Закон и Честь! – 3. Ярость закона

Андрей Северский

Закон и Честь! – 3. Ярость закона

Глава 1

– Ты знаешь, сегодня, впервые за долгое время я почувствовала себя прежним человеком, – призналась Генриетта. Она сидела, уперев локти в коленки, положив подбородок на ладони. Рассыпанные по плечам золотистые волосы обрамляли миловидное личико девушки, придавая сходство с невинным ангелом.

– Прежним? Ты о чём вообще, подруга? – Спунер, лёжа на соломенном тюфяке, лениво пожёвывал спичку.

– Да, прежним. Тем, кем я была раньше. Я почувствовала себя нужной и необходимой. На миг мне показалось, что я вновь нахожусь в своём доме, в кругу семьи. Я больше не ощущала себя грязной никчёмной шлюхой.

Джек приподнялся на локте, с немалым удивлением поглядывая на сидящую в продавленном кресле с протёртой до дыр обивкой девушку. Вот это номера она отмачивает в последнее время! То оказывает помощь в поимке опаснейшего маньяка, то выдаёт совершено заумные философские рассуждения о смысле жизни. Никак тронулась на почве всех этих переживаний, всерьёз забеспокоился Спунер. А что? Он слыхал, что люди и из-за меньших проблем слетали с катушек.

– Э-э-э, милашка, ты чего это такое тут выдала сейчас?

– Прости, тебе, возможно, и не понять меня… Ты славный мальчик, Джек, но ты и не знал другой жизни. Ты, сколько себя помнишь, был беспризорником. А я… Я раньше… У меня раньше всё было по-другому. Всё!

Спунер с отвращением фыркнул, еле сдержавшись, чтобы не плюнуть в сидевшую к нему вполоборота девушку. Нет, ну надо же! Посмотрите, как мы заговорили! Он, значит, привёл её в свою наилучшую нору, надёжно спрятанную от чужих глаз, приютил на ночь, и что в благодарность? Конечно, его берлога не гостиница уровня «Семи башен» или «Алмазов королевы», но в коморке сухо, с потолка не капает, в забитые досками и листами жести окна не дует, даже печка есть, которую Спунер протапливал по особым случаям запасами наворованного с грузовой баржи угля. Этой наступившей промозглой туманной ночью, когда холод кусал за ноги, а сырость проникла под исподнее, был как раз один из таких случаев. Так вот, он, выходит, все условия создал этой грудастой красотке, а она его носом в его же дерьмо тычет?!

– Ну да, куда уж нам… Мы то люди простые, подзаборные. Тоже мне, нашлась «прынцесса» голожопая, – заворчал Спунер, подсовывая ноги поближе к пышущему в открытой железной печи пламени. Печки вполне хватало, чтобы обогреть небольшую комнатёнку, расположенную в одном из заброшенных полуразрушенных домов Нижнего Раневола, затерявшегося среди сонма таких же развалин в районе Пирсов. Цивилизация стремительно покидала эти негостеприимные места, чем не упустил воспользоваться малолетний проныра, устроив себе в одном из покинутых домов уютное жилище, о существовании которого никто, кроме Джентри, не знал. Это была лучшая нора Джека. Именно поэтому он привёл сюда Генриетту, решив не возвращаться в прежнее логово.

Генриетта повернулась к улёгшемуся на матраце прямо на полу Спунеру, и тихо сказала:

– Джек, прости меня… Я ничего плохого не имела в виду. Я всего лишь хотела сказать, что я каждую ночь вспоминаю о своей прошлой жизни и проклинаю нынешнюю. Ты бы знал, как я ненавижу себя и то, во что я превратилась… Я же не была такой, понимаешь. Не была…!

Потрясённый воришка увидел, как из васильковых глаз девушки побежали хрусталики слёз. Лицо Генриетты исказила судорога, подбородок затрясся, и Джек понял, что сейчас она разревётся в лучших традициях актрис театральных трагедий.

– Стоп-стоп-стоп, подруга! Охолонь! Не вздумай мне тут потоп устраивать. Ты чё? Я на тебя не обижаюсь, брось! Если бы я обижался на всех и за всё, то мне бы никакого здоровья не хватило. Не реви, говорю!

– Я… Я не р-реву… – сглатывая слёзы, прогундосила Генриетта, резко отворачивая лицо в сторону. Отблески печного огня заиграли золотом на её волосах. В тёмной комнатушке это выглядело так, будто вокруг головы ночной бабочки вспыхнул огненный яркий нимб. Джек невольно залюбовался ею. Хороша, бесовка!

– Хочешь вина дёрнуть? – Джек был готов пойти на крайние меры, даже пожертвовать одной из спёртых в винной лавке бутылок вполне себе неплохого «Леро» прошлогоднего урожая. К тому же, Генриетта была первой девушкой, которую он пригласил к себе в гости. Тем более на ночь. Следовало вести себя по-джентельменски и соблюдать все правила этикета. Правда, в понятии Джека и общепринятых нормах эти правила существенно расходились. – Да не реви, Генри! Да что с тобой? В чём дело-то? Тебя кто-то обижает? Неприятности какие или что? Так не томи, рассказывай, всё как есть. Чему могу – помогу. У меня, как ты уже поняла, связи очень даже не хилые. Так что если чё, в обиду не дадим. Мы с Джейсоном лучшие кореша. Я тебе не говорил, нет?

Ответом ему были приглушенные всхлипывания. Генриетта, сгорбившись, спрятала лицо в ладошки. Джек досадливо крякнул. Эх, да что это с ней? Что за тайны остались в прошлом этой симпатичной девахи, раз малейшее воспоминание о них заставляет её рыдать в три ручья? Впрочем, Джек давно подозревал, что со златовлаской не всё так просто.

– Хочешь мне что-нибудь рассказать? – напрямик спросил Джек, складывая руки на животе. Пузо, поле сытных кушаний в особняке миссис Монро до сих пор довольно урчало, в кои-то веки не подавая бунтующих позывов: Спунер был вечно голоден. – Ты что-то скрываешь, я знаю. Меня не проведёшь, крошка. И ты до чёртиков боишься полицейских. Будь я проклят, если не прав. Ты меня чуть ли не силком уволокла через чёрный ход, как только появились констебли. А я, между прочим, хотел ещё дождаться Джейсона. Ты мне, блин, все планы спутала!

– Прости… Прости, Джек. Мне нельзя встречаться с полицией. Нельзя, понимаешь?

Джек несколько секунд внимательно изучал заплаканную мордашку Генриетты, покосился на её бурно вздымающуюся в разрезе глубокого декольте грудь и твёрдо сказал:

– Нет, подруга, вот этого я как раз не понимаю.

– Меня наверняка ищут, – Генриетта вытерла со щёк подсыхающие слёзы. – Меня должны искать. Я уже одиннадцать месяцев прячусь в самых низах города… С прошлого года. И я умираю от страха всякий раз, как вижу полицейского. Джек… Ты обо мне ничего не знаешь.

– Мне кажется, настал именно тот час, когда пришла пора тебе чуток выговориться, – Джек резко сел на матраце, и, протянув руку, ласково коснулся затянутой в чёрный чулок лодыжки девушки. – Рассказывай. До утра далеко, ночь длинна, и у нас полно времени.

Васильковые глаза ночной бабочки налились подозрительностью.

– Что это было, мистер Спунер? Чья это рука только что дотронулась до моей ноги?

Джек демонстративно оглянулся и шмыгнул носом:

– Ты здесь видишь ещё кого-нибудь, кроме меня? Ты чё? А-а-а… Понял. Ты никак решила, что я пытаюсь того… Подкатить к тебе? Так что ли?

Всем видом изображая праведное негодование, воришка сложил руки на груди. Генриетта, помявшись, пробормотала:

– Прости, но мне показалась, что ты хотел именно этого… Чего-то большего, чем позволяют рамки приличий…

– Все твои беды на улице от большого ума! – наставительно сказал Джек. – Ты разве не знаешь, что все районные проститутки смеются с тебя?

– Вот уж не думала, что ты настолько сведущ в моих проблемах! – вспыхнула Генриетта, покрывшись густым румянцем.

Джек откинулся на матрац, искоса посматривая на девушку:

– Ты чертовски хороша собой, подружка, и могла бы зарабатывать хорошие деньги. Если уж так сложилось, что ты вынужденно изменила свою жизнь, нужно было научиться извлекать максимум выгоды из новой. А ты за год работы окромя славы самой строптивой и глупой, прошу прощения, шлюхи, ничего не заработала! Только без обид.

Генриетта угрюмо молчала, кусаю полную нижнюю губку.

– С твоей бы мордашкой, да всем прочим… Эх… И кстати, чего бы ты там себе не навоображала, я пригласил тебя к себе потому, что ты нуждаешься в крове и тепле, а не потому, что хотел залезть к тебе в трусы. И притронулся я к тебе из желания ободрить, поддержать. Так что не волнуйся за свои прелести. Меня вовсе не интересуют твои сиськи и жопа. Звиняй, как бы покультурней выразиться – грудь и попа. Не интересуют. Почти.

– Я чувствую себя круглой дурой, – сказала девушка. В её глазах вновь заблестели слёзы. – Я привыкла, что все вокруг постоянно хотят от меня этого… И я совсем забыла, что такое сострадание и обычная человеческая доброта. Почти.

– Ладно, с кем не бывает? Ты бы лучше рассказала свою историю… Времени-то у нас хватает, но и самая долгая ночь рано или поздно заканчивается.

Генриетта забралась в кресло с ногами и запахнула на груди кофточку. От печки шёл равномерный устойчивый жар, но она всё равно никак не могла согреться. Сырость и холод ночных улиц столицы так впитались в её тело, что и жар печи не мог их выгнать. Девушка вздохнула, словно собираясь нырнуть в ледяную прорубь, и опустила плечи.

– Ну, слушай, Джек. Вот моя история. Наверняка ты подумал, что Генриетта моё ненастоящее имя… Знаешь, я поначалу подумывала над тем, чтобы назваться как-то иначе. Но потом рассудила, что так запутаюсь ещё больше. Страх, он выгоняет из головы все умные мысли. Но некоторые всё же остались. Меня зовут Генриетта. Генриетта Уилфред. Барлоу я сама придумала. Мне показалось, что это даже звучит! Глупости, в общем… Но суть в том, что мне пришлось это сделать.

Я родилась и выросла в обычной городской семье, каких тысячи. Ничем не отличалась от других детей. Мои родители… Они хорошие люди. Далеко не богачи. Обычные трудяги. Но нам хватало и на жизнь, и на хорошую школу для меня. Да, мы жили небогато, но вполне достойно. Отец работает на верфях, а мама в кондитерской лавке. Так, не смотри с таким внезапно открывшимся пониманием! Размер моих грудей к маминым плюшкам никакого отношения не имеет! Дурак! В общем, всё было вполне себе нормально, вплоть до того момента, пока мне не захотелось хлебнуть взрослой жизни и начать самой зарабатывать. Помощь родителям, ощущение собственной значимости, свободы… Вся эта блажь. Как же я теперь жалею, что рано бросила играть в куклы и предпочла вылезти из-под маминой юбки.

Мне бы вовремя заткнуть свои порывы, да готовиться к замужней жизни, благо отбоя от женихов у меня не стало с шестнадцати лет… Слушай, Джек, если ты будешь и впредь так похабно лыбиться, я больше ни слова не скажу! Вот… Выходить замуж или отправляться в институт. Родители всегда хотели, чтобы их умная девочка пошла дальше. Чтобы она стала кем-то большим, чем стряпуха или лоточница. Они бы устроили меня на учёбу. Тянулись бы изо всех сил, отдавая все заработанные деньги, отказывая себе, но они бы сделали это. А я… Я решила, что уже могу и сама о себе позаботиться, что у меня получится самой встать на ноги, самой заработать хоть часть денег на свою будущую жизнь. Тогда это казалось мне отличной идеей.

– Как я понял, в институт благородных девиц ты не попала, – без тени издёвки тихо сказал Джек, внимательно глядя на девушку.

– Ты прав, Джек. Вместо этого в итоге я попала на самое дно. И всё началось с того, что я решила, что устроиться в дом каких-нибудь многодетных богачей няней будет отличным выбором для меня. А что? Детей я любила, да и люблю. В какой руке держать вилку, а в какой нож знаю. Я была чистенькой и ухоженной. Ты не поверишь, но год назад я была пухленькой булочкой и мечтала сбросить пару-другую лишних кило. Вот это мне удалось на все сто! Я была лапочкой, да. И вполне подходила для работы в любом приличном доме. А работа няни ничем не хуже любой другой. Надо же было с чего-то начинать.

– Работу я нашла достаточно быстро – по объявлению в газете. Одной состоятельной семье требовалась няня для подрастающих деток. Требования были вполне справедливыми, условия приемлемыми, а зарплата для молоденькой девушки совсем недурной. Не буду утомлять тебя излишними подробностями, Джек. Скажу лишь, что собеседование с хозяйкой дома я выдержала. Особенно заостряю на этом внимание, потому что эта женщина стоит отдельного разговора. Это деспот в юбке с холодным сердцем и бесстрастными речами. Она единственная решала все домашние проблемы и заправляя всем домом. Её муж, крупный и богатый промышленник, вечно пропадал на работе и ничем, кроме своих личных дел, не интересовался.

– Итак, работу я получила. Я должна была жить у них, в собственной спальне, с понедельника по субботу, воскресенье считалось законным выходным. Дети… Дети оказались теми ещё несносными бесятами, но они мне сразу понравились. Милашки. Двойняшки, брат и сестра. Признаться, в первый день я думала, что поседею! Что они мне все мозги из головы выбьют, правда! Но на второй день нам-таки удалось поладить. И хотя они периодически выкидывали всякие пакости, у нас установились хорошие отношения. По-моему, я им даже в конце концов понравилась. Кто знает, будь у меня побольше опыта в такого рода делах, мы бы сблизились ещё больше…

– Ещё… м-м-м… В доме моих хозяев не было никакой прислуги. Правой рукой и нерушимой опорой хозяйки в домашних вопросах был дворецкий. Единственный слуга на весь огромный трёхэтажный особняк. Признаться, Джек, мне он сразу не понравился. Сначала мне показалось, что он просто чёрствый, непроницаемый и чванливый сухарь, высокомерный засранец, который гордится тем, что всю сознательную жизнь, вплоть до седых волос, выносит за хозяевами ночные горшки, и плевать он хочет на тех, кто лишён такой почётной привилегии. Но потом… Потом я поняла, что он просто бездушный мерзавец, с сердцем ещё более холодным, чем у хозяйки. Человек, лишённый чувств. Мне он не создавал никаких проблем, но его постоянное незримое присутствие за спиной, даже когда я оставалась на ночь в своей комнате одна, постоянно напрягало и нервировало.

– Мои птенчики-двойнята, за которыми я присматривала со всем старанием и тщанием, были не единственными детьми хозяев. У них был ещё один ребёнок. Сын. Уже взрослый, очень даже симпатичный и… И сумасшедший. Их старший сын был умственно отсталым. Он напоминал мне ходячий овощ, который не состоянии своими руками и шнурков завязать. По словам хозяйки, её сын рос вполне себе приличным умным молодым человеком, подспорьем отца и радостью матери. Но однажды он проснулся таким, каким его теперь все знают. И никто ничего не мог сказать, что произошло, почему он сошёл с ума. Не знаю, Джек, возможно, он увидел то, что не было предназначено для его глаз… К счастью, в мои обязанности не входило ухаживать ещё и за ним. Он и сам был вполне самостоятельным. Во всяком случае, хозяйке как-то удавалось с ним справляться без посторонней помощи. Он то привидением бродил по дому, то прятался так, что его при всём желании невозможно было найти. На словах хозяйка души в нём не чаяла, на деле же, по-моему, она плевать на него хотела, так же как дворецкий на весь окружающий нас мир. Меня, признаться он пугал. Мне казалось, что в его безумной голове постоянно зреют какие-то непонятные мне планы. Глупость, опять-таки, но тогда мне казалось, что он – самое неуютное и трудное, с чем мне придётся мириться в стенах этого дома.

– В общем, как бы там ни было, моя работа текла размеренно и спокойно. Так проходили день за днём и неделя за неделей. Я проработала в этом доме чуть больше месяца, когда произошло то, что разрушило всю мою жизнь… Одним ненастным декабрьским вечером я увидела ЭТОГО человека. Он был давним семейным другом хозяев и при этом очень, как выяснилось, известной в определённых кругах личностью. И ещё он лечил старшего сына, этого несчастного парня. Что ж, теперь мне понятно, почему дорогостоящее лечение никак не венчалось успехом. Этот человек не способен на доброту и сострадание. Он никого не может вылечить. Его призвание истязать человека, мучать его, низводить до безумия. Человека, что навсегда изменил меня, зовут Абрахам Аткинс. Он был… Он и сейчас является директором Мерсифэйт.

Глава 2

– Подожди! – перебивая, воскликнул Джек, нахмурив лоб. – Стой-стой… Мерсифэйт… Эй, так это же вроде как самая большая и знаменитая психушка в городе! Не хочешь ли ты сказать, что этот коновал – друг твоих бывших хозяев, лечащий врач их припадочного сынка, и управляющий Мерсифэйт, одно и то же лицо?

– Именно. Он появился в особняке в один роковой для меня вечер, накануне какого-то праздника. Хозяйка решила устроить по этому случаю торжественный ужин. Как я поняла, в доме редко бывали гости, а праздничные мероприятия проводились и того реже. Но на тех, что всё же бывали, всегда непременным гостем выступал доктор Аткинс. Я думала, что они, должно быть, с хозяевами и впрямь большие друзья. Потому как другой причины столь тесных отношений я не видела. Поскольку особой благодарности к нему как к лечащему врачу Стефана испытывать было не за что, несмотря на то, что хозяйка так и вилась вокруг него, рассыпаясь в любезностях. Так я думала…

– Аткинс, только увидев меня, заулыбался, как сытый и довольный жизнью хищник. Словно узрел ещё одну вероятную жертву. Но поскольку он сыт, её можно оставить на потом. На сладкое. Поверь мне Джек, посмотрев в глаза этому человеку, я сразу поняла, что мне грозит беда. Я не шучу. Доктор Аткинс страшный человек. Ему неведомо сострадание и доброта. Он будет улыбаться, вонзая тебе нож в спину. Ах, Джек, если бы я только знала тогда, что скрывается за сахарной улыбкой этого человека и за его жуткими глазами. Мне нужно было бежать из особняка моих хозяев. Уже тогда. В тот же вечер, в ту же минуту, не дожидаясь утра.

– Разумеется, как раз тогда мне подобные мысли в голову не пришли. Да, я испугалась, почуяла неладное. Но максимум, что мне может грозить, как я тогда прикинула, это пошлые шуточки в мой адрес и сальные взгляды доктора, шарящие по моей груди. Сейчас, размышляя над всем, что произошло потом, я думаю, что даже изнасилование меня доктором Аткинсом было бы самым безобидным происшествием.

– Как ни странно, в тот вечер я больше не увидела его. Я уложила спать детей пораньше и заперлась в своей комнате. Стефан, кстати, присутствовал на этом ужине. Всё такой же неряшливый и неопрятный, со спутанными волосами и пустым взглядом. Доктор обрадовался встрече со своим пациентом, словно они наилучшие друзья… Как ни странно, Стефан отреагировал так же… А я… А я сидела в своей спальне и размышляла вот над чем, Джек. Раз Аткинс лечит Стефана, подумала я, то мне совершенно непонятно, как это происходит! На расстоянии что ли? За месяц Стефан, по крайней мере, при мне, и носа не высовывал из особняка. Аткинс наведывается с официальными визитами, как мне объяснила хозяйка, пару раз в месяц, а то и реже. О каком таком лечении вообще может идти речь?! Тогда всё это показалось мне настолько странным, что даже на некоторое время вытеснило мои собственные страхи. А зря. Мне не следовало забывать о них. Зачастую страх спасает твою жизнь, Джек.

– Не знаю, как называется это чуйство, и оно ли это, но здорово прибавляло сил и скорости, когда я, бывало, улепётывал от легавых, – с видом знатока подтвердил Спунер. – Раньше у меня частенько возникали недоразумения с фараонами. Само собой я был ни при чём. Просто у сотрудников Империал-Ярда напрочь отсутствует другое чувство. Юмора…

– В прошлом году это чувство подвело меня. Я попалась как кур в ощип. После званого ужина поначалу всё текло своим чередом. Я даже начала забывать глаза этого человека. Я решила, что мне всё померещилось. На кой я ему бы понадобилась, думала я. В городе полно хорошеньких девушек и гораздо симпатичней меня. Да и к тому же я была нянькой детей его друзей. Одно это обстоятельство давало мне неприкосновенность. Да и вообще на мне одной свет клином не сошёлся. Думаю, для такого богатого и властного человека, как директор Мерсифэйт, всегда были открыты двери любых борделей. Я ещё не знала, что девушек он в основном пользует не для интимных утех…

– Это случилось в субботу ночью. Хозяйка попросила задержаться до утра, чтобы помочь ей собрать детей на загородную поезду. Я согласилась. Да и был ли у меня выбор? С такими хозяевами, какие достались мне, особо не поспоришь. Я как наивная дурёха, улеглась спать, думая, что всё не так уж и плохо, а проснулась от того, что в моей спальне кто-то появился. Хотя всегда на ночь запирала двери. Всегда, Джек!

– Я плохо рассмотрела названных гостей. Всё закончилось намного быстрее, чем я даже успела толком осознать, что происходит. Я и пикнуть не успела, как мне накинули на голову мешок и скрутили руки. Я даже не проснулась толком, как пришлось засыпать вновь. Мешок изнутри был обработан каким-то препаратом, почти моментально погружающим в сон. Позже я узнала, что он называется хлороформ. Не знаю, сколько я была в отключке, но очнулась я в совершенно другом месте. Не в своей комнате, как ты догадался! И даже не в доме хозяев. Я пришла в себя в палате психиатрической больницы Мерсифэйт. Ну конечно, об этом я узнала тоже чуть погодя. Лично из уст её директора. Так закончилась моя недолгая и бесславная работа няньки… А моим новым хозяином стал доктор Абрахам Аткинс. Вот только ничего общего у психушки с роскошным особняком и близко не было!

Джек Спунер ошарашенно пялился на замолчавшую Генриетту. В голове мальчишки не укладывалась и половина из рассказанного ею. Вот так дела! Это что ж выходит, что хозяева Генриетты просто-напросто по-дружески сбагрили свою няньку в жадные загребущие лапы этого общеизвестного человека, который, оказывается, псих ещё похлеще тех, кого он лечит?!

Видимо на изумлённом лице Джека всё читалось настолько открыто, что Генриетта, грустно улыбнувшись, сказала:

– Да, Джек, мои хозяева подарили меня своему наилучшему друг. Словно я какая-то вещь. Будто я была их рабыней, которую можно продать, обменять или же… подарить. Но самое страшное было даже не это. И не то, о чём мне тогда подумалось. Я-то с перепугу решила, что меня продали в какой-то бордель и теперь мне уготована судьба вечной шлюхи! Как же я тогда проклинала свою внешность… Да я была готова вырвать на себе все волосы и исцарапать всю кожу… Я чуть ли не начала биться от отчаяния головой о стену. Но тут я увидела, что стены в моей тюрьме отделаны мягким поролоном, о который при всём желании ничего не разобьёшь. Никаких окон, одна лишь железная дверь с зарешечённым окошком, и тусклая электрическая лампочка под серым бетонным потолком. О, во мне что-то щёлкнуло, и я начала складывать два и два. Я вспомнила и взгляды доктора Аткинса и свои уснувшие страхи, да и моя тюрьма больше походила на палату для душевнобольных…

– Так и оказалось. Я не знала, сколько прошло времени, день сейчас или ночь, но ждать мне пришлось недолго. Вскорости ко мне в камеру наведался сам доктор Аткинс и популярно объяснил, где я нахожусь. И вот тогда я окончательно поняла, что влипла, и что бордель, даже самый завшивленный и грязный, был бы куда как лучшей альтернативой этой ужасной лечебнице.

– Я даже не могу представить, что ты тогда испытала, – сочувствующе сказал Джек. Он поднялся на ноги и подсыпал в затухающее чрево печи пол ведёрка угля. В лицо дохнуло воспрянувшим жаром. – Не слишком жарко?

Генриетта, сидевшая в опасной близости от приоткрытой печной дверцы, отрицательно помахала златокудрой головой:

– Всё хорошо, Джек. Я так устала… Так устала постоянно мёрзнуть, что теперь никак не могу согреться. Но спасибо, что заботишься обо мне. Что спросил.

– Да пустяки, – вальяжно бросил воришка, укладываясь обратно на матрац. – Не томи, Генри, рассказывай дальше. Признаться, тебя заслушаться можно. Я верю, что ты и впрямь была неплохой нянькой. Хотел бы и я, чтобы мне такая цыпа, как ты, в детстве сказки на ночь почитывала! Ну, ты поняла, в общем…

В голосе Спунера не было ни малейшего смущения. Однако Генриетта давно разучилась краснеть столь двусмысленным шуткам, поэтому спокойно продолжила:

– Начались, наверно, самые ужасные дни в моей жизни. Я томилась в оббитых поролоном стенах, словно приговорённый к казни преступник в камере-одиночке. Мне исправно приносили еду и воду, меняли ведро… Я потеряла счёт часам. Да и как иначе? В норе без окон, где постоянно горит, не выключаясь, свет, ты быстро теряешь чувство времени. Мне казалось, что я провела в этом заточении месяцы. Хотя, как выяснилось потом, Аткинс держал меня под замком всего две недели. Всего! Сейчас я сравнительно легко говорю об этом. Но поверь, Джек, провести две недели в подобных условиях, дрожа от постоянного страха, просыпаясь от каждого шороха и сходя с ума от безысходности и безызвестности… Это действительно верный путь к сумасшествию. И этот свет… тусклый, жёлтый свет, который горит постоянно. Как же мне хотелось разбить эту ненавистную лампочку. Но я не могла достать до потолка.

– В моей палате было прохладно, но не настолько, чтобы замёрзнуть. Спала я на жёстком топчане, одеждой мне служила застиранная больничная рубаха до пят. Примечательно, что все эти дни Аткинса я больше видела. Обслуживали меня дюжие санитары, словно я на самом деле была сумасшедшей незаурядной силы… Однако в тот день, когда меня навестил сам Аткинс, его сопровождали далеко не простые люди. Это были не санитары. Он пришёл ко мне с личным эскортом. Как я поняла, с охраной, с которой он почти никогда не расстаётся. Это тоже тогда показалось мне странным. Да-да, я ещё могла удивляться!