скачать книгу бесплатно
Сквозь синий свет
Антон Евгеньевич Шагойко
Сатирический рассказ на тему будущего, не претендующий на пророческий статус, а призван развеселить читателя. Все совпадения вымышленные, ну или ссылаются на поп-культуру. Содержит нецензурную брань.
Антон Шагойко
Сквозь синий свет
Чтобы научиться писать хорошие книги -
Нужно написать несколько плохих.
Это первая.
Пролог
Невыносимая жара. Шкварчат подмышки. Пот щиплет глаза. Варятся яйца. Кондиционер моего автомобиля давно не исправен.
Пустая дорога: ни встречки, ни пешехода, ни дерева, ни здания, ни сантиметра тени. Открытая форточка не помогает, ветер обдает жаром.
Я в аду?
Я направляюсь на молочную ферму с революционными технологиями.
Почему на пустыре, в удалении от людей, которые будут там работать, которые будут покупать это молоко? Это я и еду выяснить. Это и еще много других вопросов. Мне нужно сделать репортаж. Я журналист.
Ферма молочная, но коров нет. Точнее, живых коров. Точнее… а вскоре всё увидим.
Я включаю радио. Там новости. Рассказывают о пропаже людей, семьи двух взрослых и их дочери. Вот это новость, а меня послали на сраную ферму.
Переключаю волну. Ретро-Фм, играет Metallica.
Впереди виден рекламный щит. Хоть какая тень.
«Наслаждение для всех» – огромными красные буквы над миниатюрным розовым устройством на белом фоне. По углам следы от поцелуев алых губ.
Я писал статью об это устройстве. Оно представляет собой: две присоски, устанавливающихся на голову объекта, и пульт управления. Девайс позволял испытать женский оргазм, неважно женщина вы или мужчина.
В первой версии устройства необходима была стимуляция причинных мест. Причем чем сильнее стимуляция, тем сильнее эффект. Тем самым возбуждалась кора головного мозга в той степени и в той последовательности как у женщин.
Устройство создавалось для мужчин, но приобрело огромную популярность у женщин.
Такие дела.
Вторая версия девайса не требовало прямой стимуляции. Популярность выросла многократно.
Люди перестали ходить на свидания. Люди перестали стимулировать причинные места.
Вскоре устройство запретили из-за угрозы демографического кризиса.
Было много недовольных.
Скорее бы проехать это пекло. Впереди виден лес. Или это мираж. Хоть бы лес. Будет тень, будет прохладный ветерок.
Начальство заставляет нас придерживаться официального стиля. Носить черный строгий костюм. Сами сидят под кондиционером.
Я сильнее вдавливаю педаль газа, чтобы быстрее добраться до тени.
В машине играет песня Fuel. Старая добрая Metallica. Гитарное соло прерывается женским механическим голосом.
– Превышение скоростного режима, сбавьте скорость.
Если не сбавлю – придет штраф. Если сбавлю – мое достоинство запечется.
Я скучаю по тем временам, когда штраф за превышение выписывал инспектор дорожного движения. Только так. Только поймав «за руку».
Не пойман – не вор. Так все было в нашей стране.
Ford gran Torino 74 года – машина хоть и старая, но тоже оборудована контроллером, следящим за маршрутом и скоростью. Такие условия. Алкотестер связан с зажиганием. Вчера пил – сегодня не поедешь. А раньше езда пьяным была лотереей.
Не пристёгнутый ремень? Я и забыл какого это. Раньше достаточно было воткнуть его в держатель и пустить за спиной, чтобы машина перестала истерично пищать. Сегодня они знают: пристегнут ли ты по-настоящему.
Старший брат следит за тобой, как никогда раньше.
Раньше у постоянных нарушителей отбирали водительское удостоверение. Сегодня – нет. А зачем? Чем больше нарушений, тем больше штраф и собственно казна.
В наше время Старший брат милосерден, он прощает тебя.
Я не сбавляю газ. Я нарушаю правила. Экран моего телефона загорается. Я на него не смотрю, я знаю это уведомление о штрафе за превышение скоростного режима. У меня со счета списывается 3$. Совсем немного что бы не жалеть, что нарушил. Мелочь, да и черт с ней. Пришел бы мне счет на 50$ в следующий раз я бы точно не нарушал.
Не погонять теперь. И смысл иметь спортивную тачку, если ты не можешь дать волю 250 лошадкам. Эх, знал бы моей папаша, какое нас ждет будущее, точно не покупал бы такую тачку.
Хотя, покупал то он её себе. Молодец он был. Машину дорогую мог позволить, сына вырастить. А, я? Не учился, диплом купил, серьезную работу бросил, устроился журналистом, отдаю последние деньги, чтобы не сварить своё достоинство.
Лес оказался миражом. Дикое желание достать старый кольт из бардачка и застрелиться.
В машине орет музыка. Кричит Джеймс Хэтфилд. Он требует топливо, он требует огня, он требует то, чего он желает. Мне тоже есть чего желать, я требую денег, требую славу, требую хотя бы тень и ветерок.
Я приехал на ферму. Выйдя из машины, первым делом, как профессиональный водитель, я стучу ногой по колесу. Кто знает зачем? Чтобы яйца отлипли от ноги. Меня радует их наличие, все же не сварились.
Говорили, что на ферме нет коров. А я все равно слышу запах дерьма.
Передо мной красивое белое здание, без окон, с одной большой дверью, в которой еще она дверь поменьше. Справа и слева громадные бочки.
Нет заборов – нет тайн и секретов. Нет сенсации.
Меня никто не встречает. Открываю дверь. Захожу.
У меня отвисает нижняя челюсть от происходящего. Коровы тут есть. Но, они… как бы сказать… вывернуты наизнанку. Только не целиком.
Желудки, кишки, пузыри, вымя… Вымя? Это все висит на металлическом столбе, и тут их тысячи.
Тянет блевануть. Я сдерживаюсь. Не блюю с 2035, это был 10 класс.
Тут довольно прохладно. Несмотря на тошноту, испытываю огромное облегчение.
Достаю телефон с профессиональной фотокамерой. Производитель утверждает, что в ней 512 мегапикселей, а фотографии получаются, как 35 лет назад, на старой цифре в 32 мегапикселя.
Ко мне подходит невысокий мужик с противными усами и в круглых очках. Он говорит, что он здесь главный.
Я представляюсь, – Я Артур Кренц я журналист из «Фриворд» меня послали сделать репортаж о вашей ферме. – в этот раз я говорю правду.
Усача зовут Бартон. Бартон Хук. Он проводит обзорную экскурсию для меня. Он указывает рукой на подвешенные к металлической раме внутренности коровы, и говорит, что это наиболее гуманный подход к животноводству.
Он говорит: – Так бедные зверушки не страдают.
Я читал о митингах в 2021 году против жёсткого обращения к животным.
Какой-то хипарь побывал на ферме и увидел инспекционные пробки у коров в брюхе. Огромные резиновые затычки. Увидел, как фермер открывает пробку и сует туда руку. В корову. В живую корову.
Увидел, как корова вешается, застряв в металлических прутьях ограждения. Со слов того хипаря: – Умышленно прекращает свою жизнь.
Корова-суицидница.
Увидел, как обездоленных, худых коров бьют палками, чтобы те поднялись. Поднялись и продолжали жить и кормить людей.
Говяжий холокост.
Митинги были серьезные. только закончились так же, как и любое другие – ничем, безрезультатно, лишь обещаниями. Недовольным хипарям-веганам обещали пересмотреть систему животноводства в сельском хозяйстве, и внести законы, делающие жизнь копытных более комфортными.
К действиям так и не перешло. Пока не появился Бартон Хук, со своей «гуманной» программой. «Зверушки больше не будут страдать» сказал он, и уставшие от протестов власти наспех дают зеленый свет его инициативе.
Бартон Хук проводит экскурсию для меня. Я не слышу половину сказанных им слов. Мне плевать. Потом послушаю запись. Я использую диктофон в своем телефоне.
– ДУКУ. Я так назвал эту систему.
Он говорит и говорит, а я слышу только: «…по трубопроводу в желудок… надпочечники… ферменты, гормоны… вымя». Я переспрашиваю – Что?
Он говорит – Вымя. В конце готовое молоко сцеживается через вымя. – Указывает рукой на зажатые в помповые насосы коровьи соски.
Это самые одинокие сиськи, которые я видел.
– А говно?
Он переспрашивает: – Что простите?
Почему воняет здесь?
– Экскременты удаляются с помощью трубки, перерабатываются и используются в качестве теплоносителя в системе кондиционирования и отопления.
Я несколько раз киваю в знак понимания, но я не понимаю.
Он продолжает: – И в отличие от живых коров процесс непрерывный. Не сна, не отдыха. – его противные усики подпрыгивали в такт словам. – А главное зверушка не страдает. – Он просит выделить последние слова.
Мы проходим вдоль развешанных внутренностей. Кровавая гирлянда. Бартон продолжает что-то говорить. Я думаю о хиппи. Схавают ли они это. «Гуманная технология». И главное зверушки не страдают.
– Это гениальный, революционный подход. Сколько продуктов переработки организма можно получить. И молоко… оно не раскрывает полный потенциал метода. Только представьте – инсулин, эстроген, тестостерон, эндорфины, стволовые клетки и другие полезности. И все это в промышленном масштабе.
Дальше я не слушаю. Я думаю о том, как тут прохладно. Думаю, о том, что придется возвращаться в это пекло. Мы проходим мимо закрытой белой двери. Я спрашиваю – А, там у вас что?
Бартон замешкался. – Подсобное помещение, ничего интересного. Пройдемте, я покажу, где… охлаждается молоко.
Уходя, я замечаю кровь возле ручки, на той белой двери. Здесь всюду кровь.
– Постойте, – говорю я. – До меня только дошло. А как проходит процесс… изъятия внутренностей? – я говорил это с возмущением и недовольством, как будто мне не наплевать на коров. – Вот вы все повторяете, «зверушки не страдают», но их же все равно приходится убивать.
Он делает самое серьезное лицо, на которое способно эти усатые очки и говорит, – Страдание не в смерти, страдание в жизни. – Он зависает на пару секунд и говорит: – Пройдемте.
Он ускоряет шаг. Я догоняю. – Это происходит здесь, в этом здании? – Я тычу телефон с диктофоном ему в лицо.
– Происходило. – Бартон не сбавлял шаг. – У ДУКУ при должном обслуживании огромный срок эксплуатации. Инверторный цех закрыт, оборудование перевезли. Ближайшие лет 100 оно здесь не понадобится.
– Где-нибудь еще используют вашу технологию? – Я начинаю издеваться над усачом. – Мне бы хотелось сделать снимки процесса выворачивания наизнанку коровы.
Он останавливается возле входной двери. Сейчас это выход.
Его усы начинают подпрыгивать, – Всего доброго Артур… как вас там. Наше интервью закончено.
– Вы же хотели показать мне где охлаждается молоко?
– Там используются обычные трубчатые теплообменники, найдете в интернете. Всего доброго.
– Я прощаюсь с ним, и говорю, что, если мне не хватит какой-либо информации, я придумаю ее сам.
Я иду к машине. Оборачиваюсь – Бартон не провожает меня даже взглядом.
Желтый мертвый пустырь вокруг Белого здание, пара высохших кустиков. Возле машины лежит маленький красный ботиночек с белым цветком – это ромашка, я видел такие на картинке.
Откуда здесь взяться детскому ботинку? Я вспоминаю радио, новости перед металликой, что-то о пропавшей семье. Вспоминаю странную дверь с кровавым пятном, возле которой занервничал Бартон.
По-прежнему пахнет дерьмом, но я начинаю чувствовать запах сенсации.
Беру кольт из бардачка. Глажу приборную панель, говорю – К ужину не жди дорогая.
Вхожу в здание, тихо, как ниндзя, как Джеймс Бонд, тот, который был былым англичанином, не черным, не гомосексуалистом и не женщиной.
Подхожу к подозрительной двери. Дергаю за ручку. Закрыто. Достаю отмычку из внутреннего кармана пиджака. Спускаюсь на колени. Не нахожу замочную скважину. Черт. Гребанное будущее. Магнитный замок.
Нам обещали, что прогресс облегчит ручной труд, а не лишит его.
