скачать книгу бесплатно
Из жизни энтомологов, или Теория «неидеальной монетки»
Геннадий Шаевич
На конспиративной квартире в Тель-Авиве при загадочных обстоятельствах убит сотрудник посольства Аргентины. Полиция подозревает его в работе на секретные службы. К расследованию подключается контрразведка Израиля. В разгар холодной войны при Главном разведывательном Управлении СССР создаётся элитное подразделение, занимающееся ликвидацией нацистских преступников, избежавших наказания после Второй мировой войны. Действия политического триллера происходят на территории Израиля, Аргентины и России.
Из жизни энтомологов, или Теория «неидеальной монетки»
Геннадий Шаевич
Имена героев и большинство событий – вымышлены. Совпадения – случайны. Некоторые исторические факты, к сожалению, – достоверны.
© Геннадий Шаевич, 2023
ISBN 978-5-0059-7403-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Книга первая
27 февраля 2016, Тель-Авив
– Дэвид, тебе невозможно дозвониться, – голос у Мириам был явно взволнован, – приезжай срочно, адрес в Неве-Цедек я тебе уже послала на телефон.
– Что случилось? Сегодня выходной, к тому же я предупреждал, что буду на дне рождения. Меня Ройзман замещает. И вообще, что там за вселенский пожар?, – он вышел в соседнюю комнату, чтобы не мешать празднованию юбилея отца.
– Горим ярко, как обычно. Хотя и не совсем по-тихому, с канонадой. Знаешь, не будем играть в испорченный телефон, ты давай быстрей приезжай и сам всё узнаешь, мы без тебя начинать не будем. Там пока только ребята из криминологической лаборатории работают. И ещё, ты должен знать…
– Что «ещё»? Да что там в конце концов произошло?, – Дэвид почувствовал лёгкое раздражение из-за предчувствия неприятностей.
– Там, ты не удивляйся, люди из Шабак. И они хотят видеть только «самого Меира», поэтому пришлось тебя выдернуть из дому. Кстати, одного из них, Захави, кажется, я уже встречала. Он из департамента безопасности и контрразведки. Так что, готовься к битве за честь и достоинство полиции Израиля. Шучу.
– Даже так? Ну, ты умеешь настроение в выходной день испортить. Хорошо, я уже в пути. Минут через двадцать буду на месте.
Суперинтендант Дэвид Меир, начальник оперативного отдела территориального управления полиции Тель-Авива привык к таким экстренным вызовам. Конечно, сегодня, в день празднования семидесятилетия отца, это было особенно некстати, но, что поделаешь. Надо ехать. Работа есть работа. Особенно, если случилось что-то серьёзное, да ещё и с участием в деле Шабак. Он поцеловал маму и постарался, как смог, её успокоить. Уже убегая, Дэвид извинился перед расстроенным отцом и гостями, забрал из сейфа пистолет, накинул пиджак, скрывающий табельное оружие и выскочил на улицу.
«Хорошо, что я сегодня на «Харлее» – доеду быстрей. А ещё расстроился, что в суматохе праздника выпить не успел.
Так что там всё-таки такое произошло, что надо было выдернуть меня из дому именно сегодня», – предчувствие неприятностей испортило настроение окончательно.
«И при чём здесь Шабак. И ещё отдел контрразведки. Странно. Неужели замешан кто-то из иностранцев или политиков. Этого мне ещё не хватало для полного счастья.»
Дэвиду уже приходилось не раз работать с ребятами из управления безопасности и они всегда находили общий язык. Он никогда не старался в расследованиях тянуть одеяло на себя, но и дело своё делал толково, без оглядки на должности и звания. Когда ему удавалось выяснить что-то важное, он не скрывал полезную информацию и делился с коллегами из смежных ведомств тем, что знал. К тому же Дэвид никогда не стеснялся, если надо было обращаться в Шабак. В конце концов они делали одно дело. Да, и потом, контрразведка располагалась в иерархии спецслужб этажом выше полиции, а значит и погоны шире, и звёзды на них ярче, и почести громче.
Район Неве-Цедек был Дэвиду хорошо знаком ещё с раннего детства. Он вырос недалеко, двумя кварталами дальше по направлению к морю. Здесь же закончил начальную и среднюю школу, впервые закурил и выпил вина, на этих улицах он знакомился с девочками и ходил с друзьями на дискотеку. Влюблялся, дрался, взрослел, набирался опыта. В общем, места были хорошо знакомые, набеганные. Правда, потом, в старших классах, их семья переехала в собственный дом ближе к Яффо, но добрые воспоминания детства навсегда остались лёгким запахом беззаботного счастья и вкусом мороженого из кафе на набережной Иерусалимского бульвара.
Когда Дэвид подъехал по указанному адресу, все действительно, были уже на месте. Похоже, ждали только его. Он увидел стоящую невдалеке своего заместителя и помощницу шеф-инспектора Олдмен и направился к ней.
– Мириам, ну что там слышно на передовой? – на ходу спросил он.
– Наверху в доме двое пострадавших: мужчина мёртв, женщина ранена, похоже не очень тяжело, хотя точно не знаю. Во всяком случае крови было много. Её только что забрала скорая в больницу, врач сказал, что постараются довезти, – Олдмен шла рядом, докладывая на ходу, – квартира непростая и недешёвая, по внешнему виду и моему женскому чутью не исключено, что она предназначена либо для специальных встреч обеспеченных любителей небесплатного секса, либо, что совсем было бы плохо, на зарплате у спецслужб или криминала: холодильник пустой, личных вещей практически нет, зубные щётки отсутствуют. Зато обставлено современно и дорого. Чисто, пыли нигде нет, проветрено, не запущено, как это бывает в нежилых квартирах. Даже туалетная бумага свежая, не слежавшаяся.
Убийство произошло в салоне, кровать в спальне не разобрана. Наверное, не успели воспользоваться. Бельё на кровати заправлено свежее. Ванной комнатой и кухней тоже не пользовались.
Пистолет с глушителем системы Глок, предположительно орудие убийства, аккуратно лежит на столе. Красиво так, как на выставке. Тёпленький ещё. При первичном осмотре в стволе присутствуют запах и следы недавнего выстрела.
– Ладно, понял. Что-нибудь уже известно о жертвах? Проверили по картотеке, кто такие эти герои-любовники?
– Знаешь, с мужчиной Шабак разбирается, спроси у них, мы его пока не трогали. Но, я слышала одним ухом, похоже кто-то из дипломатов. Про женщину пока ничего не известно, документов при ней не оказалось. Фотографию сделали, отпечатки пальцев сняли, анализ на ДНК взяли. Ждём ответа из банка данных. Они обещали поторопиться, но сказали, не раньше завтрашнего вечера.
– Хорошо, спасибо и на этом. Кто там сегодня дежурный из криминалистов?
– Тебе повезло, бригада Каца.
– Да, действительно повезло. Хоть в этом. Ну, пойдём посмотрим на вашу красоту.
Эйтан Кац, медицинский эксперт-криминалист, лысеющий полный мужчина лет за пятьдесят, сидел у входа в здание на раскладном кресле, которое таскал всегда с собой, и курил свои вонючие сигары, делая вид, что вся эта суета его совершенно не касается. Но, кто был знаком с ним уже давно, понимал, что за этим напускным спокойствием и отстранённостью под его лысиной скрывается напряжённый мыслительный процесс.
– Дэвид, приветствую тебя. Ну, хоть одно приятное лицо – твоё. Что, тоже не отдыхается в выходной день? Курить будешь? Сигары отличные, колумбийские. Не эта кубинская кислятина, закрученная на потных женских коленках работниц и затем склеенных на станке, а настоящие колумбийские, изготовленные лучшими мастерами вручную. Страшно дорогие. Но, для тебя не жалко, – Кац начинал разговор всегда с одного и того же.
– Эйтан, не начинай за рыбу гроши. Рассказывай, что там такое набедокурили бандиты-разбойники? И можешь сразу версии выдвигать, я ревновать и обижаться не буду.
– Ну, мои ребята ещё работают. К тому же, ковбои из Шабак под страхом смерти запретили что-то говорить. Но, тебе по старой дружбе и большой любви скажу, так уж и быть, – он затянулся и выпустил струю вонючего дыма, – короче, странно всё. В мужчину стреляли трижды. Первый раз в правую ногу, при чём в колено и с близкого расстояния. Второй выстрел был в сердце с расстояния в метр – метр двадцать. Как в тире, легло в десяточку, я думаю, в районе левого предсердия. Сердце остановилось сразу. Ну, а третий – через какое-то время в голову. Уже холодному и неживому трупу. Ничего странного не замечаешь?
– Что-то хотели узнать – поэтому сначала в ногу? Ты тоже так думаешь?
– Ну, думать – это тебе положено. У тебя зарплата выше и волос побольше. А мы со своим интеллектом так, погулять вышли. Предположу однако, что стрелявший собирался всё-равно убивать, но сначала хотел что-то выяснить. Иначе зачем колено портить, можно было сразу в сердце. Если убивать не собирался, а хотел только напугать, можно было в бедро – крови больше, выглядит ещё страшнее. Второй выстрел был уже смертельный – тогда зачем ещё в голову? Показательная казнь? У меня есть пару мыслей, но поговорим после вскрытия. А пока иди, там тебя уже конкурирующая фирма «а-ля Джеймс Бонд» заждалась, копытами бьют от нетерпения.
– Эйтан, дорогой, ты ещё забыл мне спеть своим красивым тембром любовную арию про несчастную девушку с пулевым отверстием в теле, и её неразделённую любовь к убиенному.
– Ну, хватит с тебя счастья на первое время. Я её толком и осмотреть то не успел. Хотя, знаешь… Красивая женщина. Породистая. Королева. Такие созданы только для любви, но не для счастья, уж очень хлопотно с этими красотками. Эх, где мои молодые годы! Наверное, там же, где и волосы, – Эйтан снова затянулся, – в общем так, слушай сюда внимательно, повторять не буду: выстрел в неё был самым первым, всего один, слева от сердца, ниже ключицы, в мягкие ткани. Навылет. Ничего не задето, может сосуд какой периферический зацепило по касательной, потому и крови много. Стреляли очень профессионально, должен тебе сказать. Как будто не собирались убивать, только попугать или отключить. То ли пожалели, то ли лишний грех на душу брать не захотели. Но, странно, мужика наповал тремя выстрелами, а на неё всего один, да и то больше косметический. Гильзы все на месте. Пуля, прошедшая на вылет у девушки, застряла в стене напротив. Достанем – проверим, но она точно из этого пистолета. Ладно, всё. Иди, работай, я тебе и так уже много наболтал, ещё посадят за разглашение государственной тайны. Придётся тебе для старого лысого еврея передачи в тюрьму таскать.
Дом был из тех современных новомодных построек в стиле «Баухаус», что располагали всеми атрибутами дорогого, но не стандартного типового жилья: шлагбаум на въезде, консьерж-охранник, свой бассейн и тренажёрный зал в цокольном этаже рядом с подземной парковкой, два лифта, террасы с внутренним садом и видом на море из каждой комнаты.
Квартира на третьем этаже была обставлена в современном стиле, но, несмотря на дорогую обстановку, Мириам была права, не чувствовалось вкуса хозяина. Разрозненная мебель, которую подбирали по цене, а не по качеству интерьера. К тому же, по всей видимости, тут и в самом деле давно не жили, хотя убирались, похоже, регулярно.
Ребята из Шабак уже действительно были на месте и молча наблюдали за работой бригады криминалистов. Бен Захави – сотрудник отдела контрразведки, или вроде говорили, что он уже начальник, поднялся навстречу. Дэвид с ним и вправду давно был знаком, ещё со службы в армии. Близко не дружили, вне работы почти не общались, но при встречах явно симпатизировали друг другу.
– Дэвид, надо поговорить наедине, пойдём куда-нибудь в укромное место, – Бен кивком показал направление и первым вышел на террасу.
– Курить будешь? Нет? Ну, как хочешь. Тут такое дело… Всё, что я скажу, должно, сам понимаешь, остаться в абсолютной тайне. Только твоим ребятам из отдела, непосредственно занимающимся этим делом можно рассказать. В общем, убитый – второй атташе аргентинского посольства. Некий Карлос Биркнер. Мы подозреваем, что он работал под прикрытием на аргентинскую разведку. Доказательств прямых нет, но ведём мы его уже давно, третий месяц. Мутный тип и скользкий. Ещё есть непроверенные сведения, что он был связан с антиизраильскими кругами в Южной Америке и здесь вступал в контакты с хамасовцами. Всё рассказать тебе не могу, но и помощь твоя очень нужна: понимаешь, Шабак пока не хочет светиться и показывать свою заинтересованность. А вдруг простая уголовщина, хоть и не похоже, а мы тут огород нагородим. Начальство согласовало с твоим управлением, что дело будешь вести лично ты. Покопайтесь, поищите, поспрашивайте. И нам не забудьте сообщить, если что интересное про пострадавших нароете. Наше ведомство пока останется в тени, но можешь рассчитывать на любую помощь. Конечно, в известных пределах. Если что – звони мне лично на мобильный. В любое время. Ну, пока, будем на связи, – Захави натянуто улыбнулся, похлопал Дэвида по плечу и вышел.
29 февраля 2016, Тель-Авив
– Ну что, друзья мои, заходите, закрывайте дверь и можете садиться. Руби, налей сначала всем кофе, что бы не уснули, и рассказывай, что накопал по квартире, дому и владельцу жилища. Мириам, будь любезна, отойди от кондиционера, ты мне нужна живая и здоровая. Шмая, возьми печенье и конфеты в шкафу слева. Вы наверняка все голодные. И чай для себя, будь добр, поставь – тебе кофе нельзя, мне твоя заботливая жена запретила наливать любимому мужу крепкие напитки. Ну, хорошо, хватит уже «шуток юмора», докладывайте по делу, – Дэвид Меир снял пиджак, налил себе кофе с большим количеством молока и ложечкой сахара и приготовился записывать. Он привык по-старомодному всё фиксировать на бумаге и даже иногда делать зарисовки. Так легче думалось и лучше помогало впоследствии анализировать услышанное от коллег.
– Значит так, Дэвид, ты был прав – квартирка оказалась не простая, – субинспектор Руби Нейман пришёл в отдел всего месяц назад сразу после университета. Это было его первое серьёзное дело, и он очень волновался, стараясь оправдать доверие, – квартира официально принадлежит некому Рону Гурвиц, восемьдесят семь лет, проживает уже седьмой год в доме престарелых «Мишан» на Бродецки 68, куда попал сразу после смерти жены. Одинокий, детей и других родственников нет. Страдает прогрессирующей формой деменции и полной потерей памяти уже в течениие пяти лет. Пенсия государственная, инженерная, семь тысяч шекелей в месяц. Я пытался с ним поговорить – но бесполезно: он вообще не понимает, кто он, где и зачем.
По документам налогового реестра квартира была куплена год назад за четыре миллиона девятьсот девяносто девять тысяч шекелей. Видно тысячу сумели выторговать, – Руби улыбнулся, показывая, что он тоже умеет шутить.
Оплата производилась со счёта, открытого за две недели до того в банке «Леуми». На него деньги поступили с трёх других счетов: двух во Франции и одного в Люксембурге. Я уже отправил запрос в министерство внутренних дел этих стран. Предполагаю, ответы будут не скоро, но посмотрим, что покажут.
– Думаю, это ничего не даст, наверняка счета-однодневки. Но, всё равно правильно сделал. Что дальше?
– На договорах о купле квартиры и в банке на формулярах – везде одинаковая подпись. Я отправил нашим графологам для проверки, но врач из дома престарелых, я с ним говорил по телефону, уверяет, что Гурвиц уже больше года никуда, кроме больницы, не выезжал. Служащие банка к нему тоже не ездили, я выяснил. К тому же, Гурвиц всё-равно в силу своего состояния не имеет права подписи, на это есть доверенное лицо от службы социального обеспечения. Но, там тоже про квартиру ни сном, ни духом. Подписи скорей всего поддельные, хотя очень похожи на оригинал, работа – высший класс.
По квартире, пожалуй, всё. На завтра планирую опросить соседей и посмотреть записи с видеокамер наблюдения в доме и на улице.
Вот, пожалуй, самое главное. И ещё: согласно заключению экспертов замок в квартиру убийца открыл отмычкой, но очень быстро, чисто и профессионально, почти без царапин. Признаков ДНК, отпечатков пальцев и других следов в квартире ничьих, кроме обоих фигурантов, не нашли. Что почему-то не удивляет. Орудие убийства – пистолет системы Глок 19 по нашей базе данных не проходит. Вообще новенький, заводской, с номером, выпущен три месяца назад в Австрии. Полицию вызвал консьерж-охранник. Он из бывших военных, наблюдательный. Ему не понравилось, что из этой квартиры заказали по телефону в ресторане еду, а дверь доставщику не открыли.
– Хорошо. Завтра после опроса доложишь мне лично и обязательно копии видео с камер наблюдения прихвати. И осмотрись по камерам с соседних зданий, может там что-нибудь зафиксировали.
Мириам, что у тебя по девушке?
– О раненой красотке выяснили следующее, – Мириам Олдман, привлекательная женщина тридцати двух лет и заместитель начальника отдела закончила юридический факультет в Тель-Авиве, проработала два года в адвокатуре и, не выдержав тихой и сытой жизни, совершенно необъяснимо для окружающих и родственников, перешла на работу в полицию, причём сразу в оперативный отдел. Мириам была замужем, но детей пока не имела. Поговаривали, что в семейной жизни она была не очень счастлива по причине своей безответной и безнадёжной симпатии к шефу. Но явно её чувства в отношениях с Дэвидом не проявлялись и работе не мешали.
– Итак, девушку зовут Мари Галан, двадцать семь лет, не замужем, детей нет. Известно, что она выехала в 1991 году в Германию из города Волгограда в России по еврейской иммиграции в возрасте двух лет. Родители – как в анекдоте: папа инженер-строитель, мама учительница младших классов, поэтому прибыли без капитала. Во всяком случае, на таможне при въезде в Польшу задекларировали всего двести долларов. Однако оба почти сразу нашли работу и даже по специальности, что в Германии в те годы было очень непросто. Через пару лет встали на ноги – дом в кредит в городе Лейпциге, машина по лизингу, путешествия по миру, короче всё, как обычно, у русских иммигрантов. Полный набор. Трижды приезжали в Израиль, максимум находились на земле обетованной две недели. В основном посещали многочисленных родственников по всей стране с обязательным заездом в Иерусалим и Эйлат. Нигде не засветились, кроме двух штрафов за превышение скорости. По интернациональной картотеке не проходят.
Девочка училась в школе хорошо, но ничем особым не выделялась. Стандартный еврейский набор: музыкальная школа по фортепиано, шахматы, плавание, фигурное катание, но везде без особых достижений. Мне переслали её школьный аттестат и характеристику – ничего интересного. В шестнадцать лет девушка неожиданно из гимназии отправилась по программе «Наале» в Израиль. После успешного окончания школы с отличием в Беер-Шеве решила остаться в стране на постоянное жительство. Прошла службу в армии в подразделении физиогномики и наружного наблюдения. Одна награда и два поощрения. Характеристика хорошая с предложением дальнейшей службы, но девушка от армейской карьеры отказалась. После армии сразу поступила в университет в Тель-Авиве на исторический факультет, который закончила с хорошим дипломом. Стажироваться отправилась во Францию в город Гавр в Нормандии на северном побережье страны, где находилась шесть месяцев, работая в архиве, городском музее и библиотеке. Затем дипломная работа по теме Холокоста в течение года в Москве и ещё шесть месяцев в Калининграде. Вернулась два года назад. А вот дальше выглядит всё очень странно и сомнительно. Официально она числится экскурсоводом в русскоязычной туристической компании, но экскурсии практически не проводит. Ещё работает – внимание! – и это уже интересно и даже в тему, в очень элитном эскорт-агентстве. Однако, в свободном доступе на сайте этого достойного трудового подразделения её нет. Эскорт для очень «небедных». Там всё вообще достаточно мутно, надо разбираться. У девушки три счёта в двух банках: в одном – «Аполаим» на двух счетах примерно девять тысяч шекелей, в другом приватном банке «Массад» – около двухсот семидесяти тысяч. Неплохо для полу-безработного экскурсовода. Зато снимает приличную квартиру в Яффо за пять тысяч шекелей в месяц, явно не по доходам. Выписки счетов и движения денег на них из банков я ещё не изучила, но беглым взглядом посмотрела – всё стандартно, никаких «забегов в ширину», никаких намёков на криминал. Живёт одна, любовника вроде нет, любовницы тоже. Соседи по дому ничего не замечали, приходящих-уходящих гостей не видели. Примерно раз в полгода девушка летает в Европу. Иногда путешествует пару дней по классическим туристическим маршрутам, но чаще в Германию к родителям. Звонит им, как правило матери, два раза в неделю. Мы нашли ещё один телефон, но он на другое имя. Скорее всего, рабочий. В техническом отделе сейчас занимаются разбором звонков со второго телефона. Из больницы сообщили, что её состояние улучшилось, она в состоянии общаться, сегодня поеду, попытаюсь с ней поговорить. Вот, пожалуй, пока всё.
– Отлично, молодец, возьми вот эту шоколадную конфету, она с орехами, вкусная. И не бойся, не поправишься. В конце концов, мужчинам нравятся полные женщины. Шмая, удалось что-нибудь выяснить об убитом?
– Немного. Но кое-что накопал, – шеф-инспектор Шмая Долон расположился вальяжно в кресле у окна. Он был самым старшим и самым уважаемым в отделе и мог себе позволить принимать удобные и независимые позы. Ветеран двух войн, был ранен, имел награды. А ещё интеллектуал, умница, чемпион города по шахматам 1999—2000 годов, ценитель музыки и женской красоты. Дважды был женат и дважды разведён по причине большой заинтересованности в сменяющемся контингенте представителей женского общества, – было не просто, високосный год всё-таки даёт о себе знать, устал бегать по министерствам, но кое-какие связи у меня ещё остались. Даром что-ли столько лет у станка. В общем, известно не много. Посольство «дружественной Аргентины» сведений не даёт, сам понимаешь, ссылаясь на дипломатическую тайну. Но кое-что удалось выяснить неофициально и через знакомых в нашем министерстве иностранных дел. Итак: Карлос Биркнер, сорок два года, второй атташе аргентинского посольства, в Израиле находится три месяца.
О нём известно, что его дед – выходец из Германии, откуда выехал в конце 1945 года. Явно, просто бежал от союзников. Хотя, не исключено, что после фильтрации был завербован. Это я выясню. Звание, род службы и возможные «заслуги» перед человечеством во времена нацизма пока не известны, но установим по архивным данным. Запрос я уже послал. Отец Биркнера родился уже в Аргентине, у него свой бизнес по продаже бытового оборудования. Мать – аргентинка с испанскими корнями времён Франко, семья которой бежала после падения режима. Короче, родители его сошлись общностью интересов вероятно не только на интимной почве. Юноша окончил школу для одарённых детей «Ренасимиенто» в столице. Обучался три года на юридическом факультете стэнфордского университета в США, затем два года в университете Буэнос-Айреса. Стажировка в Колумбии один год, далее два года в Гамбурге и Берлине, Германия.
После окончания учёбы принят стажёром, а через три месяца на должность референта в аргентинское министерство иностранных дел, культуры и религии. Через год получает назначение в посольство Германии на должность второго атташе по культуре. Два года назад был переведён в посольство в России, там должность пока не известна, но тоже где-то на задворках. Теперь вот Израиль. Не женат, про детей ничего не известно.
Как видишь, не много. Но! Прошу внимания! Когда он работал в Москве, случилось, если помните, это громкое кокаиновое дело с контрабандой наркотика в посольстве России в Аргентине. В общем, есть слухи, что он был замешан. Но, конкретно, доказать ничего ни российским спецслужбам, ни Интерполу не удалось. А может не сильно старались или кто-то помешал. Я обязательно в этом покопаюсь, может что-то интересное найду.
Ещё мне кажется довольно странным, что по возрасту и стажу работы он уже мог бы трудиться на должности полномочного посла в какой-нибудь Зимбабве, а он нет, везде на вторых ролях. Карьерный альтруист прямо какой-то. Поэтому, наводит на нехорошие мысли о том, что дипломатическая работа являлась не единственной радостью в жизни молодого человека, а главные помыслы и чаяния были посвящены службе на разведку под консульским прикрытием.
– Да, интересно. Значит так, Шмая, свяжись с Москвой по всем каналам, узнай про слухи о наркотиках. Надо знать точно. А заодно и про раненую девочку из эскорта поспрашивай, может у коллег на неё что-то осталось.
Выясни через американцев о времени учёбы Биркнера в Стэнфорде, возможно он у них засветился. И вообще, покопайся по-глубже в своём «шахтёрском» стиле, может что ещё нароешь.
Мириам, ты поезжай в эскорт-агентство. Выясни, кому принадлежит, кто клиенты, есть ли у них прикрытие, бухгалтерия. В общем прижми их к стенке по-крепче, как ты умеешь, только, пожалуйста, без пыток и стрельбы. Шучу я, шучу.
А я в больницу к раненой мадемуазель съезжу, попытаюсь сам с ней поговорить. Говорят, девушка симпатичная, может и мне что перепадёт по бедности, – Дэвид рассмеялся, – ладно, всё, за дело. Работаем, как всегда: быстро, но не суетясь.
24 февраля 2016, 17:10, Ашдод
«Мы прерываем нашу программу передач для важного экстренного сообщения: сегодня в 15: 29 в Ашдоде в районе Марины, в кафе на улице Онион произошёл взрыв самодельного устройства террориста-смертника. На месте уже работают медики из АмАН, полиция и пожарные. По сообщению сотрудника пресс-службы полиции известно, что погибших двое. Это Макс П., двадцати двух лет, студент Тель-Авивского университета. Также погибла официантка кафе Тара У. тридцати двух лет. Серьёзно ранена Леа К., двадцати лет, тоже студентка Тель-Авивского университета и спутница погибшего парня. Медики оценивают её состояние как критическое.
Ещё ранено семь человек, из них трое в тяжёлом состоянии. Всех пострадавших доставили в университетский госпиталь Ашдода. Лучшие врачи больницы борются за их жизнь. Обо всех изменениях мы будем сообщать дополнительно.
По последним данным взрыв произошёл по вине палестинского террориста-смертника, погибшего на месте. Его имя уже известно, это Мохаммад Р., девятнадцати лет из поселения Бейт Ханун в Газе. Пострадавших могло быть значительно больше, но у террориста пришло в действие только одно взрывное устройство из трёх.
На месте уже присоединилась к работе служба психологической помощи пострадавшим.
Сообщение для водителей: движение транспорта в районе Марины и улицы Лили перекрыто, объезд возможен по улице Эксодус.
О дальнейших событиях мы будем незамедлительно сообщать. Оставайтесь на нашем канале.»
24 февраля 2016, 15:16, Ашдод
Настроение у Тары испортилось второй раз за сутки. А ведь день начинался так хорошо: с утра позвонил тот самый симпатичный врач из «Сороки», извинился за ранний звонок, сказал, что он после дежурства и предложил вечером встретиться, пойти куда-нибудь выпить и потанцевать.
Настроение подпортил младший сын. Он вдруг стал капризничать и не захотел идти в школу. Пришлось пообещать, что в выходные они все вместе пойдут на пляж купаться в море. А теперь ещё позвонила старшая дочь и сообщила, что мать срочно вызывают в гимназию к директору. Наверное, очередные проблемы с одноклассниками. Дочь всегда болезненно реагирует на упоминание о её африканском происхождении. Настроение у женщины испортилось окончательно.
С доктором-хирургом Тара Увада познакомилась в больнице три недели назад, когда он удалял ей аппендицит. Симпатичный подтянутый мужчина лет тридцати пяти обаял её сразу. Весёлый, с юмором и умными глазами – он нравился всем женщинам в палате. К его визиту пациентки готовились, как на свидание: прихорашивались, подкрашивались и старались принять в кровати максимально возможные после операции привлекательные позы. А он умел найти каждой доброе ласковое слово, поддержать, пошутить, приободрить. И ощупывал при обходе так нежно и осторожно, совсем не по-хирургически.
После осмотра при выписке доктор неожиданно, как бы в шутку, попросил у Тары её номер телефона и предложил встретиться, пообещав позвонить через пару недель, когда ей уже «можно будет всё».
Конечно, Тара понимала, что двое детей, которых она родила ещё в Эфиопии до иммиграции, несколько неудачных романов и работа официанткой в кафе – не лучшее «приданное» для свиданий с врачом – коренным израильтянином. Но, доктор ей очень нравился, к тому же у неё уже давно ни с кем ничего не было. Тара отчётливо понимала, что, если он только захочет, она будет согласна даже на непродолжительные романтические отношения с молодым человеком без обещания перспектив. Последнее время молодой женщине очень не хватало в жизни праздника. Во всех смыслах. А значит, надо устраивать его себе самой. Небольшое рандеву с доктором подходило для этого идеально.
После обеденного перерыва на работе Тара снова вспомнила о предстоящем сегодня вечернем свидании, и настроение опять улучшилось. Она допила кофе в комнате для сотрудников, посмотрела в зеркало, понравилась самой себе, улыбнулась, поправила причёску и направилась в зал.
Она заметила, как в кафе зашла молодая влюблённая пара. Они сели у окна, начали весело болтать и заказали у неё кофе с пирожными.
«Интересное сочетание: красивая яркая блондинка и ничем не примечательный, разве что серьёзным умным взглядом, молодой человек», – подумала Тара.
И тут на пороге появился этот странный арабский парень в длинной не по погоде куртке…
* * *
Максим Полянский никогда не пользовался успехом у девушек, хотя и был одним из лучших студентов исторического факультета Тель-Авивского университета. Но, как говорится, учёба – одно, а девушки – совсем другое.
Макс приехал в Израиль по еврейской иммиграции с родителями двенадцать лет назад из России в возрасте десяти лет. Абсорбция родителей проходила трудно. Они чувствовали себя в новой стране не совсем комфортно, язык не шёл, они не могли долгое время устроиться работать по специальности, трудились, кем придётся, лишь бы заработать. Особенно тяжело пришлось отцу – в прошлом известному в Красноярске архитектору. Он с трудом переносил свою профессиональную невостребованность и от его неустроенности, сложностей с языком и хронических депрессий страдала вся семья. Даже по прошествии нескольких лет родители Макса так и смогли по-настоящему адаптироваться в стране. Они часто ссорились, обвиняли друг друга во всех грехах и в конце концов решили расстаться, чтобы не разрушить остатки взаимного уважения и приятных воспоминаний былой молодости. Макса эта ситуация сильно напрягала, ему было жаль родителей. Он видел их разочарование и недовольство своим решением иммигрировать, но и возвращаться уже было некуда. Там, в России, все мосты были сожжены, всё распродано, да и родственников никого не осталось. Разве что могилы на еврейском кладбище. Зато сам себе Макс казался настоящим израильтянином. У него не существовало ни языковых, ни ментальных проблем. И, хотя у молодого человека не было той безграничной внутренней свободы с налётом лёгкого пофигизма, которая есть у родившихся на этой земле сверстников и которая его нередко раздражала, тем ни менее в Израиле он чувствовал себя дома. Порой молодой человек испытывал лёгкий дискомфорт от того, что иногда его всё ещё воспринимают как «русского». Но, парень был достаточно умён и самодостаточен, чтобы уметь чувствовать себя выше подобных стандартных предубеждений.
Правда, среди своих однокурсников Макс считался этаким интеллектуальным батаном, которого уважали за ум, интеллект и дружелюбие, но на студенческие вечеринки и праздники звали редко.
Зато в университете он был на хорошем счету: целеустремлённый, знающий, начитанный, печатающий уже свои первые работы в профессиональных журналах – ему прочили большое научное будущее на кафедре университета и даже профессуру. Тема дипломной работы Макса была связана с Холокостом и посвящена тем евреям, которым в годы войны удалось бежать от нацистов с оккупированных территорий и спастись любой ценой.
А вот с прекрасным полом всё обстояло гораздо сложнее. При общении у парня появлялась не типичная для него скованность и робость, он терялся и не знал, как себя вести, и оттого старался себя убедить, что это всё только мешает, отвлекает, не важно и вообще не его. «Ты просто ещё по-настоящему ни в кого не влюбился. Когда встретишь ЕЁ, почувствуешь и силы, и вдохновение», – успокаивала его мать.
В коридорах учебных корпусов Макс нередко встречал Лею Козловски – девушку, которая ему очень нравилась, но никогда с ней не общался и не решался с ней заговорить. Впервые они познакомились и смогли поговорить совершенно случайно у Леи дома во время интервью Макса с её прабабушкой Саррой. Женщине хоть и исполнилось девяносто четыре года, но пожилая дама была в полном здравии, хорошо помнила события тех лет и охотно общалась с молодым человеком. Макс не знал об их родстве и был приятно удивлён, увидев у Сарры Лею, пришедшей проведать любимую бабулю.
Девушка слышала об этих интервью и ожидала увидеть застенчивого парня в очках, робеющего, как и большинство мужчин, в её присутствии. Но, при встрече Макс неожиданно оказался уверенным молодым человеком с хорошим чувством юмора и старомодной галантностью, так импонировавшей бабушке Сарре. Мама оказалась права: в присутствии Леи Макс становился совсем другим человеком, в нём появлялось его настоящее «я», а неуверенность исчезала практически бесследно.
Однажды после беседы с Саррой Козловски молодой человек всё-таки решился и пригласил Лею на свидание. Вернее, на концерт известного пианиста из России с мировым именем – Дениса Мацуева, билеты на которого он купил ещё год назад и ждал подходящего случая. На встречу Макс пришёл с букетом цветов, чем ещё больше поразил девушку. Это было непривычно, но, странное дело, приятно. Вечером, после концерта, он читал Лее стихи неизвестных ей поэтов Пастернака и Окуджавы в переводе на английский. Его ухаживания казались девушке необычными, но интересными и увлекательными. От них веяло романтикой старинных французских романов и любовными переживаниями викторианской эпохи.
Начало их романа было бурным. Леа не могла похвастать большим опытом любовных историй с мужчинами, для этого она была слишком разборчива в выборе партнёра. Девушка считала, что разбрасываться эмоциональными переживаниями ради интимных встреч без каких-либо чувств – ниже её достоинства. Но, отношения с Максом было совершенно иными. У девушки никогда не было парней из русских: это был другой мир, другое восприятие отношений между людьми, интимности между мужчиной и женщиной, иной уровень взаимоуважения. Театры, концерты и выставки отличались от модных баров и дискотек, куда парни приглашали девушку чаще всего, стараясь поразить размахом. Букеты цветов, посвящённые девушке стихи, неожиданные сюрпризы, поездки в незнакомые места – первое время Леа растворялась в искренних чувствах молодого человека
Макс был влюблён по-настоящему. Даже больше, чем Лее этого хотелось. Юноша не скрывал своих чувств и, наверное, надеялся на более серьёзные отношения, чем порой настораживал девушку. Он даже познакомил Лею со своей мамой – приятной, тихой женщиной. Они жили вдвоём в небольшой и недорогой квартире недалеко от автовокзала. Лею сразу поразило в их квартире то, что треть пространства каждой комнаты занимали стеллажи с книгами и старомодными пластинками, привезённых ещё из России. А ещё нежные доверительные отношения между матерью и единственным сыном.
Её чувства к Максу не были ни любовью, ни страстью. Скорее восхищением его интеллектом и целеустремлённостью, необычностью его взглядов на мир и стойкостью жизненных ориентиров. Ей льстило его влюблённость, но, к сожалению, не более того.
Через несколько месяцев романтическое увлечение Леи прошло, чувство необычности ухаживания притупилось, ей всё слегка наскучило и стало тяготить. Волшебство нетривиальных отношений с мужчиной испарилось. Девушке, словно воздуха, стало не хватать её прежней свободной жизни. Её непредсказуемости, разнообразия и ощущение праздника. Она устала всё время стараться соответствовать идеалу. Леа была молода, свободна и, к сожалению для Макса, не любила его.
Когда Макс под предлогом очередного сюрприза позвал Лею на встречу в кафе на набережной в Ашдоде, она решила, что это хорошая возможность с ним поговорить, постараться всё объяснить и предложить расстаться, оставшись друзьями, пока всё не зашло слишком далеко. Она не видела и не представляла своего будущего с Максом и не хотела обижать и оскорблять его, подавая надежду.
