скачать книгу бесплатно
Родитель встаёт со своего места, открывает дверцу шкафа и швыряет в меня комком одежды, в котором я узнала толстую шерстяную водолазку и зимние штаны.
– Завтра пойдёшь в этом, – цедит папа сквозь зубы и выходит из комнаты.
С ненавистью смотрю на одежду, что подобрал мне отец. Правильно, никто не должен видеть моих синяков и ран, оставленных кнутом. И то, что я сварюсь заживо в этом одеянии, а водолазка колется, и будет раздражать раненную кожу, его не волнует. Он делает так, как считает нужным, Ему лучше знать, что для меня лучше, а моё мнение никакого значение не имеет. Отец решает, что мне надеть в институт, чем позавтракать, в каком часу ложиться спать, когда отправляться в ванную. И, упаси, Властитель вселенной, ослушаться его приказа, сделать по-своему!
* * *
Я лежу на животе, отец сидит на краю постели и смазывает мои раны. Мазь прохладная, она успокаивает и дарит облегчение.
– Не будем даром тратить время, – говорит он, нежно размазывая мазь по длине кровоточащей полосы. – Рассказывай о цервикокранеалгии. Ты выучила?
– Да, папочка, – выдыхаю я.
– Начни сразу с симптоматики.
И я рассказываю. Наизусть, как он всегда требует, слово в слово:
– Боли в задней поверхности шеи, распространяющиеся в лобную, затылочную и височную область. Напряжение мышц шеи, преимущественно с одной стороны, болезненность надкостницы при пальпации, у остистых отростков, тошнота, рвота, тахикардия.
С ужасом понимаю, что не помню, как там дальше. Отец тоже понимает это, так как резко охватывает мою шею своими жёсткими пальцами хирурга и начинает сдавливать. В глазах темнеет, по телу растекается слабость, в животе скручивается узел. А в голове, крутится глупая мысль о том, что останутся синяки.
– Спазм! Спазм! – орёт в ухо отец. – Нарушение кровообращения! У пациента в таком состоянии ухудшается зрение, у него мушки перед глазами! У тебя есть мушки?
Пальцы разжимаются, и я делаю судорожный вдох. Перед глазами продолжают плясать эти проклятые мушки.
– Спасибо, папочка, – проговариваю я непослушными губами, зная, что он этого ждёт. – Теперь мне всё стало понятно.
– То-то же, – бурчит отец. – Спокойной ночи, Кристина.
Выключается свет, закрывается дверь.
Слышу, как удаляются его шаги, как он заходит на кухню, открывает холодильник, ставит чайник на плиту. Хочется пить, но выйти из комнаты права не имею. Фраза: «Спокойной ночи, Кристина» произнесена, а значит, до наступления утра, я не должна даже выглядывать в коридор, что бы не произошло.
На животе лежать не удобно, но подвергать свою спину и попу новым испытанием совершенно не хочется. Сон не идёт. Шлёпанье голых пяток отца по линолеуму, лай собаки под окном, шум листвы, растревоженной ветром.
Дашка права, нужно набраться смелости и уйти, изменить свою жизнь. Что ждёт меня с отцом? Вечное подчинение, побои, оскорбления? Разве мне приятно быть игрушкой в его руках? Ведь он играет мной, распоряжается, лепит из меня того, кем не смог стать сам. А если в порыве ярости он убьёт меня? Вот только куда мне идти? Я ничего не умею, ну сниму квартиру, завезу в неё свои пожитки и что? Буду ходить голодная, в помятой одежде и бояться мужчин. Вопреки Дашкиным объяснениям, вопреки рассказам девчонок, вопреки знаниям, почерпнутым из учебников, представителей противоположного пола я боялась. Слово «Секс» пугало меня до крайности. Моё тело казалось мне столь хрупким, столь несовершенным, столь ранимым, что любое прикосновение мужских рук, да и не только рук, могло разрушить его, сломать, принести вред. Несмотря на то, что никогда не была с мужчиной, девственницей я уже давно не являлась. В тринадцать лет я получила урок полового воспитания от любимого папочки. С начала родитель прочёл мне длинную лекцию на тему: «Нет ничего страшнее секса», а после, чтобы закрепить результат, решил провести практическое занятие. Я орала от боли, глотая собственные слёзы, умоляла прекратить, обещала учиться на одни пятёрки, клялась в вечной любви к своему отцу, но мои мольбы не были услышаны. Отец продолжал терзать, грубо вталкивая рукоять своего кнута в недра моего тела.
– Запомни, Кристина, – с холодным спокойствием поучал он. – Парень, которому ты это позволишь, не остановится.
С потолка равнодушно светила жёлтая лампа, мягкие игрушки удивлённо таращили глаза. Мне казалось, что каждая вещь, находящаяся в комнате, осуждает меня. Что теперь я, грязная, униженная, отвратительная, просто не имею никакого права вставать ногами на пол, садиться за стол, дотрагиваться до стен.
– Ты хочешь, чтоб с тобой это делали грязные ублюдки? – вопрошал отец, вталкивая своё орудие всё глубже и глубже.
От распирающей боли и густого запаха отцовского пота к горлу подкатывала тошнота, рот наполнялся вязкой слюной.
– Нет, папочка, – с трудом произносила я. – Мне всё понятно. Пожалуйста, не надо больше, прошу тебя!
А потом меня рвало долго и неукротимо в синий железный таз.
– Ты жалкая и вызываешь отвращение, – говорил отец, стоя рядом. – Ты сдохнешь без меня, помни об этом!
Мысли извивались, путались между собой, выплетали замысловатый узор. Кому-то покажется это странным, но я совсем не умела мечтать, может быть по тому, что все мечты тут же разбивались о скалу жестокой реальности по имени Юрий Алёшин. Любовь? О, только не это! На платонические отношения не согласится ни один мужчина, а большего, я предложить не смогу. Интересная работа? Глупо мечтать о том, что уже предрешено. Я стану врачом, как этого хочет отец, а больше я ни на что не пригодна. Меня готовят к этому и только к этому. Поездка на Далерские острова? Отец – лютый ненавистник вампиров никогда не позволит мне подобной глупости. Ненависть отца к вампирам была столь сильна, что когда он слышал о них, впадал в неистовство. Как и все добропорядочные граждане он следовал их правилам, не плевал на тротуар себе под ноги, не опаздывал на работу, не грубил и не повышал голоса в общественных местах. Ещё бы, кому захочется угодить в центр забора крови? Но дома, особенно в компании коллеги – ортопеда Авдея Игоревича, материл их так, что уши сворачивались в трубочки. Так о чём это я? Ах да, о мечтах. В раннем детстве я мечтала о том, что вернётся мама. От чего-то, она представлялась мне рыжей, тоненькой и очень весёлой. Ровно до двенадцати лет я верила в то, что мама уехала, как говорил отец, бросила нас по причине моего несносного характера. И я старалась вести себя хорошо, быть незаметной, покорной, в надежде, что отец напишет маме, расскажет о моём примерном поведении, и она вернётся. Но мой двенадцатый день рождения ознаменовался тем, что я узнала правду.
– Тебе нужно жениться, – скрипела бабушка, отхлёбывая из своей чашки и отдуваясь. – Сколько можно жить бобылем?
Бабку я не любила. От неё всегда пахло мочой и тухлой селёдкой. Не могу до сих пор понять, как ей удавалось избегать вампирских штрафов? Распространять дурной запах в общественных местах строго запрещалось. Она никогда не забывала больно щипнуть меня за щёку, или дёрнуть за ухо, объясняя это огромной любовью ко мне. Антонина Антоновна была не из тех бабушек, пекущих пироги и блинчики, желающих накормить всех досыта. Напротив, приходя в нашу с отцом квартиру, она тут же принималась ворчать, что отец меня слишком балует, что я много ем, и с какой это стати этот несносный ребёнок болтается без дела и мешает взрослым. Справедливости ради, нужно отметить, что я была идеальным ребёнком, послушным, молчаливым и скромным.
– Я не один, у меня есть дочь, – отвечал отец, изучая взглядом выцветший узор на клеёнке.
– Тьфу! – бабка в сердцах топнула ногой. – Мать этой девчонки давно умерла! Я понимаю, Кристина напоминает тебе о ней. Но, послушай, не стоит губить свою жизнь. Ты– здоровый молодой мужик и не можешь жить одними воспоминаниями.
Помню, как долго плакала в комнате, прощаясь со своими мечтами, как рвала портреты матери, нарисованные мной, как ругала себя за наивность и глупость. Позже, много позже, я спросила отца, почему он не сохранил ни одного фото матери. На что, папочка цинично ответил, мол, он не желает молиться на лик умершей жены и размазывать сопли, ведь у него, у Юрия Алёшина, есть задачи поважнее.
Глава 4
Почему каждый, с кем бы я не столкнулась, пытается меня унизить? Почему в качестве объекта своих насмешек выбирают именно меня? Какова причина моих неудач? Внешность? Да, пожалуй. Легко обидеть беззащитного ребёнка, смотреть, как это дитя крепится, старается не показывать своих слёз, кусает от досады пухлые губки и надувает, красные, от обиды и стыда, щёчки, как блестят от непролитых слёз, большие, словно у куклы, глаза.
Я лежала на столе, словно кусок говядины, готовящийся на жаркое. В, уже начавшие затягиваться раны, впивались колючие шерстинки водолазки. Я чувствовала, как по коже стекают капельки пота, от чего хотелось почесаться, а ещё лучше – окатить себя водой, прохладной и освежающей. Вокруг меня, затаив дыхание, лишь изредка, чуть заметно улыбаясь, сгрудились белые халаты. Щёки мои пылали, взгляд упирался в склонённые надо мной лица однокурсников и в ещё одно, ненавистное лицо.
Закрыть глаза, отгораживаясь от происходящего, показалось мне слишком унизительным. Нет уж, я буду смотреть в эти бесстыжие морды, сохраняя на лице каменную маску безразличия.
После вчерашних пыток тело болело, кружилась голова, и мелко тряслись руки. Раздражало всё, и покашливания однокурсников, и голос препода, и шлёпанье тряпки за стенами кабинета. А уборщица, словно издеваясь, шмякала и шмякала своим рабочим инвентарём прямо под дверью. Чавкающий звук тряпки возвращал меня во вчерашний кошмар, от чего, тело покрывалось противными мурашками.
– Любое эмоциональное состояние отражается в теле живого существа, ведь эмоции – ни что иное, как ответная реакция организма на раздражения, – вещал вампир.
День сегодня выдался ясным. Утреннее сентябрьское солнце, всё такое же золотистое, но уже не жаркое, вливалось в аудиторию щедрыми потоками. И в этом свете, что наполнил помещение до краёв, заливая густой желтизной и стены, и столы и потолок, медная шевелюра преподавателя казалась и вовсе огненной, как те старые клёны в институтском дворе. Я поймала себя на том, что невольно, залюбовалась вампиром, его рыжей непослушной чёлкой, спадающей на глаза, этими самыми глазами, цвета янтаря, широкими плечами, высоким лбом и тут же обругала себя за это:
– Как можно любоваться тем, кто тебя унижает, да ещё и прилюдно.
А препод, тем временем, продолжал свой урок:
– Часто испытываемая негативная эмоция, провоцирует заболевание того или иного внутреннего органа. Наша с вами задача, восстановить часть ауры в проекции поражённого органа и устранить токсичное действие эмоции.
Горячая рука преподавателя легла на моё запястье, и по телу потекло уже знакомое тепло, а дыхание перехватило от восторга. Солнце вспыхнуло ещё ярче. Теперь оно пылало в каждой пылинке, кружащейся в воздухе, светилось во мне самой. Я сама была готова стать этим светом, раствориться в нём. Превратиться в пляшущие языки огня, беспечные, радостные, но такие сильные и опасные. Передо мной лежал весь мир, или я сама стала этим миром, его центром? Я– ядро планеты! Я – кипящая лава…
– Ну и глупая у тебя физиономия, наверное, – шепнула гиена. – Ты, Крыська – посмешище, экспонат, наглядное пособие. Ты, жалкая куколка, ни на что не способна, по тому и лежишь здесь, на столе, пока другие занимаются делом.
Обида и раздражения нахлынули, накрыли мохнатым серым покрывалом, и я резко выдернула руку из такой уютной, мягкой ладони. Хотя, мой протест, оказался сродни тому, когда вопреки маминым наставлениям, ребёнок ест снег и облизывает железки на морозе. Хальвар даже не заметил потери, зато во мне поселилась пустота, а солнце потускнело.
– Сбору анамнеза, как и топографической анатомии, вас, надеюсь, обучили на других дисциплинах. А на сегодняшнем занятии, мы начнём работу, непосредственно, с аурой пациента.
Ребята захихикали, кидая на меня насмешливые взгляды. Даже на лице моей лучшей подруги отразилась улыбка.
Да, с Дашкой мы помирились. Я сама подошла к ней с извинениями, и она, великодушно, их приняла. Но, дружба– дружбой, а смеяться, когда действительно смешно, никому не запрещается.
– Итак, – взгляд Хальвара обжёг, пригвоздил к жёсткой поверхности стола, на которой я лежала. – Данный пациент испытывает частые головные боли, тошноту и боли в желудке. Всё это следствие хронически – испытываемых эмоций, таких, как страх, вина, обида. Так же, пациент нуждается в положительных эмоциях, таких как, любовь, удивление, умиротворение.
Однокурсники принялись переглядываться, я же, казалось, вот-вот сгорю от стыда и возмущения. Кто ему, вообще, позволял лезть мне в душу, выворачивать её на изнанку и выставлять на общее обозрение?
– Если оказание экстренной помощи, снятие боли, купирование приступов, требует лишь работы с аурой, то лечение хронических заболеваний и их предотвращение на начальной стадии, предполагает работу ещё и с эмоциями.
– А как мы поймём, какие у него там тараканы, мы же ауру не видим? – вмешался неисправимый Женька Лебедев.
– А для этого, уважаемые студенты, вам читают курс психологии.
Вампир одарил всех присутствующих своей лучезарной, ослепительной улыбкой, от которой заныло в животе, и, наверное, не только у меня.
Ребята улыбнулись в ответ, даже Юлька – лютая ненавистница вампиров. Ну и куда испарилась твоя принципиальность, Юлечка? Что же ты на Хальвара с кулаками не кидаешься, не винишь в смерти сестры?
– Приступим, непосредственно, к лечению, – огромная ладонь легла мне на эпигастральную область. – Мы из прошлой лекции помним, что терапевтический эффект возникает по причине частоты колебаний различных звуков, которые резонируют с внутренними органами. Каждому внутреннему органу соответствует свой звук и своё сочетание нот. В нашем случаи нам потребуется сочетание нот «Фа» и «Ми». Жёлтый цвет ноты «Фа», успокаивает боль, а зелёный цвет ноты «Ми», обладает седативным и противовоспалительным эффектом. Что касается эмоционального состояние, то здесь нашей задачей является подбор звуков того же цвета. Теперь хочу задать вам вопрос, коллеги, какая эмоция на данный момент требуется нашему пациенту? В чём он испытывает недостаток?
– В шубе и валенках, – выплюнула Юлька, стараясь выказать этим словом всё своё призрение ко мне. Несколько человек поддержало её хихиканьем.
Тёплый дружелюбный взгляд преподавателя посуровел. Теперь в его глазах блестел не ровный свет янтаря, а полыхали раскаленные угли.
– Покиньте аудиторию, студентка Богданова, – жёстко произнёс он, а в помещении стало жарче.
Студенты потупили взоры, тут же решив, что носки их туфель, и есть диво дивное и чудо чудное.
– А что я такого сказала? – пискнула Юлька, стараясь удержать свой страх под контролем и в то же время, заслужить снисхождение. – Что пошутить нельзя?
– Если вы, студентка Богданова, не покинете аудиторию, – спокойно произнёс вампир, и от его спокойствия, хищного, властного, пропитанного осознанием собственной силы, бросило в дрожь. – Я буду вынужден выписать вам штраф за нарушение дисциплины.
Бледная Юлька, схватив сумочку, выскочила за дверь. В воцарившейся тишине было слышно, как цокают каблучки по отмытому до зеркального блеска кафелю. Попробуй не отмой, тут же получишь повестку в Цтанцию забора крови. Мол, тебе платят деньги, тебе выдали жильё, тебя лечат в больницах и отправляют отдыхать в санатории, будь добр– выполнять свои обязанности добросовестно. Вампиры вообще помешаны на добросовестности и порядке.
– Так что же требуется нашему пациенту на первом этапе лечения? – голос вампира вспорол сгустившееся молчание, словно сверкающим ножом.
– Спокойствия? – робко спросило несколько человек.
– Да, -согласился преподаватель. – Пациент напряжён, раздражён и напуган. Находился, да и сейчас находится в состоянии стресса. Тошнота, нарушение сна и аппетита, всё это устраняется зелёными звуками «И», «Ю» и жёлтым звуком «Е». Лишь на последующих сеансах мы введём красную ноту «До» и звук «А». Красный цвет, звучащий в верхней октаве излучает доверие, любовь, чувство безопасности, всё то, в чём нуждается данный пациент…
Оставаться безучастным подопытным кроликом больше не было сил. С какой это радости, я позволяю себя выставлять на посмешище, демонстрировать мои слабые стороны и давить на больную мозоль? Мало мне отца, а ещё и этот…
Мысли скакали разноцветными блохами, покусывали моё самолюбие, оставляя зудящие волдыри. Чувство самосохранение и осторожность помахали ручкой, а на их смену явился гнев. Словно со стороны я услышала собственный голос.
– Вы об этике и деонтологии хоть какое-то представление имеете? – крикнула я, спрыгивая со стола и натягивая халат, поверх водолазки. – Какое вы имеете право обсуждать мои проблемы, копаться во мне, как в потрошеной курице? Право всесильного вампира, штрафующего всех, кого не лень? Идите– ка вы в жопу, всемогущий хозяин планеты!
С этими словами, я выскочила из аудитории и помчалась в место, где все девочки привыкли реветь, оплакивая свою нелёгкую долю, в женский туалет. Там, перед зеркалом, в тишине, нарушаемой лишь клокотанием унитазных бочков да звоном падающих капель из неисправного крана, я долго вглядывалась в своё отражение. На меня смотрел обиженный ребёнок с красными, от слёз глазами, распухшим носом и пылающей кожей щёк. Теперь, когда ярость схлынула, в душу медленно начал заползать страх. Скользким холодным червём он продвигался внутри меня, оплетая петлями органы, ложился маслянистой тяжёлой тушей в желудке. Я оскорбила преподавателя! Является ли он вампиром или нет, значение не имеет. Он находился при исполнении своих обязанностей, а нанесение оскорбление гражданину, выполняющему свою работу – преступление. Мне выпишут штраф, сообщат на работу отцу, а может даже и отдадут во служение какому– нибудь вампиру на некое количество суток.
– Дура, – констатировала гиена. – Надоело лежать на столе? Так отпросилась бы в туалет или наврала, что тебе нехорошо. Нет же, нужно истерики устраивать, хамить. Да вампиру, если подумать, хотя ты этого как раз делать и не умеешь, глубоко плевать на твоё хамство. Вот только ты нахамила ему при свидетелях, и теперь, как бы ему не было лень, он будет просто обязан тебя проучить.
От осознания собственной глупости по телу растеклась слабость, ноги подкосились, и я рухнула пятой точкой на подоконник.
– Отец меня убьёт, – вспыхнули огненные, словно шевелюра злосчастного вампира, буквы перед глазами.
Не могу точно сказать, сколько времени я так сидела, прислушиваясь к звукам, доносившимся из коридора. Открывались и закрывались двери аудиторий, цокали женские каблуки, уборщица продолжала орудовать тряпкой. Наконец, раздался звонок, и спустя несколько минут, моё одиночество нарушило появление Дашки.
– Это невероятно! – возбуждённо тараторила она, усаживаясь рядом со мной и тормоша за плечо. – Какие возможности, Крысь, ты только подумай! Без операций, без длительного приёма лекарств! Просто, работа с аурой! С ума сойти.
– Ты думаешь это просто? – безучастно спросила я, чтобы проявить хоть какое-то внимание к словам подруги.
– Нет, конечно, – Дашка спрыгнула с подоконника и принялась расхаживать между рядами кабинок и раковин. Полы белого халата развивались, словно крылья. – Хальвар предупредил, что не у всех будет получаться. Мы же, в конце – концов, люди, а не вампиры. Не пойму, Крысь, чего ты сбежала, да ещё и препода послала ? Я потом легла на твоё место. Круто, скажу тебе! У меня, оказывается, проблемы с бронхами, большой риск хронического бронхита. И представляешь почему? Просто я сдерживаю свои эмоции, свой гнев. Прикинь, он пел специально для меня. Ощущения – супер ! А потом, такой гвалт поднялся, ты не представляешь. Все начали кричать: «Мне! А что у меня болит?! Я тоже хочу». Такой шум подняли, что декан факультета зашла. Ну, ты знаешь, как всегда откашлялась, очки свои огромные на носу поправила, и проскрипела: « Так, что за балаган?» А когда узнала, в чём тут дело, сама на стол взгромоздилась, как только столешница эту тушу выдержала?
Раздражение закипало во мне медленно, вкрадчиво, но не менее гадко. Оно бурлило, пузырилось, словно болотная жижа. Я даже ощутила на языке привкус гнили. Чёрт! Дашка лежала на этом проклятом столе, а он, не стол разумеется, а Хальвар, будь он неладен, держал её запястье, клал руку на грудь… Ей, клал, не мне, в тот момент, когда я сидела здесь, в туалете, вдыхая запахи хлорки, мыла и мочи и наматывала сопли на кулак.
От воспоминаний о большой горячей ладони, соски под кофточкой затвердели. Тьфу! Да что же это со мной? Гормоны взбесились? К врачу что ли сходить?
– Ты же не любишь вампиров, – заметила я. – Какого чёрта тогда восхищаешься их магическими штучками?
– Их никто не любит, – беспечно отмахнулась Дашка. – Вот только от нашей любви или нелюбви они, к сожалению, не исчезнут. Так почему бы тогда не взять от них что-то для своей пользы, верно?
Подруга говорила ещё о чём-то, но я уже даже не делала вид, что слушаю. Меня грызло гадкое предчувствие неминуемой беды и ревность.
– Смотри! – вскрикнула Дашка, указывая на потолок.
Я подняла глаза и увидела, как сверху, прямо ко мне планирует огонёк, в форме листа яблони. Яблоня – герб нашей страны, символ королевской власти. Вампиры, во главе с королём, вообще помешаны на яблонях, кругом их насажали. А яблочный сок как любят, второй напиток после крови.
И вот теперь, листочек, красивый, ажурный, сотканный из пламени двигался ко мне. Чтобы врезаться в кожу постыдным клеймом штрафника.
– Закатай рукав! – крикнула Дашка, наученная горьким опытом собственного штрафа.– А то на лоб упадёт!
Я, немедленно, последовала её совету, и тут же, на моё предплечье опустилось это огненное чудо. Боли, как не странно, не было, лишь лёгкое ощущение тепла и покалывания.
Глава 5
– Я не виновата! Не виновата! Мне было не на что его кормить!
Крик рвал душу, от него хотелось бежать прочь, заткнув уши. Чей– то жёсткий голос, показавшийся мне знакомым, отвечал, что-то объяснял, но женские всхлипывания и мольбы продолжали звучать.
– О, Властитель вселенной, – вздохнула старушка, вытирая пот с морщинистого лба. – Дурочка молодая, неужели не знает, что рыжий не пощадит.
– Ну и правильно, – вмешался бородатый дядька в засаленной куртке.– Поделом ей, мерзавке. Это ж надо, собственного ребёнка отравить, а потом ещё два дня смотреть, как он умирает.
– Всю выкачают, до последней капли, – констатировал другой мужик, с синяком под глазом.
И было сразу видно, что на дальнейшую судьбу кричащей девушки ему наплевать. Мужику хотелось опохмелиться, о чём свидетельствовал тремор рук и зеленоватый оттенок кожи.
Голые, ослепительно– белые стены, яркий холодный свет круглых лампочек на потолке, резкий запах больницы и очередь в коридоре наводили уныние, заставляли испытывать смутную тревогу. Ну, а вопли девчонки откровенно пугали. Мы, все находящиеся в этом коридоре, в ловушке, из которой не выбраться. Каждый из нас войдёт в эту дверь, ляжет на жёсткую кушетку и будет вот так кричать и плакать. Интересно, о чём думала эта девушка, когда летела по городу в прозрачной сфере. Любовалась ли она клумбами и фонтанами? Наслаждалась ли видами ещё зелёных, благодаря вампирской магии, деревьев? Восхищалась ли пряничными домиками вампиров? А может, она сидела, закрыв глаза, в ожидании своей участи, понимая, что сегодня её жизнь оборвётся?
– Мне присудили 750 милилитров, – неожиданно заговорил долговязый очкастый парень в джинсовой куртке.
– Это чего такого ты натворил, сыночек?– вступила в разговор старушка.
– Да на зелёный свет поехал.
Парень считал своё наказание несправедливым, о чём свидетельствовало коричневое облако обиды с красными прожилками бессильной ярости.
– А не хрен правила нарушать, – зло усмехнулся мужик с бородой. – Давайте все вместе на зелёный гнать и детей своих убивать. Что тогда на планете настанет? Бардак, вот что!
