скачать книгу бесплатно
Несогласных потащит в овраг.
Я не хочу закончить жизнь в безымянной могиле, а тебе решать, кем быть и с кем быть.
Глава 43
Оставалось два дня до передачи ответа посланцу из НКВД, как вдруг «Фигаро» сообщила, что эмигранты, супруги Мария и Дон Казановы получили разрешение советского правительства на возвращение на родину по их заявлению и что советское правительство готово предоставить такую же возможность и другим гражданам Российской империи.
Вокруг нас образовалась стена отчуждения. Наши соседи, с которыми мы жили бок о бок, просто развели руками и сказали, что так непорядочно поступать нормальным французским гражданам.
Я позвонил в редакцию газеты и мне сообщили, что они перепечатали данные из пресс-релиза, полученного из советского полпредства.
По всему получалось, что нам пытаются отрезать пути возможного отступления и добиться того, чтобы любыми путями вытащить в Советский Союз. Насильно тянут не за пряником, а за кнутом.
Всё это я высказал Марии.
– Я начинаю сомневаться в том, – сказала она, – что моё руководство играет со мной в честную игру. Мне раньше нечего было терять, а сейчас у меня есть ты и я не хочу потерять своё счастье. Будь что будет, но одна я никуда не уеду. Ты мой муж перед Богом и перед Богом мы и будем отвечать.
– Нам, вероятно, нужно менять место жительства, – предложил я, – потому что не нравится мне эта публикация в газетах. Так всегда делают, когда к чему-то хотят привлечь внимание. Для чего привлекать внимание к нам? Если с нами что-то случится, то мы окажемся не безвестными эмигрантами, а теми, кому советское правительство разрешило вернуться на родину, но кто-то им помешал вернуться в Россию. Кто это мог сделать? Да только белоэмигранты, враги, которые остались врагами и после отъезда в эмиграцию. Похоже, что нами просто пожертвовали.
– Я чувствую, что ты прав, – сказала Мария, – но мне кажется, что ты сгущаешь краски. Я боюсь стать чрезмерно подозрительной. Это будет не жизнь, а какая-то мания преследования. На встречу со связным пойдём?
– Что-то у меня нехорошие предчувствия и мне никуда не хочется идти, – сказал я.
– Давай сходим, – сказала Мария, – мне как раз нужно посмотреть новую шляпку, сейчас делают такие лёгкие, прямо воздушные шляпки, для лета очень красиво.
– Хорошо, поедем, – без энтузиазма согласился я. – Я выйду на площадь пораньше, а ты подойдёшь, когда я сниму шляпу и положу её на стол.
– Хорошо, милый, так и сделаем, – сказала Мария и поцеловала меня.
К нам в гости зашла экономка полковника Борисова. Похоже, что она была не только экономкой одинокому офицеру.
– От мсье Александра ничего не было? – спросила она.
– Увы, мадам, – нерадостно сказал я ей, – я сам беспокоюсь, не случилось ли чего с ним.
– И вы собираетесь возвращаться в эту страну, где бесследно пропадают люди? – спросила меня экономка.
– Мы никуда не собираемся возвращаться, – сказал я в надежде, что эта информация будет быстро и надёжно доведена до всех соседей, – мы граждане Франции и менять своё гражданство не собираемся, благо Франция стала нашей новой родиной.
– Я так и знала, что все газеты врут, – сказала экономка, – я просто не представляю себе, что будет делать мадам Мария в стране, которой управляют кухарки и дворники. Каждый должен заниматься своим делом.
Утром мы выехали в Париж. Перед отъездом я почистил и проверил свой браунинг. Появились новые модели браунингов, но к этому я как-то привык, он хорошо прятался в одежде и стрелял именно туда, куда целишься. Это шутка. Если стрелять не умеешь, то куда ни целься, все равно не попадёшь.
Я первый пришёл на площадь, обошёл её вокруг и сел за столик. Всё было нормально. Заказал кофе, положил рядом с чашкой свои часы и стал ждать наступления времени подачи сигнала Марии. Народу было немного. Краем глаза я видел, как ко мне приближается Мария. Она должна пройти мимо меня и пойти в сторону связника, который устроился на условленном месте с опознавательным знаком – гвоздикой в специальном держателе в петлице.
Вдруг связник встал и пошёл в нашу сторону. В его руке был пистолет, и он целился прямо в меня. Я доставал свой пистолет и он, как всегда бывает в сложных ситуациях, зацепился за верхнюю часть кармана брюк. На моём пистолете и цепляться-то нечем, а вот зацепился. Я кое-как выдернул пистолет и снял его с предохранителя, когда раздался первый выстрел связника. Мария упала мне на грудь и пистолетные пули стукали в неё. Я выстрелил раз. Второй. Связник упал, а я держал обмякшее тело Марии. Она закрыла меня собой от пуль человека, который по всем признакам должен быть нашим связным. Возможно, что объектом покушения был я, как свидетель событий, о которых никто не должен знать.
– Дон, я никуда не уеду от тебя, – прошептала Мария и закрыла глаза. Я держал ее тело на руках и чувствовал, что жизнь уже покинула его. Я был весь в крови, но эта кровь была не моя. За что, Боже, что я сделал не так? За что ты дал мне счастье и за что отобрал его?
Прибывшие ажаны с трудом отняли у меня тело Марии и положили его на носилки прибывшей санитарной кареты.
Потом я куда-то ехал, отвечал на чьи-то вопросы, подписывал какие-то бумаги. Всё было как во сне. Потом я видел Марию во время похорон.
Всё потеряло для меня смысл. Я механически вставал, ел приготовленную для меня еду, видел экономку полковника Борисова, которая взяла на себя управление моим домом.
– Мсье Казанов, не могли бы подержать столб, – спросил меня муж экономки.
Я вышел во двор и стал держать столб, по которому мужчина стал ударять деревянной колотушкой. После третьего удара по столбу и полученного от этого сотрясения я стал приходить в себя. Я, наконец, осознал, что Марии нет, и никогда больше не будет.
– Пойдёмте, мсье, со мной, – сказал я мужчине, – составьте мне компанию.
Мы сели за стол, и я устроил поминки по Марии.
Утром я проснулся совершенно разбитый и больной. Нужно начинать новую жизнь. Найти своё дело и жить так, чтобы зло не заливало нашу землю. Что может утешить русского человека? Только война.
Оставив дом на попечение знакомой мне семейной пары, я отправился в Испанию.
Книга 2. Враги
Глава 1
– По заданию какой разведки ты приехал в СССР? – следователь НКВД брызгал слюной на бывшего полковника царской армии Борисова, поверившего Лиону Фейхтвангеру и возвратившегося в Россию – СССР. Его арестовали прямо на трапе судна и доставили на Лубянку. – В молчанку задумал играть, сука, сейчас мы тебе язык развяжем, – следователь ударил полковника кулаком в лицо.
– Извольте называть меня на вы, – сказал следователю полковник.
– Ты меня, белогвардейская сволочь, решил этикетам учить? – взъярился следователь. – Ты у меня сейчас за эти этикеты палкой резиновой по рёбрам получишь.
– Молодой человек, – сказал Борисов, – ваш главный чекист Дзержинский разработал кодекс поведения сотрудников ВЧК…
– Ты Дзержинского не тронь, он – наше знамя, – ухмыльнулся чекист, закурив папиросу и дыхнув дымом в лицо допрашиваемого, – хотя фрукт ещё тот был, если бы не откинулся вовремя, то сидел бы на этой табуретке, мотал сопли на кулак и отвечал на мой вопрос – по заданию чьей разведки он проводил работу по разложению органов ВЧК-ОГПУ. Но это наши дела, а ты отвечай, по заданию чьей разведки ты прибыл в СССР?
– Я с вами вообще разговаривать не буду, – сказал полковник Борисов и внимательно посмотрел на следователя. На следователя он не смотрел, он смотрел сквозь него и видел класс, в котором сидели молодые поручики и подпоручики и слушали лекцию поручика Хамада, который был офицером императорской армии и как разведчик был направлен в Читу под видом прачки. В течение двух лет он вручную стирал мужские и женские подштанники, разнося выстиранное бельё по домам высокопоставленных людей, потому что заслужил репутацию самого модного стиральщика исподнего белья. И там, в Чите, он влюбился в одну женщину, красивее которой он не видел никогда. Вечерами он писал ей сонеты и отправлял их по почте, перевязывая конверт нежно-голубой как небо лентой.
Своей небесной красотой
Затмила солнце и луну,
А что ты сделала со мной?
Тебя я вижу в своих снах,
Ты словно облако в выси,
И недоступна как княжна.
Я душу свою предлагаю тебе
И царство любое, на выбор бери,
Я буду покорен небесной судьбе
И в май превращу январи.
Муж этой женщины посмеялся над ним вместе с объектом его обожания. Стиральщик белья вызвал невежду на дуэль, но кроме смеха супругов он не получил ничего в ответ.
Это было выше его сил. Он пришёл в жандармское управление, сообщил о себе, что он японский дворянин, поручик Хамада и уже на следующий день во фраке под конвоем двух жандармских офицеров он повторил свой вызов и убил обидчика на дуэли.
Прекрасной вдове он выразил своё сожаление, перестал писать ей красивые стихи и постарался поскорее забыть, потому что над высокими чувствами может смеяться только чёрствый человек.
Для своей родины он был уже погибшим человеком, и никто не числил его в числе погибших за императора. Кодекс «бусидо» он считал уделом слабых людей, пытающихся уйти от настоящих трудностей и снять с себя ответственность за неудачу, вместо того, чтобы исправить положение.
Самые известные праведники получаются из великих грешников. Но это в мире, а не в России. Специальным именным секретным указом поручику императорской армии Хамаде было присвоен чин поручика российской императорской армии с причислением в службу военной контрразведки.
Как это бывает, пророков в своём Отечестве нет, так и военное руководство больше прислушивалось к мнениям американских и английских советников, нежели к мнению настоящего японца поручика Хамады, и проиграла русско-японскую войну. Доморощенные патриоты всегда пытаются любое поражение превратить в победу, рассказывая о том, если бы да кабы, да вот только Цусиму с Порт-Артуром в мешок не спрячешь, это шило большое.
– Господа офицеры, – говорил Хамада, – иногда возникает такая ситуация, когда нужно вытерпеть очень сильную боль и ничего не сказать, а иногда возникает ситуация, когда остаётся много времени от провозглашения приговора до его приведения в исполнение. Тогда человек может потерять самообладание и проявить слабость перед врагом.
Чтобы быть всегда твёрдым, нужно учиться отключать свои органы чувств и обращаться к небу за поддержкой. И такая поддержка будет. Вся боль физическая и нравственные страдания будут приняты небом, и вам будет даровано спокойствие и безмятежный переход в мир иной. Итак, расслабились, контролируем дыхание, оно как бы замедляется и сердцебиение еле слышно
А сейчас представьте, что вы облако и плывёте к водопаду, который шумит вдали, там вас ждёт прохлада, прозрачная вода и отдых…
Полковник Борисов слышал, как что-то гулко стукало по его телу, и улыбался тому, что он уже приблизился к роднику прозрачной воды, которая журчала прямо около его уха…
Глава 2
– Полковник, ты жив? – спросил мужчина в комсоставовской гимнастёрке, вытирая смоченной тряпочкой разбитое лицо Борисова.
Полковник потихоньку приходил в себя. Откуда-то появлялась боль в теле. Попытка пошевелить пальцами вызывала нестерпимую боль.
– Похоже, пальцы мне дробили молотком, – подумал Борисов, – не НКВД, а какое-то гестапо фашистское.
Попытка пошевелить языком добавляла ещё боли. Лохмотья повреждённых изнутри губ и щёк упрямо лезли на шатающиеся зубы и требовали откусить эти куски мяса.
– Только не кусать, – приказывал себе Борисов, – слюна сама дезинфицирует все раны и будет заживать всё как на собаке, только не добавлять новые раны.
Кто-то пытался влить ему тёплый чай, но полковник Борисов молча сопротивлялся, принимая только холодную воду.
– Почему эти сволочи прекратили меня бить, – думал Борисов, – сейчас бы моя душа летала над всем этим, созерцая то, во что превратили мою родину марксисты-ленинцы. Такой же марксист-ленинец вытирает мне лицо, а ведь если бы мы встретились с ним в открытом бою, то вряд ли бы он меня пожалел, как и я его. А вот раненых не добивают и помогают им только нормальные люди. Как же так получилось, что Россия состоит из нормальных людей, а ненормальные в ней при власти?
На второй день Борисов стал более отчётливо воспринимать окружавшую его действительность. Камера была переполнена. Сначала Борисов их даже не успел разглядеть, как его поставили на конвейер пыток. Сейчас он мог глядеть на них, спавших, кто где, кто на нарах, кто под нарами, интеллигентные люди и крестьяне. Больше все-таки интеллигентных людей. Гражданских и военных поровну. Вот у того, который помогал мне, на петлицах давлёнка от двух ромбов. Командир дивизии. На рукаве гимнастёрки нет следа от звезды, значит строевой офицер, не политработник. За что их? Вероятно, в прапорах был в войну, офицер, буржуй, несмотря на то, что работал рабочим на фабрике.
Судя по солидности других заключённых, они не простой народ, беспартийных на такие должности не назначают. Треть – представители нации, которой была проведена черта оседлости, да только они переступали через эту черту, перекрестившись, как от чёрта, становились крещёными, не забывая свою веру и достигая немалых результатов на том поприще, куда им удавалось устроиться. Большая часть из них шла в революцию в надежде, что их люди получат со всеми равные права.
Военные – каста особая. Это те, кто разваливал армию, чтобы она не выступила на стороне царя. Потом пришлось учиться у оставшихся в живых офицеров, чтобы государство могло существовать как государство. Военная выправка, офицерские манеры, никуда от этого не денешься. Как ты командира не обзови, офицерский дух поселяется в него, кем бы он ни был. И этот дух заразителен.
Каким бы новым ни было офицерство, а офицерский дух возрасту имеет не менее тысячи лет и с ним ещё никто не мог справиться. Всякий, кто посягал на этот дух, становился жертвой его. Приснопамятный Павел Петрович не потрафил офицерству и получил золотой табакеркой по макушке. Матушка Елизавета Петровна была ласкова с офицерами и стала государыней-императрицей.
Новая власть борется с этим духом, да только придёт то время, когда офицеры золото будут носить не в петлицах, а на погонах и на мундирном шитье, и ордена будут с бриллиантами и генералов, выметенных на свалку, вспомнят добрым словом и их победы будут для всех примером. Не вы первые, не вы последние.
Остальные – малороссы и представители закавказской и среднеазиатской буржуазии, которые под шумок хотели расхватать то, что собиралось веками, и стать местными царьками, ханам и беями-беками. Этим-то нужно мозги вправить. Генсек Сталин сам грузин, он-то уж знает, что с ними делать, чтобы держать в покорности и уважении к центральной власти.
– Как вы чувствуете, полковник? – к Борисову подошёл комдив и предложил папиросу.
– Знаете, господин генерал, я счастлив, – сказал полковник Борисов.
– Счастливы? – удивлённо переспросил комдив.
В камере воцарилась тишина. Никак спятил тот, кто приехал во всем заграничном, никак шпион какой-нибудь. Полковник только успел представиться, как его утащили на допрос.
– Да, счастлив, господа, – повторил Борисов, – я всю жизнь мечтал, чтобы тюрьмы российские были переполнены марксистами, социалистами, либералами, евреями и инородцами, и мечта моя сбылась, – сказал Борисов и засмеялся.
В наступившей тишине кто-то хихикнул, за ним кто-то засмеялся, и скоро вся камера загудела хохотом. Хохот был такой, что он больше походил на истерику, чем на смех от шутки. Всё, что копилось в людях, начало выплёскиваться наружу в виде рыданий, криков, матюгов. Закупоренные человеческие души, верящие в партийную справедливость, поняли, что ждать им нечего, нужно просто выживать в мясорубке, в болезни, которую во всех странах называют страшным словом геноцид. И они не знали, что болезнь эта лечится покаянием, состраданием к погибшим и пострадавшим, и уничтожением системы, приведшей к геноциду.
– Что, хохотунчики, весело вам? – грозно спросил начальник изолятора. – Сейчас мы вам устроим сладкую жизнь, посмеётесь у нас. Над кем смеётесь? Над собой смеётесь…
Малограмотный чекист вряд ли понял, что он по наитию произнёс крылатую фразу городничего из пьесы Гоголя «Ревизор». Искренний хохот заглушил его слова. Смеялись даже вертухаи, которые имели не менее чем семиклассное образование. Дверь захлопнулась.
– Спасибо вам, господин полковник, – совершенно незнакомые люди подходили и трогали запястье левой руки в знак признания, – вы просто спасли нас от иллюзий, которые мы питали, находясь здесь. Спасибо вам.
Через некоторое время загремели ключи, заскрипел засов.
– Борисов, на выход, – крикнул надзиратель, – с вещами.
– Прощайте, господа, – сказал полковник.
– Прощайте, товарищ, – донеслось ему в ответ.
Из вещей у полковника был драный пиджак в крупную серую клетку. Подхватив его левой рукой, он поковылял к выходу.
– Добьют мужика, – сказал комдив и сплюнул на пол. Немного постояв, он растер плевок носком сапога, понимая, что ночью кому-то придётся спать на полу.
Глава 3
– Здравствуйте, господин Борисов, – медовый голосок лощёного человека в хорошо сшитом костюме вызывал картину явления Мефистофеля к одному немецкому доктору, фамилию забыл, которому он и продал свою душу.
Борисов кивнул головой.
– Вы что не хотите со мной разговаривать? – с ноткой строгости в голосе спросил Мефистофель.
– Мне трудно говорить, у меня разбиты губы, – еле произнёс Борисов.
– Кто это так вас? – участливо спросил представитель нечистой силы. – Мы сейчас разберёмся с этим.
Полковник Борисов никак не реагировал на этот спектакль. Мефистофель, не переставая, нёс какую-то ересь про то, как хорошо сейчас на улице, какие трамвайные маршруты ввели, когда собираются пустить первую линию Метрополитена…
Борисов приближался к какому-то странному сооружению, чудом прилепившемуся к склону гору. Узенькая тропинка висела в воздухе, и было непонятно, почему человек держался на ней. Босыми ногами Борисов чувствовал приятную теплоту камней и разглядывал красную черепичную крышу с загнутыми вверх краями. Доброго вида дракон лежал у калитки низенького забора и приветливо махал хвостом. Рядом с ним стоял старичок с белой бородой, приветственным жестом приглашая войти.
– Нинь хао, Балисофу шан сяо (Здравствуйте, полковник Борисов), – по-китайски поприветствовал старичок.
– Нинь хао, сиень шэн. Шень тхи цзиень кхан, цзем ма ян на (Здравствуйте, учитель. Как ваше здоровье?), – по-китайски ответствовал Борисов, удивляясь тому, как он легко говорит на таком трудном языке.
– Нинь цхан гуань во да фан цзы, во биао ши гань сие. Цинь лай во сиоу си и ся (Благодарю вас за то, что вы посетили мою лачугу. Прошу зайти ко мне передохнуть) – сказал хозяин.
– Сие сие нинь, сиень шэн (Спасибо, учитель), – сказал Борисов, – мей ю ши цзиень сиоу си, ю хэнь туо вень тхи яо гень нинь шан лианг и ся (нет времени для отдыха, накопилось очень много проблем, по которым я хотел с вами посоветоваться)…
