скачать книгу бесплатно
– Вот буржуи, сами и полы помыть не могут, – сказала Мария, сняв кожанку и ремень с наганом. – Давай, беги за водой.
Вода в кранах ещё была, и я был на подхвате у женщины, для которой мытье полов не экзотика, а повседневная жизнь. Я сгребал веником мусор и складывал в мусорное ведро. Примерно через час квартиру было не узнать. В ней было холодно, но свежо. В каждой из двух комнат Мария сожгла по кусочку газеты, сказав, что газетный дым уничтожает плохие запахи.
Я закрыл форточки и только сейчас почувствовал, что в квартире холодно. Кухонная печь-голландка не топилась давно. Дома не было ни куска хлеба, практически не было моей посуды, да и многого ничего не было.
– Извини, угостить нечем, но сейчас я займусь приготовлением «жареной воды», а ты пройдись по комнатам и посмотри постельное белье в шкафу, – сказал я. – Себе постели в маленькой комнате на кровати, а мне на диванчике в гостиной.
Я высыпал мусор в печку, доломал изрядно поломанное кресло и растопил печь. Нашёл эмалированную кастрюльку, помыл её, наполнил водой и поставил на открытую конфорку. Когда закипит, услышу.
Мария как-то неуверенно осматривала шкафы. Постельного белья не было. На моей кровати была грязная простыня и подушка с засаленной наволочкой. Всё это я снял и бросил в печку. Погорячился, да всё равно бы пользоваться ими не стал.
Кипячёная вода на ужин не Бог весть какое кушанье, так, немного согрела нас перед сном. Где-то около полуночи я проснулся от того, что не могу попасть зубом на зуб от холода. Печка на кухне была еле тёплая. Я потихоньку начал ломать остатки кресла и разводить огонь. Вряд ли это я разбудил Марию. Холод выгнал её из спаленки, и она пришла на кухню, где в печке начали разгораться обшивка и покрытые лаком куски дерева.
Мы сидели с ней рядом на маленькой скамеечке, и каждый думал о своём. Я думал о том, как жить дальше. Вряд ли нужно оставаться в Питере без знакомых и средств. Сейчас нужно где-то раздобыть немного денег, расплатиться за квартиру и поехать в Москву к родителям. О чем думала Мария, я не знаю. Ей, как мне кажется, её новое задание было не по нраву, но дисциплина обязывала.
Глава 20
Утро застало нас на кухне на этой же скамеечке. Измученные мы спали, привалившись спиной к шкафу, укрытые моим пальто. Голова Марии была на моей груди. У меня затекла нога, и я боялся пошевелиться, чтобы не потревожить девушку, но она проснулась сама, не понимая, где она и что здесь делаю я.
Оттолкнув меня, она встала, привычно хлопнула себя по правому боку и замерла. Не было под рукой кобуры с наганом. Она бросилась в комнату и через минуту вернулась, с деловым видом подпоясывая себя широким ремнём. Наскоро ополоснув лицо холодной водой, она вытерла его каким-то платком, который скрылся в большом кармане кожаной куртки.
– Так, – произнесла она с расстановкой, – доложите, чем вы намерены сегодня заниматься?
– Интересно, – подумал я, – не дай Бог, если ещё заставит письменно излагать свои планы, и карандашиком будет отмечать процент их исполнения.
– Чем заниматься, спрашиваете, – переспросил я с долей раздражения, – хлебом насущным. Есть-то чего-то нужно. Или вы питаетесь революционным духом, барышня?
– Не смейте называть меня барышней, – вскипела девушка, – называйте меня товарищ Мария или товарищ сотрудник ЧК. Хотя, какой я вам товарищ? Тамбовский волк вам товарищ.
– Понесло, – снова подумал я, – назначь простого крестьянина от сохи тюремным надзирателем, и он в мгновение ока превратится в вертухая с задатками сверхчеловека, помыкающего людьми, оказавшимися в его полном распоряжении по воле других людей. Это уже не гены, это какой-то должностной вирус.
– Так вот, сударыня, – сказал я, – кушать хотят и сотрудники ЧК, и тамбовские волки. Сейчас мы с вами произведём ревизию в квартире. Где-то у меня припрятано столовое серебро, подаренное родителями по случаю окончания университета. И вообще, производим новый в обыск в надежде на то, что если найдём что-то ценное, то сможем продать это на рынке и купить съестные припасы. Вы меня поняли? И не вздумайте мне возражать, потому что я несу ответственность за вас, так как ваши начальники бросили вас на произвол судьбы, привязав вас ко мне.
– Меня никто не бросал, я – сотрудник ЧК, – гордо произнесла Мария и принялась за осмотр квартиры.
У меня было смутное подозрение, что вряд ли мы что-то найдём, так как до нас эту квартиру шерстили уже не раз. Я перебирал оставшиеся вещи и думал, к кому из знакомых мы напросимся в гости, чтобы нас напоили чаем или налили тарелку похлёбки на первое время. Мысль о еде вызвала такое чувство голода, что у меня закружилась голова.
– Как хорошо было в тюрьме, – пронеслось в моих мыслях, – сидишь себе, ничего не делаешь, утром чай с куском хлеба, в обед похлёбка, вечером ещё какая-нибудь гадость, зато нет такого изнуряющего чувства голода.
Серебра никакого не было, из посуды остались какие-то фаянсовые плошки, даже ложек простых не было.
– Вот буржуи, – донёсся до меня раздражённый голос Марии.
Подойдя к ней поближе, я увидел, что она ковыряет каким-то маленьким ножичком в углу платяного шкафа.
– Что случилось, – спросил я.
– Смотри сюда, – она ткнула пальцем в нижний дальний угол отделения для одежды. – Видишь планочку, которой вроде бы какой-то изъян на дереве заделали? Так вот эту планочку не на клей посадили, а сделали её чуть-чуть побольше выреза и вогнали молотком. Вот следы от молотка. И планочку неоднократно извлекали, поддевая стамеской. У тебя сил больше, сними эту планочку.
Я поразился удивительной внимательности этого сотрудника ЧК и, взяв её ножик, с трудом снял планочку. Под ней оказался тайник с пятью золотыми червонцами. Вот ведь говорят, не было ни полушки, а тут сразу медный грош.
– Что, спрятал и забыл, – презрительно сказала Мария и отвернулась от меня. – Все вы буржуи такие, грабили бедный народ и все богатства припрятали, а сейчас правильно делают, что повсеместно вас экспроприируют.
– Мария, что вы говорите, – возмущённо сказал я, – я никогда и ничего не забываю, об этом я даже понятия не имел. Этому шкафу, может, сотня лет, кто знает, кто этот тайник сделал, и кто туда деньги положил. Посмотрите на планочку, её очень долго никто не трогал. Да и взгляните на червонцы, вот 1766 год с профилем Екатерины Второй, я такого никогда и не видел, а вот четыре с профилем Александра Третьего 1889 года.
Девушка с интересом разглядывала монеты.
– А давайте вот эту, с царицей, оставим на память, а? – как маленькая девочка спросила она.
– Согласен, – сказал я, – одну монетку мы возьмём, а остальные спрячем туда же. Сейчас пойдём в скупку и продадим её, а на полученные деньги накупим всего. Чего бы вы больше всего хотели?
Мария зажмурилась с улыбкой на губах, но вдруг тень нахлынула на её лоб, и она сказала сурово:
– Вы что, подкупать меня собрались? Чтобы сотрудник ЧК ходила золотом спекулировала? Мы пойдём и сдадим в ЧК эти золотые монеты!
Глава 21
– Куда, куда? – с удивлением протянул я.
– В ЧК – чётко отчеканила Мария. – Собирайся и пойдём. Давай все монеты сюда. И не вздумай делать глупости.
В руке Марии я увидел наган, который смотрел на меня так же, как и его хозяйка, без тени сочувствия.
Моя злость сменилась на удивление. Даже не на удивление. На любопытство. Если бы все люди, так же, как и она, вот так отдавали все силы делу революции, собирали по крохам народное достояние и рачительно использовали его на благо всех людей, то я бы без тени сомнений и колебаний примкнул к ним и был самым верным последователем. Но у меня давно исчезли наивные представления об идеальной природе человека. Я согласен отдать эти золотые монеты новому государству в надежде получения четверти их стоимости за труды по их поиску, но я знаю, что ничего не получу, кроме как занесения в список подозрительных людей, с какой-то целью сдавших золото в надежде выслужиться или получить должность с подрывными целями. То, что реквизировано, должно быть учтено и передано в доход государства. Но это не реквизированное, это моё. А, хрен с ним, Бог дал, ЧК забрал. Я ведь и вагоны разгружать пойду, жить-то на что-то надо, а она пусть со своих чекистских пайков кормится.
Где-то к обеду мы пришли в здание ЧК. Мария подошла к дежурному:
– Сергеев, оформляй находку, – и она подала дежурному пять червонцев, один червонец редкий с изображением Екатерины Второй.
– Молодец, Мария, запишу в журнал, – сказал дежурный, смахнул монеты в выдвижной ящик, продолжая писать что-то своё.
Мы вышли из здания ЧК на улицу. Я зашагал в сторону товарной станции.
– Ты куда? – строго спросила Мария.
– На станцию, наниматься на разгрузку вагонов, жрать-то что-то надо, – сказал я. – Я же не Сергеев твой, который сегодня устроит себе праздник на золотые червонцы.
– Стой здесь и не шевелись, – зло сказала Мария и ушла в сторону здания, из которого мы только что вышли.
Через несколько минут она вернулась, на ходу вытирая окровавленную руку.
– Ты ранена? – встревожено спросил я её.
– Это у Сергеева из носа так льётся, – деловито сказала она, – монетки уже в кармане его брюк лежали. Ворюга. Вот тебе одна монета, показывай, как ты будешь ею распоряжаться. А Екатерину я нам на память оставлю.
Собственно говоря, тому, кто занимался нелегальным бизнесом, новая власть совершенно не мешала. Они помогали новой власти иметь всё, что она хотела получить от революции.
Ходовые деньги ходят везде. Золото тем более. Эти структуры создались с началом войны и действовали достаточно эффективно, составляя конкуренцию легальной торговле, снабжая людей кокаином, морфием и тем, что было под запретом или в дефиците.
С началом революции в дефиците оказалось всё. Лавочники, поддерживавшие свержение царя и припрятывавшие продовольствие для создания массового недовольства, сейчас с умилением вспоминали царские времена и втайне мечтали переломать ноги тем, кто уговорил их поддержать антицарские выступления.
За один червонец мы получили достаточно много продуктов и ещё деньги в царских ассигнациях.
Дома мы устроили пир. Я расплатился за квартиру. С помощью Степаныча достал себе дров. Жена его уступила нам пару стаканов и две тарелки с алюминиевыми ложками и вилками. Дома стало тепло и уютно. На столе лежало тонко порезанное сало с розовыми прожилками, чёрный хлеб, пузырёк медицинского спирта, кулёк карамели для дамы, две луковицы и две селёдки. Чай в бумажном пакетике. Царский пир. Мы поедали наши яства и никак не могли остановиться, понимая, что нам на этих припасах ещё нужно жить какое-то время.
– Давай устраивать совет, – сказал я, – нам нужно где-то работать. С тобой всё понятно, ты при деле, а вот я? На какую работу мне устроиться, чтобы ты могла караулить меня?
– Давай к нам, в ЧК, – весело сказала Мария, – всегда под рукой и работать вместе будем.
– Конечно, – сказал я, – и заслужить всеобщую ненависть и презрение народа.
– Какого народа, – взвилась на дыбы Мария, – буржуев и капиталистов? До чего же ты противен мне, – сказала девушка и ушла в спаленку.
Следующий день мы провели в молчанке. Я сходил за газетами. Почитал фильтрованные новости и объявления о приёме на работу. Никому ничего было не нужно, зато продать хотели все и всё.
На обед сварили луковую похлёбку с кусочком сала. После обеда занимались хозяйственными делами. К вечеру натопил печку. Поужинали, разошлись по своим комнатам.
Утром Мария дала команду:
– В ВЧК!
Эх, яблочко,
Куда котишься,
В ВЧК попадёшь,
Не воротишься.
Глава 22
Как всегда, у здания ВЧК я получил команду:
– Стой здесь!
Мария ушла в здание, а я стоял около входа, вызывая подозрение часовых.
Через двадцать минут она вышла, и я получил новую команду:
– Следуй за мной!
Мы пошли по полутёмным коридорам ВЧК, по которым сновали сотрудники с папками и какими-то мешками.
В приёмной пришлось подождать. Скоро двери распахнулись, и из кабинета председателя ВЧК вышло десятка полтора сотрудников. Пригласили нас.
Дзержинский стоял возле своего стола и рассматривал какие-то бумаги.
– Совнарком переезжает в Москву, – сказал он. – ВЧК тоже. Здесь останется Петроградское управление. У нас нет времени ждать, господин Казанов, пока вы созреете для осознанного сотрудничества с нами. Вот ваш новый мандат, старый давайте сюда. Не удивляйтесь, если что-то будет не так, товарищ Мария изымет его у вас, её полномочия в отношении вас не изменились. Мы не будем возражать, если вы вместе съездите за границу. Оживите свои связи. Помогите родине в решении важных проблем. По всем вопросам обращайтесь только ко мне.
Мы вышли. В приёмной я посмотрел на мой новый мандат. Текст был короткий, но ёмкий:
Предъявитель сего Казанов Дон Николаевич является личным особоуполномоченным председателя ВЧК со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Подпись: Ф. Дзержинский.
Печати, скрепляющие мою фотографию и подпись.
Вот, большевики, придумали бюрократический штамп «со всеми вытекающими отсюда последствиями». Любой прочитавший это сразу включает своё воображение и у него начинают возникать такие картины, что предъявителю сего мандата нет отказа по любому вопросу. А личный особоуполномоченный председателя ВЧК это всё равно, что сам председатель ВЧК, но только в моём лице. Красные дерматиновые корочки, в которые был вклеен мандат, внушали большое уважение к предъявителю и организации, им представляющей.
Дзержинский рисковал, выдавая мне такой мандат. А вдруг я враг? Да я с таким настоящим удостоверением таких дел наделаю, что судить будут самого товарища Дзержинского, как организатора всех моих дел.
С другой стороны, этот мандат отрезал меня от моего общества. Кто будет верить человеку, которому сам Дзержинский лично выдал мандат особоуполномоченного? Никто. Это всё равно, что бойца противоборствующей армии переодеть во вражескую униформу, дать в руки оружие и посадить в окопы. Если он даже не будет стрелять или он будет стрелять в тех, кто дал ему оружие, он не станет своим для своих. И для чужих тоже не станет своим. А после революции трудно разобраться, кто всё-таки свой, а кто действительно чужой. И антиправительственные действия во все времена остаются антиправительственными действиями. Даже при смене правительства и политического курса.
– Идём на склады, – скомандовала Мария.
– Чего она раскомандовалась? – думал я, идя вслед за ней. – По должности я выше и вообще это она меня должна слушаться, а не я её. Вот выйдем на улицу, я этот вопрос поставлю ребром. И заставлю её обращаться ко мне на вы. А чего это вы, господин Казанов, стали думать, как особоуполномоченный ВЧК? Вы что, присягу им давали? Вы присягали Его Императорскому Величеству, Самодержцу Российскому и ему верность должны хранить. А где он, царь? Под арестом, по слухам где-то в Екатеринбурге. И он сейчас не царь, нет у нас царя, значит, и присяги нет. Если бы мы присягали Родине, то да. Что, то да? Как тут эту родину разделить? И у большевиков, и у нас Родина одна. Как нам её поделить?
– Всё, пришли, – сказала Мария. – Кладовщик, давай, выдавай по ведомости, – и она протянула кладовщику два листа бумаги.
Кладовщик вышел из-за прилавка, молча подвёл нас к мерной линейке, измерил рост и записал данные в ведомость. При помощи портновского сантиметра замерил обхват груди и длину подошв, снова записал в ведомость. Вернулся за прилавок и стал выдавать имущество. Гимнастёрка зелёная, полушерстяная с синими «разговорами». Брюки полушерстяные синие «галифе» с синим кантом. Две рубашки нательные – хлопчатобумажная и фланелевая. Двое кальсон с завязками. Сапоги хромовые офицерские, размер 42, узкие, одна пара. Куртка кожаная, чёрная с утеплителем на пуговках, одна штука. Будёновка с синей суконной звездой. Фуражка кожаная, шофёрская. Одеяло шерстяное. Две наволочки. Две простыни. Два полотенца вафельных. Котелок круглый, медный. Ложка. Кружка алюминиевая. Ремень брючный, брезентовый. Ремень кожаный с портупеей.
– Какое желаете оружие, товарищ особоуполномоченный? – спросил кладовщик и открыл двустворчатый железный шкаф.
– Вот тот, бельгийский «браунинг» образца 1910 года, калибра 7,65 мм, – сказал я, заметив знакомый силуэт.
– Достойно, – сказал кладовщик, подавая мне пистолет, – семь пулек, как в нагане, а удобства большие. Патроны Кольта 32 калибра. Этим пистолетом мировая война началась.
– То есть как это? – удивился я.
– А принца австрийского сербы из такого же пистолета укокошили, – сказал знающий оружейник.
К пистолету прилагалась кобура, протирка и ремень для крепления пистолета, две обоймы и несколько пачек патронов.
Следом на прилавок выложены компас и свисток, чехольчик для которого был прикреплён к ремню портупеи и восьмикратный бинокль в кожаном футляре. На бинокле на медной пластинке было чётко отгравировано «Karl Zeiss, Iena».
– Товарищ особоуполномоченный, возьмите малую сапёрную лопатку, не пожалеете, ямку выкопать, дрова порубить, нарубить мяса для пельменей и котлет, всегда белая, не ржавеет, картинка, а не лопата, – сказал завсклад, доставая лопатку.
Чем-то я ему понравился или он просто работал на перспективу, мало ли кем станет этот особоуполномоченный лет через несколько. А, может, всё ещё проще. ВЧК переезжала в Москву и нужно было срочно разгрузить склады.
Все вещи уложили в большой чёрный мешок, матрацовку, неотъемлемый атрибут военного «приданого».
С мешком пошли в продовольственный склад, где получили пайки и отдельный пакет для особоуполномоченного ЧК.
Мария стояла с мешком и с пакетами у здания ВЧК, а я искал извозчика.
Глава 23
Дома Мария упросила меня надеть военную форму. В принципе, всё мне было впору. Брючным ремнём и портупеей исправили широковатость галифе и гимнастёрки. На портупее кобура с пистолетом. На шее бинокль. В это время в дверь постучали. Мария открыла дверь. Вошёл домовладелец. Увидев меня, он стал открывать и закрывать рот, из которого не вырывалось ни слова. Мария сбегала на кухню и принесла воды.
– Вы никуда не собираетесь уезжать? – спросил обрётший свой голос домовладелец. – А то революция собирается переезжать в Москву.
– Нет, – твёрдо сказал я, – и если я куда-то отлучусь, то держите квартиру за мной. За ВЧК, а тем, кто будет на неё претендовать, напомните, что я ещё не потребовал от него возмещения украденных ими и пропитых моих вещей. И если что-то со мной случится, то квартира переходит товарищу Марии. Вам всё понятно?
