скачать книгу бесплатно
– Хочешь, я тебе вслух почитаю? – спрашивает вервольф. – Сегодня почитаю, и завтра, а послезавтра ты не приходи, меня не будет, хорошо?
– Хорошо, читай, – забираешься в кресло.
Её зовут Сез. Она волшебница, лёгкая, из светлого тумана сотканная. Серое платье в пол, светлые волосы, прозрачные глаза, серебристый смех. Она не очень сильная волшебница, а только учится, и всё время что-то не то делает. Смех выходит, но они никогда над ней не смеются – ни Кайл, ни Морган, ни даже Кейлин. Кейлин вообще не смеётся, но это отдельная история. Старик Виттариус всё обещается рассказать, да не до этого, то в поход собираемся и вещи пакуем, то из похода только что вернулись и вещи стираем, бытовуха, короче, заедает, сил нет. Хохочем. Переглядываемся.
Тебе восемнадцать. Возвращаешься домой поздно, заплетаешь в отросшие волосы ветер и бубенцы. Горланишь песни под гитару, уходишь в тайгу без оглядки, сам себе компас, сам себе карта. Всегда возвращаешься, но дома ты уже не часть семьи, а случайный гость.
Они выходят из весеннего тумана, когда вы возвращаетесь домой с тренировки. Только что хохотали над анекдотом про Штирлица, и тишина в воздухе, плотный воздух, как дышать?
– Денюжки есть, паря? – спрашивают они Тёму.
– Нет, – тихо отвечает тот.
– А если найдем? – гнусно скалятся двое, третий стоит в сторонке, как не при делах.
Ты стоишь чуть поодаль, и они делают вид, что тебя не замечают. Ты осторожно делаешь шаг назад, стараясь не встретиться взглядом с Тёмой. Он даже не друг тебе, так, вместе с тренировки шли. Никто никому ничего не обязан, думаешь ты, делая еще один шаг. И ещё один. И ещё. Прячешь глаза от прямого взгляда Кайла, ничего не отвечаешь на безмолвный вопрос Моргана, пожимаешь плечами, глядя на Сез.
Назавтра Тёмы в школе нет, зря выкручиваешь шею на утренней линейке. Приходит он на уроки только через неделю, чернота синяков уже спадает, оставляя желтизну под глазами. Ты цепляешь его показушно равнодушным взглядом и отворачиваешься. На тренировку и обратно ты теперь снова ходишь один.
Тебе двадцать один, ты сам по себе, никто тебе не указ, даже ты сам. Ты не спишь ночами, читаешь книги, шатаешься по ночному городу, отсыпаешься днём. Пары ты посещаешь только те, до которых успеваешь выспаться, на сессию выходишь как на эшафот, часть предметов – твёрдые автоматы, часть – глухие завалы.
Это очень легко, говоришь ты им, когда однажды под утро проваливаешься в сон в своей кровати, а открываешь глаза у лесного костра, там, во Внемирьи. Обводишь взглядом, кого здесь только нет, все собрались. Кайл точит меч, Морган встаёт тебе навстречу, закрывая книгу. Сез тепло улыбается и кладёт руку на плечо, в небе висит тоненький месяц, и в свете костра скользит тень летучей мыши. Виттариус варит чай с брусникой в котелке, ты вдыхаешь воздух полной грудью, так, словно не можешь надышаться, и смотришь на синие горы так, словно не можешь насмотреться.
Это очень легко, говоришь ты зло и резко, бросая вызов самым близким своим друзьям.
Легко вам сражаться с драконами, что уж тут… Вот ты, вот дракон, вот щит и меч, ничего решать не надо, выбирать не надо, всё просто и понятно, или ты сейчас дракона, или он тебя, а значит, в бой…
Легко быть рыжим и пушистым собой, когда знаешь, что порвёшь обидчика в клочья, едва луна в небе наберёт свою силу. Знаешь, что ты сильнее и быстрее. Прощаешь неразумного. Легко тебе прощать.
Легко размахивать острой саблей по любому случаю, кроша несогласных с тобой в капусту. А потом, если что, в мышь летучую перекинулась и улетела. Ищи-свищи, ага.
Легко творить заклинания, вообще. Вот легче лёгкого. Надо тебе стать невидимкой – раз рукой – и стала. Никаких к тебе вопросов. Никаких – ни совесть твоя где, ни почему в магазин не сходил до сих пор, ни зачем в комнате у тебя такой срач.
Легко вам тут жить, орёшь ты, забываясь. Легко! Надо серебра – собрались в поход, нечисти нарезали горушку, у правителя под роспись серебра забрали. А то и так просто вам селяне нанесли еды и провизии, любят они вас тут. А меня никто вот не любит. Никто, ни одна живая душа. На прошлой неделе продукты все вышли, килечный суп мы с парнями в общаге доели. Знаете килечный суп? Это когда банку кильки в томатном соусе кидаешь в кастрюлю с кипятком, туда же картошки, если есть, и пару бич-пакетов, лапша это такая, не знаете? Вкусно, когда горячее. Доели, а больше нет ничего и не предвидится. И я пошёл сдавать в ломбард дедушкины часы, краснел-краснел, полтора часа вокруг ломбарда круги нарезал, стыдно невозможно, гадостно, лучше бы дракон, честное слово. И часы жаль. И дедушку…
И вообще…
– Можно я у вас тут навсегда останусь, а? Пожалуйста. Никогда никого ни о чём не просил, а сейчас прошу, не могу я больше там. С драконами справлюсь, с умертвиями договорюсь, орков перебью, огров запугаю так, что никогда из Болота Забвения высунуться не смогут, не молчите на меня, пожалуйста, знаю я, что они вам житья в последнее время не дают. А вот это жить – дрязги эти, бумажки вечные, очереди в больницах, пластиковые бутылки и пакеты в лесах, нотариусы, супермаркеты… не могу. Совсем не могу. Никак.
– Будь смелым, – вдруг говорит Морган.
– Будь стойким, пожалуйста, мы не знаем, как это – говорить правду, когда больше всего хочется раствориться в воздухе, – вздыхает седой Виттариус.
– Будь сильным, – повторяет вслед за волшебником Сез. – Мы не знаем, как ходить каждый день на работу, заполнять документы, договариваться с людьми, которых очень хочется превратить в лягушку, а нельзя. Мы тут никогда бы не могли справиться с тем, через что пройдёшь там ты.
– Мы не знаем, как это – жить обычную жизнь, день за днём, – грустно добавляет Кайл. Мы только и умеем, что творить заклинания, побеждать драконов, спасать принцесс, ходить в походы и возвращаться из них, если повезёт, и не возвращаться, если не очень. Ни на что больше мы не способны. Без тебя.
Стоят вокруг тебя, смотрят.
Мы живём здесь потому, что ты живёшь там. Не будет тебя там, нас здесь тоже не будет. Внемирья не станет. Синих гор тоже. Ничего, что ты знаешь и любишь.
Ты – наша страна.
Смотришь на твои синие горы, над которыми восходит твоё солнце.
– Будь сильным, чтобы героям твоих сказок не пришлось жалеть о том, что они сражаются за тебя, – говорит Кейлин.
Тебя не звали Семён
Тебя вообще редко звали – окружающие давно привыкли, что после работы ты спешишь домой, стараясь нигде не задерживаться. Время от времени твоя начальница, грузная женщина, считающая себя очень тонким психологом, делала попытки тебя перевоспитать, упирая на коллективный дух и корпоративный этикет, но результатов воспитание давало мало, если не давало вовсе.
Дорога домой обычно не приносила радости – пыль, грязь, гудки машин, обычный час пик для тех, кто живёт в пригороде. Пробки, автобусная толкотня – надо успеть на электричку до дома. Пятница. Всем надо успеть. Обязательно.
Откуда взялся тот человек в чёрном плаще, ты не заметил. Голос был мягок словно бархат.
– Ты знаешь, сколько тебе осталось?
«Очередной проповедник очередной уличной секты», – подумал ты с ухмылкой.
– Сколько ни осталось, все мои, – развернулся спиной ты.
– Два полных дня, – плюнуло в спину алым бархатом.
Ты вздрогнул, словно от порыва ледяного ветра, и почему-то поверил. Сразу и безоговорочно, как не верил никому и никогда в жизни.
В тот вечер ты не лёг спать, как обычно. Помог уставшей жене искупать младшего сына, уложил старшего, вычесал свалявшегося кота. Ты долго сидел на кухне, выверяя путь и подводя итоги. Ты всегда считал себя неудачником и свою жизнь нелепо и зря прожитой. Это в детстве так просто верить в сказки про драконов и приключения – вот, не позднее, чем завтра, прилетит волшебник на голубом вертолёте, и жизнь круто изменится к лучшему – тебе откроют, что ты и есть Тот самый, Избранный, и теперь ты должен… (спасти принцессу, найти сокровище, освободить страну и воцариться в ней, жить долго и счастливо, получить ключи от квартиры, где деньги лежат) нужное подчеркнуть.
А в жизни всё по-другому – чтобы добиться успеха, нужно ухитриться поступить в престижный вуз, пройти практику в развивающемся предприятии, остаться там работать, заработать на хорошую квартиру, машину, подземный паркинг, стать начальником, отрастить пузико и… тогда имеет смысл подумать о женитьбе и детях. Только тогда. Состояться. Достигнуть. Не упустить.
К сожалению, это было совсем не в твоём характере. После учёбы в вузе ты отправился в армию – «косить» было противно. После армии быстро женился на девушке, которую знал и любил давно, потому что знать и любить она больше не хотела, а хотела быть с тобой вместе. И потянулись трудовые будни, работа, вечера на маленькой кухне в съёмной квартире, разговоры, книги. Потом был переезд в другой город, подаренная родителями однушка, долгожданный сын и через два года другой. И как-то само собой получалось, что добра к своим тридцати ты не нажил, карьеры не сделал, валютного счёта в банке не имел. Грустно, непоправимо грустно.
На столе лежала колода карт. Ты удивился, карт в твоём доме не водилось вовсе. Поднял глаза – перед тобой сидел, развалившись на стуле, незнакомец с остановки.
– На что играем, – вместо того, чтобы выставить наглеца из дома, спросил ты.
– На время, – с прищуром посмотрел на тебя он.
– Давай, – необычно легко согласился ты.
Незнакомец положил карту на стол. На карте была изображена роскошная машина с открытым верхом.
«Что за странные карты… и чем мне их бить?» – испуганно подумал ты.
Приглядевшись к тем, что были в твоих руках, ты удивился ещё больше. На них были совершенно непонятные предметы – вместо привычных пик, червей и бубнов на одной красовался какой-то рот, на второй маленькие руки, на третьей – чьи-то голубые глаза, на четвёртой – пук ваты, а на пятой и вовсе – сердце.
Уточнять правила игры было неудобно. Стараясь хотя бы выглядеть уверенно, ты выбрал листочек с голубыми глазами и твёрдо положил поверх карты с машиной. У незнакомца от удивления глаза полезли на лоб. Пробормотав что-то невразумительное вроде «такую мелочь и козырными», он бросил на стол новую карту. На ней был нарисован огромный чёрный офисный стол с дорогой техникой и кожаное кресло. Поверх этой ты положил листок с маленькими руками. Человек, сидящий напротив, потёр глаза руками:
– Вы уверены в своём выборе? Это очень крупная карта, не в моих правилах подсказывать, но карьеру покрыло бы и что-то поменьше…
Не желая выглядеть дураком, ты ожесточённо замотал головой. «Надо заканчивать этот театр… всё равно ничего не понятно… ерунда какая-то… глаза, карьера, при чём тут это всё?» – вертелось каруселью в голове.
Незнакомец недоумённо почесал в затылке и выложил поверх твоей карты листок с изображением горы долларовых купюр. Ты накрыл его картой со ртом.
Игрок вскочил, в порыве раздражения опрокинув стул…
– Да что это за олух! – закричал он, брызгая слюной. – Что это за идиот кроет машину взглядом младшего ребенка, карьеру объятиями старшего, а состояние улыбкой жены?
Ты же проигрался, и всё ещё этого не понимаешь!!! Крупнее этих – только карты Счастья и Любви, а они встречаются… да почти не встречаются, вот что!!!
Незнакомец плюнул на пол от досады.
Недолго думая, ты выложил две оставшиеся карты на стол.
Раньше ты никогда не видел, чтобы люди так резко бледнели. Белый как мел, как известковая скала, незнакомец повертел в руках оставшиеся две карты и бросил их на пол. Они легли изображениями вверх – власть и известность твой противник приберегал напоследок.
Когда ты проснулся, в окна било весеннее солнце. На животе у тебя скакал, взбрыкивая розовыми пятками, годовалый сын. Старшего и жены не было видно, но из кухни доносился запах гренок и песенка Винни-Пуха. Начинались выходные – самое любимое твоё время.
В понедельник ты снова был на работе, но всё было совершенно иначе. Потому что на это всё иначе смотрел сам ты.
Шкаф Мики
У меня ничего нет, говорит Мика. Нет ничего, только шкаф. Самая моя большая ценность – это шкаф. Смешно? Да, пожалуй. Кому угодно может быть смешно, только не мне.
Мике сорок пять, и у неё есть огромный шкаф. С годами он становится всё больше и скоро начнёт открываться в пятое измерение, – устало смеётся Мика, – очень хорошо, если начнёт, потому что мне негде их больше хранить.
Негде больше хранить вот этот. Тяжёлое серебро кольчуги давит на плечи, этот мой самый любимый, пожалуй, говорит Мика, потому что рядом с ним мне позволено наконец быть собой. Это воин, это одежда воина, видишь, какой холодный металл, какая звенящая медь, кто бы слышал… Эту одежду я предлагаю немногим, потому что я ношу точно такую же сама, ношу её не снимая и спать в ней же ложусь, – печально улыбается Мика, – тяжёлая слишком. Не каждый выдержит, козе понятно. Только избранные. И я. Но я не в счёт, я, считай, выросла в ней.
А это, – отряхивает Мика пыль с тяжёлой плотной ткани, – это Защитник. Это чуть легче, чем воин, но тоже непросто. Это надо защищать меня всегда и везде – от бед, напастей, болезней, от себя самой, от приключений на мою бедовую голову и от разных людей, которые хотят со мной поговорить, а мне лишние знакомства и слова совершенно ни к чему, устаю сильно. Все мы, интроверты, такие. Чем меньше соприкасаемся с людьми, тем больше в нас жизни, а самое желанное времяпровождение – глубоко внутри себя с самим собой. После этого что в клетку со львом, что в аудиторию с тысячью слушателями – никакой разницы и вообще легче лёгкого, когда ты – это ты, все совпадения с тобой не случайны, оправданны и совершенно закономерны. Разрешены.
А это – тяжёлый чёрный плащ, лиловая кайма, бархатная полумаска – Чёрный Ловелас. Это тоже просто. Это – враг. Против него – бороться и сражаться, потому что он подкрадывается коварно, чтобы похитить кусок от моего сердца и сварить из него борщ. Сказать по правде, почти вся эта одежда – враги. Те, которыене соперники, – смеётся Мика.
Джинсы и кеды, футболка-разболтайка, рюкзак со сказками – это друг.
Такой человек, которому можно всё рассказать и который поймёт рассказанное с полуслова, включится в тональность, найдёт нужные слова для ответа. С которым можно пройти сотни тысяч дорог и никогда не устать, потому что кашу на привале вместе (вот котелок), и в дождь под одним плащом (вот плащ), и в солнце делить радость ровно пополам. Это самая новая одежда, она редко одевается.
Каждый раз, когда мне встречается кто-то незнакомый, я внимательно смотрю, – говорит Мика, – какая одежда подойдёт именно ему. Сейчас я ошибаюсь гораздо реже, чем в юности, там я постоянно путала друзей с просто людьми, защитников с ловеласами, ловеласов с воинами, а воинов с инквизиторами. Хохот был просто, а не жизнь. Сейчас я умнее и старше. И почти не путаю, хотя и случается.
У меня нет ничего, только шкаф, – говорит Мика, заваривает чай в глиняной кружке и идёт наводить порядок. – Часть вещей давно пора выбросить – вот серую длинную хламиду – это мудрый и добрый наставник Виттариус, лет пятнадцать их уже не встречала, впору самой надевать, пожалуй. Нет, не выброшу. А то вдруг. Вот и пальто охотника за душами совсем моль изжевала, сыплется серой пылью.
Всё хорошо, да только так случается, что одежда эта на людях горит и трещит по швам, не подходят люди к моей одежде. Во что бы я их ни одевала, что бы я о них ни думала, только у каждого своя история и свой огромный мир за плечами – даже у тех, что бродят здесь тенями и всё себе запретили: хотеть, жаждать, выражать эмоции, испытывать глубокие чувства, думать сокровенные мысли – да так качественно, что запретили себе самого себя. И на них тоже горит, беда просто.
И тогда я быстро-быстро сдёргиваю с них свою одежду, пока не испортилась, бегу домой, блокирую их везде, стираю из памяти телефоны и лица. Ухожу на дно, прячусь в шкаф, зарываюсь лицом в пахнущие родным вещи и плачу.
А вы разве иначе живёте, а?
Красная шапка
– Выступаем на рассвете, – она надвинула красный капюшон на самые глаза.
Красная шапочка вот уже как десять последних лет считалась самым жестоким (и дорогим) наёмником в округе. Враги шептались за её спиной, что это случилось после смерти её престарелой родственницы. Якобы она забрала с собой в могилу сердце своей внучки.
Как бы то ни было, Красная шапочка бралась за самые мерзкие и отвратительные дела, за которые не брался даже самый отъявленный головорез Крайних пустошей.
Вторую неделю лил дождь, дороги развезло, и, шлёпая по лужам, Красная шапочка проклинала самыми грязными и мерзкими словами тот день, когда согласилась поймать этого мальчишку, сына графа. Какое её дело до семейных дрязг, ну, надоели сыночку постоянные придирки отца, беспочвенная ревность графини-мачехи, подался в разбойники. А может, просто нашёл себе лес и потерялся в нём, как говаривали на её родине. Эка невидаль.
Шапочка вытерла рукавом нос и подобрала волочившийся по грязи подол. Месить глину предстояло ещё несколько часов, на горизонте медленно проявлялся лес. В этом лесу, по последней наводке, мальчишку видели в прошлый раз.
В лесу оказалось неожиданно сухо и чисто, видимо, густые кроны деревьев не пропускали морось.
– Всем разойтись, – заорала Шапочка во всё горло, – искать парня. Найдёте – ко мне, живым.
Рыжий Лис и его подруга Белая Зайчиха отправились на север, Чёрный Бурундук с Красным Бобром – на юг. Сама Шапочка спустилась вниз, к лесному ручью. В холодной осенней воде неспешно плыли жёлтые и красные листья, и Шапочка невольно замерла, удивлённая внезапной красотой леса.
На серебристом мху, у самой воды, подложив котомку под голову и подобрав под себя тощие долговязые ноги, спал ребёнок. Тьфу, – одёрнула сама себя девушка, – какой, к чертям, ребёнок. Спали мои сто франков, да.
Вытащив из колчана стрелу с зелёным оперением, Шапочка осторожно натянула тетиву и стала подкрадываться к спящему. Попробует удрать – голову ему отстрелю, – молча пообещала она себе.
–Эй, парень, вставай, хватит дрыхнуть, – Шапочка грубо потрясла мальчишку за плечо.
Парень вздохнул, сладко потянулся и открыл глаза. То есть глаз. Второго у него не было.
– Вставай, пойдешь со мной.
– К отцу? – мальчишка сжался от ужаса в комок. Не пойду к отцу. Ни за что, убивай здесь. Какая разница-то…
Связать и тащить его на себе, – прикинула начинавшая злиться Шапочка, – долго и муторно. Орать – не услышат, ручей-то в овраге. Чтоб тебя, придётся разговаривать, – с ужасом поняла она.
– К отцу, куда ж ещё. Они с матерью твоей с ног сбились, обыскались тебя. Не убьёт он тебя, с чего бы, все вы такие – убьёт, убьёт, всыплет тебе горячих, стоя пообедаешь с недельку, и делов-то.
– Да нет, вздохнул по-взрослому парень, – не обойдётся поркой. Мачеха моя на сносях, стало быть, скоро разрешится наследником, и я ей – помеха. Она давно уже отца против меня настроила, я знаю. Убьют они меня, как пить дать убьют. А я не хочу во дворце умирать – там, знаешь, моя няня живёт, старенькая. Она души во мне не чает, всё на чай с баранками зовёт и самые вкусные конфеты для меня бережёт. Не хочу, чтобы… парень поперхнулся словами – не хочу, чтобы она видела, как меня убивают. Второй раз он не промахнётся, – мальчик легко коснулся пустой глазницы.
В носу предательски защипало. Чёрт с тобой, чёрт с твоим папашей и с сотней франков тоже чёрт!
Красная Шапочка медленно опустила лук.
Подала руку.
– Пойдёшь в банду ко мне? Как звать тебя?
– Няня Волчонком звала.
– Серый Волк будешь, значит. Вставай с земли, холодно. К нашим пойдём, на завтра ещё одно задание есть.
Феечки
В магазинах свадебных платьев водятся маленькие феечки.
Росточком они небольшие, с ладошку, наверное. Полупрозрачные и нежные, разноцветные, сиреневые и желтоватые, просто прозрачные, зелёные. Тонкие слюдяные стрекозиные крылышки и большие голубые глаза.
