Случайная мама для сына босса

Больше я ничего не спрашивал. Мне казалось, что трепаться по телефону сейчас – просто терять время. Я побежал.

Табло лифта показывало, что он стоит на первом этаже. Некогда ждать. Я побежал по ступенькам вниз, перепрыгивая через пять штук разом. Вылетел из подъезда, в машину, по газам.

Мне принадлежала одна из логистических компаний. А так же большой гараж, где машины проходили осмотр, стояли на покое, порой здесь проводили разгрузку. Мой путь лежал туда. Давно темно, начался дождь. Сторож чертовски долго открывал ворота, а быть может мне это только казалось. Парковка занята большими машинами, приткнул свой внедорожник, где смог и побежал под дождём. Капли попадали на лицо, зашировот распахнутого пальто, но я не ощущал их холода.

Ангар большой, пахнет машинным маслом. Отдаётся гулко эхо. Бетонный пол чуть поскрипывает под моими шагами пыльной крошкой. Она взвивается в воздух, оседает седой плёнкой на ткани брюк. Пересекаю всю площадь ангара вдоль, затем ныряю в одно из боковых ответвлений. У дверей один из службы безопасности, значит Дамир иногда все же включает голову. Я кивнул ему и вошёл.

– Я не поехал жрать, – почти виновато говорит Дамир. – Скучно. Я поехал в рутину.

"Рутина" одно из самых злачных заведений нашего города, я бывал там, и не раз, но уровень развлечений, которые там предлагали, я давно перерос. По моему мнению наркотики зло и человеческая слабость, быстрый секс с кем попало вызывает у меня чувство брезгливости, а алкоголь я предпочитаю дорогой и качественный. Дамир об этом знал, и каждый раз наведываясь туда, оправдывался, словно это имело для меня значение.

– Кто это? – спросил я.

– Ты не помнишь, – пояснил Дамир. – Один из друзей Карины. Рома, она называла его Ромашкой…

Дружок моей бывшей жены выглядел жалко – губы разбита, под глазом назревает гематома, одежда извазюкана в гаражной пыли.

– Не помню, – подтвердил я. – Карина очень любила ущербных дегенератов, разве упомнишь всех?

Я легонько пнул его, парень застонал. Ему явно уже досталось.

– Убегал. Ловить пришлось, благо охрана в рутине прикормленная… помяли немного.

Я присел перед сидящим на земле парнем на корточки, как недавно перед мальчиком Дарьи.

– Ну, – сказал я. – Будешь что-нибудь рассказывать, Ромашка?

Он стиснул зубы и отвернулся. Я пнул его снова, затем кивнул человеку из охраны, что стоял за спиной Дамира. Я не любил причинять боль, никогда не делал этого без лишней нужды, вот сейчас, как раз – нужно. Раздались звуки ударов, стон, а затем и сдавленный крик.

– Он видел Карину. Больше полугода назад. Здесь, в России.

Я стиснул кулаки. Остановил избиение, дёрнул парня за шкирку к себе.

– Знаешь, сколькими способами я мечтал убить бывшую жену? – тихо спросил я у него. – Сотнями. Некоторые из них были весьма изощренны. Только вот беда, Карина далеко. А ты – рядышком. Помоему самое время испытать некоторые из способов в деле.

– Да не знаю я ничего! – сдавленно крикнул Ромашка. – Она позвонила мне с чужого номера. Полгода назад, может больше, месяцев восемь назад. Сказала, что временно тут, но в город соваться боится. Торчала на какой-то даче, я к ней поехал…

– А почему молчал? Ты знал, что я ищу её?

– Знал… она сказала, ты её убьёшь. А она ничего плохого не не сделала! И денег мне дала…

Я стиснул зубы до такой степени, что они скрипнули, кажется вот вот искрошатся в крошку. Деньги. Все эти месяцы она шантажировала меня ребёнком и тянула из меня деньги. Я давал. На Карину мне было плевать. Мне было жаль ребёнка. Я платил за то, чтобы он был здоров и сыт. Я платил, потому что не мог их найти, чёртова планета слишком большая.

– Ребёнок, – наконец спросил я. – С ней был ребёнок?

– Был, – простонал парень, а моё сердце перестало биться. – Мелкий, года полтора. Светленький. Он плакал, Карина на него кричала. Сказала, что он ей надоел, но отдавать тебе не хочет, потому что ты не заслужил. Но она придумала, что надо делать.

– Придумала, – сдавленно проговорил я. – Придумала…

Закурил сигарету, а затем и вовсе отхлебнул из фляжки, которую мне протянул Дамир. Европа, мои переживания из-за помощница показались сразу такими мелкими и не существенными. Первый раз у меня появился настоящий след. А ещё страх. Что она придумала, эта сумасшедшая женщина?

– Этого не отпускать, – кивнул я на Ромашку. – Пусть пока посидит. Ищем Карину. В России. По каким документам въехала. Что делала, куда ходила, вплоть до того, сколько раз сходила в туалет. Ясно? И ребёнок. Главное, это мальчик. Он важнее всего.

Отбросил докуренную вполовину сигарету в сторону, раздавил подошвой ботинка. Закрыл глаза. Страшно стало. Страшно за маленького беззащитного мальчика. И вместе с тем в душе загорелась надежда, маленький огонёк, но такой яростный – никак и ветрам не задуть.

Глава 10. Даша

Неделю нас не трогал вообще никто. Только пару звонков с работы. Один раз звонила Рита, у неё был очередной форс мажор, из этого звонка я узнала, что Булатов в Европу не полетел. Вместо него – Дамир. Рита была в восторге, потому что босса она боялась, а Дамира нет. Боюсь в результате этой поездки Булатова ждёт провал на работе, Дамир там все завалит, зато список его любовных побед станет на одну Риту больше.

– Нас все это не касается, правда? – сказала я Сеньке.

Тот внимательно выслушал и кивнул. На улице уже совсем холодно, на Сеньке зимний комбинезон. Снег ещё не лёг, он сыплется с неба по ночам, утром, словно передумав – тает, оставляя после себя слякоть. Раньше я не любила это время года, машины у меня не было, а пробежки по грязи так себе удовольствие. Вечера казались длинными и унылыми, а теперь все иначе. Два одиночества совместились, моё и Сенькино, получилась маленькая семья. Я была счастлива.

У Сеньки в руках кусок морковки. Мы кормим коз в зоопарке. В этом загоне их две, девочка и мальчик. Мальчик самый натуральный козёл – видя угощения он просто отпихивает свою даму в сторону и все съедает сам. Девочке тоже хочется моркови, но она не может противостоять, ей не хватает сил и смелости.

И мой маленький сынок все это видит и понимает. В вафельном стаканчике у него оставалось четыре брусочка моркови, три из них сожрал наглый козёл. И теперь Сенька не решается протянуть последний кусочек, ведь понимает – снова съест козёл и девочке не достанется. В Сеньке уже живёт жажда справедливости. Он смотрит на меня и не знает, как поступить.

– У меня есть план, – подмигиваю я. – Смотри за мной и все поймешь.

Я отбегаю к дальнему углу ограждения и призывно стучу по забору. Козёл радостно мчит ко мне и тычется бородатой мордой между прутьев забора. Козочка остаётся там, где была – она уже не ждёт от этого дня ничего хорошего.

– Давай, – одними губами, чтобы ушлый козёл не услышал и не понял, говорю я Сеньке.

Он понимает меня с полуслова. Тянет кулачок с зажатой в ней морковкой. Козочка принимает её и хрустит. Козёл бежит обратно, но уже поздно, морковь съедена. Надеюсь, коза счастлива. Мой сын – точно. Он улыбается. Очередная его улыбка отправляется в копилку моих лучших воспоминаний.

Мы пахнем зоопарком. Сеном, козами, кроликами, одного из которых нам разрешили подержать. У Сеньки горят глаза. У вольера с жирафом он стоял молча минут пятнадцать, до того его поразила красота и грациозность этого животного.

Сенька так нагулялся, что снова клюёт носом – значит отбой будет ранним. Он принимает ванну с пеной, и сидит в ней очень долго, я купила игрушку-лягушку, которая выплевывает изо рта пузыри, с ней мой сын готов бултыхаться в воде вечно.

Перед сном я читаю ему. Мне кажется, что расстояние, на котором он сидит чуть в стороне от меня, с каждым днем сокращается, и однажды Сенька прижмется ко мне во время чтения, и уснет так, прислонившись щекой к моей руке.

Комната немного изменилась. В ней стало больше игрушек. Осторожный Сеня не гребет в магазинах все подряд, он ко всему относится с опаской, и в магазине всегда берет только одну игрушку, сколько бы не предложили. Зато её он выбирает тщательно, и долго потом не выпускает из рук. И я безумно рада, что он принимает то, что я ему даю, ведь самокат так и стоит в коридоре, занимая место, желанный, но невостребованный.

Уснул. Я укладываю его поудобнее, накрываю одеялом и иду заниматься своими делами. Я знаю, что Сенька придёт. Каждую ночь дожидается, когда я усну и приходит со своей подушкой.

Этой ночью я проснулась от телефонного звонка. Больше двух лет я не ставила телефон на беззвучный вообще – Булатову я могла понадобиться в любой момент. И сейчас, в два часа ночи звонил он. Скосила взгляд на ребёнка – спит в ногах. Вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

– Да? – спросила я шёпотом.

– Дарья, – сказал Булатов. – Дарья, открой дверь пожалуйста.

– Зачем? – удивилась и не поняла я.

– Затем, что я за ней.

Я удивилась ещё больше. Подошла, глянула в глазок – долговязая фигура моего босса действительно маячит за дверью. Открыла. Посторонилась, пропуская босса внутрь.

– Здравствуй, Дарья, – поздоровался он, обдавая меня запахом алкоголя.

– Здравствуйте, Карим Амирович, – ответила я, не зная, как реагировать.

– Я тут посижу, – обрадовал он, и сел прямо на пол, возле самоката. – Кофе свари, Дарья.

Я прошла на кухню. У меня не было кофе машины, и вообще я не фанат кофе, пью его только по необходимости. Заварила растворимый из банки, надеюсь элитному избалованному желудку босса не поплохеет. Отнесла, протянула. Потом принесла табуретку, села тут же, рядом.

– Я же никому не доверяю, – горько сказал Булатов. – Особенно бабам. От баб после развода вообще ничего хорошего не жду. Ты не считаешься, ты же помощница…

Не баба, мысленно добавила я, и тоже горько стало. Мне хотелось быть красивой, только не умела, не находила храбрости в себе. Особенно с Булатовым. Страшненькой быть проще.

– Потише пожалуйста, попросила я. – У меня сын спит.

– Сын, – улыбнулся пьяно Булатов. – У меня тоже сын есть. Только это засекреченная информация. Мне нужно с кем-то об этом поговорить, а ты это уже почти я. Тебе можно верить.

Я посмотрела на босса. Два года я решала все его вопросы и не подозревала даже о наличии у него ребёнка. Что разведен был, знала, но ребёнок…

– Жена была беременна на момент развода, – продолжил он. – Грязно мы разводились… она решила отомстить и заодно подзаработать. Знала, что ребёнка не брошу. Звонила, издевалась, говорила, что никогда не найду их. Требовала денег. Я давал… чтобы не навредила ребёнку. Я бы все деньги отдал взамен, но ей нравилось, что я страдаю.

– Я не знала, – растерянно произнесла я.

– Никто не знает, – отмахнулся Булатов. – Господи, Дарья, твоим кофе можно дырки в людях прожигать.

Я не обиделась – во мне горело сочувствие. Теперь я знала, каково иметь ребёнка. И мне страшно представить, каково его лишиться. Не хочу об этом думать. Я никогда не видела своего босса таким уязвимым. Он всегда был так равнодушен ко всему…

– Вы его найдёте, – ободряюще сказала я. – А ваша жена не обидит ребёнка, она же мать. Она его любит.

– Эта никого не любит, – покачал головой Булатов. – И да, я найду своего сына. Она ввезла его в Россию почти девять месяцев назад, представляешь? По левым документам. Как девочку ввезла… Элла Стивен он, черт. Кто бы стал подозревать что Элла Стивенсон, которой едва больше года, мой сын? Да никто… она пробыла в России две недели. А потом уехала без ребёнка. Что это значит, Дарья?

– Что?

– Что он в России, Дарья.

Вскинул резким движением опущенную до этого голову, посмотрел прямо мне в глаза. Его глаза – тёмные. Подбородок и щеки заросли тёмной щетиной. Скулы обозначились резче – похудел. Алкоголем пахнет, но он не выглядит пьяным. Просто сильно-сильно уставшим. И я так сопереживаю его горю, что в первый раз смотрю на него не как на авторитарного босса, а как на человека, который не может управлять всем. Мне просто по-человечески его жаль. И желания совсем странные. Хочется опуститься рядом с ним на пол, прижать к своей груди его заросшую голову – Рита так и не записала его к барберу, прижать и гладить по волосам. Может даже поцеловать в макушку. И плакать, потому что страшно за маленького мальчика, который один где-то в такой необъятной России. Как давно я плакала в объятиях мужчины? Вечность назад.

– Вы найдёте его, – говорю, и конечно же не делаю ничего из того, о чем мечтала.

– Да, – тихо говорит Булатов. – Да.

Свет горит только на кухне, мы сидим в тёмной прихожей, я на табуретке, Булатов на полу. И я вдруг понимаю, что так близки мы никогда не были, и никогда не будем.

Дверь моей спальни открывается тихо. В проёме стоит Сенька. Маленький и серьёзный. Смотрит на меня, как всегда, молча и выжидающе.

– Он боится пьяных, – тихо говорю я. – Карим Амирович, вам лучше уйти.

– Без проблем, – отвечает Булатов. Тяжело поднимается на ноги, все же поворачивается к Сеньке. – У меня тоже пацан есть. Сын. Вот найду его, дружить будете…

Дверь за ним закрывается и мы с Сенькой остаёмся в полной тишине, которая больше не кажется уютной.

Глава 11. Карим

Мне кажется, я разучился спать. Тратить время на сон было просто грешно. Карина приехала в Россию с ребёнком, а уехала без него. Мой сын где-то здесь. В Европу я не поехал, какая Европа, если сын где-то здесь. Огорчало только то, что Россия огромная. И пугала неизвестность. Что с моим сыном? Жив ли? Здоров? Не в опасности ли он сейчас? Столько вопросов, все, как один страшные, ни на один нет ответа.

– Я думаю она не могла его просто оставить, – говорил я Захару, главе своей службы безопасности. – Она кому-то его отдала. Да, я уверен, что она не питала к ребёнку материнской любви, но сын это ключ к моим деньгам. Такой ключик она бы не выбросила. Думаю, она его спрятала.

Захар кивал. Мы перерыли всех. Она не стала бы оставлять столь ценное вложение денег, как мой сын незнакомым людям. Значит это кто-то знакомый. Близкий, кому она доверяла.

Ромашка, который просидел у нас две недели отъелся и даже приобрёл цветущий вид, оторванный от алкоголя и разгульного образа жизни. Не портили картину даже заживающие синяки. Он принёс мне главную информацию, о том что сын в России, но больше ничего.

– Да вы же знаете её, – мрачно говорил он. – Закрытая. Приятелей куча, по-настоящему не дружила ни с кем. И никто не знал, какая она на самом деле.

Он был прав. Я тоже купился на её закрытость и молчаливость – именно такая жена нужна была, казалось. Спокойная, уравновешенная… а я просто не знал, что пряталось под её маской.

Мы десятки раз перетряхнули всю её биографию. Сотни "друзей" и знакомых. Никто не знал Карину по-настоящему и не видел в последние годы, а использовали мы все, от давления до детектора лжи. Поиски встали.

Тогда я поехал к её родителям. Жили они в провинциальном городке, не так далеко. Знакомство с ними тоже сыграло свою роль при выборе жены. Мусульманская семья. Красивый опрятный домик. Цветущий сад за окнами. Пожилые супруги, которые стали бы идеальными бабушкой и дедушкой, я буквально видел, как по их саду бегает, заливаясь смехом, ребёнок. Только не срослось ничего.

– Я больше двух лет её не видела, – покачала головой мать Карины. – Не могу помочь вам в её поисках.

Они винили меня в пропаже дочери. Ещё бы, молодой олигарх сгнобил их деточку и наверняка издевался. Именно поэтому она и сбежала – спасала свою жизнь.

Но воспитание и правила приличия делали свое дело. Меня встретили почти гостеприимно. Закипал на плите чайник, на столе покрытом белоснежной скатертью уже стоят приборы и многочисленные угощения. Визит сюда мне ничего не даст, с горечью понимаю я.

– Резеда, – прошу я. – Кто знает вашу дочь лучше вас? Я не причиню ей зла.

– Не знаю, – снова качает головой она.

Её волосы закрыты платком. Но семья давно обрусевшая, как впрочем и моя, поэтому платок лишь дань традициям. Мать моей бывшей жены не глядя на меня разливает чай. И я вдруг решаюсь сказать то, что знают лишь единицы.

– Она родила. Сына. Чуть больше двух лет назад. Мне сказала, когда ребёнку уже три месяца было. Пряталась, шантажировала меня ребёнком, таскала его за собой по всему миру. А потом устала от него. Привезла в Россию и здесь оставила. С кем? Мы проверили всех. А мальчик может быть в опасности, ему всего два года, чуть больше.

Я кладу на белоснежную скатерть фотографию. Ту самую, единственную. На ней сыну два месяца, он смешной и серьезный одновременно. Резеда берет фотографию и руки её трясутся от волнения. Карина её единственная дочь. Других внуков может и не быть. Она долго смотрит на фото, затем закрывает глаза, шепчет что-то одними губами, возможно, молитву, и медленно поглаживает пальцами изображение ребёнка.

– Ничего мне не сказала, – горько заключает она. – Никогда не говорила, а ведь идеальная дочка…

Да, я тоже думал, что идеальная. Всем свойственно ошибаться.

– Подумайте, – немного давлю я.

– Она же молчит, – улыбается грустно Резеда. – Сама милая, а лишнего слова не вытянешь. Но знаете… сейчас я подумала. Она два года жила в общежитии, пока мы с мужем не смогли ей квартиру купить, пока училась. И на первом курсе она привезла на зимние каникулы сюда девочку. Та нам не понравилась. Развязная. Мы наших детей так не растим. Курила. Смеялась так, что стекла дрожали. Пила… Мы на людях отчитывать дочь не стали, но наедине сказали, чтобы больше не дружила. Дочь была послушной, и перестала. А потом ту девочку вовсе отчислили и история забылась.

– Вы помните, как её зовут? – с дрожью спросил я.

С дрожью, потому что всех университетских знакомых тоже давно опросили. Резеда встала и пошла в комнату дочери. В ней все было, как и раньше – невозможно перестать любить своего ребёнка, даже если он разочаровал. Ни одной пылинки на поверхностях, на стенах постеры с популярными певцами и актёрами той поры. В шкафу, коробка. В ней школьные фотографии, которым не нашлось места в альбомах и прочая ерунда. Ищет Резеда долго, я жду. Наконец фотография находится.

На ней Карина и светловолосая девушка. Незнакомка заразительно смеётся. Юбка на ней непозволительно коротка – понимаю возмущение Резеды. На обратной стороне фото аккуратным почерком написано – Карина и Таисия, новый две тысячи двенадцатый год. Беру фото. Таисия редкое имя и девушка отыщется быстро.

Фото я забрал с собой. В университетской архивах Таисия нашлась быстро. Она и правда вылетела в первую же сессию, просто не пришла на половину зачётов и пересдавать их не захотела. Училась она на другом факультете и на первый взгляд их с моей бывшей женой ничего не связывало.

– Не надо слишком надеяться, – попросил Дамир. – Уже столько следов были ложными.

Но мне казалось, что сейчас мы на верном пути. Ещё четыре дня ушло на то, чтобы найти местонахождение девушки. Она выписалась с прежнего места жительства уже давно, по месту последней прописки не жила, затем нашлась. В областном провинциальном центре, далековато забралась. Я вылетел той же ночью, с парой человек охраны.

Ночь была чертовски долгой. Самолёт трясло и мотало из стороны в сторону, выйдя из него вместо привычной для нас слякоти мы обнаружили целую метель. Здесь было гораздо холоднее. Но меня распирало изнутри огнём желание найти своего сына. И казалось – уже близко.

Таисия жила в частном доме на окраине. Только дом был несравним с аккуратным домиком Резеды, там каждая деталь была выполнена с любовью и к своей семье, и к своему жилью. Здесь серый забор покосился. Через прорехи в нем видно заснеженный двор. В огороде торчат кочаны неубранной капусты, такие же почерневшие, как и все вокруг, но украшенные снежными шапочками. Тощий пёс прикованный цепью к будке при видя нас поднял голову, но ему не хватило сил и желания лаять. Вокруг будки был чёрный круг земли – ровно по длине цепи.

Одно из окон дома было заколочено, в остальных можно было разглядеть занавески. Только то, что несчастный пёс ещё жив говорило о том, что дом, скорее всего, обитаем.

Мы вошли через незапертую калитку. Сам дом закрыт, впрочем с замком Игорь, один из моих сопровождающих, справился быстро. Дверной косяк тоже был чуть покосившимся и низким, пришлось нагнуться. Внутри пахнет сигаретным дымом и алкоголем. И никого. Бардак. В большой комнате расстелен диван, на нем скомканные грязные простыни. Рядом на стуле пепельница полная окурков. Давно не мытые окна с трудом пропускали свет. На кухне на плите, покрытой коростой засохшего жира, кастрюля с макаронами. На столе хлеб, ещё не зачерствевший.

– Значит скоро придёт, – резюмирует Игорь. – Подождём.

Ждать внутри невыносимо. Меня коробит от мысли, что мой сын, возможно, был вынужден жить здесь. И дело не в нищете. Я видел бедных людей, которые жили достойной жизнью. Дело в этой грязи, в неуважении к себе и своему дому… на моих глазах по стене пробежал таракан. Это было ужасно.

– В машине подождём, – бросил я. Прошли мимо замученного пса, к припаркованной в стороне от дома арендованной машине. Пёс проводил нас печальным взглядом. Я повернулся к охране, – Игорь, сбегай в магазин, купи собаке пожрать.

Ждали мы два часа. Казалось бы, ерунда, по сравнению с двумя годами, но все равно – слишком долго. Периодически выходил курить. Машину мы припарковали за углом, чтобы не спугнуть нашу Таисию нечаянно, по этой же причине не опрашивали пока соседей, которых впрочем, не было видно.

А потом показалась женская фигура. Шла она чуть покачиваясь. В руках пакет из дешёвого супермаркета. Зря боялись её спугнуть – по сторонам она не смотрела. Не заинтересовали её и чужие следы. Не удивил пёс, сытый, впервые за всю свою собачью жизнь, он ел до тех пор, пока не округлился ввалившийся живот, потом просто перестали давать еду – испугались, что умрёт.

Она вошла, мы пошли следом. У дверей дома она немного напряглась, увидев сломанный замок, но все же вошла внутрь. Мы увидели её уже на кухне, без пуховика. Под кастрюлей с макаронами горел огонь.

– Здравствуйте, – сказал я.

Можно было сесть, но сидеть здесь ни на чем не хотелось. Женщина сначала испугалась, а потом… рассмеялась.

– Говорила мне Карина, что у неё муж мафиози, а я не верила, – пожала плечами она. – Любит моя подружка приврать. Выпить хотите?

– Нет, – сдерживая нетерпение сказал я.

Она снова плечами пожала, открыла бутылку и налила прямо в чашку. Выпила, откусила кусок хлеба, села на стул.

– Вы небось всякие бурбоны пьёте, – мечтательно протянула она. – А мы народ нищий, простой.

Ей было всего двадцать девять лет. Но казалось – все пятьдесят. Алкоголь оставил явные следы на её лице, и сквозь них была красота читалась с трудом, а ведь она была очень красивой раньше, одна улыбка чего стоила.

– Она привозила вам ребёнка? – не стал тянуть время я.

И положил на грязный стол пачку денег. Глаза женщины загорелись, и даже снова красивыми живыми стали. Она потянулась к деньгам, но я покачал головой. Сначала информация.

– Да привозила… годика полтора ему было. Сказала, что его ищет мафия. Вы, то есть. И что Карина в опасности, а ребёнка спрятать надо. А тут его кто будет искать? Никто и не искал, – развела руками она.

– Он жил здесь?

– А вам что, не нравится? Я заботилась о нем. Своих то детей у меня быть не может, с тех пор, как аборт сделала…я готовила ему каждый день, мы гулять ходили. Опять же газ у меня есть… Он даже плакать меньше стал, спокойнее ему было, чем с мамкой, мамка то больно шебутная.

– Вы пьёте, – сказал я.

Я заставлял себя не торопиться. Дать ей досказать все. И я боялся ответа на главный вопрос.

– Ну и что? Все пьют. А маленького тут никто не обижал, все мои друзья его любили.

– Где ребёнок сейчас?

Таисия улыбнулась, ещё раз выпила, затем неспеша закурила. Макароны начали подгорать, она выругалась и выключила под ни и огонь.

– Весной, – начала она. – Да, весной, вначале, я ездила к мужику. Есть у меня мужик, километров сто от города. Ну и грешна, выпила… Утром проснулась, мальчишки нет. Думала помер. Думала, приедет Карина, что я скажу ей?

– Дальше, – поторопил я, слыша, как от ужаса моё сердце бьётся где-то в ушах.

– У нас тут все нищие, – продолжила она. – Никого детьми ненужными не удивишь. Зинка, соседка, так вовсе троих мелких дома оставила и к хахалю уехала. Неделю они дома сидели, пока я ментов не вызвала. Благо, живые…а там младшему годик всего.

– Дальше! – рявкнул я, теряя терпение и самоконтроль.

– Да все с твоим сыном хорошо, – обиделась Таисия. – Нашли его. По новостям даже показывали местным, мамку искали. Я уж звонить не стала, что я скажу? У меня даже документов никаких на ребёнка не было. И номер Карины я тоже потеряла. Вот приедет, скажу, в детдоме твой сын. А что, там хорошо, сыто тепло, на всем готовом…

Я опустился на стул, забыв про свою брезгливость. Мне просто нужно было посидеть. Минуту. Таисия деловито накладывала в тарелку подгоревшие макароны, а я сидел, и под звон в ушах осознавал, что я знаю, где искать моего сына. И что он совсем близко.