Кабинет психотерапевта. Самоисследование и самоисцеление через опыт проходящих терапию

– Но меня это не радовало.

– Потому что важного для вас человека, ради которого и был забит этот гол, на трибуне не было, – заканчиваю за него я.

– Обычное дело. Работа для него прежде всего.

В фантазиях Конрада отец был совсем другим. И мальчик мечтал однажды отправиться в путь вместе.

– Чтобы наконец узнать того отца, по которому вы так скучали.

– Да, но это оказалось не так здорово, – отмахивается Конрад.

Когда отец все же взял сына с собой в рейс, тот был уже юношей, и поездка его разочаровала: все время дорога, дорога, склады, автозаправки и спешка, а отец, как и дома, то молчал, то ворчал. Там Конрад не обрел отца, которого искал. Может, в каком-то другом месте, где-то дальше, куда не ведет ни одна из дорог?

Вспоминая родителей, Конрад рассказывает, что они очень старались, но больше занимались собой. «Они никогда по-настоящему не были рядом». Отец – в буквальном смысле. Мать – в переносном. Отправляясь в рейс, отец с ранних лет говорил Конраду: «Присматривай за мамой». И не без оснований. Со слов Конрада, она постоянно была в депрессии, хотя в доме это слово никогда не произносилось вслух. Когда отца не бывало дома, она днями не поднималась с постели. Только говорила: «Конни, приготовь себе что-нибудь сам сегодня». Мать была родом из Восточной Германии, из сельской местности. «Но она вовремя перебралась на Запад. До того, как выстроили стену». Ее родители, бабушка и дедушка Конрада, остались по ту сторону. Они так больше и не встретились. От старых времен осталось мало фотографий, на них мама «выглядела вполне счастливой». Но потом она «всегда пребывала в унылом настроении». Связано ли это с тоской по родному дому, Конрад не знает.

В школе он учился хорошо, учителя дали ему рекомендации для поступления в гимназию. Но там дела не заладились: он плохо сходился с одноклассниками. В седьмом классе завалил экзамены, после чего родители забрали его из гимназии, мотивируя тем, что ему лучше пойти в реальную школу и освоить какую-то профессию. Что он и сделал – выучился на механика. Но это оказалось скучным: «Работа нормальная, но не по душе».

Закончив реальную школу, Конрад попробовал все начать сначала и поступил в вечернюю школу, чтобы получить аттестат. Тогда ему было 19. У отца обнаружили рак легких, спустя несколько месяцев он умер. Конрад бросил вечернюю школу, хотя делал там успехи.

– Я уже не видел в этом особого смысла. Глупо. Ведь я хотел поступить в университет. Что-то пошло не так, – говорит Конрад.

– Может, из-за смерти отца. Будто вы учились ради него. А когда его не стало, исчезло и то, что придавало смысл вашим действиям, – предполагаю я.

– Не знаю. Я не хотел заниматься тем, чем занимался он. Он никогда особо не интересовался тем, что я делаю, – отвечает Конрад.

Бросить учебу – это не единственный странный поступок Конрада. Следующие годы он провел рядом с матерью, состояние которой становилось все более плачевным. Она умерла, когда Конрад был в отпуске на Майорке. Ему тогда уже исполнилось 25. Печальную новость сообщила соседка: «Она просто не проснулась». Когда Конрад вернулся, мать уже похоронили. Он ее даже не увидел. «Ее тут же отправили в крематорий и засыпали пепел в урну», – проговорил Конрад, и мне почудилось в его словах что-то странное. Он рассказывал об обстоятельствах смерти матери так, что я не стал бы утверждать, будто за фразой «Она просто не проснулась» не скрывается суицид, о деталях которого либо Конраду не сообщили, либо он сам ничего не хотел знать.

После смерти матери Конрад отправился в путешествие по Австралии и Новой Зеландии и странствовал несколько лет. Там он познакомился с женщиной, но сбежал назад в Германию, когда стало ясно, что между ними все серьезно. Все, что осталось от семьи, – сводная сестра Ивонна, с которой Конрад дружен, но которая все так же живет за сотни километров от него. С тех пор Конрад поменял не одну работу. Был техником. Пока в конце концов не нашел место в планетарии. Ему было за 30, когда завязались отношения с Таней. Продлились они несколько лет. Они даже жили вместе.

– Ну, конец вы уже знаете, – заключил Конрад. – С тех пор ничего нового.

Он смотрит на меня усталыми глазами, словно рассказ снова напомнил ему, какой тяжелый груз он тащит и как много обломков разбитых надежд осталось позади.

Когда я фиксирую историю Конрада, мне с трудом удается описать ту атмосферу, которая царила в кабинете, когда он говорил. Хотя он поведал мне уже все существенные детали своей жизни, которые порядком озадачили меня, во время сеансов я совершенно не двигался и ничего не чувствовал, будто парализованный. События и годы пролетали мимо. Вообще-то было немало ситуаций, которые должны были бы вызвать целый пласт болезненных ощущений: тоска по отцу, пустые и лишенные человеческой теплоты и радости отношения с матерью; разочарование от того, что не получил образование; ранняя утрата родителей; неудачи в личной жизни. Конрад ищет то, что не нашел даже в самом дальнем уголке света. Ведь это что-то спрятано в нем самом, он не может это отыскать. Но что это?

Конрад говорит, но при этом совершенно безучастен. Поэтому я снова и снова подсказываю ему какие-то эмоции, словно взываю к его сердцу, которое бьется где-то глубоко-глубоко: «Вам точно было нелегко». Или: «Наверняка это было грустно». Или еще: «Вы наверняка сильно тосковали». Конрад только отмахивался. Он ничего не отрицал, даже иной раз соглашался, но его чувства все равно оставались заблокированными. Я будто стоял перед запертыми дверями, стучался в окна, иногда погромче, словно настаивал на том, чтобы поговорить на темы, которые ему казались уже закрытыми. Люди традиционно представляют себе психоаналитика эдаким типом, который проникает в прошлое пациента. Вот и я пытаюсь нащупать вход во внутренний мир Конрада, а он навешивает все более крепкие замки.

Полагаю, Конрад сам с ранних лет так же стучался в чьи-то двери, как я в его, но ему никто не открыл; и в нем поселилась убежденность в том, что все попытки напрасны. Для него характерна фундаментальная покорность судьбе, похожая на материю до ее превращения в живую. Я почти готов расценить этот его страх открыться – паническую боязнь – как признак жизни. Страх ведь всегда означает желание жить. Вместе с тем его симптомы – и настоятельные просьбы сестры – все-таки сподвигли его обратиться к врачу. Где-то в самом дальнем уголке его души, видимо, теплится еще надежда, что кто-то в состоянии помочь ему.

– Пожалуй, вам было очень больно тогда. Если бы вы могли чувствовать, то эта боль испепелила бы вас. Ваши чувства под толщей льда. И мы оба сейчас не можем пробиться сквозь нее, – подытоживаю я в конце сеанса.

Конрад бросает на меня косой взгляд и отвечает привычным «Хм».

Тогда я уточняю, что значит этот хмык, а Конрад заявляет: «Не-не, всё нормально, по ходу, вы правы насчет льда». Но слова его снова звучат так, словно он хочет уклониться от ответа и сохранить дистанцию между нами. Создается впечатление, что он в принципе скептически относится то ли ко всему «психологическому», то ли к образным, метафорическим выражениям. «Я скорее рационалист», – говорит он, хотя лично я с самого начала догадывался, что он очень чувствительный человек.

Можно ли проблему Конрада описать так: у него нет доступа к собственным чувствам и, соответственно, к самому себе? Человеку необходим контакт с собой, иначе он не чувствует себя живым. Без этого жизнь бессмысленна и ущербна. В Конраде что-то прервало эту связь. И это что-то он вытеснил (не люблю использовать слово «вытеснение» из-за того, что оно вызывает нехорошие ассоциации и часто неправильно понимается). Дело не в том, что Конрад не может вспомнить травмирующее событие (он мне об этом уже рассказал), а в том, что разорвана нить, связывающая происшествие с пережитыми по поводу него чувствами. Тем не менее последние никуда не делись. Они спрятаны в подсознании и беспокоят его, не отпускают. Конрад явно прилагает массу усилий, чтобы не выпустить наружу болезненные воспоминания. Похоже, он стоит перед дилеммой: если он не получит доступ к миру своих внутренних переживаний, он так и не почувствует себя живым. Но если получит, на него непременно нахлынет боль.

Когда человек не в контакте с собой, его отношения с внешним миром бедны: безэмоциональные разговоры, когда слова теряют смысл, не резонируют в душе собеседника. Возможно, Конрад и сам не подозревает, сколько боли носит в себе, только это покрытое льдом море заставляет его снова и снова повторять: «Я не знаю. Я ничего не чувствую» или «Хм». Конрад так глубоко погрузился в свои мысли, пытаясь понять, о чем я говорю, что я задаюсь вопросом: а действительно ли терапия, предполагающая разговоры о внутренних переживаниях, нужна ему? Чем я могу помочь?

Иногда слов слишком мало, чтобы передать все те фантазии, идеи, которые занимают нас, и те, что второстепенны, все то, чем живет наша душа. В первые недели Конрад редко говорил о мечтах, о том, что его вдохновляет, чем он увлекается. Пока речь не зашла о Вселенной. Это было как яркая цветная клякса на сером полотне. Еще будучи ребенком, Конрад читал много научной фантастики, особенно любил научно-популярные книги об астрономии. Интерес к звездам сохранился по сей день. Конрад часто допоздна слушает подкасты или смотрит образовательные видео по астрономии. Работу в планетарии он также выбрал не случайно. Даже когда он жалуется, что имеет дело с искусственными звездами, в голосе слышен искренний интерес. Конрад поведал мне свою тайну: в юности он мечтал стать астрофизиком. Поэтому он и хотел все-таки получить аттестат[2], но не рассказывал об этом родителям. Лишь много позже, в ходе наших встреч, Конрад поделится со мной, что он по-прежнему работает над воплощением своей мечты в жизнь, хоть и другим путем, причем таким, о каком я и помыслить не мог в начале нашего знакомства.

Разговор о юношеском желании Конрада заниматься астрофизикой стал первым, когда мы по-настоящему пообщались и между нами установился контакт. Возможно, он почувствовал, что я тоже интересуюсь этой темой, – и все пространство кабинета немного оживилось. Завязался диалог. Мы обменивались знаниями о звездных системах, и в то же время мы словно говорили не о некой далекой планете, а о Конраде.

Он пересказывает содержание подкаста, из которого узнал об открытии планеты в соседней звездной системе. Эта планета находится в зоне, пригодной для жизни.

– То есть там существует жизнь? – спрашиваю я.

– Неизвестно. Скорее нет. На звезде, чьим спутником оказалась открытая планета, судя по всему, регулярно случаются вспышки, из-за чего она подвергается постоянному радиоактивному облучению. Если там что-то и существует, то ему просто не хватает времени эволюционировать. Только от вспышки до вспышки, пожары потухнут, и нужно снова всё начинать сначала. Возможно, у планеты вообще уже нет атмосферы, которая обеспечила бы жизнь.

– Хм, – произношу я, и в кабинете повисает тишина. Затем я добавляю: – Тогда там был бы пустынный, мертвый ландшафт.

– Да, но именно в этом что-то есть. Пустынная планета. Как ни странно, это всегда возбуждало во мне интерес, – возражает Конрад.

Когда он рассказывает о дальних пустынных мирах, его глаза оживают, голос становится энергичнее, как будто он чувствует себя живым там, где царит смерть. У меня самого возникли поэтические фантазии, правда, жутковатые: спутник вращается вокруг своей звезды, снова и снова очерчивает круг, словно в надежде подхватить от нее искру, которая породит жизнь. Но от звезды исходит лишь мертвый свет.

– Поразительно, – продолжает Конрад. – Как такое вообще может быть – планета у далекой звезды, где ничего нет, только пустота?

– Вы в том смысле, что Земля без жизни не имеет смысла? – уточняю я.

– Но также и притягательна… – отвечает Конрад и, помолчав, продолжает: – Планета ведь не чувствует этой бессмысленности.

– Потому что она не должна быть живой.

– Да, – подтверждает Конрад и смотрит на меня так, словно мое замечание его ошеломило.

Даже во Вселенной его восхищает скорее ее пустота, чем возможность жизни. «Ведь если где-то и есть живые существа, мы все равно никогда друг о друге не узнаем». В космосе такие чудовищные расстояния, что связь между объектами невозможна. Даже луч света затухает раньше, чем достигнет места назначения.

Луч света, размышляю я про себя, – это метафора для отношений. Конрад считает тщетным желание сблизиться с другим человеком, ведь расстояние между ними непреодолимо. Это также образ нашей с ним совместной работы, наших сеансов: Конрад не верит, что этот путь, вместо того чтобы открывать всё новые пространства пустоты в его душе, приведет к цели. Тем не менее он отправился в дорогу, ведь приходит на сеансы. Часть себя Конрад воспринимает как мертвую. Его привлекает пустота – непреодолимый интерес к Отсутствию. Он прослеживается в разных аспектах жизни. Словно безнадега – это его тайное утешение, а отсутствие чего-либо дает ощущение защищенности: он, окруженный пустотой, подобно лучу света, продирающемуся сквозь темноту, одинокий, не под прицелом глаз тех, кто мог бы осудить, не испытывает боли, но и не знает смысла в своем бытии.

Что же касается той части Конрада, которая хочет жить, нуждается в близких человеческих отношениях и в ответе на вопрос «Для чего я?», то мне кажется, что я уже улавливаю и ее голос. Ценно то, что Конрад вообще может найти образы, которые лучше всего описывают его внутренний космос, даже если он сам не видит связи между своими словами и ощущениями. Есть надежда, что тот, кто в состоянии подобрать подходящие слова для описания своего внутреннего мира, однажды будет понят другим человеком.

Во время сеанса я не рассказываю Конраду о связи, которая существует между тем, что он говорит, и тем, что происходит в его душе, поскольку считаю, что еще рано входить в едва приоткрывшуюся дверь. Уже на следующей неделе она снова захлопнется и душа Конрада погрузится в безжизненное состояние, а я буду ощущать беспомощность.

Спустя несколько недель пробных сеансов – а между тем уже наступил декабрь – мы с Конрадом решили начать собственно терапию после новогодних праздников, в январе. Мы договорились на три встречи в неделю. И не лежа на кушетке, а сидя друг напротив друга.

Бетонная стена

Как лучше работать с Конрадом? Каковы цели терапии? Чего ждет от сеансов он сам? Когда я задал эти вопросы, Конрад растерялся. «Лучше спать по ночам, – ответил он. – И как-то двигаться вперед. Ну, вообще, не могу точно сказать, к чему я хочу прийти».

«Разве не это цель нашей работы? Чтобы вы знали, чего хотите? И чтобы смогли решить, как вам жить дальше?» – предлагаю я.

Тут Конрад высказывает пожелание устроить свою личную жизнь. Но чтобы отношения не закончились так, как с Таней. Дойдет ли дело до детей? Он в этом сомневается. Не поздно ли? «Да и могу ли я быть отцом? А то, может, моим детям лучше вообще не появляться на свет», – говорит он.

«Моим детям лучше вообще не появляться на свет», – я мысленно повторил эту полную разочарования фразу. Пожалуй, в ней есть искра истины. Конрад чувствует, что детям необходимо то, чего он им дать не может, пока находится во власти пустоты. Снова это разочарование: он стоит на пороге второй половины жизни, лето подходит к концу, многие двери начинают закрываться перед ним. Удастся ли с помощью психотерапии что-то изменить? Как много времени она займет? Хватит ли Конраду времени? Или – даже в случае удачного исхода – он окажется в мире, который крутится без него, ему там не найдется места? Ведь цель терапии – не обязательно открытие новых возможностей. Именно возрастные клиенты чаще говорят о том, чтобы расстаться с напрасными надеждами, примириться с собственной судьбой. Пожалуй, и в случае Конрада целесообразно оплакать упущенные возможности. Но вместе с тем что-то во мне запротестовало: да нет же, кое-что еще можно осуществить!

Я считаю, что в случае Конрада вопрос об отношениях и детях можно также понимать и в переносном смысле. Ведь дети – это не обязательно малыши, рожденные в семье, но прежде всего способность Конрада принести в этот мир то, что имеет для него большое значение, то, что он может подарить другим. И за этим скрывается ключевой вопрос: умеет ли он любить? Как говорил Зигмунд Фрейд, «никогда мы не бываем настолько уязвимыми, как когда любим». Конрад понял это уже давно. Пожалуй, это и есть важный пункт, который будет мерилом успеха психотерапии: решится ли Конрад вновь открыть свое сердце тому, во что он действительно верит?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

Rätsel des Unbewussten («Загадки бессознательного») – популярный подкаст на немецком языке, в котором авторы разбирают процесс психоанализа на реальных случаях клиентов. Прим. ред.

2

В Германии аттестат зрелости, дающий право на поступление в вуз, выдается только выпускникам гимназий. Прим. пер.