присутствующие прислушались, – Давайте парни все вместе за него возьмемся, и-и насчет три, начинаем! Приготовились?
– Да черт бы тебя брал с твоим быком! – доносится из-за спины, по-видимому, этот тот самый Горан, но Джура этого уже не слышит – он имитирует всеобщее синхронное поднятие бычьей головы, и в этот момент наклоняет голову и приседает.
– Я сейчас включу фонарик, на счет «три», и начинаем, – шепчет Вукашин в другом краю коридора, в секунду когда Джура начинает отсчет. Йожин с Яковом согласно кивают, а Вукашин, Талэйта, Славица и Тияна готовясь, закрывают глаза.
– Раз, два, три! – громко считает Джура и сильно, до боли зажмуривается.
Свет ударяет по глазам всех, находившихся внутри, кроме тех кто успел предварительно закрыть глаза.
Яркий луч пронзает небольшую площадь коридора, и через секунду пропадает, но ее оказывается для всех достаточно.
Вукашин успевает увидеть фигуру с палицей – лом ли, гвоздодер – неясно, решительно выходящую из-под пространства лестницы и двигающуюся по направлению к Джуре.
Сам Джура вместе с Кристияном, тщательно прячующим лицо, оказываются восседающими в импровизированном троне, образовавшимся от сдувшейся головы быка, пока какие-то другие люди по периметру безуспешно держат кто колеса, кто рулевые рычаги колесницы не в силах поднять их вес.
Их изумленные лица тоже озаряет свет, и тут же поглощает тьма.
А дальше в этой тьме Вукашин с криком обрушивается на человека с палицей, снося того с ног. Звук гулкого металла, опрокинувшегося на каменный пол, утопает в криках и возне, рождающейся где-то наверху, где Йожин с Яковом налетают на колесницу, оттесняя ее еще дальше в глубину, к двери черного входа. Не до конца пришедший в себя Джура, стягивает с головы быка Кристияна, и между толпой ослепленных палилульцев и полузрячих актеров, образуется заслон в виде быка.
– Поднимаем его!
Четверо, взявшись кто за что, запрокидывают бычью голову, вдавливая палилульцев в стены, а тех, кто не у стены, выдавливая в открытую дверь.
Снова загорается свет, на этот раз не короткий, а постоянный.
На полу лежит Горан, на нем сверху восседает Вукашин. Над ними, еще выше, стоят спиной друг к другу Тияна, Славица и Талэйта – все вооруженные: лопатой, метлой и пружинным фонариком. Кристиян, морщась, подобрал выпавший из рук Горана лом.
Йожин с Яковом выталкивают оставшихся палилульцев, растерянных и не сопротивлявшихся на улицу. Их лица недоуменно смотрят на сцену у лестницы, пока их обзор не скрывает закрывающаяся дверь. В нее тут же обрушивается град тарабанящих кулаков.
– Слезь с меня, гад! – процеживает лежащий на полу, оставшись один среди скадарлийцев.
К нему подходит Джура и внимательно его рассматривает, взяв в руки фонарик.
– Так значит ты – Горан? А я Джура. Приятно познакомиться
Тот молчит, краснея и брыкаясь под Вукашиным.
– А зачем ты нас хотел выгнать? Да так грубо. Силой. Мы же актеры, а не воины. Мы только играем воинов. Посмотри, – Джура не оборачиваясь, указал на остальных – они все младше тебя, а ты с ломом, ворвался к нам, выломал двери. Но мы же никому не делаем зла, что здесь обитаем. Эта фабрика пустует. Мы здесь собираемся и готовим спектакли. А ты хотел нас этой трубой выгнать? Даже их? – Джура не переводя взгляда, указывает на девушек.
– Слезь с меня!
– А брыкаться не будешь? – спрашивает Вукашин.
– Не будет, Вук, пусти его. Мы же не они, – серьезно смотря на лежачего говорит Джура.
Отряхиваясь, Горан встает. Все следят за ним.
Стоящие у дверей Йожин и Яков тоже прислушиваются к разговору.
– Ладно, актеришки, сегодня вам, считайте, повезло. Провели вокруг пальца. Хотели вас по-хорошему прогнать, не получилось. В следующий раз с центрального входа, с главной улицы будем атаковать. Выпускайте меня.
И двинулся к двери.
– Мы тебя так просто не отпустим, – кровожадно ухмыляется Кристиян и в свой черед взмахивает трубой.
– Нет, выпустите! – настаивает Горан, и оборачивается на молчавшего Джуру. – Вы же не мы. Кишка тонка. Для вас это – он обвел рукой помещение, – всего лишь игра, веселье, потеха для детишек на праздниках. А для меня, моих детей, для семей вот этих парней – это все работа и жизнь. Здесь наш хлеб.
За дверью слышится шум, состоящий из знакомых и не очень голосов. Йожин прислушивается и улыбается.
– Газета «Вечерняя Скадарлия», скажите, что за несанкционированное собрание вы проводите у черного входа, в такое время, каков ваш посыл, кому он адресован, и кто у вас ответственный? – слышится голос Луки. – Вы главный у нас, уважаемый?
Он обращается к одному из стоявших палилульцев, держащегося за ушибленный подбородок.
– Я? – испуганно отвечает он.
– Не вы, а кто тогда? – быстро спрашивает Лука? – Кто ваш предводитель? Дайте пару слов для газеты «Вечерняя Скадарлия». Милош, ты снимаешь?
Милош стоит рядом с фотоаппаратом, быстро щелкая затвором, и ослепляя и без того красные глаза стоящих рядом палиллульцев.
Наконец бычья морда отодвигается, дверь из коридора открывается, и из нее высыпаются люди.
Кто-то восклицает «Горан», кто-то с осторожностью разглядывает хищное чудище и не выпускающих из рук оружие актеров, наконец, выходит Джура и подходит к Луке.
– Мы, театральное сообщество, проводим закрытое собрание по уборке придворовой территории силой нашей труппы, и для привлечения дополнительной помощи приглашали присоединиться представителей производства – ударного, рабочего класса соседнего района Белграда. На данный момент все работы окончены, работники расходятся по домам. Спасибо за внимание.
– Большое спасибо за пояснение, – машинально отвечает Лука, разглядывая уходящие силуэты палилульцев. – Скажите, как называется ваше сообщество, для читателей, желающих следить за вашими успехами.
– Дети Скадарлии, – спустя секунду отвечает Джура.
– Э-э, ну что же… Спасибо вам, успехов, как говорится.
Лука вытирает пот, когда силуэты скрылись за углом. Милош, выдыхая, опускает фотоаппарат.
**** **** ****
Наверху в цехе было суетливо. Складывались костюмы, собирался реквизит, прибиралась посуда и остатки пира.
– А я считаю, мы – герои! – восторженно сказала Славица, отставляя веник. – Такое пережить – врагу не пожелаешь. Но мы отстояли нашу фабрику. Я так рада… Я к ней уже привыкла.
Кристиян на это лишь выразительно фыркнул.
– Чего фырчишь? Постоянно тебе не нравится, что я говорю! Что смеешься?
– Да смеюсь с тебя, что мы – герои. Ты видала же их – они мелкое жулье. Наверное, на металлолом хотели растаскать все, да мы не дали. Зато вот – он показывает свой трофей – на память останется!
– Нам нужно думать, чем дверной засов укреплять. Если эти жулики, как говорит Кристиян, его простой монтировкой свернуть смогли, – складывая свой комбинезон говорит Яков. – Я пока его забаррикадировал тем, что под рукой было, но лучше предусмотреть другой механизм.
– А я предлагаю охранную систему внедрить! Вроде сигнализации. – Славица даже хлопает себя по лбу – мы тогда будем знать, что с фабрикой даже когда нас нет рядом. И вокруг тоже услышат люди! Точно!
– Зачем нам другие люди, если мы сами герои? – улыбается Йожин.
– Не говори, еще предложи ловушки расставить.
– Точно, выроем яму с аллигаторами у входа и замаскируем.
– Зачем аллигаторы, когда у нас Кристиян с трофеем есть. Пусть там сидит.
Тияна молча подсаживается к Луке.
– Где вы все время были?
– Мы?
– Ты же нам сам сказал «бежим»?
– Ну да.
– И куда вы с Милошем убежали?
– Мы? На улицу… А вы?
Тияна не отвечает, пристально заглядывая в глаза Луке. Негромко приближается сам Милош.
– Мы думали, «бежим» – значит «бежим их окружать». Ты же видела, какая идея с журналистом нам пришла в голову?
– Да, кстати, они сразу ушли, увидев газетчиков, – соглашается Лука. – Это более эффективный, и менее кровожадный путь решения проблемы.
– И к тому же творческий, – добавляет Милош.
– А еще очень дружеский и мужской, – отрезает Тияна, и возвращается на свое место.
Джура первым затягивает свой мешок.
– Друзья, мы сегодня провели насыщенный день. Начинался он волнительно, закончился тоже. Я благодарю всех за вклад каждого в наш успех. Без командной работы и чувство локтя ближнего у нас бы ничего не получилось. И не получится никогда. Важен каждый игрок нашей команды. Мы защитили сегодня нечто важное, куда большее, чем четыре стены, стянутые сверху крышей. Мы отстояли свое право на любимое дело. Сейчас все отдыхают, встречаемся, там же, как обычно. Всем пока!
И направляется к выходу, больше ничего не сказав.
– Так, а когда, Джура? – доносится сзади.
– А?
– Ты не сказал когда встречаемся.
– Не сказал, да?
Глава 3
Et quand quelques bistrotsContre un bon repas chaudNous prenaient une toileNous récitions des versGroupés autour du poëleEn oubliant l’hiver23Рождество, 1941, Белград
А в наших краях, снег теперь не редкость. Скорей уж наоборот…
Бывает, выйдешь на улицу – а утро-то еще совсем заспанное! И снег так громко по пустой улице похрустывает под ногами, а из-под высокого воротника клубится выдыхаемый тобой пар. Выпускаешь его!…
Пройдешь один двор, другой – на тебя только уныло посмотрит черная собака, с косматой мордой, и, убедившись, что у тебя нет ничего съестного, равнодушно отвернется от тебя. Ты усмехнешься про себя, не сбавляя ход, и пойдешь дальше, сквозь арку на улицу. Через несколько часов, дети повылезают из всех щелей, таща за собой санки, заполнят весь двор, и начнут раскатывать снежное одеяло, как твоя бабушка тесто… Но пока оно, еще нетронутое, натянутым полотном греет черную землю от январских стуж. На том полотне времена года рисуют портрет твой жизни.
Оказавшись в городе, ты направишься – куда? Естественно, в центр, на площадь Свободы. Там, как обычно, в одна тысяча первый раз ты поднимешь свой взгляд на красный панцирь кафедрального собора Светог Ивана Непомука, задержишь дыхание, ну-у-у, хотя бы из уважения, по меньшей мере. Хоть на секунду, но посмотри на этот собор, прежде чем снова продолжишь свой путь. Старыми ботинками по площади – тук-тук-тук, дальше, прочь, мимо центра. Площадная брусчатка скоро закончится, и через несколько минут ты окажешься у зимней Беги. Здесь можно остановиться закурить, ты непременно закуришь, хотя обещал бросить, еще на позапрошлую Пасху. Да и как не посмотреть на холодный поток черной воды? Она, еще не скованная льдом, пробивает себе жизнь движением ледяного потока. Ты замедлишь ход, ей-богу, замедлишь. Копнешь носком сапога рыхлый снег у самой воды канала, и запустишь руку в карман. Обжигающий сигаретный дым сейчас то, что тебе нужно, твои мысли вот-вот разлетятся над пустынной площадью, если только не…
Но, вот же чудо! Твои замерзшие пальцы нащупают в глубоком кармане темного пальто нечто совершенно другое, непохожее на старый армейский портсигар. Что-то иное, что-то такое, что привлекает твое внимание, заставляет задуматься о чем-то, вспомнить давно забытое, оживить то, что, казалось, кануло в лету. Твоя сосредоточенность столкнется с тысячью препятствий на своем пути, прежде чем ты сведешь все воедино. Одним из них станет: табличка, встречающего всякого возле Мали Моста, и надпись, от которой на глазах выступит влага.
