скачать книгу бесплатно
Но пока оно еще туда не вернулось, нужно успеть и взять все от еще зажигавшего огоньки где-то внутри XX4: благодаря ему я чувствовала прилив энергии и мягкую беззаботность. Выходной, а значит, надо развлекаться. Я включила экран и посмотрела, когда к моему кварталу подойдет автобус нужного маршрута. Поеду за подарком в центр, остальное решу на ходу.
Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Завтра может никогда не настать! Так можно было аргументировать свой выбор раньше. А теперь завтрашний день неминуемо настанет. Придет к тебе и разбудит. Даже если ты умрешь.
Но я постараюсь, чтобы до этого не дошло. Автобус будет на остановке через восемь минут, и мне нужно успеть вовремя.
3. Самый лучший фильм о космосе
Пробежав метров двадцать семь в попытках успеть влезть в закрывающиеся двери, я почувствовала, что сердце готово разорваться, и пришлось сесть на скамейку, чтобы восстановить дыхание. Если бы у автобуса был водитель, он, может быть, увидел бы меня и подождал, а с этой автоматикой одни беды. Придется пройти пешком четыре километра по самому нелюбимому району. Нелюбимому, потому что по выходным здесь вечно собираются люди, ходят по дешевым барам, клубам и другим противным местам, где играет плохая музыка и воняет спиртным.
Пройдя меньше километра, я вытащила из кармана пакетик с таблетками и высыпала остатки на ладонь. Я совершенно не помнила, чем они отличаются друг от друга – а у меня было две зеленые капсулы, три белые таблетки с буквой L, а также горсть розоватого порошка, по запаху напоминающего сахарную пудру с ароматизатором персика. Проглотив все вместе, я закашлялась, потому что запить было нечем, и порошок комками облепил язык.
Вовремя пришло осознание большой проблемы: мои запасы были на исходе. Если верить карте, ближайший киоск с лекарствами должен быть за углом, но судя по тому, как всего лишь за пару месяцев здесь все изменилось, и старые заведения сменились новыми, несчастную коробку фармацевта уже могли оттеснить в соседний район.
Но ура, киоск был на месте, и осталось только отстоять очередь из шести человек. Стоя на пустой улице (не считая этих бедолаг), я ощутила фантомный холод, будто на меня дул настоящий ветер – недостаток препаратов иногда начинает сводить с ума.
Рядом послышался знакомый голос, и это уже было странно. У меня немного знакомых голосов, и никогда бы не думала, что один из них может прозвучать здесь.
– Что значит нет? Я вижу эти коробки у тебя за спиной! Не надо мне втирать, что все закончилось!
Я узнала эту черную куртку. Либо недостаток препаратов правда начинает сводить с ума, либо все это действительно происходит. Лицо продавца – невзрачного мужчины средних лет с залысиной, слишком карикатурного, чтобы быть настоящим – скривилось в страхе. Я любила страх на чужих лицах, и сделала несколько шагов в сторону, чтобы было лучше видно. Через пару секунд его туша уже вылезала из двери. Ярон держал его за воротник обеими руками и тащил на улицу, а дядька упирался ногами в порог и орал, дико орал «Спасите! Помогите ради бога!». Меня переполняло чувство, которое интеллигенты называют Schadenfreude, а по-простому – злорадство где-то на границе с приятным волнением. А потом меня разобрал смех, так громко, что обернулась вся компания, которая до сего момента пристально наблюдала за стычкой. Я поняла, как глупо выгляжу: спортивные штаны «адидас» с классическими белыми полосками, поношенные кроссовки той же марки, черная ветровка и смеющиеся красные губы – и все это вместе почти два метра ростом, возвышается над всеми, как столб. Только мой пепельный блонд, который я быстро надела перед выходом, придавал каплю стиля этому луку.
– Отлично выглядишь! – крикнул Ярон, пиная ногой в живот продавца, который уже лежал на полу.
Помогите ради бога!
– Не поможешь? – крикнул он, зайдя в ларек и открывая одну из коробок.
– Ну, хорошо. – Я подошла к ноющему работнику месяца и ударила его ногой по почкам.
Спасите!
– Нашел, вот оно. – Ярон вытащил розовые пакеты из коробки и уронил картонку на пол. – Бери, что надо, пока копы не подъехали.
Он вышел, а я зашла в ларек и начала рыскать в поисках нужных таблеток, хотя я никогда не знала, какие мне нужны – просто брала то, что предлагали. Какой-то парень попытался составить мне компанию, но Ярон резко отпихнул его локтем со словами «в порядке очереди».
Я набила карманы штанов блистерами со знакомым транквилизатором и накидала пакетов с разными штуками, которым не знала названия, в сумку. Выходя, я увидела, как тело продавца рассыпалось на зелено-голубые квадраты, как фрагменты лего.
– Я так и думал, – сказал Ярон, застегивая куртку.
– Наверху уже проверяют наши лица.
– Ничего они не проверяют. – Он повертел в руке крохотный предмет красного цвета, похожий на гибрид мини-фонаря и присоски, и спрятал в кармане. – Наш друг в машинном раю со стертой картой. Но это секрет, никому не говори.
Я молча смотрела на людей, жадно набросившихся на остатки товаров. Зеленоватый свет фонаря придавал их лицам отстраненно-мертвый оттенок.
– Они нас не вспомнят, – уверил меня Ярон.
– А можешь и со мной это сделать? Чтобы я тебя не вспомнила.
– Нет. Я еще не успел сделать тебе гадость. Выпьем?
– Нет, спасибо. Я спешу. Я вообще случайно здесь оказалась. Забудь. Ты меня не видел.
– Ты просто богиня иронии. Ну же, сделай исключение. Сегодня тридцать первое, у нас выходной, твои великие дела подождут. Благодаря мне у тебя есть запас лекарств от жизни без преследований со стороны стражей порядка. Давай, каких-то полчаса, и в ближайший год я не буду доставать.
Я представила себе, как захожу в одно из шумных заведений с плохой музыкой, сползаю там со стула, как желе, и валяюсь на полу, содрогающемся от громких басов. Меня затошнило. Я облизала губы так, что съела бо?льшую часть помады.
* * *
Я сразу сказала, что не могу слушать рок-музыку, но это никого не волновало: она грохотала так, что казалось, будто конец света начался раньше срока, а мой переключатель как всегда барахлил.
На экране Ярона высветился обратный отсчет. Снова эти красные цифры, показывающие, сколько нам осталось до часа Х.
– Давно надо отключить. Поставил на ежедневное напоминание, когда еще верил во всю эту херню. – Ярон выключил экран и положил голову на сложенные на барной стойке руки.
– А теперь не веришь? – Я наконец снизила вокруг нас внешний звук, покрутив датчик на экране.
– Не-а. Ничего не будет. Никакого астероида. Забудь.
Давно уже не слышала версии, что «ничего не будет». Все те же пятнадцать лет назад в сеть просочилась информация о том, что к Земле летит – о боже – астероид, сложное название которого мне так и не удалось запомнить, но я и не особенно старалась. А потом высшему начальству пришлось все признать. И «эксперты» из уже закрытых космических агентств, которые десятилетиями пиарили несуществующие разработки и снимали в кинопавильонах полеты в космос, все подтвердили. Через тридцать три года и три месяца будет Биг Бада Бум, и все наши проблемы отпадут. Только вот тридцать три года – это фиаско, потому что задолбаешься ждать. А теперь он говорит, что ничего не будет. Какая неслыханная дерзость! – прозвенел мой комический внутренний голос.
– Но есть доказательства.
– Не верь всему, что слышишь – это ты сама мне сказала. А теперь тупишь. Любые доказательства можно сфабриковать. Что-то когда-то кем-то было доказано, а мы верим, вопросов не задаем. Вот серьезно? Нам показали какие-то фото, какие-то графики с траекториями, которые никто не понял. Прикидываешь, сколько осталось людей с IQ выше сотни?
– Уж больше, чем со здоровым сердцем.
– Мм… Очко в твою пользу. У меня порок второй степени, ты же в курсе?
– Не знала.
– Ну, теперь я не так уж удивлен. Не знаю – это твой универсальный ответ на любой вопрос. Ты долго сидела на нарко-синтетике? Замечаю, что у людей, которые изрядно прожгли ей мозги, напрочь отсутствует любопытство.
Бармен поставил перед нами кувшин с жидкостью медного цвета и два пластиковых стаканчика, хотя я ничего не заказывала. Я отвернулась и сделала вид, что застегиваю сумку.
– Ладно, ладно. Не принимай всерьез.
Я лениво повернулась к нему. Мне казалось, что все на нас смотрят. Возможно, из-за моей внешности. В этом месте я ощущала себя неуместным предметом интерьера. Я пробежалась глазами по стенам в поисках «хочудомой», но, к своему удивлению, их не нашла. Обычно, когда я не дома, они тут как тут.
– В общем, у меня был друг, его отец раньше работал в НАСА. Сказал, что ничего не будет.
– Почему веришь?
– Они были под NN2. Знаешь, как эта дрянь действует. Мы тогда все на ней сидели. Были времена… – Он сделал объемный глоток и опустил голову, она тут же утонула в синем свете, который лился откуда-то сверху. – А теперь все только ищут, что еще запретить.
– Допустим, конца света не будет…
– Не-а, – Ярон вновь наполнил стакан.
– Тогда что произойдет, когда отсчет дойдет до нуля?
Он уставился в стену измученным взглядом, будто ему было лень рассказывать, будто он уже много раз повторял все это.
– Ты проснешься по будильнику, придет сообщение, что твой контракт продлен. Ты встанешь и начнешь работать. Твой контракт бессрочный?
– Угадай.
– Ну вот. Ты не привилегированное сословие, ты еще не достаточно отработала, чтобы тебя сняли с крючка. А вся эта хрень с апокалипсисом – это для того, чтобы мы больше тратили. Долгосрочная экономия и накопительство не имеют смысла, когда жить осталось не так много. Восемнадцать лет – они пробегут быстро.
– Они будут тянуться, как столетия.
– Как столетия будут тянуться годы, которые начнутся потом. А ты будешь работать. А если не сможешь, то тебя переработают в электричество, и ты продолжишь работать в проводах. – Он усмехнулся.
У меня затряслись руки. Снова это, ужасно надоело. Я теряла последний заряд спокойствия и скатывалась в черную дыру, снова.
– Я работаю у нас пятнадцать лет. Ты это понимаешь?
И снова за мной закрываются двери в здании-конусе, и я прикладываю палец к сенсору, подписывая контракт, начиная новую жизнь, и мне снова шестнадцать, на мне линзы, и я вижу Симона. Он был первым, кого я по-настоящему увидела; должно быть, поэтому не могу заставить себя думать о нем плохо. Меня взяли работать в компанию, там я стала частью коллектива. А если я часть команды, значит, еще кто-то знает, что я существую.
– А я работаю девять. Тебе кажется, что значительно меньше? По ощущениям как пятнадцать, поверь.
Я катилась куда-то вниз. Показалось, что даже со стула я падаю.
– Ты не знаешь моих ощущений.
Моему воображению предстала картина того, как я выполняю задания еще десятки лет. Я положила локти на стол и сделала нескольких глубоких вдохов, пытаясь не впустить панику в голову. Я видела, как мои кисти трясутся, слышала, как кольцо на мизинце стучит о стеклянную стойку. Мне показалось, что у меня украли что-то ценное, и я не имею понятия, как это вернуть. Все, что я могу – это сидеть здесь, в душном помещении ободранного рокерского бара, у стойки, вокруг которой развешаны постеры групп, участники которых давно лежали в земле. Я повернулась и поймала взгляд Иэна Кертиса, отпечатанный на выцветшей бумаге. Он был мертв и не понимал, насколько должен быть счастлив. Когда-то можно было просто повеситься на бельевых веревках – и все, ты свободен от всех проблем. Тебе никогда не придется работать, никогда больше не нужно будет себя жалеть. На самом деле, я тоже знала, что такое счастье: счастье – это проходить мимо аптеки, зная, что тебе там ничего не нужно. Но, увы, со мной это было лишь однажды.
– Ты говоришь, что я буду работать. Будто тебе самому не придется.
– Не-а. Я куплю себе исчезновение на черном рынке. Или придумаю что-то получше.
Я засмеялась так громко, что на нас обернулась дюжина человек.
– Что? – Ярон посмотрел на меня с долей изумления.
– Тебе никогда на него не накопить. Только если будешь работать три жизни подряд. Забудь.
– Я узнал…
– Все, что ты узнал, – перебила я его, – ложь и провокация. Даже не начинай.
– Как хочешь, – произнес он, убирая бутылку. Его уверенность заметно пошатнулась.
Я прекрасно знала, сколько стоило исчезновение на черном рынке. Когда я сумела выйти на подпольщиков в прошлом году, визит к продавцу чуть не стоил мне огромного штрафа. Мне все объяснили на пальцах, как работает и сколько стоит. На деле это всего лишь небольшой цифровой шифр. Один из них назвал это «молитва». Как и любой прочитанный текст, он автоматически записывается в облачной копии сознания и запускает там процесс полного уничтожения данных, а заодно ищет коды всех имеющихся копий и стирает данные в них. Как только ячейка опустошена, вирус дает сигнал о ликвидации носителя. Тогда чип тикает и останавливает деятельность мозга. Это не больно и довольно быстро, хотя и не мгновенно. Процесс длится в среднем девяносто три секунды, как мне объяснили. И стоит это больше, чем вы можете себе представить. Я ушла, сдерживая в себе беспомощные стоны и ругательства, потому что даже с моей зарплатой мне пришлось бы работать еще как минимум четырнадцать лет, чтобы это получить. Может, если бы я так не кормила своими деньгами элитные маркетплейсы, то меньше, но деньги за ненужные шмотки не вернешь. Впустую потраченная жизнь обмену и возврату не подлежит.
– Хорошо нашему боссу. – Видимо, мой коллега захотел перевести разговор в немного другое русло. – Еще годик, и он свободен.
– Он это заслужил.
– Ну-ну. Симон Тор стоял у истоков всего этого конвейера. Все-то он заслужил. Работает всего на пару месяцев дольше тебя. И все его индексы – тоже вранье. Все подделка. Он и дерьмового анекдота придумать не сможет. Гнилой кадр.
– Он мог не работать вовсе.
– Угу, изначально на это и надеялся, я уверен. Пока не понял, что те, кто выше в пищевой цепочке, его надули.
– Не знала, что он настолько тебе неприятен.
– Он урод.
– Ты его не знаешь.
– Он нравится только тебе. Но это потому что у вас давняя интрижка, да? Я не осуждаю. У него дома крутой интерьер, наверное?
Меня немного удивила его прямота.
– У него один минимализм.
Перед глазами промелькнула огромная гостиная его особняка на холме. Я вхожу, стуча каблуками по мраморному полу, мои длинные рукава в блестках описывают в воздухе рваные фигуры, когда я танцую под «Шарлин», которую Симон всегда считал моей любимой песней по понятной причине. Я придерживаю двумя пальцами бокал с белой кока-колой и улетаю далеко, дальше, чем вы можете себе представить. Когда это закончилось? Когда я была там в последний раз? Когда-то между отметками «давно» и «очень давно».
– Старая школа. Ясно…
– Это в прошлом. И я не поэтому его защищаю. Кто-то еще знает? – Я попыталась сделать так, чтобы выражение моего лица было идеально спокойным.
– Санни. Больше никто, насколько я осведомлен.
– Ты с ней общаешься?
– Редко. В прошлом году был на ее вечеринке. Она показала, где черпает вдохновение для работы. Я еле ноги унес. Такие люди нужны обществу. Смотришь на них и понимаешь, что ты не такой уж и псих. Тебе надо сходить. Мне кажется, ты из тех, кто получает удовольствие от, так сказать, хорошо прописанного садизма.
Шрамы на руке начали жечь, и я подтянула рукав куртки.
– Я не пойду.
– Мне кажется, в психопатах есть толк. Среди наших подопытных их полно. Например…
– Не хочу о работе, – перебила я.
– Да не проблема. Кстати, тебе не показалось, что она сегодня странно себя вела?
Кроме того, что она лежала на полу в туалете, запрокинув голову с пустыми глазами так, что должна была увидеть обратную сторону этого мира, – нет, не показалось.
– Не обратила внимания.
Я осмотрела зал (делала это каждые четыре с половиной минуты), чтобы вновь оценить обстановку, так сказать, актуализировать данные. Народу было много, почти все одеты в рокерское ретро, причем некоторым совершенно не идет. На меня уже никто не смотрел, но не оставляло ощущение, что мне здесь не рады.
– Странные вещи открываются. Вот я работаю с тобой девять лет, а не разговаривал ни разу. Ты с кем-то из наших общаешься?
– Нет желания.
