Игры в лабиринте

Примерно через полгода такой жизни меня поставили на учет в милиции. В детдоме отчаялись что-либо изменить и махнули на меня рукой. Директор еще вызывала в кабинет для бесед, но я не скрывал, насколько мне безразличны любые ее слова.

Я забыл, что еще подросток. Мне хотелось самостоятельной жизни, независимо от того, какой она будет. Я начал курить, алкоголь и наркотики не принимал, но крутился в компаниях, где все эти яды употреблялись регулярно. Я никогда не понимал, что человек при этом испытывает и почему его это так манит, но и узнавать на собственном опыте желания не было. Особенно после того, как я увидел, что такое ломка.

Когда мне исполнилось 15 лет, в уличных кругах я прослыл безжалостным и жестоким парнем, которому неважно, кто стоит перед ним и что будет дальше. Часто я убегал из детдома на ночную дискотеку, где можно было завязать драку и показать себя. Собственно, за этим туда многие и приходили – за выплеском адреналина, которого требовало опьяненное алкоголем сознание.

Связываться и конфликтовать со мной не решались не только ровесники, но и ребята старше меня. При этом я был одиночкой. Пока другие занимались дешевой показухой, игрались в «банды», ходили толпами, показывая, какие они крутые, я просто никого к себе не подпускал.

Время тогда летело очень быстро. Воспитателям я стал в тягость. Они уже не могли терпеть мои жестокие выходки по отношению и к детям, и к взрослым. Не спрашивая моего мнения, меня перевели на индивидуальное обучение. Но я не особо сопротивлялся и за один год прошел программу 8-го и 9-го классов3.

Преступив черту

Наступил 1997 год. Выпускной у меня был незамысловатый: мне просто выдали аттестат об окончании средней школы и сказали собирать вещи. На служебном транспорте меня в сопровождении завуча отправили в Верхнюю Пышму, где я родился. Там мне предстояло учиться в ГПТУ №904.

Прибыв на место, мы пошли к директору. Мои документы и характеристика из детдома ей явно не понравились. Тем не менее, она пригласила пройти в учительскую, где мне предложили выбрать специальность для дальнейшего обучения. Список был небольшой, всего из двух пунктов – слесарь и плотник. Ни та, ни другая профессия меня не привлекали, поэтому я только и ответил: «На ваше усмотрение», после чего меня проводили в общежитие, которое находилось рядом с училищем, и показали мое койко-место5.

Оставив вещи, я пошел осмотреть территорию, где мне предстояло жить и учиться. В коридоре встретилась компания парней и девчонок, сидевших на подоконнике. Не говоря ни слова, я прошел мимо, но меня тут же грубо окликнули и попросили сигарету. Тогда, в 90-ые, это была обычная прелюдия назревающего конфликта. Я не останавливался и не обращал внимания на окрики. Но на этом все не закончилось. После очередного «Слышь, э!» я обернулся и ответил: «Подойди и возьми сам». Завязалась словесная перепалка. В компании на тот момент было шесть человек. Чтобы не устраивать шумиху в здании, мы пошли на стадион, который располагался неподалеку.

Время тогда было летнее, на улице стояла жара, и на стадионе было много учащихся, подростков, которые занимались кто чем. Мне уже было ясно, что просто так, разговорами, этот конфликт не разрешится, что это стандартная процедура унижения новенького, проверка «на вшивость». Меня окружила толпа. Все вразнобой что-то говорили на повышенных тонах. «Провоцируют», – пронеслось в голове. Они и понятия не имели, кто я и на что способен, но стадное чувство преобладало над разумом.

Зачинщик стоял напротив меня и говорил о том, что все новенькие должны слушаться старшекурсников и не перечить. Я усмехнулся, ответив, что на это, как и на многое другое, у меня свое мнение, и принимать какие-либо решения я буду самостоятельно.

Неожиданно мне в грудь прилетел удар кулаком. Реакция у меня хорошая, да и спортивная подготовка на уровне. Во мне тут же вспыхнула злоба, и от меня последовал ответный выпад. Я со всей силы ударил обидчика ногой в голову. Он упал без сознания и не приходил в себя. Сначала друзья пытались привести его в чувство, но безрезультатно. Отомстить за пострадавшего никто не решился. Толпа только еще больше зашумела, но на этот раз одобрительно.

Я был не удовлетворен из-за того, что драка быстро закончилась. Словно не в себе, я продолжил издеваться над парнем, применив садистские приемы: достал из кармана спички и, зажигая их, тушил о лицо пострадавшего, не чувствуя при этом ни капли жалости. Я не мог объяснить, зачем я делал это. Меня охватила как-то дикая жестокость. Интересно, что и свидетели той страшной сцены не особо пытались прекратить насилие. Напротив, они ликовали. Некоторые подходили, спрашивали мое имя и жали руку.

Я понимал, что на этом мое обучение в ГПТУ, вероятно, закончится. Парень так и не приходил в сознание. Другие учащиеся думали, что он притворяется, и пинали его ногами, но тот продолжал лежать. Я присел перед ним на корточки, закурил, подождал еще какое-то время и оттащил его в кусты, после чего, провожаемый одобрительными криками, вернулся в общежитие.

Ночью меня разбудили сотрудники милиции. Я сказал, что это была самооборона, и я отстаивал свою правоту. Учащиеся подтвердили мою версию. Но милиция с директором не могли понять, почему тогда на лице пострадавшего столько ожогов. Это не очень вязалось с самообороной. Меня поставили на учет, но уголовное дело (по статье 111 «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью»6) заводить не стали. На утреннем собрании директор ГПТУ публично объявила о моем отчислении. Мне выдали документы и показали на дверь.

«Отчий» дом

Я на улице в незнакомом городе. С собой у меня только мешок из-под сахара, в который были сложены мои немногочисленные вещи, и папка с документами. В ней – выписка о том, где я родился и как попал в детдом, фотографии, грамоты за участие в мероприятиях, полученные в то время, когда еще ничто не предвещало беды. Среди бумаг я обнаружил адрес дома, где живут мои родственники.

Больше всего мне не хотелось туда идти. От приездов матери в детдом до сих пор оставался неприятный осадок на душе. Но и что делать дальше, я не знал. Как вести себя в этой жизни? У меня тогда сформировалось четкое убеждение: любое сделанное тобой добро не увенчается успехом. Да и слишком я тогда уже сжился с созданным мною же образом жестокого сорвиголовы. Отказаться от него, пересмотреть себя казалось невозможным.

В то время я считал, что мягкость характера делает тебя зависимым от того, кто сильнее тебя. Для меня это было недопустимо. Дать слабину – значит, попасть под влияние массы, стать частью стада, которым кто-то руководит. Быть овцой, соглашаться, даже если у тебя другое мнение, – не по мне.

Я долго думал, но все же решился пойти по этому адресу. Спрашивая у прохожих дорогу, через час-другой вышел к двухэтажному дому, в котором жили мои родственники. Что-то все еще удерживало меня, поэтому я еще какое-то время гулял в парке неподалеку.

Наконец, я подошел к подъезду, сел на лавочку и стал ждать неизвестно чего. То ли просто тянул время, то ли боялся. Ноги стали ватными и не давали сдвинуться с места. Меня трясло.

Все это время, пока я пытался справиться с волнением, во дворе рядом с домом полол грядки пожилой мужчина. Когда он направился в сторону нужного мне подъезда, я окликнул его и спросил, в какой квартире живут Шадрины. Мужчина обернулся и недовольным тоном ответил вопросом на вопрос: «А тебе зачем? Ты кто такой?». А потом добавил почти про себя: «Замучили уже, шпана проклятая».

Я еще больше напрягся, но ответил, что меня зовут Андрей Шадрин, и здесь должны жить мои родственники. Услышав это, дед схватился за сердце, подошел ко мне, крепко обнял, как родного, и заплакал: «Какой же ты стал, как вырос, внучек! Мы с бабушкой каждый день о тебе вспоминаем. Так скучали по тебе!». Мы присели, после чего дедушка рассказал, что я был у них самым любимым внуком. Мы помолчали, а потом он пригласил меня в дом пить чай.

Первое, что бросилось мне в глаза, – наполовину выломанная входная дверь. Меня это встревожило. Беспокойство усилилось, когда я зашел внутрь и почувствовал сильный запах растворителя, от которого тут же начало тошнить. «Вы ремонт что ли делаете?», – спросил я деда, надеясь, что он развеет мои опасения. Но в ответ услышал, что ремонта здесь уже несколько лет не было. «Я сначала и вовсе подумал, что ты один из этих наркоманов, что сюда постоянно ходят», – добавил дедушка.

В комнате я обнаружил лежащую на кровати бабушку. Оказалось, что у нее парализованы ноги. «Смотри, Рая, кто приехал!», – окликнул ее дед. Женщина повернулась в нашу сторону, увидела меня и начала рыдать, просить прощения за то, что не уберегла от детдома. По ее словам, оставить меня они не могли, так как мне было тогда два с небольшим года.

«Любила я тебя больше всех, – сказала она, крепко сжимая мою руку. – Помню, иду как-то с работы и вижу тебя на улице, маленького совсем – ползаешь по снегу в чем мать родила, в одних валенках. Схватила я тебя тогда, побежала домой, а мать твоя пьяная спит. Растолкала ее, сказала, что опять нашла тебя во дворе, а она только пробормотала что-то и дальше спать. Ты ходить еще не умел, а уже часто уползал из дому на улицу. Как будто знал, что тебе тут не место».

После того, как мать посадили в тюрьму, всех детей, кроме самого старшего, Миши (он тогда уже ходил в школу), отправили в детдом. «Я долго переживала, плакала, скучала по вам, – продолжила бабушка. – Но приехать не могла: далеко очень, да и здоровья совсем не стало. Потом мать твоя вернулась из тюрьмы, а немного погодя – и сын мой, Василий, брат твоей мамы и твой дядя. Тоже непутевый совсем».

Дальше – больше. Бабушку положили в больницу, так как у нее отказали ноги. Работать она больше не могла и жила на одну пенсию. Как и дед. Насколько позволяли силы, он обрабатывал небольшой участок в три квадрата во дворе, садил картошку. Но еды все равно не хватало, так как все, что вырастало, выкапывали наркоманы. Да и мать не гнушалась такой закуской. После освобождения она стала пить еще больше. Вдобавок к этому дядя Василий начал приводить толпы незнакомых людей. Тогда-то, по словам бабушки, и появился в квартире этот странный едкий запах. «Устала я от них. Умру скоро, – тихо проговорила она. – Тебя вот увидела наконец-то, и слава Богу. А то думала, уже и не встретимся».

Я в недоумении слушал этот рассказ, не в силах сказать ни слова. В голове не укладывалось… Разве таким должен быть отчий дом?

Страшная квартира

Мои раздумья прервал шум в прихожей. Тихо, без слов и разговоров, в квартиру вошла группа мужчин. Вдруг один из вошедших воскликнул: «Смотрите, да это же Андрей!». Я ничего не ответил и продолжал сидеть на стуле, как прикованный. Позже выяснилось, что это и был мой старший брат Михаил, который остался под опекой бабушки и дедушки. Я его никогда не видел и не узнал. Пока я пребывал в растерянности, парень ушел в другую комнату.

Ни приветствия, ни рукопожатия, ни вопросов о том, где я был, как у меня дела, что я вообще тут делаю. Не ожидал, что наша встреча пройдет именно так. Вскоре жуткий запах растворителя усилился. Я не мог его выносить, закрыл двери в комнату бабушки и вышел на улицу, но потом вернулся и подошел к брату. Голос у него был странный. С ним явно было что-то не так. Все там, как я узнал позже, сидели на игле, и мой дядя в том числе. Михаил что-то пытался мне говорить, но я не понимал ни слова и только следил за тем, как он безуспешно пытается удержать одурманенную голову, которая постоянно падала на грудь.

Я не стал слушать его бред и ушел в соседнюю комнату. Мужчины в наколках, раздетые по пояс сидели, как один, уронив головы. Вонь была невозможная. Я открыл окно и высунулся на улицу. Мне не верилось, что это – дом, где я родился, место, куда я шел пусть в слабой, но все-таки надежде найти семью.

Вдруг раздался стук. Я насторожился: неужели снова наркоманы? Открывать дверь пошел дед. В квартиру шумно, со словами «Чего так долго, старый?» зашла какая-то женщина и пошла на кухню. Кто на этот раз? Через минуту я увидел женщину бандитского вида: один глаз совсем слепой, жуткий запах перегара. Передо мной стоял человек, которого я ненавидел больше всего, – моя мать. Она потянулась ко мне, чтобы обнять, но я оттолкнул ее руки. Не особо расстроившись, она налила себе водки и начала рассказывать про свои «подвиги» – где была, что делала. Мне хотелось одного: бежать оттуда и никогда не возвращаться. Останавливало только то, что я переживал за судьбу бабушки с дедушкой. Да и идти было некуда.

Так я начал жить в этой жуткой квартире. Вечерами туда приходили цыгане, незнакомые мужики, один другого синее из-за татуировок. Варили наркоту, а потом штабелями, кто где упадет, валились на пол. Я вынужден был спать рядом с ними, так как кроватей в квартире не было, а единственный старый ободранный диван, по которому ползали клопы, занимала мать.

От нее я узнал, что у меня и моих братьев – не общий отец, меня она «нагуляла», встречаясь втайне от мужа с другим мужчиной. Он проживает где-то в этом же городе, в Верхней Пышме, но где точно, мама не знала. У нее был адрес только его сестры. Появилась надежда! Если не получится обрести семью, то можно хотя бы увидеть отца, поговорить с ним. Но я не сразу пошел по записанному на листке адресу.

Однажды дядя с братом предложили мне заработать. «Работа» моя заключалась в том, чтобы стоять на шухере – смотреть, не идет ли кто, пока они обворовывают частный дом7. Я нехотя согласился, потому что нужны были деньги. Мне заплатили 600 рублей. Сначала я хотел протестовать и просить больше, но остановил себя, так как боялся остаться ни с чем. Я молча взял деньги и поехал в центр.

Встреча с отцом

Дом тети находился возле центральной милиции. Каждый в городе знал, где это, поэтому нужный адрес я нашел почти сразу. Татьяну Анатольевну я застал в тот же день. На мой рассказ о том, кто я и как узнал ее адрес, она ответила, что видела меня один единственный раз, когда мне был год: папа гулял со мной и зашел к своей сестре переодеть меня.

Татьяна Анатольевна сообщила, где живет Дмитрий (так звали моего отца), и попросила потом прийти к ней и рассказать, как прошла встреча. Я сразу же направился по указанному адресу, благо идти было недалеко. На пятый этаж я поднимался пешком, хотя лифт работал, – волновался и оттягивал момент встречи. Сердце билось, как сумасшедшее. Скоро я увижу отца…

Был уже вечер, 9 часов, но я все же решился. Мне открыла женщина.

– Вам кого?

– Диму.

Сразу сказать «папу» язык не поворачивался. Меня попросили подождать. Через минуту вышел отец. Я отметил про себя, как сильно мы похожи, да и он, как мне показалось, сразу узнал меня. «Здравствуй, папа», – на этот раз слова вырвались сами собой. По щекам потекли слезы. Отец тоже не сдержал эмоции, заплакал и, вытирая глаза тыльной стороной ладони, сказал: «Заходи, не стой на пороге».

Я наконец-то поел нормальной еды. Мы поговорили о жизни, папа рассказал, что работает в геологоразведке экспертом по каким-то породам. Оказалось, что вскоре после моего рождения мать стала требовать деньги за то, чтобы отец мог проводить со мной время8. На этой почве они поругались и перестали общаться. А потом меня забрали в детдом. Почему папа не искал меня, не навещал, не забрал к себе, я не спрашивал. Не хотелось этого знать и ставить человека в неловкое положение, задавая вопросы, которые всегда приводят в тупик9. Я не держу зла на отца. Он хороший человек. А то, что всё получилось именно так… всякое бывает. Главное, что мы увиделись, поговорили по душам.

Было уже поздно, и я стал прощаться. Мы условились, что выберем день и вместе куда-нибудь сходим. Уже в дверях папа признался, что он не так представлял эту встречу: боялся услышать от меня обвинения. На это я ответил, что не вижу за ним никакой вины.

Обретение и потеря

Я вернулся в квартиру, где жили мои родственники. Двери нараспашку, шум, пьяные голоса. Никто не спал, в одной из комнат кто-то громко ругался. Я зашел к бабушке с дедушкой и сидел с ними. Мы разговаривали, вспоминали прошлое, смотрели старые фотоснимки. В коробке с фотографиями лежала красивая радиоуправляемая машинка. Оказалось, что бабуля работала на заводе по изготовлению игрушек и приготовила этот подарок для меня, но так и не успела вручить его.

Закончился наш разговор слезами. «Многое поменялось с тех пор, люди другие стали, – произнесла бабушка. – Дочь пьет, сын колется. Того, что остается от пенсии, хватает только на еду. Деньги, которые были отложены на похороны, они тоже своровали. Вот и доживаю я свой век, как придется. Смотрю на все это с болью в сердце».

Уснул я в той же комнате, а на следующее утро проснулся от криков. На кухне – толпа народу, снова невыносимый запах растворителя. Я вышел на улицу и сел на лавку. Проходившие мимо соседи любопытствовали, кто я такой и что здесь делаю, кого жду. Некоторые, кто постарше, узнавали меня: «Да ты же Светкин сын».

От соседей я узнал, что наша семья всегда плохо жила – не было ни одежды, ни еды нормальной. Всем домом нам помогали, кто чем сможет, пока мать шлялась. Мы же, до того, как нас забрали в детдом, все время норовили сбежать. Соседи то и дело обнаруживали нас, маленьких, на улице без присмотра и возвращали обратно. Однажды (мне тогда был год или полтора) меня нашли под лавкой испачканного в крови. Я не издавал ни звука – спал. Выяснилось, что мать до этого сидела там со мной, а потом куда-то ушла. Вероятно, я пытался сползти вниз, упал и сильно ободрал руку о трухлявую лавку. Соседи отвезли меня в больницу, где мне нанесли швы.

Я внимательно слушал, все запоминал, всем интересовался. За разговорами пролетел день. Вечерело. Хотелось есть, но в квартире я ничего не нашел. Там даже холодильника не было. Я снова вышел на улицу и обнаружил рядом с домом коллективные сады. На дороге лежали опавшие яблоки. Они-то и стали мне ужином.

Возвращаться не хотелось, поэтому я гулял всю ночь. Дождавшись 10 часов утра, я отправился к тете Тане. Она впустила меня, накормила, выслушала мой рассказ о том, как прошла встреча. Потом я попросил помочь с поисками работы. Татьяна Анатольевна тогда работала менеджером в мебельном салоне в Екатеринбурге и сказала, что им как раз требуются грузчики. Она вообще отнеслась ко мне с пониманием и очень помогла. Я поблагодарил тетю и пошел на встречу с отцом.

У папы мне никто не открыл. Я позвонил еще раз, но в ответ услышал только тишину, прислушался, приложил ухо к двери, но шорохов не было. Решив, что папа куда-то ушел, я стал ждать его. Но и через 5 часов он не появился. Обеспокоенный, я снова пошел к тете. Узнав о несостоявшейся встрече, Татьяна Анатольевна очень удивилась, сказав, что Дима очень ответственный в плане договоренностей, никогда не опаздывает и, в случае чего, предупреждает об изменившихся планах, так что здесь что-то не так. Она посоветовала пойти домой и вернуться завтра.

Весь вечер я не находил себе места от волнения. В голову лезли всякие мысли. Неужели и этот человек отвернулся от меня, не успев узнать? Может, его что-то не устроило во мне, или он просто обманул меня. И все же я решил дождаться утра в надежде на то, что тетя сможет что-нибудь разузнать.

Ту ночь я снова провел на улице. Погода была еще теплой, и я немного поспал в парке под деревом. Только начался день, как я пошел к тете Тане. В ее квартире было много незнакомых людей, женщины плакали. Выяснилось, что папа умер. В тот день, когда мы должны были встретиться, он пошел в кабак и сильно напился. Я понимал, что причиной тому послужило мое появление, и тетя думала так же. Не знаю, что переживал отец в те моменты, но могу предположить, что на душе у него было тяжело.

После похорон, на поминках, я впервые в жизни напился. Вечер тот помню плохо. Очнулся на улице. Вокруг не было ни души.

Мама…

Иллюзорная надежда на возможность лучшей жизни снова пропала. Осталась только пустота, а вместе с ней – депрессия, расстройство и ненависть. Усугубляли состояние родственники, которых я вынужден был видеть каждый день. Мать начала все чаще спрашивать, почему я не общаюсь с ними, почему все время молчу. Я же не представлял, о чем нам разговаривать. Однажды она в сердцах произнесла: «Ну, что ты опять молчишь? Я же все-таки твоя мама!». Не выдержав, я закричал: «Мама? А где ты была все эти годы, мама? Ты интересовалась, когда приезжала в детдом, как я живу и почему не выхожу к тебе? Ты не достойна этого слова. Я никогда не буду тебя так называть!».

Услышав крик, из другой комнаты вышел старший брат и начал орать на меня, ударил по лицу и сказал, что я обязан почитать и уважать мать. «Нет! Этого не будет! Никогда!», – выпалил я, выбежал из квартиры и снова почти сутки шатался по городу, скрывался в парке. Только от своих мыслей спрятаться не мог. Мне было больно от того, насколько всем безразлична моя судьба, кроме разве что бабушки с дедушкой, но и их, мучительно доживающих свой век, скоро не станет.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Комментарий психолога. Не всегда взрослые – родители и учителя – осознают, насколько ребенку важно и нужно общение, особенно в моменты взросления, когда он впервые переживает неудачу, разочарование, боль, сталкивается с предательством, что-то или кого-то теряет. Важно не обделять вниманием ребенка в эти моменты, выслушать его и попытаться понять, объяснить, почему в жизни происходят те или иные вещи, ответить на его вопросы, подсказать, что можно предпринять, в каком направлении мыслить и как действовать. Минута внимания, добрая улыбка, слова поддержки могут вдохновить взрослеющую душу, не дадут отчаяться.

2

Комментарий психолога. В момент жизненного выбора люди поступают по одному из двух сценариев: 1. исполняют роль жертвы, изгоя, идут путем тотального разрушения себя и своей жизни; 2. ставят перед собой цель пройти непростой жизненный путь и стать личностью, не сломаться и окрепнуть духом. Из второй категории, как правило, получаются великие люди, которые вносят весомый вклад в развитие общества. В сложной ситуации они интуитивно стремятся найти наилучший выход и, несмотря на сложности, находят его. Ценою собственных потерь они открывают свои внутренние ресурсы, чтобы в будущем передать опыт решения жизненных задач другим людям. Первая категория детдомовских (и не только) детей предпочитает метаться, теряет энергию и ощущает полное бессилие, когда нужно совершить реальные действия. Система только способствует такому поведению.

3

Комментарий психолога. Исследователи считают, что в течение подросткового периода мозг молодого человека способен максимально эффективно и быстро усваивать новые знания. Но, если подросток неадекватно реагирует на окружающую его действительность, не контролирует свое поведение, становится импульсивным, при анализе информации руководствуется только эмоциями, его поведение характеризуется как девиантное, то есть отклоняющееся от общепринятых, наиболее распространенных и устоявшихся общественных норм. Подростки становятся не просто агрессивными и суицидально депрессивными, но и, зачастую, социально опасными.

4

Комментарий юриста. В соответствии со статьей 6 «Дополнительные гарантии права на образование» Федерального закона «О дополнительных гарантиях по социальной поддержке детей сирот и детей, оставшихся без попечения родителей» дети-сироты и дети, оставшиеся без попечения родителей, получившие основное общее или среднее (полное) общее образование, имеют право на обучение на курсах по подготовке к поступлению в учреждения среднего и высшего профессионального образования по своему усмотрению без взимания платы; имеют право на получение первого и второго начального профессионального образования без взимания платы. Лица из числа детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, обучающиеся во всех типах государственных или муниципальных учреждений начального, среднего и высшего профессионального образования, зачисляются на полное государственное обеспечение до окончания ими данного образовательного учреждения.

5

Комментарий психолога. Здесь мы видим один из первых для героя книги момент самоопределения. Система предлагает ему выбор без выбора (или в слесари, или в плотники). Его задача – найти еще один выход. Для этого нужно создать осознанное намерение, которое открывает пространство для творчества. Это позволяет человеку выйти из полярности, созданной системой и заставляющей его метаться между двумя вариантами, ни один из которых не кажется подходящим. Если человек, в частности, выпускник детского дома или подросток, начинающий самостоятельный путь, не будет проявлять осознанность, он может стать жертвой в игре других людей. И винить при этом он будет не себя, а социум, то есть будет искать причину своих бед во внешнем мире. Любая социальная система – школа, садик, детдом – это некий конструктор, придуманный для того, чтобы удерживать человека в определенных рамках, делая его таким образом несвободным. Разница только в условиях, которые эти учреждения диктуют тем, кто в нее попадает. Детдом не является исключением. Отсюда следствие – только сам человек (ребенок) решает, в какую игру он будет играть с этой системой.