скачать книгу бесплатно
Пашка напряг остатки сил и втолкнул Сабыржана в салон.
– Помоги… Сабыр ранен… тяжёлый. – В это же момент он почувствовал горячий удар в бедро и заорал от боли и нетерпения. – Тяни, твою мать!
Разведчик подхватил тело казаха. Пашка, швырнув автомат в кузов, почти теряя сознание, всё же смог перевалить ставшее непослушным тело на платформу.
Фрол, тихо матерясь, резко нажал педаль газа.
Глава 9. Пуштунвали. Кодекс чести
Вождь не смог сдержать мимолётной улыбки. Ему всё больше и больше нравился американец, который несколькими фразами, сам того не ведая, указал высокомерному таджику его настоящую роль. Незавидную роль безмолвного свидетеля. Кабир даже не счёл нужным уведомить журналиста, что пленники являются собственностью Джалалудина. Бросив короткий взгляд на маленький кейс с документами, ответил, быть может, с некоторой поспешностью:
– Завтра эти люди будут в полном вашем распоряжении, уважаемый Алжирец. Сегодня им предстоит сделать нелёгкий выбор между светом и мраком безбожия. И те, кто примет правильное решение, будут готовы ответить на все ваши вопросы. Мы искренне заинтересованы в правдивом освещении событий в нашей многострадальной стране. – Оглядев дастархан с яствами, гостеприимно развёл руками. – А теперь, дорогие гости, угощайтесь. Вам надо восстановить силы после долгой и трудной дороги. Начнём же трапезу с именем Аллаха!
Внезапно где-то невдалеке раздалась длинная автоматная очередь. Мужчины одновременно взглянули на хозяина. В глазах гостей читалось недоумение и тревога. Кабир замешкался лишь на секунду, подбирая слова для объяснений, но этого времени вполне хватило Джалалудину, который, отставив в сторону пиалу, голосом, полным приторного сочувствия, успел задать вопрос с явным подтекстом:
– Вероятно, выбор неверных оказался слишком тяжел для них? Вашим людям потребовались более весомые аргументы…
Он не успел закончить свою речь. Автоматная очередь прервавшись на мгновение, тут же переросла в ожесточённую перестрелку. Но вождь уже вполне овладел собой. Тяжко вздохнув, он слегка приподнял руки вверх ладонями:
– На всё воля Аллаха! Мои советники – люди, умудрённые опытом. Они не станут тратить патроны впустую. Давайте продолжим прерванную трапезу и дождёмся Заки. Надеюсь, он принесёт нам правдивые и добрые вести.
Джалалудин с трудом удержался от соблазна продолжить скрытые нападки на хозяина. Даже не потому, что обладал врождённым тактом и знал правила, предписанные гостю. Он просто боялся преступить ту черту, за которой начинал действовать закон мести – незыблемый принцип кодекса чести пуштунов. Полевой командир вполне осознавал, что, если он нарушит неписаный свод законов гордого племени, его отряду не выйти живым из пределов Кабира. Благоразумно замолчав, гость снова поднял пиалу, но в этот момент в разговор внезапно вмешался Алжирец. Его лицо по-прежнему было спокойным и приветливым, но в глазах затаилось беспокойство. Придерживаясь тональности хозяина, журналист заговорил неторопливо и слегка нараспев:
– Прошу простить меня, многоуважаемый Кабир, если я по своему невежеству нарушаю этикет. Поверьте, мои помыслы чисты и в них нет желания причинить вам обиду. Я хочу лишь напомнить вам о своей небольшой просьбе. Мне необходимо поговорить с пленниками.
Вождь нашёл силы для дружелюбной улыбки:
– Просьба гостя – закон для хозяев. Так гласит наш обычай. Но я должен повториться: на всё воля Всевышнего. Давайте дождёмся вестей от моего советника.
***
Заки, дождавшись окончания стрельбы, поднялся с земли. Он был взбешён случившимся и в тоже время понимал, что повёл себя не так, как положено воину. Ему просто необходимо было реабилитироваться в глазах охранников. А это можно сделать лишь одним путём: переложив вину за проявленную им беспечность на Парвиза и на самих боевиков. Оглядев вышедших из укрытий людей гневным взглядом и в сердцах пнув бездыханное тело своего нукера, заговорил громко, с надрывом, то и дело прерывая речь проклятиями:
– Вы! Дети шакалов и ослиц! Как вы позволили неверным бежать?! Я, понадеявшись на вашу храбрость, считал вас воинами… Я даже оружия не взял… Глупец! Но вы оказались воплощением трусости и бесчестия! Вы постыдно попрятались в домах, позволив им завладеть оружием и машиной. Позор на мою голову!!! Что я отвечу нашему вождю, когда он будет задавать мне вопросы? Что мои воины оказались неразумнее младенцев и трусливее женщин?! Это я должен буду сказать уважаемому Кабиру? И ещё я должен буду сказать, что Парвиз, лишившись разума, сам передал свой автомат шурави, который ввёл его в заблуждение детской улыбкой и словами, сказанными на языке собак? О, Всевышний! За что ты так жестоко наказал меня? – Картинно воздев руки к небу, Заки искоса взглянул на стоящих неподалёку людей. Заметив, что его, наполненные трагизмом слова, произвели нужное впечатление, опустил руки и тихо, как бы про себя, добавил. – Слава Пророку, что достопочтенный мулла был рядом со мной и сможет подтвердить правоту моих слов…
Толпа испуганных и растерянных охранников расступилась, позволяя пройти священнослужителю. Заки взглянул на муллу. Тот, несмотря на бледность, был спокоен и сдержан. Советник с почтением склонил голову:
– Скажите что-нибудь, многоуважаемый служитель Аллаха и его Пророка! Я нуждаюсь в вашем совете и напутствии…
В глазах муллы мелькнуло злорадство. Он не любил Заки. Человека пришлого, чужого и излишне самоуверенного. Не любил, но всё же решил подыграть. Тяжко вздохнув, смиренно опустил взгляд:
– Я всего лишь скромный служитель Всевышнего. Не моё дело давать советы воину. Но я думаю, что настала пора вспомнить обычаи наших предков, даровавших нам пуштунвали. Кодекс чести нашего народа. Месть. Вот о чём вы, уважаемый Заки, должны сейчас думать. Этот кяфир, который сейчас трусливо ждёт своей участи, наверняка знал о замысле своих товарищей. Знал, но не уведомил вас. И он должен ответить за это. И ещё. – Мулла поднял голову и сурово взглянул прямо в глаза советнику. – Мне кажется, что вам пора выслать погоню. Мы и без того потратили слишком много времени на разговоры. Беглецы не должны уйти от справедливого возмездия.
Заки, с трудом сдержав раздражение, учтиво приложил руку к сердцу:
– Ваша мудрость безгранична. Ваш добрый совет вернул мне разум. – Выпрямившись, советник взглянул на своего телохранителя. – Вазир, обезглавьте кяфира по прозвищу Таджик и отдайте псам его тело.
Боевик с готовностью кивнул и уже было повернулся, чтобы исполнить приказ, но вдруг остановившись, спросил:
– Заки, быть может мы сначала догоним беглецов? Ведь мы по-прежнему теряем время. Поймаем и предадим казни всех вместе…
Советник вождя усмехнулся с превосходством:
– Нам незачем гнаться за этими безумцами. Дорога ведёт к горам. Там лишь одна тропа, которая выведет их к кишлаку. Они не знают об этом. А мы встретим их на выходе. Их ничтожным жизням осталось не больше двух суток…
***
Поздним вечером Алжирец осторожно постучал в дверь гостевой комнаты. Джалалудин распахнул створки через пару секунд. Он как будто ожидал визита журналиста. Жестом пригласив гостя пройти в глубь помещения, мужчина внимательно осмотрел коридор. Убедившись в отсутствии посторонних, плотно закрыл створки на щеколду.
– Я внимательно слушаю вас. Что привело вас ко мне в неурочный час?
«Как я устал от витиеватости их речей! – Думал американец, усаживаясь на ковёр. – Хоть уши затыкай! Неужели нельзя обойтись без словоблудия? Такое ощущение, будто я участвую в съёмках сериала про Али-бабу. И эта полуграмотная обезьяна тоже корчит из себя сказочного падишаха. Надоело! Выполню задачу и выпрошу у босса отпуск. Второй год слушать чушь собачью и делать вид, что мне нравятся эти туземцы. Ладно. Надо собраться». Дождавшись, когда хозяин комнаты расположится напротив, Алжирец решил отказаться от вступления и сразу перешёл к делу:
– Послушайте, мистер Джалалудин, давайте говорить прямо и откровенно?
Тот усмехнулся:
– А кто вам мешает? Мудрецы в старину говорили: «На свете нет ничего, что заслуживало бы более продолжительного тюремного заключения, чем язык». Вы хотите быть откровенным? Нет ничего проще. Я готов выслушать.
Журналист кивнул, выражая удовлетворение:
– Мне нужна ваша помощь. Кабир не смог выделить время для встречи со мной, в связи с известными обстоятельствами. Но я точно знаю, что один из интересующих меня людей, пленный офицер, уже убит людьми Заки. Это очень плохо, но не критично. Гораздо хуже, что второй узник, капрал Коробов, сегодня смог совершить побег. Я понимаю, что беглецы не уйдут далеко. Но беда в том, что старейшина распорядился предать их жестокой казни.
Полевой командир изобразил равнодушие:
– Что плохого в казни неверного, убившего начальника охраны и дерзнувшего совершить побег?
Американец едва сдержал гнев. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы успокоить нервы. Наконец он смог заговорить. Негромко, но с напором:
– Вы правы. Вижу, что вам безразлично, как вождь маленького племени будет распоряжаться вашей собственностью. Я ведь знаю, что пленные шурави принадлежат именно вам. Не так ли?
Джалалудин снова усмехнулся. Ему очень нравилось безнаказанно поддразнивать «журналиста»:
– Мистер Алжирец! Вы ведь хотели поговорить о деле, а сами блуждаете в собственных фантазиях. Мне кажется, что вы немного заблудились в своих видениях. Быть может вам надо просто отдохнуть? Уверяю, утро освежит ваш разум. И нужные для хорошей беседы слова сами сложатся в правильные фразы.
«А ты не так прост, как мне показалось сначала. – Подумал американец, заставив себя улыбнуться. – Ну что же? У тебя есть чему поучиться. Хорошо. Пусть будет, по-твоему». Стерев с лица чересчур слащавую улыбку, он осторожно заговорил:
– Правительство моей страны уже заплатило многоуважаемому доктору за этих узников. Один из них погиб. Учитывая сложившиеся обстоятельства, я, со своей стороны, готов компенсировать лично вам, уважаемый Джалалудин, ваши моральные издержки. Причём, вполне материально. Мне нужен этот русский капрал. И вы должны мне помочь.
Боевик поморщился, но стерпел. В конце концов, что можно взять с кяфира, разум которого поражён гордыней? Не лучше ли просто получить деньги за небольшую услугу? Немного помолчав для солидности, полевой командир подвёл итог:
– Я не против сделки с правительством вашей страны, уважаемый Алжирец. И готов оказать вам помощь. Пленные действительно являлись моей собственностью, до тех пор, пока в дело не вступили законы пуштунвали. Мне будет очень трудно убедить Кабира, чтобы он сохранил жизнь русскому капралу.
«Журналист» не смог сдержать вздох облегчения:
– Моя благодарность будет очень весомой.
Джалалудин слегка наклонил голову, скрывая презрительную улыбку:
– Охотно вам верю…
Глава 10. Похоронка
Елена Сергеевна Коробова постепенно возвращалась к жизни и обживалась на новом месте. После памятного разговора с мужем она хоть и с трудом, но пересмотрела свой взгляд на события, круто изменившие многолетний семейный уклад. И даже служба сына в армии перестала казаться ей катастрофой. В немалой степени такому повороту способствовала беседа с отцом, бывшим высокопоставленным партработником, а ныне заслуженным пенсионером союзного значения. «Понимаешь, дочка? – Неторопливо говорил Сергей Иванович, с благодарностью принимая из её рук чашку горячего чая. – Время не стоит на месте. Лично я не понимаю нынешнее руководство. Не понимаю, но и не возмущаюсь громко. Михал Сергеевич решил народцу побольше свободы дать? Интересно, а с чего он решил, что её не было? Всё с ног на голову перевернул. «Застой» какой-то выдумал. Позёр и болтун! На основы замахнулся. Такой подход – это мина замедленного действия. Как и когда она рванёт не знает никто. И я не знаю. Дай Бог не дожить мне до этого… Одно я знаю точно: у руля станут новые люди. Не усидит Мишка на троне. Кишка у него тонка. Он даже Никите в подмётки не годится. Несёт ахинею. Думает, что его болтовня реальные дела заменит. Нет. Не выйдет. Это сейчас народ хлопает в ладоши, не вслушиваясь. А когда вслушается и поймёт, что ничего путного генсек так и не сказал и не сделал… Вот тогда он и полетит, кувыркаясь. Я думаю, что твой Юра правильную ставку сделал. Прочувствовал ситуацию. Моя школа! Ты как хочешь, но Павлик свою дурь вовремя выкинул. Как говорится, нет худа без добра. Плохо, конечно, что человек пострадал… Но куда ж без этого? Его выкрутасы забудутся в конце концов. А вот то, что он в армии служил, да ещё и в Афганистане… Такое никогда не забывается. И мужу твоему в росте поможет, и Пашке в будущем пригодится. Ведь когда власть меняется, а дело к этому и идёт, все начинают народу доказывать, что их руки и совесть чисты, как снег на Северном полюсе… Прямь ангелы. Ну а потом… А потом, дочка, всё на свои места становится. И выиграет тот, кто в смутное время поближе к сильному был. И поддержал. Здесь мелочей не бывает. Такие вот дела». Елена Сергеевна не сказала отцу, что её перестала волновать карьера мужа. Зачем расстраивать старика, для которого эта тема ещё недавно была смыслом жизни? Просто она осознала, что Павел, её сын, незаметно для неё вырос, стал мужчиной и сам будет выбирать свой путь. Когда вернётся домой.
***
Коробова встретила домработницу в коридоре, буквально сгорая от нетерпения. Она уже сама спускалась к почтовому ящику, но надеялась, что ей просто не повезло:
– Почту проверяла? – Елена Сергеевна даже сумки с продуктами взяла из рук Аннушки, чтобы та побыстрее отдышалась.
Помощница, тяжело вздохнув, опустилась на пуфик:
– Устала… Проверяла, Леночка Сергеевна… Пустой, зараза. Нету там ничего. Одни газеты лежат. Я их даже брать не стала.
На глазах хозяйки навернулись слёзы:
– Четвёртую неделю от Павлика писем нет. Даже не знаю, что и думать… Надо сказать Юрию Алексеевичу. Пусть попробует с командованием связаться. Это же безобразие!
Женщина покачала головой:
– Ну, свяжется он с генералами, а те ответят, мол, всё в порядке. Какое им дело до простого солдатика? Конечно, если бы они знали, чей Паша сынок, то давным-давно или домой возвернули, или около себя пригрели. От греха подальше. А то и время попросят. Дескать, разузнать надо. Да и позабудут потом. Ребёнок-то не ихний!
Елена Сергеевна, не найдя слов для ответа, развернулась и прошла на кухню. Сидя за столом, она молча наблюдала как домработница хлопочет около плиты, занимаясь обедом. Наконец, не выдержав затянувшегося молчания, тихо спросила, советуясь:
– Что делать будем, Анюта? Четвёртая неделя заканчивается… Как бы не случилось чего. Которую ночь не сплю…
Та, как будто ждала этого вопроса. Прикрыв крышкой кастрюлю, повернулась к хозяйке:
– И думать о таком не смейте! Себя в молодости вспомните. Часто ли батюшку своего письмами баловали? Насилу я заставляла пару строк черкануть. – Увидев, как помрачнело лицо Елены Сергеевны, подошла к столу и присела рядом. – Вы только не ругайтесь. Думаю, в Загорск мне надо съездить.
Коробова даже руками всплеснула в негодовании:
– Чего ради? Что ты там забыла? Не ближний свет…
Аннушка, зачем-то оглянувшись по сторонам, вплотную наклонилась к хозяйке и зашептала:
– В тамошней лавре старец есть. Мне мои подруги во дворе сказали. Всё про всех знает и никому в помощи не отказывает. Святой человек!
– Что за глупости? Уж лучше к Джуне обратиться. Она, говорят, жену Байбакова вылечила. – Елена Сергеевна в гневе поднялась с места. – Я тебе о Павлике, а ты… – Не договорив, она вдруг замолчала, впервые в жизни увидев упрямство и непоколебимую решимость во взгляде безропотной до сей поры экономки.
Анна опустила глаза и ответила незнакомым голосом:
– Вы что хотите делайте, а я завтра поутру и поеду. Первой электричкой. Расписание сегодня на вокзале списала. Еды я наготовила. Вам только разогреть надо будет…
– Я поеду с тобой! – Коробова и сама не поняла, как эта фраза сорвалась с языка. Но сказав, она внезапно почувствовала облегчение.
– Нет, Леночка Сергеевна! Ни к чему нам Юрия Алексеевича расстраивать. Не поймёт он. Да и неприятности у него могут возникнуть. Чай не последний в партии человек. А я вернусь и всё-всё вам подробно расскажу. Ничего не утаю. Хорошо?
