Мой персональный бандит

Я боялась к нему спускаться. Казалось – вот только спущусь, и мужчины с равнодушными глазами появятся. Не успею подняться, не успею поставить стол на место. А я уверена была, одной лишь профилактической беседой дело не обойдётся. Поиски не приносят успеха, чёртовы бандиты скоро будут очень злы.

И я все время думала о том, что бандит уже умер. Я много смертей видела, это было частью моей работы, но мысль о том, что в моем подвале лежит труп, пугала до мурашек. И Тотошка сердился, он не понимал, откуда в деревне, в которой ему так нравилось, столько чужих людей, почему я такая испуганная, он то и дело скулил, что в ночи выглядело жутковато.

Решилась я около полуночи. Вышла во двор, открыла калитку, посмотрела на тёмную, фонарь только на углу, дорогу. Тихо, сверчки поют. Уютно. Кажется, что мирно все, пришлые уехали, можно жить, как раньше. Но своему счастью не верилось.

Пустая улица вселила в меня немного спокойствия, хотя визитеры на машине могли прибыть минуты через три, и ничего бы я не сделала. И я отодвинула стол, скатала ковёр и заглянула вниз. Лампа, с которой я ходила в баню, погасла, нужно было заправить. Принесла, тревожно прислушиваясь свечу с кухни и спустилась. Лицо мужчины в смутном свете казалось восковым. Неживым.

– И что же мне делать с тобой, если ты умрёшь? – чтобы прогнать страшную тишину шёпотом спросила я. – А если не умрёшь, что делать?

Он дышал. И пульс бился. Но снова впал в забытье, никак не реагировал на шум и мои прикосновения. Возле импровизированного ложа стояла наполовину пустая банка из-под компота. Я подумала – если уже не загнулся в муках, то есть шанс, что кишечник цел. Надо воды ему принести…

Тихо заскулил Тотошка и я затихла, прислушиваясь. Ночь оставалась спокойной. Коснулась лба мужчины и отдернула руку. Я натренирована на температуру – здесь не меньше тридцати девяти.

– Я обещала, что вызову скорую, – рассердилась от беспомощности я. – У вас пуля в животе, блин!

Гость открыл глаза. Взгляд рассеянный. Блуждает по тёмным стенам, низкому потолку, скользит по моему лицу. Если температуру сбить, ему станет лучше, правда, ненадолго. Антибиотики ему нужны. А ещё лучше – больница и хороший хирург.

– Вера, – прошептал он. – Вера…

Я расплакалась. Сижу в подвале возле мужчины, который готовится умереть и тихо поскуливаю. Как Тотошка. А потом наверх пошла. По улице тихо проехала машина, а у меня погреб открытый. Замерла. Свет включать не стала, не нужно привлекать внимание. Посветила фонариком. Аптечка моя была почти пуста. Физраствор и тот кончился. Но был советский, сотни раз выручавший парацетамол. И на том спасибо. Столкла его в крошку и размещала в стакане воды. Осторожно, чтобы не пролить, спустилась вниз.

Нужно было приподнять его голову. Она до странного тяжёлой была, и я с трудом устроила её на своих коленях.

– Вам попить нужно, – попыталась разбудить я. – это лекарство.

Взболтала, чтобы порошок не осел на дне, мужчина глаза открыл. Прислонила стакан к его губам. Часть потекла мимо, но это я предусмотрела и лекарства было больше, чем нужно. Один глоток сделал, второй…

– Молодец, – похвалила я, как всегда хвалила пациентов, делающих успехи в выздоровлении.

– Горько, – вдруг прошептал он.

И от этого у меня слезы навернулись. От того, что он беспомощен словно ребёнок, такой большой и сильный мужчина. И что в целом мире кроме меня одной ему помочь некому.

Я поднялась наверх и до утра больше не спускалась. Проснулась рано – волнение не давало покоя. Быстро сбегала вниз – дышит ещё. Всё закрыла, а потом сделала то, что зрело в моей голове всю ночь.

Я пошла к соседке.

– Рано ты сегодня, – улыбнулась старушка.

Но в улыбке была тревога, то, что происходило в деревне не радовало никого.

– Омлета хочется, – улыбнулась я в ответ. – Бабуль, продайте яичек.

Я успела изучить привычки своих соседей. Вот она всегда сначала кормила кур, потом шла собирать яйца. Ещё не успела.

– В магазин не привезут ничего, – посетовала она. – Сказали машины пускать не будут… Хлеба нет, а я девонька, давно печь хлеб разучилась. Сейчас я тебе свежих принесу, из курятника, садись пока чай пей.

Налила мне чаю, подтянула узел на платке и пошла во двор. Я бросилась в комнату. Руки трясутся. Я – вор. Я неделю назад капельницу ставила бабе Тане, я помню, что у неё в аптеке есть антибиотики. Для инъекций, в стеклянных ампулах. Конечно, они бы больше сгодились для пневмонии или ангины, но выбирать не приходится. Я сгрузила в карман все маленькие ампулы, что нашла и убрала аптечку на место. Вот куплю, как все это закончится, и непременно верну!

– Спасибо, – сердечно поблагодарила я за яйца.

Деньги попыталась сунуть, она отказалась.

– Капельницу приходи мне через три дня ставить… Если ироды эти до того времени не погубят.

Прижимая яйца в прозрачном пакете к груди и слушая, как позвякивает стекло в кармане пушистого халата, я пошла к себе. Во дворе истошно заливался Тотошка.

Глава 6. Вера

Калитка была нараспашку. Я вцепилась в пакет с яйцами так, словно это спасательный круг, одно яйцо жалостливо хрустнуло. Убежать хотелось куда глаза глядят, и пусть бандиты сами разбираются с бандитами, но там – Тотошка. Уж его я бросить точно не могла.

Во дворе хаос. Несколько незнакомых мужчин, с испуга кажется, что целая дивизия. Чердачное окошко разбито, оттуда повыкидывали какие-то мешки и коробки. Посреди всего этого носился Тотошка и старательно всех облаивал. Один из мужчин кинул в него камнем, я подозвала щенка, поймала, стою, в одной руке яйца, во второй пёсик, и не знаю, что делать.

– Вы тут бандита ищете? – спросила я, найдя единственное знакомое лицо, мужчина с корочкой, капитан.

– А откуда вы знаете, что он бандит? – с хитрым прищуром переспросил тот.

– Так в магазине сказали…

Помолчала глядя на все это. Судя по тому, что она все ещё искали, люк в погреб ещё не обнаружили. Что со мной будет, когда его найдут?

– Он может прятаться здесь без вашего ведома. Крови ему пустили много, может сдох уже. Если так, нам нужно найти труп. Погреб у вас где?

Я похолодела. Всё знают, что при деревенском доме всегда есть погреб. Громко хлопнула дверь бани, оттуда вышел мужчина с ломиком и направился к гаражу. И тогда я вспомнила.

– В гараже…

На воротах гаража висел замок, но никого это не смутило, его снесли за мгновение. Я вошла вслед за мужчинами, хотя меня никто не звал. Тут чисто было, пусть и пыльно. Полки вдоль стен, на них аккуратно железки висят и стоят рядочками, шины автомобильные в углу друг на дружке. Их опрокинули, словно такой большой мужчина, как мой раненый бандит смог бы за ними спрятаться. Люк был посередине, его бы спрятать не удалось ковром. Его откинули, вспыхнули фонарики. Я успела заглянуть внутрь лишь мельком – в таком прятать человека было бы удобнее. Стены кирпичом выложены, потолок высокий…

– Всё посмотрели? – робко спросила я.

– Вопросы здесь я задаю. Ты где ходила?

– К соседке, за яйцами.

И показала пакет. В нем яйца, одно разбилось и капает через дырочку на пыльный пол. В кармане антибиотики, если бы посмотрели то сразу бы поняли. Но их интересовало лишь тело, живое ли, мёртвое ли…

Они пошли прочь, я, не веря в свою удачу, за ними. У калитки припарковался чёрный автомобиль, у него стоит тот, что девочкой меня звал. Я сразу поняла – главный он тут. Люди его нервничают, а он спокоен, как удав. Серые глаза смотрят на меня изучающе. Тотошка зарычал на моих руках, попытался вывернуться. А мужчина так резко ко мне шагнул, что я пакет выронила, добив и остальные яйца.

– Ну, что же ты так неаккуратно, – сказал этот главный. А потом поймал меня за подбородок, сжал больно пальцами, стою, пошевелиться не могу.

– Больно, – шёпотом сказала я.

– Не любишь, когда больно? Жаль…я люблю больно делать. Но хороших девочек я, разумеется, не наказываю. Хорошая ты?

– Да, – попыталась кивнуть я.

– Если увидишь или услышишь что, сразу беги ко мне. Тогда жить будешь долго и счастливо.

Они передвинулись к дому соседки, а я все стояла смотрела на дорогу и думала о том, что могут вернуться. Затем закрыла за собой калитку, которая, как выяснилось, не очень и защищала, выпустила Тотошку и зашла домой. Там – разгром. Не такой все же, как на чердаке и в гараже устроили, видимо им показалось, что бандита здесь спрятать негде. Шкафа открыты, переворошено постельное белье, зачем-то, может для острастки, побита посуда. Стол на кухне никого не заинтересовал и не тронут.

Я села за стол и сидела так минут пятнадцать. Потом встала и села осколки посуды. Скатала ковёр и вниз спустилась. Бандит был без сознания, снова горячий, как смогла напоила жаропонижающим. Затем поставила укол антибиотика, вот что-что, а это я умела делать отлично.

Посмотрела на его лицо. Резкое и грубое, оно заострилось ещё сильнее. Весь мой опыт кричал о том, что он умрёт. Надо что-то делать. Скорая точно не поможет, его просто не выпустят отсюда живым. Значит, делать должна я.

– Почему? – спросила я. – Почему я должна вас спасать?

Ответа не было. Я откинула одеяло и посмотрела на его живот. Воспаление начинается, нехорошая рана. Пулю надо вытащить, обработать все, зашить, а потом колоть антибиотики и уповать на волю Господню. Из всего этого мне хотелось делать только последнее.

Поднялась наверх. Где-то в деревне шумели, сейчас я радовалась тому, что просто не у меня. А то мне некогда, у меня операция на носу… скальпеля у меня не было. Нож обычный кухонный. Наточила его, как сумела. Обработала спиртовым раствором. Им же – иглу и нить. Подготовила бинты и перекись. Отмыла руки и тщательно под ногтями. Взяла и керосинку, и телефон, светить фонариком. Подавила порыв убежать…

Кровь уже не текла, но вокруг раны сильно покраснело. Начиналась инфекция, инородный предмет, а именно пулю, необходимо было удалить. Коснулась кожи – горячая. Провела по плоскому животу кончиком пальца, касаясь перьев на вороньем крыле.

– Я не готова, – с тихим отчаянием сказала я.

Одна радость – мужчина без сознания, наркоз я сделать точно бы не сумела.

Моя бабушка была заядлой коммунисткой, не верила в бога и привить мне веру было некому, пусть и дали имя такое громкое. Я не умела верить, но вот сейчас мне отчаянно хотелось помолиться. Закрыла глаза на мгновение, прошептала несколько неуклюжих слов, словно Господь мог бы зачесть их за молитву. И взяла подготовленный нож.

– Я им чуть палец недавно себе не отрезала, – пробормотала я. – Этот нож хорош.

Коснулась им кожи и снова замерла не в силах себя заставить нажать, проткнуть кожу. Я всегда хотела стать врачом, но выбрала себе самый благодарный труд, и по эмоциям, и по радости чужой… я хотела быть акушером, а не полевым хирургом.

– И раз…

Нажала. Сначала нож словно отказывался входить в человеческую плоть – он годами служит верой и правдой, чистя картошку и нарезая огурцы, и идти против человека не хотел. Я усилила нажим и буквально слышала треск, с которым сдалась кожа, хотя мне, наверняка, показалось.

Нож вошёл внутрь. Неглубоко, мне вовсе не нужно было повредить кишечник. Я резала только кожу и мыщцы, очень твёрдые крепкие мыщцы. Разрез нужно сделать крест-накрест…

Показалась капля крови. Он так много её потерял, что она отказывалась течь теперь.

– Теперь веди этот чёртов нож! – рассердилась я на свою трусливость, ибо так и сидела, боялась начинать делать надрез.

И я надавила, чуть ведя на себя. У меня почти получилось, а затем все изменилось в одно мгновение. Резким ударом меня откинуло в сторону, я ударилась затылком так, что зазвенело в голове. А потом на меня обрушилось тяжёлое мужское тело. И не слышу ничего, кроме звонка в ушах и надсадного его дыхания, и смотрю в его глазах, а в них только бешенство дикое и ни капли узнавания.

Глава 7. Михаил

Я не отдавал отчёт своим действиям. Ранение стерло из моей памяти и преследование, и ощущение горячей крови, стекающей вниз по коже, и погреб этот, и девушку со светлыми волосами. Из забвения меня выдернула боль. Острая, яркая, боль моих ран притупилась, я просто к ней привык. Это боль была новой. Тело отреагировало прежде затуманенного лихорадкой разума. Я на автомате смел чужака, который пытался причинить мне вред. Услышал глухой стук, с которым он упал на пол, навалился сверху, одной рукой зафиксировал чужую руку с ножом, вторым обхватил горло. Мне хватило бы нескольких секунд чтобы пережать его, сминая трахею, лишая шанса вдохнуть воздух. Но чёртово горло было маленьким. Словно у подростка или девушки, это осознание сигнализировало стоп в мозг, красными буквами. Я заставил себя замереть.

– Кто? – осипшим голосом спросил я. – Кто?

– Я Вера, – тихо, потому что горло я все же сжимал сильно, ответила она. – Вера. У вас пуля, вы в погребе…

И тогда я вспомнил. И обжигающую боль, с которой пуля входит в тело, и лес этот, и противную громкую собачку, что не давала сдохнуть. Всё вспомнил.

Я все ещё лежал на ней сверху. На этот рывок ушли все мои силы и теперь мне было физически сложно подняться с неё, даже разжать руку на горле. Зато я наконец видел её лицо. Оно было совсем рядом. И прямой нос, что морщился от боли, и упрямый подбородок. Под глазами залегли тени – наверное, ей нелегко сейчас приходится. Ещё и я отбросил так грубо…

– Сильно ударилась?

– Жить буду, – попыталась улыбнуться губами не тронутыми помадой.

Она была красива. Её красота не была кричащей. Спокойная такая, уверенная красота сильной женщины. И даже если бы я сейчас и правда умер, я был бы рад, что в последние секунды жизни именно на неё смотрел.

– Пуля, – напомнила Вера. – Я не смогу её достать пальцами, она не пальпируется, глубоко ушла. Нужно резать, а вы в себя пришли.

Наверняка она тащила меня в этот погреб, тонкая упрямая девушка. Но тогда я был без памяти, а сейчас это просто дело чести. Михаил Дежнев не может позволить себе быть настолько слабым. Я напряг силы, поднялся с неё и вернулся на свое одеяло. Ложе было жёстким, но это волновало меня меньше всего.

– Делай, – сказал я.

– Я не могу. Я не врач, вы пришли в себя, вам будет больно.

– Если выбирать между болью и смертью, я выберу первое.

Она смотрела на меня с опаской – ещё бы, я едва её не убил. Затем обрабатывает нож, остро пахнет спиртом. Я не стискиваю зубы, если напрягусь ей сложно будет прорезать мышечную ткань. Я заставляю себя максимально расслабиться. Нож коснулся кожи. С удивлением я понял, что эту боль терпеть можно. А вот когда разрез пошёл через потревоженную и воспаленную раной плоть, не смог сдержать стона. Вера остановилась.

– Продолжай, – попросил я и снова заставил себя расслабиться.

Я лежал с закрытыми глазами, а потом понял, что хочу смотреть. Не на нож в моем животе, нет. На неё. Освещение сегодня было получше, и я мог любоваться вдосталь. Её лицо было таким забавно сосредоточенным. Она полностью ушла в то, что делает, на лбу появились морщинки, губу нижнюю прикусила, и это зрелище здорово отвлекало от того, что со мной происходило.

– Всё, – выдохнула Вера. – Теперь мне нужно там… пулю найти.

– Ищи.

Вот теперь было уже не до прикушенных девичьих губ. Свои бы не откусить. Тело выгнуло болью, зубы стиснул и просто надеялся, что это рано или поздно закончится. Когда острая боль ушла, навалилось облегчение и усталость.

– Пуля. Маленькая такая…

Она положила мне на ладонь кусочек металла в крови. Я покатал его пальцами. Понятно, почему я ещё жив, пуля внутри – пистолетная. Ещё и издалека стреляли. Если бы это была винтовка, там бы в лесу я и остался.

Иголка с нитью по сравнению с ножом и чужими пальцами в ране казалась прикосновением перышка. Вера не жалеючи залила все перекисью, не должно было быть больно, а все же щиплет.

– Почему не спирт? – спросил я.

– Спирт обожжет ткани, заживать хуже будет.

– Ты все же врач?

Вера помедлила мгновение. Завязал аккуратный узелок и отрезала нить.

– Я медсестра. Денег не было поступать в вуз, нужно было работать. Но через несколько лет я стану акушером. Если бы вы рожали, я бы прекрасно справилась.

– Ты и так справилась прекрасно.

Вера улыбнулась вдруг, да так, что улыбкой, казалось, осветила тёмный погреб. Я вновь залюбовался.

– Я сейчас поставлю вам антибиотик. Парацетамол дам, от такой боли он слаб, но лучше, чем ничего. У вас скоро отходняк накатит, это сейчас вы на адреналине.

– Спасибо, – поблагодарил я.

Вера принялась складывать принадлежности на поднос. Сверху залаяла собачка, я напрягся, но в остальном было тихо. Судя по падающему сверху свету – день.

– Мне бы в туалет.

– Могу катетер поставить, – пожала плечами Вера. – Это я умею лучше, чем вынимать пули.

– Нет, – ужаснулся я. – Я же не умираю.

– Вполне возможно, что умираете, – отозвалась она легко. – У меня нет нужных лекарств. А наверху все плохо, там вас активно ищут, в туалет я вас не пущу. Принесу ведро.

Она ушла, потом вернулась, прогремев ведром. Я выпил воды, удивляясь тому, что не возникает голод. Вера была права – накатило. Схлынув адреналин, вернулась боль, что жарко пульсировала и ворочалась внутри моего тела, словно рвалась наружу. Сознание начало мутиться. Но все равно, засыпая на холодном полу тёмного погреба, я улыбался.

Глава 8. Вера

Я все время думала о том, что он уже умер. И как мне быть, если он умер? Полицию вызвать? Признаться бандитам? Закопать там же, благо пол в погребе земляной? Настроения ни эти мысли, ни то, что происходило вокруг, мне не прибавляло. В деревне снова что-то горело. Здесь летом было достаточно живо, приезжали те, кто использовал свои дома, как дачи, дети бегали на речку. Сейчас словно повымерли все. А может не словно, может правда?

Так больше продолжаться не может, думала я. И тем не менее продолжается. Кажется – бесконечно. И не верилось, что кто-то настолько сильный может позволить себе держать в страхе целый населённый пункт, пусть и маленький.

Мне постоянно хотелось спуститься и посмотреть, дышит ли мой нечаянный пациент. Я прислушивалась к тому, что происходит в деревне и спускалась. У меня сердце обмирало, а Тотошка, мой верный друг, лежал у самого люка, свесив вниз голову и смотрел на меня. Если придут, он залает. Если мне повезёт я успею вылететь наверх по лестнице, застелить ковёр и поставить на место стол. А если не повезёт…

Дрожащими руками мерила ему температуру. Проверяла состояние ран. Та, что на животе, беспокоила меня больше всего. Если начнется заражение, то мои слабые антибиотики его не спасут. Тем не менее я ставила укол, пыталась напоить, он снова впал в беспамятство, накрывала его одеялом. В бреду он повторял то моё имя, то звал какого-то Рому, потом слова сбивались и в них переставал угадываться смысл. День был бесконечным.

В ворота мне постучали после обеда. Я варила бульон куриный – больному надо поесть. Погреб был закрыт. Сердце тревожно замерло и пропустило пару ударов. Тотошка залаял, а я поспешила открывать – таких гостей лучше не злить.

– К клубу иди, – махнул пистолетом парень.

– У меня мясо варится, – робко сказала я. – Я выключу?

Парень глянул на меня так, что мясо сразу отодвинулось на десятый план. Закрыла калитку, чтобы не выбежал пёсик и пошла. Я не одна шла. Улица не была очень уж населённой, но я видела ещё человек восемь, идущих в том направлении.

Клуб давно был закрыт за ненадобностью. Вокруг порос бурьяном, но перед зданием небольшая заасфальтированная площадь. Асфальт потрескался, через трещины тоже трава росла. Посередине памятник Ленину, такой же печальный, как и все вокруг. Над ним хорошо потрудились голуби и постамент был раскрашен во все оттенки белого и серого.

Здесь толпились всех жители села, кроме детей и совсем древних стариков. Как их, оказывается, мало – не больше сотни. По углам площади мужчины, которые не прячут оружие, а на ступенях постамента сидит их главный. Он расслаблен максимально, и кажется, никуда не спешит. Грызёт травинку, лениво на всех поглядывает.

– Дорогие сельчане, – начал он улыбнувшись. – Господь свидетель, я старался быть хорошим и меня хватило надолго. Но быть хорошим это так утомительно и неблагодарно. Время уходит.

Он замолчал и молчали мы все. Я оглядела нашу небольшую толпу – в основном женщины и пожилые люди. Никто из них не мог оказать сопротивления. Да и куда против оружия то… Одна надежда была, что этот произвол прекратят сверху, но про нас просто забыли все. Да и полицейская машина все время тут дежурит, капитан этот… В то, что все закончится хорошо, мне верилось все меньше.

– Кто-то из вас прячет нужного мне человека. Точно прячет, никаких сомнений, – он оглядел всех нас поочерёдно и не спеша, и никто не смел прервать эту паузу. – Может он уже умер. Но понимаете, даже его труп ценнее всей вашей деревни. Он мне нужен, живым ли, мёртвым ли. Я по-прежнему предлагаю деньги, много денег тому, кто приведёт меня к нему. Предложение действует до завтрашнего утра. А утром я стану злым. Если ничего не изменится, я убью пять человек. Сначала тех, кого не жалко, стариков и алкашей. А потом… каждые пять часов буду убивать до тех пор, пока не получу то, что мне необходимо.

Толпа стояла и молчала. Люди смотрели друг на друга, гадая, кто может быть этим самым, из-за которого вскоре будут убивать. У меня мелко тряслись колени. Он не посмеет, думала я. А потом смотрела в спокойные серые глаза и понимала – посмеет. А я не могу взять на себя ответственность за жизни других людей. Но и отдать раненого на растерзание тоже не могу…

Почти все уже разошлись тихо переговариваясь, пытаясь осознать услышанное, а я все стояла. Потом просто заставила себя идти, делая шаг за шагом и шаркая резиновыми шлепками по пыльной дороге. Мне казалось, он смотрит мне в спину, этот их главный. Смотрит и думает.

За воротами скулил Тотошка – ему было обидно, что я гуляю без него. Вошла, закрутился вокруг меня, бешено виляя хвостом. Я его поймала, взяла на руки, села на крыльцо, прижала к груди, а он тыкнулся холодным носом в мою шею. Так и сидела, я все ждала, когда за мной придут, а они не приходили. Если бы нужно было самой умереть за всех этих незнакомых людей, решение было бы принять проще. А ответственность за чужую жизнь просто давит, не давая вдохнуть.

Пару раз мимо моего дома проехала машина, но ко мне так и не пришёл никто. Я выпустила Тотошку и пошла в дом. Мужчина без в беспамятстве, но мне необходимо было поговорить, поэтому я приготовила нашатырь. Убрала ковёр, спустилась вниз. В этот раз я не боялась, если бы пришли сейчас, только испытала бы облегчение, что все закончилось.

Даже с помощью едкого нашатыря мужчина пришёл в себя нехотя. Взгляд его был мутным.

– Вера? – узнал он. Я кивнула и улыбнулась. – Что-то случилось?

– Да, – снова кивнула я. – Он сказал, что завтра начнёт убивать людей и я склонна ему верить. Я не хочу, чтобы по моей вине умирали. Я не для того мечтала врачом стать.

– И?

– Собирайте свои силы в кулак. Вы должны что-то придумать. Сегодня, сейчас.

Я поднялась наверх, сил на то, чтобы вернуть ковёр на место, не осталось. Я села на пол, снова обняла Тотошку и расплакалась. На плите лениво булькала курица, мясо разварилось до волокон.

Глава 9. Вера

Погреб я так и не закрыла. Отчасти потому, что хотела, чтобы проблема решилась как-то уже, пусть даже так кардинально. А ещё потому, что не думала, что ко мне придут. Они поставили ультиматум и ждут. Лёгкий стук снизу я услышала примерно через час, когда начинало темнеть. Взяла бульон с разваренными кусками курицы и пошла вниз.

– Надо действовать, – сказал он.

– Сначала поешьте, – отмахнулась я. – Организму нужны силы.

Он пытался есть сам. Ранее был в правую руку, рана была лёгкой, сквозной, но причиняла боль. Рука дрожала, бульон расплескивался, я психанула и отобрала у него ложку. Посмотрел он на меня сурово.

– Можете потом меня за это убить, – пожала плечами я. – И я унесу тайну о вашей слабости в могилу.

Он подчинился и открыл рот. Ели мы медленно, с передышками, я вволю его разглядела. Он удерживал себя в сознание усилием воли, в этом я была уверена. Упрямый подбородок порос тёмной щетиной, бритая голова тоже. Глаза усталые.

– Ты должна идти, – наконец сказал он. – Да, деревню обложили. Не пройдёт группа людей, даже один крупный мужик. Но тонкая девушка сможет просочиться незаметно. Вы…бабы…куда более осторожны. Пойдёшь полями, никаких дорог и троп.

– А потом?

– Я дам тебе адрес. Скажешь, что я жив… А самое главное – ты должна вернуться. Ради своей же безопасности. Никто из этих ублюдков не должен догадаться, что именно ты мне помогала.

Я кивнула. Несколько минут мы молчали. Я с тоской думала о том, что вскоре мне придётся просто идти в темноту. Полями, ночью. Хотя, разве где-то сейчас более страшно, чем в этой деревне?