скачать книгу бесплатно
– Чем это ты там занят? – спросил тот сверху.
Юноша, полный смущения, смял плоды своего труда в бесформенный комок.
– Мнешь, да? – веско сказал китаец, спускаясь по лестнице, – Напрасно. Так ты никогда не добьешься своего… Чего испугался? – Ласково спросил он, подходя к Тотмию.
– Простите, хозяин, – с чудовищным акцентом ответил юноша.
– Да перестань, – отмахнулся китаец. – Лучше пойди и вымой руки. Или нет! Садись и рассказывай, что ты хотел сделать?
– Горшок.
Китаец поморщился.
– Нет, пожалуйста, больше не делай этого никогда. Слышишь? Точно так же, как и миски для похлебки – этим пусть занимаются бездельники и глупцы. А я не позволю изготовлять на моем станке в моем доме из моей глины подобную пошлость. Ты меня понял?
– Да, хозяин.
– Прекрасно. Тогда возьми глину и сделай что-нибудь изящное. Кувшин. Это ты умеешь?
– Да, хозяин, – кивнул головой раб. – Я был учеником гончара.
– Как?! Негодник! – возмутился китаец. – И ты до сих пор скрывал это?
– Я не знал, хозяин, что для вас это важно, – пытался оправдаться Тотмий.
– Ну, во-первых, мне неприятно, что ты меня величаешь не иначе, как «хозяин», – наставительно заметил китаец, располагаясь на низкой скамеечке подле стола. – Признаться, в общении с тобой я таковым себя не ощущаю: мой раб лазает по моим вещам, работает моими инструментами, а порой и спит на моей постели. Я хочу, чтобы ты называл меня Ну-от-хаби. Ты понял?
– Да, я понял.
– Ты в силах запомнить это простое китайское имя?
– Да.
– Тогда ответь, почему ты не называешь меня так?
– Я думал, вам не понравится, – сказал раб.
– Думать нужно всегда, в этом ты прав. Но порой следует этого и не делать. Впрочем, начинай…
Закрутился станок, глина под тонкими пальцами юноши поехала вверх, приобретая выемку, которая все углублялась по мере роста будущего изделия. Изящные стенки сосуда свидетельствовали о большом мастерстве юноши.
Но китаец только покачал головой:
– Плохо, очень плохо. Этим не годится даже черпать воду.
Тотмий посмотрел на почти готовый кувшин, к которому оставалось только ручки прилепить и можно обжигать в огне… Почему Ну-от-хаби недоволен?
– Ты думаешь, я шучу? – спросил китаец.
– Да, хозяин, вы ошибаетесь, – твердо заявил юноша. – Если сделать стенки тоньше, глина не выдержит собственной массы. Я много раз убеждался в этом.
– Надо же, а я думал, что ты занят чем-то более важным, уборкой дома, к примеру, или другими полезными делами. Тебе не пристала работа гончара.
– Да, я не гончар, – после небольшого раздумья сказал молодой человек. – Но я хочу научиться обращаться с материалом, из которого можно сделать форму…
– Зачем тебе это? – китаец лукаво сощурился на юношу.
– Я хочу делать человеческие лица.
– Лепить гримасы? Да, это занимательно, – поддел Ну-от-хаби. – Серьезная работа.
По его чуть ироничному тону невозможно было установить, шутит ли он или говорит всерьез.
– Не смейтесь, хозяин! – воскликнул юноша. – Я всю жизнь стремлюсь познать искусство, делающее глину похожей на живых существ.
– Всю жизнь? – переспросил китаец. – А сколько тебе будет в годах? Допустим, семнадцать. Год ты живешь у меня, и прибавь пару лет на то, что ты называешь «всей жизнью». Это будет три. Три года. Для тебя, быть может, это и много. Но всегда найдется кто-то старше и мудрее тебя, который поднимет тебя на смех, если ты скажешь о своих годах. Я занимаюсь ювелирным искусством гораздо дольше, чем ты живешь на свете. Так что ты имеешь в виду, когда говоришь, что шел к этому всю жизнь?
– Это несопоставимо с тем, сколько вы живете на земле. – Ответил юноша, потупив взор.
– Вот, я уже слышу слова мудрого человека, – сказал китаец с одобрением.
– И все же это не три года, а семнадцать! – упрямо произнес молодой человек. – Я действительно не помню перед собой иной цели.
– Никогда не говори опрометчиво, иначе будешь несчастным, – ответил Ну-от-хаби. – Подумай прежде, чем о чем-то сказать.
– Ну-от-хаби, – вдруг спросил Тотмий. – Почему у вас нет учеников?
Китаец хитро взглянул на молодого человека:
– Нет достойных.
– А как стать достойным? – не унимался юноша.
Тот еще более лукаво посмотрел на своего раба:
– Зачем тебе это знать?
– Зачем? – молодой человек замялся, но тут же решительно выпалил. – Я бы хотел учиться у вас.
Китаец с улыбкой на губах замотал головой.
– Но почему? Почему, Ну-от-хаби? – воскликнул юноша. – Я не подхожу? Я недостоин вас, потому что я ваш раб, иноземец? Вы не хотите взять в ученики своего соплеменника, китайца, зачем же вам я и отчего я об этом спрашиваю?! – молодой человек вскочил с места, схватил с круга недоделанный кувшин и зашвырнул его с размаха в таз с глиной, а сам принялся мыть руки в другом тазу, где была вода.
– Нет, – тихо ответил китаец. – Все это не имеет для меня никакого значения.
– Тогда что же? – спросил раздосадованный юноша.
– Ты напрасно уничтожил хорошую работу, – Ну-от-хаби кивнул в сторону глины, валявшейся в тазу.
– Вам не понравилось.
– Всегда верь себе. Даже те, кого ты уважаешь, нарочно или случайно могут высказывать ошибочное мнение, – произнес китаец и глубоко вздохнул.
Потом сказал:
– Знаешь, Тот-мий, каждый наделен своим даром. У кого-то это красота, у кого-то – чудесное зрение. Мой учитель выбрал меня из числа многих, увидев мои иероглифы. В то время я мечтал о ремесле художника. Ни я, ни другие не видели ничего особенного в том, как я выписывал знаки, для меня это не имело значения, я стремился рисовать совсем другое. Но старый ювелир Лок-хинь усмотрел в них особую отточенность линий, вкус, твердую руку и, как он говорил, учуял легкое дуновение зарождающегося дара. Он взял меня и обучил прекрасному делу. Одного из всех. Его сыновья ненавидели меня, их было четверо, но весь дар, данный семье, боги заключили в их отце, не пролив из этого священного кувшина на детей ни единой капли. Так и с тобой. Пойми, я не могу сделать из тебя ювелира. Потому что ты непригоден к этому.
– Понятно, хозяин, – молодой человек взял тряпку и стал вытирать руки; все его движения были нервны и импульсивны.
– Да, ты не ювелир, ты рожден с другим даром, какого нет у меня, – продолжал размышлять вслух Ну-от-хаби. – Тебе не дано копаться в мелких вещах, корпеть над едва различимой линией, поворотом завитка, зубчиком оправы. У тебя стремление не к плоскости, а к объему, к большому, массивному. Ты прекрасно чувствуешь оттенки, свет и тень. Настолько, что смог бы стать художником…
– Но, хозяин…
– Меня зовут Ну-от-хаби. Прискорбно, что это имя никак тебе не дается, – невозмутимо сказал китаец, разгуливая по дому.
– Я помню, я оговорился, – поправился юноша, боясь, что ювелир прекратит разговор, так волнующий его сердце.
– Ты умеешь сознавать свои ошибки и не боишься говорить о них, – это очень дорогое качество, его нечасто встретишь даже среди сильных духом людей! – Ну-от-хаби дружески похлопал юношу по спине. – Мне не жаль обучить тебя своему искусству…
– Благодарю вас! – поспешил обрадоваться молодой человек и услышал:
– Но вряд ли это принесет тебе удовлетворение. Потом, когда ты поймешь, что занят нелюбимым делом, к которому остыло сердце, ты будешь обвинять меня и покрывать позорными словами память обо мне.
– Нет!
– Да, Тот-мий! Ты не из тех, кто простит себе это. Ты не сумеешь долго терзать свой дар, держа его в клетке чуждого тебе ремесла. Я старый человек, я знаю, что истинный твой покровитель, живущий внутри тебя, оставит память о тебе в делах твоих и твоих работах.
– В каких работах? Ну-от-хаби? – у Тотмия кончалось терпение.
– Посмотри на свои твердые руки, сильные кисти, чуткие пальцы. Это не орудия ювелира. Сравни, – китаец показал юноше маленькие сухие ладони и пошевелил фалангами нервных остроконечных пальцев. – Сам бог создал тебя для твоего дела. Ты действительно не гончар. Но ты не ювелир и не художник.
– А кто? – широко открытые глаза юноши с жадностью ждали ответа.
– Ты будешь скульптором, – заключил Ну-от-хаби.
– Скульптором? – неуверенно переспросил молодой человек.
– Да, Тот-мий. Есть такое искусство. И оно – твое. Я это понял еще в первый день нашего знакомства, когда так неожиданно выменял тебя на украшения у черного дикаря. Ты дорого мне обошелся. Но ты создашь настоящие шедевры. И тебя будут помнить. Я это знаю. А вот мое искусство, – добавил китаец со вздохом. – Разойдется по странам и землям вместе с караванами, и никто не будет знать имя создателя блестящих золотых штучек, хотя все восхищаются ими…
Он помолчал, а потом сказал почти весело:
– Я буду учить тебя, Тот-мий. Но ты должен помочь мне вылить золотую статую. Для этого необходимо сначала вылепить ее из глины, и сделать это хорошо, что оказалось мне не по силам. Хочешь ли ты попробовать себя в таком деле?
– Я не могу обещать, что справлюсь, – промямлил юноша. – Я же еще ничего не умею, я же пробовал…
– А вот так никогда не говори, – наставительно заметил Ну-от-хаби. – Так ты можешь думать, но будь достаточно мудр, чтобы не произносить этого никогда, дабы завистливые уши недоброжелателей не уловили и следа твоих сомнений. Гони прочь дурные мысли. Они не помогут твоим успехам. Берись за неизведанное и смело иди вперед. Ты понял меня, мой ученик?
– Да, понял, – со счастливой улыбкой ответил Тотмий и впервые в жизни произнес слова: – Мой учитель.
Глава 6. 1368 год до Р.Х.
Нижний Египет.
Неподалеку от дельты священного Хапи, плефрах в пятнадцати от крестьянского поселения обособленно стояла убогая хижина бедняка-земледельца.
У крестьянина было восемь детей: старшие уже выросли, завели семьи и трудились вместе с отцом на благословенной земле дельты; младшие помогали матери в ее тяжелой работе по хозяйству. Так было заведено – из месяца в месяц, из года в год…
Но в этот день две малолетние дочери и сын бегали вокруг хижины, беспечно крича и смеясь, счастливые тем, что мать не дала им никакого задания. А та в это время сидела в хижине на полу и обреченно глядела на страдания ребенка, – девочка лет шести, тяжело дыша и стеная, металась по полу.
Ра стоял в зените, и было очень жарко. Хапи испарял воду в бледную голубизну неба, и над землей висело сизое марево. Старик в одеянии странника, прямой, как его палка, и такой же коричневый, приближался к хижине с запада и, поравнявшись с ней, уже хотел пройти мимо, как вдруг остановился, будто что-то почуяв. До его ушей долетел стон девочки. Старик нахмурился, направился к хижине и, остановившись на пороге, всмотрелся в сумрак помещения. Вместе с ним внутрь жилища проник слепящий свет солнца, выхватив из темноты убогую обстановку и человеческие фигуры. Старик скользнул взглядом по скудным крестьянским пожиткам, по горке посуды, сваленной возле затухающего очага, по грязной соломе, заменяющей постель, и присмотрелся к лежащему на ней маленькому высушенному жаром тельцу девочки.
– Чего хочешь ты, странник? – спросила мать.
– Кто этот ребенок? – вместо ответа произнес старик.
– Дочь, младшая, – с тяжким вздохом ответила женщина.
– Что с ней?
– Одни боги знают. Еще вчера она играла с детьми, а ночью, прошлой ночью… – мать смахнула слезу. – Ночью она заболела…
– От чего? – осведомился странник, не сводя глаз с малютки.
– Может, перегрелась на солнце? – предположила женщина. – Или упала и ударилась головой. Дети так неосторожны… Но, скорее всего, ее укусила змея.
– Следов от укусов нет на ее теле, – не двигаясь с места, заявил старик.
Женщина удивленно подняла брови.
– Когда приходит пора соединения души и тела, тело стонет, – непонятно выразился странник.
– Что ты хочешь сказать? – насторожилась крестьянка. – Дочка умирает?
– Нет, женщина. Ее жизнь только рождается. Через три дня она встанет, и ты не узнаешь своей прежней дочери. В девочке откроется великий дар, она будет видеть грядущее и помогать людям. Это принесет вам известность и богатство; но тому, кто пророчествует, тяжко идти по жизни, – старик замолчал.
Он подошел к девочке, и что-то достал из мешочка у себя на поясе.
– Что ты собираешься делать с моим ребенком? – встревожилась мать.
– Не волнуйся. Я посвящен в таинства исцеления людей, – ответил странник.
У него в руках оказалась маленькая деревянная фляжка, из которой он вылил несколько капель в полуоткрытые губы девочки. Сразу ничего не произошло. Но спустя минуту ребенок облегченно вздохнул и, перестав метаться, успокоился.
– Я останусь у вас, пока девочка не выздоровеет, – ровным голосом сказал старик. – Не беспокойся, женщина. Ем я мало, в опеке не нуждаюсь, зато освобожу тебя от необходимости сидеть с больной. Я присмотрю за твоей дочерью. А теперь ступай, отдохни.
Женщина с опаской поднялась на колени, лихорадочно обдумывая, не опасно ли оставлять дочь с неизвестным странником, не распознав, что у него на уме?
– Ступай, – повторил старик и пристально посмотрел на нее.
