Замок из дождя

– Со мной все хорошо. Петр Сергеевич позаботился обо мне, как только узнал о моем ранении, – тихо повторял молодой барон Левин. Разговор был прерван шумом. Это привезли несколько новых раненых. В просторную комнату, где лежал Женя, вошел мужчина.

– Эльза Львовна!? Я не ожидал, что вы с Ириной так быстро доберетесь, – послышался знакомый голос.

– Петр Сергеевич? – Левина обернулась.

– Простите меня, я помог вашему сыну попасть на фронт, – полковник чувствовал себя неловко. Левина отошла от постели Жени и подошла к Панютину. Муравлина осталась стоять рядом с кроватью раненного Эжени.

– Почему, вы? Друг моего мужа, не сказали мне о том, что мой сын попросился на войну? – начала, возмущаясь Эльза.

– Я не считал себя вправе так поступить. Это дело чести, – отчеканил Панютин.

– Дело чести!? Видимо это из-за дела чести вы никогда не рассказывали мне, как погиб мой муж. И что эта за дуэль случилась на войне? – баронесса с укором смотрела на полковника.

– Вам не к чему знать подробности, – Петр Сергеевич всем своим видом показывал, что не желает это обсуждать. Мужчина был непреклонен, глядя спокойным взглядом на взволнованную женщину.

– Вот как! Отчего же вы полагаете, что жене не пристало знать о последних минутах жизни её мужа? – Левина злилась. Панютин промолчал, поглядывая на Женю.

– Извините меня, баронесса. Но у военных свои правила.

– Почему, Петр Сергеевич, судьба посылает вас в скорбную минуту к тем, кого я люблю? – почти ненавидя полковника, проговорила Эльза.

– Все будет хорошо, Эльза Львовна. Я привез разрешение, увезти Женю в ваше имение, чтобы продолжить его лечение. Доктор говорит, что ранение не тяжелое. Он поправится, и довольно скоро. А теперь, если вы не возражаете, разрешите мне откланяться.

Эльза приняла бумаги, глядя, как Панютин склонил голову и пошел навстречу лекарю, и двум его помощникам, которые осматривали и размещали вновь привезенных раненных.

– Бездушный солдафон! Фельдфебель со шпицрутенами16! – прошипела баронесса, вытирая батистовым платком очередную струйку слез, наблюдая за тем, как лекарь и полковник что-то обсуждали в дальнем углу помещения.

А тем временем Павел Мелецкий, получив короткий отпуск, спешил в имение к матушке. За несколько дней, перед своим отъездом он зашел к своему знатному родственнику тайному советнику и весьма влиятельному лицу графу Нелединскому. Впрочем, это посещение было ему в тягость. Дядя Жорж, как называл его сам Паша, отчитал его за скандал на балу, за не позволительное поведение, не принимая во внимание никакие доводы. Он хотел помочь переводу Павла на фронт, но передумал. И вот, наконец, и свобода. Ею повеяло по дороге домой, когда показались пять дубов на холме, и пастухи, стерегущие там господское стадо. Все стало на свое место, будто и не было по-иному, словно вечность застывала каплями свежести на стеблях трав. Скрип колес брички терялся в дали. Жаворонка глас говорил о начале лета, о жизни, и о возможности полета. Время стремилось к полудню. Любимый дом встретил Пашу поклонами яблонь и груш, лаем борзой и песнями дворовых с кухни. На веранду выбежала девочка подросток, лет двенадцати.

– Молодой барин! – воскликнула девочка, перестав подпевать. – Пелагея Павловна! Барыня! Сынок ваш приехал.

Барыня вышла как всегда, не спеша с достоинством высокородной богатой все ещё очень красивой пятидесяти пяти летней дамы.

– Матушка! – Павел пал перед ней на колено, и целовал руки, пахнущие розовым маслом.

– Явился. Почто не отписал, что будешь?

– Хотелось сделать тебе сюрприз.

– Внезапность, друг мой, хороша на войне, а не дома. Полно встань. Дунька! Поставь ещё один прибор.

Павел сел в любимое, плетеное кресло, к нему подбежал вислоухий щенок, и уткнулся в сапог.

– Раз ты приехал, – продолжала Пелагея Павловна, поедешь со мной в гости. Княгиня Ачинская Таисия Прохоровна приглашает нас к своему куме на недельку, другую пожить. Может, оженю тебя непокорного.

– За что, маменька? – недовольно проговорил Мелецкий.

– Вчера принесли письмо от графа Нелединского. Он мне все отписал в великих подробностях. Сплетен о тебе ходит, хоть французские романы пиши. А теперь и вовсе, что удумал. Младые девицы надоели, на честную вдову заглядываешься. Дерзок ты у меня, хоть и красив, – любящий взгляд матери стал суров и неумолим.

– И ты знаешь, кто она? – осторожно поинтересовался Павел.

– Да. У неё самой сын взрослый. Кстати, насколько мне известно, приглашена и княжна Юлия Алаповская. И я настаиваю. Слышишь. Настаиваю на том, чтобы ты был предельно любезен с ней.

– Как угодно, – Павел понимал, что спорить с матерью бесполезно.

– Да мне угодно. Отец твой, если бы был жив никогда не потерпел бы такого поведения. Он слыл человеком строгих правил, и геройски погиб на поле боя в войне с Наполеоном, – Пелагея Павловна села за стол, переводя разговор, – а теперь многое не так, измельчали людишки-то. Представляешь, третьего дня у нас в бане разобрали трубу, унесли вьюшку, рамку с дверцами и кочергу. Пришлось делать розыск.

Но Мелецкий уже не внимал матери. Его мало заботило предполагаемое мнение его погибшего отца, и то обстоятельство, что он стал персонажем очередной сплетни. Для него это был вызов, сродни атаке в бою, сможет он или нет подразнить этого монстра под названием великосветское общество. О том, что будет с репутацией баронессы Левиной, он не задумался ни на мгновение. Подумаешь, поговорят и забудут. Баронесса одинока, слывет затворницей. Внимание такого, как он амурное приключение для неё и отрада. Что с ней станется? Хотя, конечно, она рассердилась, и кажется непреступной. Павел мысленно улыбнулся. Она не может не понимать, что запретный плод сладок, и потребуется смелось, чтобы дотянутся до такого плода. Интересно, куда делся его портрет? Такая странная кража из дома художника Райта. Портрет был уже почти написан. И Павел готов был заплатить за работу. Но тут случилось непонятное. Может это и не кража. Прохвост Райт продал видно картину какой-нибудь его тайной воздыхательнице. Павел поморщился. Ему вдруг захотелось, чтобы баронесса Левина, эта строптивая, но притягательная женщина владела этим художеством, которое Райт клятвенно обещал написать заново, как только у него будет время.

Июль 1828 года. Имение баронессы Левиной. Эльзе удалось в своем имении под Псковом выходить сына. Женя Левин активно поправлялся. Такое испытание не прошло для него даром, а послужило к его возмужанию. Она никого не подпускала к нему, доставалось даже лекарю, выписанному из Санкт-Петербурга. Мало спала, никуда не выезжала, и виделась только с Ириной подругой и соседкой. Княгиня Муравлина часто заезжала к ней с двумя дочерями Верой и Анной. Вот и сейчас они все сидели в большом зале с настежь распахнутыми окнами. А семнадцатилетняя Анна играла на стареньком фортепиано. Евгений довольный расположился в кресле, укрытый пледом, и гладил котенка. Пятнадцатилетняя Вера уплетала пахучие пирожки с чаем. Между тем Муравлина с радостью замечала, что подруга наконец-то успокоилась и повеселела.

– Коль скоро Женя вполне здоров, приезжайте завтра к нам. Я пригласила к себе гостей и даю по этому поводу прием. Надо же нашу молодежь немного развлечь.

– И кто будет? – спросил Женя.

– Княгиня Ачинская с мужем и сыном, княжна Юлия Алаповская с бабушкой, несколько соседей помещиков с семьями, граф Елизаров приедет, и не обижайся, Лиза, я написала Панютину, и мой слуга отвез приглашение ему. Пусть немного отдохнет от войны, раз он находится в Старой Руссе по казенной надобности. Надеюсь, он прибудет завтра. Во всяком случае, он передал моему слуге на словах, что принимает мое приглашение, и имеет возможность немного погостить у меня.

Когда-то давно баронесса была в доме матери Петра Сергеевича в Старой Руссе, и знала, что полковник любил там бывать насколько можно чаще, особенно когда казенные дела давали ему эту возможность. Но сейчас Эльза пропустила слова Ирины мимо ушей, она уставшая и довольная, и ей было все равно, пусть хоть дюжина Панютиных ждут её впереди. Самое главное свершилось, сын жив и вполне здоров, а все остальное неважно. Баронесса не была злопамятной, и потому обида и разговор, состоявшийся в госпитале в Таганроге, стал ею понемногу забываться.

В назначенный день дом Муравлиных был готов принять гостей, хотя он и без того славился на всю округу своею роскошью, и изысканностью. День выдался знойный, но хозяйка, несмотря ни на что, беспрестанно хлопотала, чтобы все получилось наилучшим образом. Князь Павел Федорович Муравлин находился вот уже год за границей по казенной надобности, но регулярно слал своей жене письма и подарки. Один из них и привез граф Роман Данилович Елизаров, светлый улыбчивый мужчина сорока лет. Эта была изящная фарфоровая статуэтка. Вера, схватив её, носилась по комнатам, никому, не показывая отцовский подарок. Все окна были распахнуты, и на веранде накрывали стол. А Ирина, стоя у окна, следила, как съезжаются гости. Зал в доме Муравлиных заставлял вспомнить об античном мире, как только взгляд падал на лепной потолок и канделябры с позолоченными нимфами. Несколько выписанных из столицы музыкантов настраивали инструменты, но им упорно мешала Анна, игравшая шутливую мелодию на старой испанской гитаре отца. По дому веяло запахом кулебяки, пирогов, стерляжьей ухи, и жареной утки. Первыми приехали Ачинские и Алаповская с бабушкой, за ними Мелецкие. И дом оживился, загалдел разговорами и смехом. Затем приехавшие семьи соседей помещиков добавили человеческого шума. Когда к дому Муравлиных подъехала красивая рессорная бричка, из неё вышел Панютин, и осмотрелся. Первое, что он увидел у входа в дом, ведущих беседу Юлию и Веру. Поручик Мелецкий стоял поодаль, опиравшись на массивный ствол березы, молча наблюдая за тем, как съезжаются гости. Петр решил не поминать старого, и направился на веранду, к графу Елизарову, декламирующему всем новую элегию Языкова17.

– Не улетай, не улетай, Живой мечты очарованье! Ты возвратило сердцу рай – Минувших дней воспоминанье, – стихотворные строки радовали слух присутствующих. Пока вечер складывался удачно. Ирина довольно поправляла прическу, однако, отчего же не едет Лиза. Хозяйка дома начинала беспокоиться за подругу. Юлия, по возможности, исподволь смотрела на Павла, пока вела светскую беседу с Верой. Она чувствовала в этом человеке натуру, которая была очень ей созвучна. И это завораживало юную особу, притягивало и манило, давая пищу для дерзких желаний. Одним словом, каждый нашел себе праздное занятие по душе. Наконец приехали Левины. Первым перед гостями предстал бодрый возмужавший Евгений в драгунском мундире, за ним не спеша, следовала Эльза в прекрасном светлом атласном платье, затканном цветами.

– Ну, вот и чудно, – проговорила воодушевленная Ирина Михайловна, – а теперь, господа, пожалуйте за стол. Анна, зови свою сестру, Юлию и Павла.

Павел вошел последний на веранду, где все уже сидели за столом. Он помог сесть на стул княжне Юлии, а сам незаметно вглядывался в лица гостей. И тут он понял, что полковник Панютин наблюдает за ним. Мелецкий несколько замешкался, и неуклюже плюхнулся на стул подле княжны Алаповской. Пелагея Павловна неодобрительно постучала ручкой ложки по столу. Атмосфера была немного напряженная, но запахи вкусных блюд, заставили гостей побыстрее начать трапезу, и обычные разговоры.

– Петр Сергеевич, говорят фельдмаршал Витгенштейн18 в немилости у Дибича19. Всем известно, что Иван Иванович пользуется неограниченным доверием нашего императора. И успешно руководит военными действиями, – начал один из приглашенных помещиков.

– Крайне опасная не милость, – поддержал разговор князь Ачинский, – генерал Дибич у нас любимец императора.

– Не стоит обсуждать слухи. Война всегда сложней разговоров за обедом, – вступил в разговор полковник Панютин.

– Помилуйте, ну как же без слухов. Ведь дыма без огня не бывает. Говорят, переправу через Прут у Скулян с треском провалил Заводовский, – продолжал Ачинский, – и наши доблестные войны вынуждены были мостить гать в пять верст у Сатунова, чтобы исправить положение.

– Иван Иванович Заводовский20 храбрый и опытный воин, а то, что он упустил время не его вина, – прокомментировал полковник Панютин, – одно то, как его флотилия, войдя в Мачинский рукав Дуная на расстояние картечного выстрела, уничтожила османов и захватила двенадцать судов, достойно государевой похвалы, и воинской славы.

– А, вы, что молчите, наш юный герой? – обратился к Евгению князь Ачинский.

– Война не тема для разговора за столом, – произнес Женя, пытаясь походить на Панютина, который ему всегда нравился.

– Браво, барон, вы утерли нос всем нам. Однако, следует ли расценивать ваши слова, как не желание говорить о судьбоносных событиях для нашей Державы? – парировал князь Ачинский.

– Полно тебе, – примиряюще проговорила Таисия Прохоровна. Но князя было не остановить.

– Нет, я хочу знать, чем живут наши молодые умы.

– Вы жаждете, князь, – вмешался Павел, – за стерляжьей ухой поболтать о планах и исторических действах. Не кажется ли вам, что подобный разговор уместен в императорском кабинете в час, когда народ ждет высочайшего решения. Пустая болтовня от скуки делает умы праздными и готовыми к бездумному осуждению. От того и терпим мы неудачи в годины войн, что пустые рассуждения переходят из-за поместных столов в кабинеты тех, кто должен принимать твердые и разумные решения, а вместо того досужие домыслы несведущих людей мешают простым и оправданным действиям, которых требует воинский долг и доблесть.

Присутствующие переглянулись и воцарилось молчание. Даже Эльза, перестала жевать, и с неподдельным интересом посмотрела на Мелецкого, от чего Панютина посетила госпожа ревность. Княгиня Муравлина, желая избежать неловкого молчания, подозвала Анну, попросив её спеть.

– Господа, – Ирине Михайловне хотелось поскорее прервать напряженную тишину, – моя Аня споет вам романс.

– Просим, Анет, спойте ваш любимый, он так прелестно звучит под гитару, – подхватила Таисия Прохоровна. Анна воодушевлено пробежала тонкими пальцами по струнам и запела, глядя влюбленным взглядом на Женю. Павел, чувствуя себя неловко, вышел из-за стола, и поспешил на улицу в сад, за ним сорвалась Юлия.

– Павел Юрьевич, погодите!

Мелецкий остановился подле беседки, затерявшейся в кустах сирени.

– Ваша речь восхитительна! – княжна Алаповская не могла скрыть своих чувств. – Я и не подозревала в вас столько смелости и прогрессивности взглядов.

К беседке подошел молодой Левин.

– Павел Юрьевич, примите моё восхищение, ибо вам удалось выразить то, что чувствую я, – Евгений, протянул свою руку, состоялось крепкое рукопожатие, – я почел бы за честь быть вашим другом, – продолжил юный барон Левин.

– Как вам будет угодно, – не ожидая таких похвал, смутился поручик.

Тем временем князь Ачинский возмущался не долго. Когда обед закончился, Елизарову все же удалось успокоить князя, и увлечь предложением, сыграть в карты. Ирина Михайловна, Таисия Прохоровна и Пелагея Павловна уселись в кресла в саду посудачить о жизни. Анна, Вера и Яков Ачинский пытались разучить забавную песенку под гитару. Эльза осталась на веранде, наблюдая, как прислуга убирает со стола и ставит приборы для чая. Панютин, унимая волнение, подошел к ней. Полковнику иногда никак не удавалось победить в себе некую робость при общении с баронессой. Бывало, все же он выходил победителем, а порой проигрывал с позором.

– Я долго думал, – начал Петр, собираясь с мыслями, – и решил подтвердить ваши домыслы баронесса.

– Какие? – удивилась Эльза, глядя широко распахнутыми красивыми глазами на полковника.

– По поводу смерти вашего мужа на дуэли, – уточнил мужчина.

– Так это правда!? – баронесса с недоверием посмотрела на полковника.

– Да, – сухо подтвердил мужчина.

– Но из-за чего? – Эльза не могла поверить в слова Панютина. – Должны быть веские причины, побудившие Сашу драться на дуэли во время войны. Что же это?

– Могу сказать лишь одно, поскольку я был секундантом барона, поединок прошел по правилам.

– Я должна радоваться, что моего мужа убили по правилам? – Эльза чуть не задохнулась от возмущения. – Согласно кодексу чести! А Женю? Его тоже должны убить по неведомым мне правилам?

Поведение Панютина, и эта несносная таинственность, сквозящая в его голосе, раздражали Эльзу. Полковник опустил взгляд, поклонился, всем своим видом показывая, что разговор окончен, и направился к Елизарову и Ачинскому.

– Постойте! Объяснитесь! – только и успела выкрикнуть Левина в след удаляющемуся мужчине. Эльза подошла к открытому окну, она была в смятении, настолько, что не услышала шагов Пелагеи Павловны.

– Эльза Львовна, могу я с вами поговорить, – настойчиво произнесла графиня Мелецкая.

– О чем? – Левина непонимающе посмотрела на красивую женщину.

– О моем сыне. Вы тоже мать, вы поймете мое беспокойство.

– Извольте, – нехотя ответила Левина.

– Я знаю своего сына, он благородный и увлекающийся молодой человек, щедрый на чувства, и не терпящий полутонов. Если он позволил себе переступить приличия в своем поведении, значит, на то нужна не просто прихоть, а серьёзная увлеченность вами.

– Увлеченность? Нет никакой увлеченности. Это всего лишь недоразумение, происшедшее на приеме, устроенном женским патриотическим обществом. Всем известно, как рождаются сплетни, – Левиной не хотелось оправдываться, поскольку она чувствовала свою абсолютную невиновность.

– Это вы так думаете, Эльза Львовна. Я мать, я знаю, что мой сын испытывает к вам романтические чувства. У вас тоже сын, и вы вряд ли бы одобрили его увлечение женщиной, которая старше его.

– Хочу вас заверить, что я не давала вашему сыну ни малейшего повода строить какие-либо планы на мой счет, – баронессе хотелось поскорее закончить неприятный для неё разговор.

– Извините, Эльза Львовна, – Пелагея Павловна смягчилась, вполне удовлетворенная словами баронессы, – пойдемте, кажется, начались танцы.

Танцы действительно начинались. Эльза первая вошла в зал, и увидела сына, танцующего с Юлией, Анну и Павла, Якова и Веру, Романа Даниловича и Ирину, чету Ачинских, и несколько других гостей. Левина хоть и была немного расстроена, решила выдержать характер, она заставила себя улыбнуться, и согласилась танцевать с одним из местных помещиков. Внешне баронесса была весела, а душа хотела остаться наедине со своими думами. Эльза плохо осознавала, как и когда все закончилось, только осознала она это в бричке подле замечтавшегося сына по пути домой. Кучер напевал веселую песню. А Эльзе хотелось тихо грустить о своем. И её разум опять обращался назад, к барону Левину, по которому она до сих пор тосковала.

– Матушка! – Евгений прервал мысли Левиной. – Как ты находишь княжну Юлию?

Этот вопрос застал женщину врасплох.

– Княжну? Я полагаю, она достойная девушка, – ответила Эльза то, что первое пришло ей в голову.

– Матушка, я так очарован ею, что хотел бы … может это поспешно …

Эльза поняла намерения сына, но она вовсе не была готова, дать этому какую-то реальную оценку.

– Одним словом я мечтаю видеть её своей невестой.

– А она? Отвечает твоим порывам? Или ты самоуверенно полагаешь, что это не важно?

– Отнюдь. При первой же возможности, я объяснюсь с ней. И ей придется ответить на мои честные намерения, – гордо заявил молодой Левин. Левина неопределенно пожала плечами, а Женя погрузился в свои сладостные мечтания.

Павлу не спалось, он бродил по ночному саду Муравленных словно тень, в то время, как хозяева и некоторые оставшиеся гости спали. Одно занимало его мысли – баронесса Левина. Молодой поручик был самоуверен по части своего права нарушать правила приличия, воспринимая это, как вызов, и как игру одновременно. История с дерзким приглашением на приеме женского патриотического общества не принималась им в расчет, как повод для раскаянья. Он не чувствовал своей вины. Но с того самого дня он осознал, что увлечен своими эмоциями к Эльзе Львовне, и она должна понять и оценить это по достоинству. Все в ней восхищало молодого мужчину: красота, грация, отсутствие всякого кокетства и фальши. Возможно, в последние несколько дней он придумал для себя некий образ, которым страстно увлекся, но этот образ получил имя баронессы Левиной. Павлу безумно хотелось быть с этой женщиной, наплевав на условности. Одно огорчало Мелецкого, мать, ставшая на пути его мечты, и нравившаяся ей княжна Юлия. Ластится точно кошка, мурлычет, заглядывает в глаза, не отходит ни на шаг. Возможно княжна была достаточна красива, но слишком доступна для того чтобы грезить о ней, и желать её себе в жены. Павлу нужно было амурное приключение сродни военной победе, а Юлия не могла ему дать таких эмоций, и потому была не интересна. Мелецкий сел на лавку в саду, немного посидел, слушая ночную темноту. Потом вскочил, добежал до конюшни, вывел первого попавшегося коня, и понесся на волне своего сладострастного порыва.

Эльза сидела на подоконнике открытого окна в домашнем платье, и при свете свечи вышивала. Это занятие всегда успокаивало баронессу. Слух её различил странный шум, затем лай собак, который вскоре стих. То, что Левина увидела под своим окном, поразило её настолько, что она не могла ничего сказать. Павел, разгоряченный ездой верхом, улыбался, стоя с огромным букетом наскоро сорванных полевых цветов, которые он протягивал баронессе. Левина отложила рукоделие, и приняла терпкие пахучие травы. Мелецкого очень порадовала такое совпадение, что баронесса тоже не спит, и он в самоуверенности любовного очарования, посчитал, что это благоприятное для него совпадение.

– Павел Юрьевич, – Эльза наконец обрела дар речи, – я приму ваше подношение, но обещайте мне, что подобное не повторится.

Павел мгновенно перестал улыбаться.

– Не могу, – он опустил голову. Это была неожиданная пощечина для самолюбия молодого мужчины, который привык к постоянному женскому вниманию.

У Эльзы сжалось сердце от жалости. Ей не хотелось ранить этого человека, не смотря на его несносное поведение.

– Не тешьте себя пустыми надеждами, Павел Юрьевич. Вы должны понять, что между нами ничего не может быть, – произнесла достаточно уверенно баронесса.

– Вы сами так полагаете или моя матушка настаивает на этом? – Мелецкий поднял голову и дерзко посмотрел на Левину.

– Что вы себе позволяете! – возмутилась Эльза. – Я не обязана давать вам какие-либо объяснения.

Левина выбросила букет на улицу, закрыла окно, и наглухо задвинула штору. Мелецкий наклонился, чтобы поднять один единственный цветок, и пошел прочь, обиженный, но понимающий, что крепости не берутся быстро, нужна основательная осада.

Днем Левина села перебирать старые бумаги мужа, стараясь забыть о разговоре с Мелецким. Она, как мать и разумная женщина, считала это увлечение не уместным. Но баронесса вовсе не собиралась быть жестокой. Пока она раздумывала, её руки раскладывали на зеленом сукне стола желтую стопку бумаг. И первое, что увидела изумленная Эльза, это мятый конверт с надписью по-французски: графу Формеру Л.П. в собственные руки. Баронесса не поверила своим глазам. Женщина быстро вытащила конверт из-под перевязи, и заглянула в него. Пуст. Её руки судорожно перебирали остальные бумаги, безрезультатно.

– Мама! – в кабинет вошел веселый Женя. – Ты не забыла, что мы приглашены на обед к Муравлиным.

– Да, я помню, – в задумчивости произнесла Левина, держа в руках пожелтевший конверт. Евгений остановился напротив портрета отца.

– Право, я похож на батюшку. Здесь ему столько же лет, сколько и мне сейчас.

– Да, да, – механически подтвердила Эльза, глядя на надпись на конверте. Молодой Левин довольно улыбнулся, и ушел переодеваться на прием.

Очередной обед у Муравлиных состоялся в саду. Часть гостей разъехалась. Евгений уселся подле смущенной Анны, которая тихо переговаривалась с Верою, и украдкой посматривал на красивое лицо Юлии Алаповской, сидевшей напротив него. Ирина Михайловна, как всегда постаралась накрыть щедрый стол, развлекая присутствующих разговорами. Но Муравлина с огорчением замечала, что подруга совсем не слушала её, а о чем-то думала. Ирина, как сердобольная милая женщина, иногда слишком переживала за Эльзу, как и в этот раз. Было видно, что если кто-то обращался к Левиной, то та отвечала односложно, чтобы отделаться от разговора и вернуться к своим размышлениям. Поручик Мелецкий, сидевший рядом с матерью, в свою очередь старался не смотреть на Эльзу, изображая равнодушное к ней отношение. Его самолюбие было задето, и поведением своей матери, которая слишком строго отнеслась к его чувствам, и тем, что эту строгость поддержала баронесса Левина. После обеда всем предстояла конная прогулка в красивую рощу около реки. Левина еле дождалась окончания трапезы. Эльза, вдруг вспомнила, что однажды Панютин проговорился о том, что граф Елизаров по тайной казенной надобности зачем-то сообщался с её мужем бароном Левиным. День был отменный, легкий ветерок носился по простору. Травы уже частью скошенные радовали глаз. Вся конная процессия разбилась по парам. Левиной удалось дождаться момента, когда граф остался один. Эльза быстро подъехала к мужчине на вороном коне.