скачать книгу бесплатно
– Там, наверху, в вашем кабинете книги. Я случайно заметила их в приоткрытую дверь. Можно взглянуть? Просто обожаю рассматривать библиотеки.
– С большим удовольствием покажу, – сказал я и, не поверите, приятное тепло разлилось по всему телу. Не от водки – нет. Оттого, что предстояло общение с этой прекрасной Светочкой.
Но, но… Не подумайте чего-нибудь этакого, скажем, дурного или мятежного – вовсе никаких планов. Да и не было у меня опыта такого вот странного, скороспелого общения.
Поднялись мы на второй этаж. Из кабинета открылся вид на озеро. Дождь прекратился, и в разрывы облаков вырвалось солнце. Его закатные лучи прочертили кинжальный след от горизонта до нашего берега. Правда, сам берег, сам урез воды был скрыт от глаз шапками деревьев, в эти минуты поблескивающих то здесь, то там капельками воды, что собралась на отяжелевших листьях.
У Светланы был необыкновенно смешной вид. Трико из-под халата, в который ей можно было обернуть два раза. А под халатом, под моим халатом, который она тщательно запахивала… Что было там? Да ничего… Ничего не нашлось в моём гардеробе, кроме трикотажных брючек.
От мыслей о том, что находится там, под халатом, у меня, признаться, дух перехватило.
Она заметила замешательство, видно, догадалась, что мысли мои весьма и весьма мятежны, и поспешила заговорить о книгах, что были перед ней на полках.
Я отчего-то разволновался, причём очень разволновался! А вдали, словно незримо связанный со мною, полыхал необыкновенный закат. И тучи отступили, и пурпурное солнце, перед тем как нырнуть окончательно в водную гладь, посылало своё последнее прости взбудораженной грозой природе.
Но если закат догорал, во мне возгорался рассвет, будоражащий всего меня – рассвет чего-то необыкновенного и отчасти позабытого.
– Кто же вы и откуда, моя прекрасная дама? – спросил я и выдал хрипотцой в голосе своё волнение.
– Я? – удивлённо спросила Светочка. – Вы хотите это знать? Вам это интересно?
Отвечать ей не стал, а просто очень выразительно посмотрел на неё. Так выразительно, что она несколько смутилась и даже покраснела. Румянец на щёчках сделал её ещё прекраснее. У меня даже сердце забилось. Вот она, рядом – только руку протяни. И ведь не спешит удалиться спать, книги рассматривает, будто действительно они ей интересны. А может? Но нет, это уже слишком. Нет, нет – вряд ли интересен ей я. Очень вряд ли. Сколько ей лет? Нет, не могу определить точно. Вероятно, за тридцать или чуть меньше тридцати? А я-то, я – военный пенсионер. Правда, молодой военный пенсионер, покинувший службу ради Его Величества Творчества. Ну и тем более… Что во мне её привлечь может? Мимолётный флирт. А отчего бы и нет – ныне молодежь шустрая.
Мы снова обратились к книгам. Стояли рядом, совсем рядом. Я ощущал эту её близость, близость от слова близко. Я чувствовал аромат её прекрасных, волнистых волос. Так и просились сравнения: волнистых как под ветром рожь. И складывалась фраза – «чтобы кудри были светло-русы и волнисты как под ветром рожь». Так я писал в стихах, мечтая о такой. И вот теперь, казалось, мечты сбываются.
А Светлана, то внезапно замолкала, переводя с книжных полок на меня свой быстрый, обжигающий взгляд, а то снова пыталась что-то говорить, но тоже, как и я, не умела скрыть волнения. Она могла отойти. Просто под благовидным предлогом сделать шаг в сторону, но не делала этого шага и оставалась всё так же рядом, совсем рядом со мной.
– Так вы расскажете о себе, хотя бы немного, хоть чуть-чуть, – снова спросил я. – Откуда вы?
И она ответила:
– Из Москвы. Просто приехала в гости к Надежде. Мы с ней познакомились недавно, на отдыхе. Она здешняя. В посёлке живёт, что за озером. Ну а на озеро к бабушке в небольшую деревушку приезжает. Славная такая деревушка. Домов-то, – она прикинула, вспоминая: – и двух десятков не наберётся. Магазина путного нет. А тут ягоды поспели, вот Надежда и сказала, что бабушке сахар потребовался, чтоб варенье варить. А в палатке его вроде как разобрали. Вот, взяли у соседей лодку, да так неудачно… Хорошо мобильники теперь в деревне есть. Надежда сообщила, пока мы тут у вас переодевались, что вернёмся завтра. А вы? Кто вы, наш чудесный избавитель?
Я коротко поведал о себе. Рассказал, где учился, где служил. Почему оказался в этих краях.
– А жена вас часто здесь навещает? Гляжу женской руки не очень-то заметно.
– Нет, мы расстались. Так вот случилось, – сообщил я. – Ну да это не интересная история.
– А всё же? Что случилось, почему расстались? – стала расспрашивать Светлана, проявив удививший меня интерес.
– Тогда сначала я спрошу. Как вас муж в такую глушь отпустил? – тоже ведь вопрос дал не просто так – решил таким образом выяснить её семейное положение.
– Теперь уж нет мужа, – она улыбнулась и прибавила, – И тоже вспоминать не хочется, по крайней мере, сейчас.
– Знаете, – предложил я. – Давайте этой темы и вообще никогда не касаться. Всё… Что было, то прошло. Что будет, то будет – то уже наше, наше и только наше.
– А почему вы решили, что будет что-то? – слегка покраснев, спросила Светлана. – Мы знакомы-то с вами всего, – она прикинула, – не более двух-трёх часов.
– Хочется, чтобы было. Очень хочется, – проникновенно и искренне сказал я и осторожно коснулся её руки.
– Странно, – проговорила она, высвободив руку и сделав полшага в сторону. – Очень странно. Так быстро не бывает, – и поправилась, – Не может быть так быстро.
Я сделал те же полшага к ней и снова взял её мягкую руку.
Она опять отодвинулась от меня и воскликнула, указывая на то, что открывалось за окном:
– Ой! Смотрите, как красиво, как замечательно красиво!
– Любуюсь этой красотою днями напролёт, – ответил я, продолжая приближаться к ней, слегка отступающей к окну, прибавил: – Один любуюсь!
– Давайте выйдем, прогуляемся до озера. Полюбуемся вдвоём. Заодно и лодку посмотрим, – поспешно предложила Света, видимо, желая прекратить мои робкие приближения.
Пришлось повиноваться.
Мы вышли во двор. Дождь закончился, но было сыро кругом. Лужицы поблескивали в свете фонарика на крылечке. Вдали погромыхивало – гроза уходила медленно, ворчливо урча.
Тишка выбрался из конуры, и отчаянно размахивая хвостом стал требовать, чтобы его выпустили из вольера.
– Подожди, Тишка, – сказал я. – Кругом грязь непролазная, только вымажешься весь и нас лапами вымажешь. А мы чуточку пройдёмся. До озера. Посмотрим, не унесло ли моторку?
Тишка обиженно взвизгнул и скрылся в конуре.
– Какой умница, – сказала Светлана. – Словно всё понял, что вы ему сказали. Взяли бы с собой?
– Не даст погулять, – сказал я весело. – Понравились вы ему, вот и будет всю дорогу в любви объясняться, запачкает лапами.
Спустились к озеру и долго стояли на берегу, очарованные озёрной гладью, которую постепенно окутывал призрачный полумрак короткой и светлой в этих краях летней ночи. Тучи ушли. Вызвездило небо, а небо вызвездило озеро. Мглистый млечный путь сделал мглистой зеркальную поверхность, освещённую выглянувшей луной.
– Вы сказали там, в кабинете, – робко начала Света. – Вы сказали, что-то о будущем. Вы действительно считаете, что вот такая, случайная встреча может оставить в сердце след?
– Как знать? – задумчиво проговорил я. – Ведь знакомство может продолжаться месяцы, даже годы, ну там два или три года, но, если приведёт к соединению судеб, не даст счастья. А можно увидеть раз, вспыхнуть и окунуться в волшебство любви.
Я снова взял её изящную маленькую ручку в свою руку. Единственно, что пока решался позволить себе. Она не убрала её на этот раз. Повернулась ко мне, пристально, даже пронзительно взглянула в глаза и молвила тихо, почти беззвучно:
– Хорошо, если бы могло быть так. Каждому человеку, наверное, особенно женщине, хочется чего-то настоящего, надёжного. И ведь иной раз ищет человек всю жизнь и… И не находит. Ведь бывает и так?
Вместо ответа, я сказал:
– Недавно прочитал о Пришвине, о его необыкновенной любви, пришедшей к нему уже в весьма зрелом возрасте.
– О Пришвине? Об этом добром, стареньком певце нашей природы? – с удивлением спросила она.
– Да, да, представьте, о том тщедушном старичке, который не всегда был старичком, каким мы привыкли видеть его на портретах в школьных библиотеках, – подтвердил я. – У него несчастливо складывалась личная жизнь. Частью из-за того, что в какой-то мере попал в юности под влияние идей Владимира Соловьёва. Их, кстати, проповедовали и Александр Блок, и Андрей Белый.
– Любовь к Прекрасной Даме? – спросила она. – Знаю, знаю. Соловьёвские «страдания вдвоём» при отрицании близости? Как в рассказе «На заре туманной юности»?
– Да, но сам-то он любил, – напомнил я. – Он ведь был влюблён в дочку супруги Алексея Константиновича Толстого. И сразу позабыл отрицания… Даже предложение сделал, причём получив отказ, снова просил руки, когда возлюбленная, побывав замужем, овдовела. А вот Пришвин сам разрушил свою первую любовь. Потом одумался, долго переживал, но… было поздно. Он женился просто так, чтобы жениться. А уже возрасте, когда ему исполнилось шестьдесят семь лет, встретил женщину. Ей было сорок. Двадцать семь лет разница. Ту барышню выделили ему в помощь разобрать архивы. Союз писателей выделил. Вокруг было много женщин, очень много. Но он не видел их, не воспринимал. А здесь. О, какая же была любовь!
– Вы представляете, а я как-то пропустила этот вот момент. Творчество? Да, да, знаю, но вот это ново, – сказала с интересом Света. – И что же? Чем всё кончилось?
– Они поженились и прожили счастливо много лет, – ответил я. – Пришвин любил повторять, что для прочного брака необходимо вечное движение любящих в мир, где оба ещё не бывали и отчего они сами открываются друг другу новыми сторонами…
– Удивительные слова. Неужели такое бывает? Неужели такое может быть? И что же всё-таки такое – любовь? – снова спросила Света.
– Отвечу опять же словами Пришвина: истинная любовь – есть нравственное творчество. Ну и, конечно, истинная любовь – это поэзия.
– Как хочется поэзии, – тихо и проникновенно проговорила Света и посмотрела на меня своими ясными, чуточку повлажневшими глазами. – А вот Надежда не понимает. У неё всё проще. Проще сходится с людьми, даже на связь идёт просто. Понравился и… готова на всё. Даже иногда сама проявляет волю. Может, потому что не сложилась жизнь. Впрочем, не будем о ней. Я, как она, не могу. Мне надо время, чтобы проникнуться чем-то таким, что позволит сделать такой шаг. Может в этом мире меня не все поймут…
– Что вы, что вы, – возразил я, догадываясь, что эта фраза косвенно обращена ко мне, поскольку попытки завладеть её рукой, пока только рукой, продолжались с моей стороны.
И если ещё недавно где-то в глубине души таилась надежда на постепенное приближение к тому рубежу, к которому вольно и невольно стремится большинство мужчин в отношениях с женщинами, то теперь я понял – с удивительной, во многом неповторимой Светочкой, что вовсе не этот рубеж может быть самым главным. Не случайно же я заговорил о Пришвине, о его необыкновенном семейном счастье при разнице в возрасте – подумать только – в двадцать семь лет. У нас-то разница была гораздо меньше. А всё же была и слегка тревожила меня.
«Да что же это со мною происходит? Неужели, неужели же я влюблён? Не может быть, ведь прошло всего несколько часов?»
Но ответ был один. «Да, влюблён». И мои чувства росли и росли в геометрической прогрессии.
Мы проверили лодку. Она была на месте. Буря не сорвала крепления, правда, воды набралось много! Утром предстояло откачивать.
Медленно направились к дому. Остановились на веранде. Она позволила подержать свои ручки в моих сильных, крепких ладонях. Я осторожно пожимал её изящные пальчики, не решаясь сделать даже малейший очередной шаг.
Наши глаза встретились. Что она читала в моих глазах? Что читал я в её глазах? Мы читали такое, во что трудно верили сами.
Она молча повернулась и вошла в дом. Комнату я ей уже указал. Была она на втором этаже, рядом с моей. Мы поднялись по лестнице, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Надежду.
Остановились на пороге её комнаты. Я снова взял её ручки, и она улыбнулась, проговорив:
– Они вам так нравятся, мои руки? Может быть, вы их хотите забрать совсем?
– Конечно, – сказал я. – Конечно. Я попрошу одну руку – вашу руку, а заберу, если позволите, и обе милые ваши ручки, и ваше сердце, такое необыкновенное, чудное сердце.
Она отпрянула. Посмотрела на меня тем же, поразившим меня пронзительным взглядом, но ничего не сказала.
Не знаю уж как она, но я с большим трудом заставил себя завершить это наше странное общение. И тут, случилось невероятное, она быстро обняла меня, поцеловала в губы, прямо в губы, и тут же скрылась в своей комнате, плотно закрыв дверь.
Я некоторое время стоял в замешательстве. Сердце моё готово было выпрыгнуть из груди.
В какую-то минуту я даже подумал, а не войти ли к ней… Но остановил себя: «Нет, это был порыв, замечательный порыв, но никак не приглашение к действию».
Стоит войти – и можно всё испортить.
Потом часто размышлял, а прав ли, что понял это именно так, а прав ли, что не решился сделать шаг, который так хотелось сделать.
Я вышел на улицу и очутился под шатром звёздного неба. Посёлок засыпал. Только где-то в районе магазина, как в старые добрые времена, веселилась молодежь. Да и не молодежь, наверное, вовсе, а скорее мальчишки и девчонки, уже вырывающиеся из детского возраста, но ещё не превратившиеся в юношей и девушек.
Так было когда-то в пору моего детства, когда приезжал отдыхать к дальним своим родственникам в деревню. Собирались обычно либо возле школы, либо «на брёвнах», что были для чего-то свалены возле кустарника в полусотне шагов от шеренги домов. Ну а когда начиналась уборочная, сходились, как называлось это, «на улицу», на колхозном току. Там было шумно от работающих молотилок, что устанавливались на время уборочной страды перед большими деревянными амбарами, там сновали колхозники. Работа кипела. И почему-то нас тянуло именно туда.
Играли в какие-то игры, очень простые, названия которых уже позабылись. То становились парами, брались за руки, и проходили по этому шатру из сомкнутых рук по одному, поочерёдно. Выбирали кого-то из пар, причём, конечно, мальчишки выбирали девчонок, а девчонки – мальчишек. Всё это было, вероятно, для того, чтобы таким образом выказать свою симпатию, поскольку иным способом делать это не отваживались.
И мальчишки, выбрав втайне желанную, стояли, с трепетом держа в своей руке, её руку.
А потом вдруг эта игра надоедала, и начиналась новая. Все садились в рядок, а кто-то один проходил вдоль ряда и касался рук каждого сидящего, но только двоим, по своему выбору, незаметно вкладывал в руку камешки, игравшие роль колечек. Конечно же, не вкладывали камешки в руки двум мальчикам или двум девочкам. Чай не европия – гейропия.
И вот тот, наконец, кто раздавал камешки, становился перед всеми и произносил:
– Кольцо, кольцо, выйди на крыльцо!
Выходили те, кто получил камешки, и предъявляли их. После этого водила – уж не помню, как точно назывался он – спрашивал, или спрашивала, если водила девочка:
– Что сделать этой паре?
Кто-то отвечал:
– Этой паре дойти до околицы и принести подсолнух с поля.
Ну, или там колосок ржи, смотря потому, что росло за околицей.
Несуразных и сложных заданий, наподобие того, что сорвать яблоки в чьём-то саду, не давали. Тут важно было другое – отправить прогуляться по деревне вдвоём тех, кто симпатизировали друг другу. Обычно ошибок не бывало. Определяли точно. И парочке такой приходилось несколько раз за короткую летнюю ночь прогуляться, то до моста через речку, то до школы, то до колхозного сада.
Я даже вспомнил, с кем прогуливался в один год, с кем в другой. Симпатии в те годы зачастую были непродолжительными, да ведь и так случалось, что приезжала какая-то девчонка отдыхать в один год, а в другой и не приезжала. Да и сам мог отправиться в какое-то путешествие с родителями.
Ходили обычно на пионерском расстоянии, даже за руки не решались взяться. Это в той, предыдущей игре, брались за руки… Ведь то делали при всех, а потому и не зазорно. А тут ведь вдвоём. Ни объятий, ни поцелуев… А сколько радости, необыкновенных ощущений чего-то неясного, запретного, а потому несбыточного!
Воспоминания настроили на особый, лирический лад.
Я прошёл по участку, постоял под яблонькой, шагнул к забору, возле которого росли берёзки. Говорят, каждый день желательно подходить к этому божественному дереву – берёзе – чтобы подержаться за ствол правой рукой. Необыкновенную энергию дарит это волшебное дерево.
Листья ещё, словно ковшики, были водой наполнены. Тронешь ветку, и тут же получишь порцию воды, и мокрым будешь как от дождя. И всё тише, тише вокруг. И отчётливее слышен мягкий шумок от падающих то здесь, то там капель.
В окнах второго этажа темно. Но мне показалось, что не спит Света.
«А вдруг да действительно не спит, а смотрит сейчас на меня из тёмного окошка. Её не видно, а она видит меня».
Подошёл под окна, посмотрел вверх, подумал:
«Нет, ничего не видно. Спать, что ль лечь? А то и рассвет так встречу. Вот бы с нею встретить рассвет, ведь рассвет – это Божественный свет до восхода солнца».
Я вошёл в дом. Прислушался. Тишина. Надежда, видно, спала без задних ног. Надо же, столько выпила!
Тихонько поднялся на второй этаж, вошёл в свою комнату, снял куртку, рубашку, брюки. И завалился спать. Но сон не шёл. Я долго лежал, глядя в потолок и перебирая снова и снова минувший день.
Мысли начинали путаться, но я снова возвращал их в нужное мне русло.
Совсем рядом, за стеной была Света.
Наверное, я всё-таки уснул, и тут же меня разбудили ласковые, нежные прикосновения, кто-то устраивался рядом со мной на кровать. И вот уже я ощутил горячие губы своими губами…
«Света»! – пронеслось в сознании, и я проснулся.
