скачать книгу бесплатно
– А он необыкновенно к тебе относился… Только и слышала от него Глебка – то, Глебка – сё, – не унималась учительница. – А в итоге ты жив, а он – в сырой земле.
– Вы хотя бы знаете, какова причина убийства? Что у него был за бизнес? – юноше надоело взывать к разуму вдовы, и он попытался извлечь хоть какую пользу из разговора.
– Не знаю, он вообще очень изменился за последний год, – Анастасия Викторовна шмыгала покрасневшим носом и растирала слёзы. – Мы же были вместе только из-за детей. Я никогда не могла до него достучаться – приходил, уходил, и всё время молчал. Как с немым жила. Бизнес вроде сначала был связан с лекарствами, а потом – с лесом. Но только Миша знал подробности, а теперь его нет. И что прикажешь мне делать? Кончилась моя жизнь.
– Погодите, – Глеб постарался говорить твёрдо и непреклонно. – Вы же жили ради детей, вот и живите дальше. Деньгами я вам прямо сейчас помочь не могу. Но на памятник Мишке через полгода-год точно соберу. Как раз земля на могиле осядет. Ну и обещаю разобраться в причинах убийства. Хотя не уверен, что это сильно облегчит жизнь. Но мы с ребятами не бросим вас по любому.
С этими словами рядовой запаса позорно бежал, потому как женщина не успокаивалась. И как вывести её из этого состояния, он не представлял. Из ближайшей телефонной будки демобилизованный солдат набрал девчонкам из класса и попросил зайти к бывшей учительнице.
– Может хоть они приведут её в чувство, – утешал себя юноша.
* * *
С тех пор прошёл год. Они с бывшими одноклассниками несколько раз скидывались на подарки для мишкиных сирот. Пора было решать вопрос с памятником. Но свободных денег у Глеба так и не появилось. Заплату в редакции съедала безумная инфляция, хватало только на еду. А подключать к проблеме мать – неловко. Во-первых, она прогорела с акциями МММ. А, во-вторых, много раз укоряла сына за бессмысленную роскошь – жизнь на два дома. Уговаривала сдать бабкину квартиру и вернуться в родительское жильё, раз своей семьи пока нет.
Но всё было не так безысходно, потому что оставалась дедова коллекция монет, много лет хранившаяся в небольшом сейфе на той самой квартире, которую против воли матери теперь занимал Глеб. Коллекцию давно следовало оценить у специалиста. И юноша подумал, что самое время нанести Петровичу ответный визит. Было воскресенье, но он знал, где живёт милиционер, и даже был знаком с его женой – как-то он обеспечивал перед ней алиби для гулящего старлея.
– Привет, – открыла ему дверь Ася. – Лежит больной после вашей ночной операции. Каких злодеев вы там брали, что сами вхлам? Попробуй его растормошить, сделай доброе дело.
Женщина всучила Глебу банку с рассолом и отправила на выручку к страдальцу. А юноша впервые обратил внимание на то, что супруга Вестермана чем-то очень напоминает Леру. Хотя и без этого Князев очень жалел Асю.
Рассказывали, что они с Петровичем очень оригинально познакомились. Окна их квартир располагались напротив – так, что молодые люди наблюдали жизнь друг друга несколько месяцев подряд. А потом девушка нарисовала табличку с цифрой и показала её через стекло. Старлей прошёл интеллектуальный тест, и вскоре уже звонил в дверь с таким номером в соседнем доме.
Вскоре Яся и Вася стали жить вместе. Но Глеб не представлял, как жена сносит многочисленные измены Петровича, о которых знал весь город.
– Я бы на её месте не выдержал, – пенял юноша обэпнику. – Но может у женщин голова иначе устроена? И они по-другому воспринимают действительность.
– Да я только её люблю, – оправдывался старший лейтенант. – Но не могу подавить в себе зов природы. При этом не спорю, что любовь – это главное, а остальное не имеет значения.
Сейчас жертва зова природы лежал с резиновой грелкой на голове и беспомощно стонал. Завидев Глеба с рассолом, он приподнялся, и начал жадно глотать жидкость. Глотать и громко колотить зубами о банку.
– Я ведь по делу к тебе, Петрович, – парень отобрал у больного народное средство, отпил сам и присел на край кровати. – У меня сразу две личные просьбы.
– Да? А что взамен? – начал приходить в себя старлей, который ничего не делал просто так.
– Взамен я готов рассказать тебе о кооперативе, который травит людей просроченной колбасой – нам возмущённые читатели слили про него информацию, – Глеб был готов к торгу, и заранее подготовился. – Ну и твоя жена ничего не узнает о финальной фазе ночной контрольной закупки. Которая с весёленькими девчатами.
Петрович помрачнел, но согласно поковырял горбинку на своём носу:
– Валяй.
– Первое дело такое. Мой дед когда-то был знатным нумизматом. Он умер лет десять назад, но его коллекция до сих пор не тронута. А сейчас мне срочно понадобились деньги…
– Бабу, наконец, завёл? – одобрительно отреагировал милиционер.
– Если бы, – огорчённо развел руками Глеб. – Нужен памятник на могилу друга. Коллекцию желательно оценить, но в ломбард идти не хочу – там наверняка обманут. У вас же есть свои эксперты?
– Ну есть.
– Я тут захватил с собой пару монет, – юноша полез в карман. – Пусть на них взглянут, стоит ли вообще дёргаться. Так-то коллекция большая, дед всю жизнь собирал.
– А вторая просьба? – Петрович забрал монеты и сунул их в какую-то коробочку.
– Она тоже касается погибшего друга. Его убили, и расследование вроде уже завершилось. Мне бы взглянуть на дело, пока его в архив не сдали. Похлопочи перед коллегами, будь человеком, – Глеб сложил руки в умаляющем жесте.
– А вот тут, – извини, – жестко отрезал старлей. – ОБЭП с угрозыском не ладят, и ничего просить у них я не стану, даже ради тебя. Так что наша сделка только из одного пункта. Пусть покупатели просроченной колбасы ещё немного потерпят.
Глава 4. Может ещё русский народ!
«Дорогая прекрасная незнакомка! Надеюсь, мы уже немного узнали друг друга, но всё равно позвольте величать Вас именно так. Загадочность будоражит, даже когда она немного наиграна. Вы просите подробностей о моём княжестве Полярной звезды? Навряд ли Вам будут интересны неумелые детские фантазии. Но, если на то пошло – извольте. Передо мной лежит целый путеводитель по выдуманной стране. Приведу лишь несколько цитат.
В нашем мире нет машин и сложных механизмов, огнестрельного оружия и прочей гадости. Звезда, висящая прямо над столицей, блокирует все эти устройства. Зато дает нечто большее – магию и великую силу любви. И это компенсирует бытовые неудобства. Хотя, конечно, свои сложности присутствуют и у нас. Ибо люди – везде люди. Они порой бывают слишком слабы и глупы, слишком алчны и склонны к интригам.
Город, находящийся в сердце нашего государства, окружают бескрайние равнины, засыпанные сверкающим снегом. Ведь мы не просто северный край, мы и есть – Север. Холод – наша религия и наша суть. Однако не стоит его бояться. Во-первых – на просторах под Полярной звездой он терзает человеческую плоть гораздо меньше, чем в промозглых городах. А во-вторых, мороз приносит нам немало пользы, сковывая непроходимые болота, выталкивая из глубин руды и драгоценные камни… Ну, и сбивая накал ненужных страстей. Спокойствие и великодушие – отличительная черта всех моих соотечественников.
Вы спросите – бывает ли у нас лето? Да, бывает. Но оно короткое и малоснежное. Да и ни к чему оно. Звери и птицы, растения и мхи давно привыкли обходиться без тепла. А для людей истинное тепло – это не солнечный зной, а открытость и нежность сердец. В маленьких шахтёрских городках, в рыбацких селениях, в горных монастырях валькирий, в столице, наполненной магией, – везде наивысшей ценностью является жизнь. Такая хрупкая и одновременно несгибаемая.
Что касается географии, то на севере и западе равнины спускаются к побережью студёного океана. На востоке на границе изведанных земель за снежными пустынями расположена империя Чиннай. Однако мало кто из моих подданных бывал столь далеко. Студёный океан невозможно пересечь, а снежная пустыня покоряется только избранным. И я не поддерживаю авантюристов, желающих расширить наши познания об окружающем мире. Ибо непонятно, что мы обретём на неизведанных территориях – друзей и новый опыт, или разбередим ужасных чудовищ.
На юге располагаются неприступные горы, а за ними – весь остальной мир, такой чуждый нам по духу и образу жизни… Однако, боюсь, что я уже успел утомить Вас своими россказнями. Спешу заверить, что пламень моей любви к Вам с каждым днём полыхает всё сильнее. И, если вовремя не предпринять мер, пожар наделает много бед. Пожалуйста, дайте знак, что все мои страдания не напрасны.
Мысленно отправляю Вам страстный поцелуй, Ваш князь».
* * *
Ближе к новому году в Залесск прибыл первый солдатский гроб с Северного Кавказа. И редакция оправила Глеба на похороны. Это оказалось тяжело психологически, особенно после пережитого в Арцахе. Кладбище исходило эманацией такой глупой безысходности, что корру захотелось втянуть голову в плечи. Словно полившийся с неба дождь (а как раз грянула оттепель) был свинцовым. В конце концов он отыскал группу десантников, которые привезли на родину тело своего боевого товарища, и теперь робко топтались в сторонке.
– Давай отойдём за ограду, – покурим, – предложили бойцы, когда Князев начал расспрашивать у них про погибшего.
Глеб из-за контузии не курил больше года, но пришлось вспомнить, как это делается. Нельзя было упускать возможность выяснить что-нибудь важное для репортажа. Ведь с матерью солдата он заговорить так и не решился – слишком яркими оставались воспоминания об истерике учительницы после похорон Мишки… Материал, который он сдал в номер, начинался так:
«Когда хоронили Сашу, шёл дождь. Вороны испуганно метались, разбуженные тремя залпами гарнизонной команды по небесам. Чисто выбритые мужчины говорили у гроба правильные слова. А где-то за их спинами молча плакали мальчишки в шинелях, выжившие в том кровавом бою. Но даже они не могли объяснить, почему Саша после полутора лет службы сам написал рапорт с просьбой отправить его в горячую точку».
Дальше шёл рассказ о жизни и смерти героя. А завершался репортаж совсем грустно: «Когда хоронили Сашу, шёл дождь. В разгар зимы – такой нелепый и неуместный в наших суровых краях».
Через час после сдачи текста Глеба вызвал в свой кабинет главный редактор.
– Молодец, хорошо написал – эмоционально, – похвалил Валентин Яковлевич и тут же потупился. – Только вот, братец, я не могу поставить это на первую полосу…
Глеб промолчал, а главный редактор смутился ещё сильнее. Шеф понимал, что по-журналистски прятать такой материал в недра газеты нельзя. Потому весь город сейчас говорит только о похоронах солдата. Но то был последний номер перед Новым годом. И мэр бы ужасно разгневался, если бы редакция вместо праздничного веселья вынесла на обложку трагедию. Вроде как испортила народу настроение перед праздником, хотя совсем не журналисты испоганили эти дни трагедией местного масштаба.
– Я понимаю, не оправдывайтесь, – сказал корр и почувствовал, что пристыженный главред сейчас выполнит любую его просьбу. – Скажите, а начальник уголовного розыска – ваш старый приятель? Мне очень надо посмотреть одно недавно завершенное дело.
В конце концов репортаж о гибели Саши вышел где-то на внутренних страницах, хотя его всё равно прочли все. А на следующий день в реакцию явилась мать погибшего бойца. Когда Глебу сказали об этом, у него от ужаса перестало биться сердце. Если он накосячил в этом материале… Если чем-то обидел несчастную женщину… Большего позора в профессии испытать невозможно.
– Пришла сказать тебе спасибо за статью, – сказала мать, которая то ли очень хорошо держалась на фоне дикой внутренней боли, то ли уже просто отплакала своё. – Только что ж ты, писатель, не подошёл ко мне на похоронах?
– Так я не хотел беспокоить вас в трагический момент, – начал оправдываться юноша. – Всё равно вон сколько всего про вашего покойного сына узнал и написал.
– А я могла бы рассказать в десять раз больше, – горько вздохнула женщина. – Ладно, чего уж там. Вот, помяни и ты моего Сашку…
И она поставила на стол бутылку водки. Совершенно обычной, без наворотов. Наверное, купленную в ближайшем комке и завернутую в газету – в тот самый номер. И уже в дверях женщина бросила Глебу через плечо:
– Он подал рапорт о переводе в горячую точку затем, чтобы вместо него ребят необстрелянных, первогодок, не отправили. Им в часть пришёл приказ на определённое количество бойцов. А тех, кому оставалось служить последние месяцы, брали только по собственному.
Князева эта фраза хлестнула как пощёчина. Почему же он сам не догадался? Ведь не пацан, не нюхавший пороху… Отлично знал, как работает армейский механизм…
Ну, и водка, как ни странно, оказалась в тему. Потому что в тот самый вечер у них в редакции намечалось коллективное празднование Нового года. И девчонки уже натягивали нарядные платья.
* * *
Праздновать совершенно не хотелось, но не пойти на корпоратив было нельзя – коллеги сочли бы такой поступок проявлением высокомерия. Но похороны Саши, борьба за первую полосу, неточность в публикации, затянувшееся расследование гибели Мишки… Всё это вытрясло из Глеба последние силы. Поэтому пока остальные радовались и выпивали, он тихо сидел в уголке и потягивал сок. И думал о том, как ему хочется домой – уткнуть лицо в подушку, и не просыпаться до второго января.
– Князев, а между прочим, сейчас белый танец, и я тебя приглашаю, – выдернула парня из прострации секретарша Лиза. – Пойдём – там такой медляк…
На ней было короткое синее платье с огромным вырезом на спине. И Глеб неожиданно для самого себя согласился. Танцевать он не умел, и к тому же не удосужился переодеть огромные зимние ботинки. Поэтому они с секретаршей просто какое-то время потоптались в обнимку под музыку. Но во время танца юноше очень захотелось погладить Лизу по обнажённому телу, находившемуся у него под руками. И он тайком от всех это сделал. Девушка тяжело задышала, и коснулась (тоже тайком) его губ своими губами.
Они быстро нашли в редакции укромное место и принялись жадно целоваться. Минут через десять Лиза оторвалась от него и озабоченно спросила:
– Глеб, а хорошо ли мы поступаем?
– Тебе разве не хорошо? – прошептал юноша.
– Мне – очень.
– Тогда какие вопросы? – засмеялся Князев и начал расстёгивать на ней платье.
Всё закончилось намного быстрее, чем ему бы хотелось. Глеб огорчённо охнул, и отстранился.
– Ничего, не расстраивайся, – утешала его девушка. – Всё равно это очень приятно. Но прости, мне надо бежать. Я же председатель профкома. А этот вечер – профсоюзный. Наверное, меня уже потеряли.
Глеб тоже вернулся за стол, но после случившегося ему стало совсем плохо. Давил невообразимый стыд – и перед матерью убитого солдата, и перед секретаршей, и перед Лерой. Хоть между ним и старшеклассницей пока не искрило, и было непонятно, срастётся ли когда-нибудь вообще. Но всё равно гадкое чувство заполонило душу, и он подумал:
– Пусть я завтра умру, но прямо сейчас – напьюсь…
Из троллейбуса ему пришлось выскочить километра за два до дома. Просто понял, что не доедет. В голове грозно шумело, а к горлу подкатывало. Он успел, пошатываясь, добрести до памятника Сергею Мироновичу Кирову, когда его вырвало прямо под постамент.
– Господи, какой ужас, – подумал Глеб. – Если кто-то увидит – стану посмешищем на весь следующий год. Надо во что бы то ни стало добрести до дома. Потому замерзнуть пьяным в сугробе – это совсем глупая смерть.
Как следовало из милицейских сводок, вероятность лишиться кошелька и огрести по темечку на ночных улицах Залесска в пьяном виде повышалась на 75 процентов. Но юноше в самый позорный момент его жизни повезло. Хотя везение, конечно, было относительным, потому что после утреннего пробуждения пришла ожидаемая расплата.
Впрочем, вскоре выяснилось, что мучения Глеба – сущая ерунда по сравнения с теми приключениями, что пережил после редакционной пьянки Артурчик – тишайший автор исторической странички. Вернувшись домой с посиделок, этот бывалый журналист отправился покурить на балкон. Покурил – и вместо того, чтобы вернуться в комнату, вышел в противоположную строну. Причём ограждение его нисколько не смутило. Он легко перемахнул через барьер, и отправился в полёт с третьего этажа.
На удивление Артурчик не убился и практически ничего себе не сломал, но сильно долбанулся головой. И сейчас лежал с сотрясением мозга и подозрением на субдуральную гематому в городской больнице. И едва Глеб очухался сам, ему выдали денег на апельсины, и велели навестить несчастного коллегу от имени дружного редакционного коллектива.
* * *
Отделение, в котором лежал Артурчик, находилось по соседству с урологией. И тамошние пациенты выглядели по-настоящему жутко, передвигаясь по коридору со стеклянными ёмкостях в руках. В этих банках бултыхалась непонятная жидкость, а из крышек тянулись пластиковые трубки. Они соединяли стекляшки с телами, и были вшиты прямо во внутренности. От этого зрелища Глеба снова затошнило, и он поспешил в палату к коллеге.
Артурчик оказался вполне живым, хотя его затуманенные глаза не могли подолгу концентрироваться на собеседнике. Выяснилось, что никакого кровоизлияния у него нет. Так что несколько капельниц, неделя покоя – и домой. Всё было насколько хорошо, что у ветерана газетного цеха обнаружились силы и желание подумать о работе. Настоящий профи.
– Слушай, Глеб, я тут в больнице нарыл одну невидаль, – заговорщики прошептал историк. – Но сам написать, как ты понимаешь, пока не могу. И вообще непонятно, когда вернусь в строй. Выручай, брат.
– Что за невидаль? – загорелся юноша.
– Смотри, – принялся объяснять Артурчик. – Мы же с тобой как мужчины понимаем, что когда утром ты встаёшь, то очень часто делаешь это не один?
– В смысле? – не понял Глеб. – Вместе с женой или с подружкой что ли?
– Да нет, – поморщился историк. – Вместе с твоим важнейшим органом. В общем это природа: поднялся – опустился. Иногда даже внимания не успеваешь обратить. Но у одного нашего земляка проявилось не совсем как у остальных.
– Стесняюсь спросить – а что именно случилось то? – не переставал недоумевать юноша.
– Врачи говорят, что это называется приапизм, – напугал медицинским термином аксакал журналистики. – Когда эрекция у мужчины не уходит, и случается как бы импотенция наоборот. Тут лежит один простой работяга – у него это и произошло. Представляешь – в стране нищета, люди голодают и жизненные ориентиры утрачены. А тут такое чудо – стоит, и не опускается. Значит может ещё русский народ! Сенсация.
Жертву странного недуга лечили в соседней палате. Глеб целых полчаса уламывал его рассказать о своём несчастье – очень стеснительный оказался дядечка. Особенно его смущали косые взгляды молоденьких медсестёр, которые одна за другой заглядывали в палату, видимо желая приобщиться к новым ориентирам русского народа, и распутно пялились на бугорок под одеялом.
– Из меня уже тонну крови выкачали, – наконец разговорился работяга. – Ничего не помогает, а другого средства нет. Вот у нас в цеху один парень возил откуда-то русский мумиё. Слышал про такое лекарство? Говорят, от всего на свете помогает. Вот мне бы его сейчас. Только оно очень дорогое, и вроде как экспериментальное. Его в нашем дурдоме испытывают на психах. Волшебные результаты показывает, только Минздрав этого не признает. Ясное дело – чиновники без взятки и со стула не встанут.
– А что за парень из цеха? – заинтересовался корр. – Как зовут?
– Мишка Тюнин, – работяга поправил одеяло и зло зыркнул на очередную медсестру. – Только он уже полтора года как уволился, и куда-то пропал.
– Так это же мой школьный друг, – вскрикнул юноша, не сдержавшись. – Его убили на улице какие-то подонки как раз в прошлом году.
– Все под Богом ходим, – философски отреагировал больной. – Жаль парня, земля пухом.
– А он один этим русским мумиё занимался? Может, каких-то его сообщников… То есть – помощников знаете? – бросился расспрашивать Глеб.
– Да я как-то особо не интересовался, – огорчил собеседник. – Ни к чему было, только краем уха слыхал. А ты обратись в дурдом, там тебе всё и откроют. Вы же журналисты – четвертая власть.
Князеву стоило больших усилий вернуться к главной теме разговора:
– Скажите, а вам сейчас очень больно?
– Очень, но дело даже не в этом, – объяснил мужик. – Понимаешь, со мной это случилось в самый что ни на есть интимный момент. Забрался на жену, а как сделал свои дела, оно не отпускает. И ещё в спине что-то встало. «Спихни меня как-нибудь», – прошу. А она: «Ну всё, догулялся, гонорею в дом притащил». А какая это гонорея? Но жена разницы не понимает, и теперь разводом грозит.
– Сочувствую, – выдавил из себя юноша, с трудом сдерживая смех.
– Так что основная боль не там, – указал под одеяло работяга. – А в сердце.
Глава 5. Секретный агент
Уголовное дело о насильственной смерти Михаила Тимофеевича Тюнина оказалось до обидного тощим.
– Вот – читай, – протянул Глебу папку следователь Гришин. – И скажи спасибо нашему начальнику за его доброту. Если бы не он, век бы тебе этих документов не видать. Но всё равно – выносить ничего из кабинета нельзя. Делать выписки – тоже. И помни про бумагу о неразглашении.
– Но что здесь такого секретного? – недоумевал Князев. – Был же суд, и вообще – речь, кажется, об обычной бытовухе.
