За что боролись…

– Кстати, у этого человека… ну, что синтезировал препарат… кликуха «Светлячок». Еще поэтому перцептиновых нарков зовут «светлячками», – вдруг произнес Светлов.

– А ты к этому отношения не имеешь? – иронически поинтересовалась я. – Все-таки фамилия Светлов, а?

Тот пожал плечами с таким идиотским видом, что я поняла: этому человеку не поможет и перцептин. Хотя не знаю – если вспомнить кроссворды.

* * *

– Алло, Тимур? Это Таня Иванова говорит. Мне нужно с тобой сегодня встретиться. У тебя как со временем, очень занят?

– Приходи в половине третьего. Это что, действительно так важно?

– Да, очень важно. Так я приду?

– Буду ждать, – вежливо ответил Анкутдинов.

Перед выходом я в очередной раз меланхолично вытряхнула на пол кости.

28+8+19.

«Вас ожидает тихая и спокойная старость».

– Какое счастье! – растягивая гласные, сказала я. – Значит, я до нее все-таки доживу. Это очень важно уяснить себе, когда отправляешься в офис господина Анкутдинова и его милых и законопослушных подручных.

* * *

Фирма «Атлант-Росс» была, вероятно, самым крупным коммерческим предприятием в городе. Занималась она всем, на чем можно делать деньги, но упор делался на торговлю нефтепродуктами и стройматериалами. Название ее представляло собой аббревиатуру из имен основателей концерна: АТ – Анкутдинов Тимур, президент фирмы; ЛА – Лейсман Аркадий, финансовый директор; НТ – Новаченко Тимофей, начальник охраны.

Пышное словечко «концерн» пристроил к названию фирмы Лейсман (конечно, «Атлант-Росс» до концерна не дотягивал), он же предложил второе наименование «Росс», чтобы придать фирме хоть какой-то русский налет. Особенно если учесть, что в трио основателей и отцов фирмы не было ни одного русского: Анкутдинов – татарин, Новаченко – украинец, Лейсман – сами понимаете, еврей.

Двухэтажный центральный офис находился на пересечении двух главных улиц города.

Когда я вошла в приемную президента фирмы, то первое, что бросилось в глаза, была огромная фигура главы секьюрити господина Новаченко. Его оперный бас грохотал прямо в ухо хорошенькой длинноногой секретарше в мини-юбке, которая мелодично смеялась, то и дело страдальчески морщась, – наверно, когда децибелы новаченковского баса зашкаливали за все пределы возможного.

Увидя меня, Новаченко крякнул и обратился со следующим приветствием:

– Здоровеньки булы, Танюха! Як живешь, якими витрами занесло?

– Добрый день, Тимофей Леонидович. Спасибо, ничего. Анкутдинов здесь?

– Где ж ему быть-то? Вроде здесь, а, Светочка?

Хорошенькая секретарша взмахнула длиннейшими ресницами и нежным голоском прощебетала, что Тимур Ильич здесь, но он очень занят и не принимает.

– Меня зовут Татьяна Иванова, и я условилась с ним о встрече, – напористо проговорила я. – Как это занят?

Светочка исчезла за дверью анкутдиновского кабинета, робко косясь на монументальную фигуру начальника охраны. Через несколько секунд она выпорхнула, изящно переставляя умопомрачительными нижними конечностями, и взор Новаченко вспыхнул хищным блеском, а край торчащего из кармана мобильника еще выше задрался к потолку.

– Проходите, Тимур Ильич ждет вас.

Анкутдинов сидел в огромном кожаном кресле и перебирал какие-то бумажки. Увидев меня, он вяло улыбнулся и, явно без удовольствия встав, сделал два шага навстречу.

– Прекрасно выглядишь, – произнес он. Тон этого заявления никак не вязался с его приятным и по сути правдивым содержанием. – Ну, присаживайся.

– Ты тоже не похож на человека, безнадежно замученного работой.

Да уж, добавила я про себя, чтобы замучить Тимура Ильича работой, надо спустить его в каменоломню на выработку тройной дневной нормы в течение этак полугода.

Анкутдинов выглядел в самом деле очень мужественно и внушительно. Атлетическая фигура под два метра, ничем не хуже, чем у Новаченко, только гораздо стройнее. Мастер спорта по плаванию. Вместо тупой лысой башки с кабаньими глазками – в комплекте с подобным телосложением – на плечах Анкутдинова была удивительно интеллигентная голова. Аккуратная стрижка, тщательно уложенная, тонкие, почти аристократические черты смуглого нерусского лица. Красивые темные восточные глаза за стеклами очков в изящной, дорогущей, наверное, оправе.

Ленивое, неимоверно грациозное, холеное животное. И все-таки я знала, что, будь Анкутдинов таким, каким он представлялся с первого взгляда, он никогда бы не стал в свои двадцать восемь Тимуром Ильичом, президентом фирмы «Атлант-Росс».

– Конечно, по делу? – Он прищурил свои и без того довольно узкие глаза.

– А разве с тобой можно иначе?

Он словно нехотя полыхнул снисходительной белозубой улыбкой.

– Это с какой стороны посмотреть. Ты ведь тоже непростая, Таня. Вот, например, сейчас – о какой пакости ты хочешь мне поведать?

– У тебя на эти пакости чутье, – принужденно улыбнулась я.

– Ну тогда валяй.

– Помнишь, я звонила тебе дня три назад и интересовалась твоей командой в «Брейн-ринге»? Ты еще сказал, чтобы я позвонила Лейсману.

– Помню, конечно. И что, ты позвонила ему?

– Нет, не позвонила. А теперь придется.

– Что-то серьезное?

– Ага, куда уж серьезнее. Вишневский, капитан команды, умер сегодня утром от передозировки наркотика.

Он нервно сцепил пальцы и глянул на меня поверх очков почти с досадой.

– Очень жаль, – сказал он. – Ты из-за этого и пришла ко мне? Я не понимаю.

– Я говорила с его отцом, и он подозревает, что это убийство.

Я наскоро пересказала Тимуру содержание нашего разговора с Вишневским-старшим. Он слушал меня, не перебивая, рассеянно раскачивая в пальцах очки на одной дужке, что означало у него высшую степень внимания.

– Неприятная история, – наконец произнес Анкутдинов. – Я даже могу рассказать кое-что еще. Примерно такие же случаи, правда, без смертельного исхода, уже были в юридическом, в университете, в «экономе». Кто-то продает студентам этот препарат, повышающий порог интеллекта и стимулирующий память и восприятие. У меня контрольный пакет акций одной компьютерной фирмы при Академии госслужбы, ну, ПКЦ бывшем. Так и у них были случаи, когда им предлагали перцептин. Посылали на пейджер: «Не желаете ли приобрести то-то по такой-то цене за грамм?» Н-да! Дело и вправду серьезное.

Прозвенел телефон.

– Анкутдинов! Да! Я слушаю. Что? Акции? Да какое, к черту? Идиоты! Немедленно. Сию минуту… Хорошо, я еду.

Тимур хлопнул меня по плечу и, мило улыбнувшись, сказал:

– Извини, Танечка, не могу больше с тобой говорить. Дела. Никак с этим нефтеперерабатывающим заводом не утрясу. Машину через минуту к выходу! – рявкнул он в аппарат. – Так что извини, – снова обернулся он ко мне, – еще раз говорю: позвони Лейсману. Если что раскопаешь или буду нужен – звони на мобильник. Все-таки капитан моей команды, черт возьми…

Визит к Анкутдинову ничего не прояснил. Выходило, что и он не мог сообщить ничего определенного и, как мне показалось, едва ли был причастен к этой истории. А я привыкла полагаться на свою интуицию.

Оставались Лейсман и члены брейн-ринговской команды. И – опять-таки Светлов… Что-то не позволяло мне вычеркнуть его из списка людей, способных пролить свет на эту ситуацию.

Лейсман говорил со мной подчеркнуто сухо и встретиться отказался, ссылаясь на занятость. Когда же я сказала ему, что звоню из приемной Анкутдинова и все попытки финдиректора уклониться от разговора со мной вызовут прямое неудовольствие главы фирмы, Аркадий Иосифович сменил гнев на милость:

– Хорошо, через час в ресторане «Лира». У меня там сейчас деловая встреча с иностранным партнером. После нее я смогу поговорить с вами. Но перед этим позвоню Тимуру Ильичу и проверю…

– Да ради бога, черт возьми! – облегченно выдохнула я в сторону.

По-видимому, Аркадий Иосифович все-таки что-то расслышал, и его не вдохновило забавное соседство в одной фразе бога и черта. Его голос стал совсем уж ледяным:

– Надеюсь, вы не станете отрывать меня от дел по пустякам, и ваш вопрос достаточно серьезен. До встречи, – и господин Лейсман соблаговолил дать отбой.

– Вот урод! – выругалась я.

– Это ты о ком? – поинтересовался все еще торчащий здесь Новаченко.

– Да так… А вы почему не охраняете президента, Тимофей Леонидович?

Глава 3

Зачет по высшей математике группы «Б» четвертого курса химфака университета подходил к концу. Настенные часы показывали половину четвертого, когда из-за угла длинного университетского коридора показались двое. К тому времени у двери аудитории, в которой шла сдача зачета, осталось три человека.

Из двоих вновь прибывших первый был коренастый молодой человек с бритым затылком, широким красным лицом и в сильном подпитии. Ноги его плохо слушались, а физиономия расплывалась в глупейшей довольной улыбке. Избрать путь по высокоамплитудной синусоиде ему не позволяла идущая рядом высокая девушка, крепко вцепившаяся в руку незадачливого выпивохи. Ее лицо, тонкое и миловидное, в настоящий момент было сильно озабочено.

– Что ж ты нажрался, кретин?

– М-м-м, – лаконично ответил тот.

– Опять с Казаковым «Анапу» жабали? Ты хоть бы сначала зачет сдал, а потом квасил, идиот!

– Да л-ладно тебе, Ленк, – наконец выдавил из себя что-то членораздельное любитель дешевых вин, – сейчас сдам…

– Тебя самого надо сдать – в «трезвяк», естественно! Горе ты мое!

Троица оставшихся у дверей аудитории при приближении парочки разразилась радостными приветственными воплями.

– Здорово, Кузнецов! Че это от тебя несет за километр?

– Пошел ты.

– А ты Светлова не видал?

– А че, его еще не было? – вмешалась в разговор Лена, не отпускавшая руки Кузнецова.

– Да нет. А что тут удивительного? Он в универ только по большим праздникам ходит.

– Куда уж больше – зачет у Смирнитского, – недовольно выговорила Лена. – Как, кстати, принимает?

– Да ниче, пидор сегодня добрый.

– Какой еще пидор?

– Смирнитский, конечно. Ты что, Бессонова, с дуба рухнула, что ли? Але, гараж!

– Кто следующий идет? – спросила Бессонова, равнодушно проигнорировав довольно нахальную фразу.

– Не знаю… Щас Мишка, потом Петров, потом я. А вообще он всех сейчас запустит, наверное.

– Шпоры есть? – пробурчал Кузнецов, приваливаясь к подоконнику и вытаскивая из рукава бутылку «Балтики» номер 9. – А то я ни хрена не рулю, че там…

Лена вырвала у него бутылку и, не обращая внимания на протестующее недовольное мычание, положила в свою сумку.

– Сдашь, тогда выпьешь.

– Ты глянь, – вдруг оживился безнадежно поникший и потерявший было весь смысл жизни Кузнецов, – Светлов идет!

Светлов был мрачен. Прямые светлые волосы растрепались, лицо казалось темным, больным и усталым.

– Я думал, опоздаю, – наконец сказал он, кивнув всем присутствующим.

– Ты что так поздно?

– Готовился.

– Ты? – хмыкнул Кузнецов. – Да ладно, Лех, хорош мозги канифолить!

– Знаешь что-нибудь? – спросила Лена.

– Да так… в легкую…

Дверь аудитории отворилась, и показалась бритая ухмыляющаяся физиономия. Вслед за лысой башкой показался и сам ее обладатель, по всей видимости, максимально удовлетворенный жизнью.

– Сдал, е-ка-лэ-мэ-нэ! – выдохнул он. – В цвет прокатило! Ништяк. Я же говорил тебе, что все будет нормально, – обернулся он к одному из еще не сдавших. – А ведь вчера ничего не знал!

Тусклые глаза Светлова при последних словах вспыхнули, и он, хотя и не принимал участия в разговоре, подошел ближе.

– Не хило! – продолжал разглагольствовать тот. – Я же говорил, «лекарство» покатит! А, Светлов! Че, опять ничего не знаешь, как всегда?

– Да так…

– «Да так, да так», – передразнил бритый, – а я вот вчера заплатил стольник, а сегодня все зацепил.

– Перцептин, что ли, купил? – бесцветным голосом произнес Светлов, и его слова прозвучали странно – то ли как вопрос, то ли как утверждение.

Бритый посмотрел на него с некоторым удивлением и даже с долей уважения.

– А ты откуда о нем знаешь?

– Ну-у-у, – пробормотал под нос Светлов, – знаю вот…

Бритый сплюнул и вразвалочку пошел по коридору.

– Ну так купи его, – внезапно громко сказал он через плечо. – Я вот весь курс за два часа выучил.

– Как придешь домой, посмотри в зеркало, умник, – холодно сказал Светлов, тупо пиная о стену сигаретную пачку.

Но бритый уже ушел.

Дверь аудитории распахнулась, и в проеме возникла тщедушная фигура Якова Абрамовича Смирнитского.

– Сколько осталось? Пятеро? Шестеро? А-а-а, Светлов? Какими судьбами, молодой человек? Но все-таки это превосходно – вы удостоили нас своим появлением, искренне вам благодарен. Ну-с, проходите… Превосходно, право, превосходно.

– Леш, тебе дать шпоры? – вполголоса спросила Бессонова.

– Лучше Косте дай, у него ж наверняка нет, – в тон ей ответил Светлов.

– А как же ты?

– У меня есть кое-что, отчего он мне сразу поставит зачет.

– Справка, завизированная министром образования? – иронически спросила Лена, входя в аудиторию.

– Да нет… Доказательство теоремы Ферма.

– Шутник, – фыркнула она, садясь за парту и волоча за собой отчаянно испускающего шлейф перегара Костю Кузнецова.

– Я думаю, вы отдаете себе отчет в том, Светлов, что мало смыслите в моем курсе, в частности, и в высшей математике в целом. Не скрою, такого тотального недопонимания, таких пробелов в изучении курса, слагающих, в сущности, совершенное игнорирование смысла тех скромных по современным меркам крупиц знания, что вы обязаны усвоить из моего предмета, я еще не видал.

Яков Абрамович внушительно поднял палец и посмотрел на скорчившегося перед ним Светлова с видом искреннего соболезнования и укоризны.

– Да-с, – дополнил он свою весьма содержательную речь. Из тона его определенно явствовало, что только катастрофический идиот может еще питать надежды на получение зачета. – Я думаю, нам имеет смысл увидеться на пересдаче.

– А я так не думаю.

– Что? – Пенсне оскорбленно подпрыгнуло на длинном носу Якова Абрамовича. – Вы что-то сказали, Светлов?

– Я думаю, мы не увидимся на пересдаче, Яков Абрамович. Я больше не буду учиться в университете.

– Да что вы такое говорите, молодой человек? – возмутился профессор, ожесточенно жестикулируя сухими морщинистыми ручками перед носом у студента. – Стыдно-с! Даже слушать не стану. Вы проучились почти четыре года непонятно как, но доучились до восьмого семестра, а теперь встаете в позу и говорите: не буду учиться. Это не по-мужски, Светлов.

Яков Абрамович доверительно наклонился к уху Алексея и сказал негромко:

– Вы знаете, Светлов… я сам, безусловно, в современной конъюнктуре… в этой… Одним словом, мой племянник говорил, что в нашем городе синтезирован препарат, колоссально расширяющий возможности мозга. Все это сделано на деньги мафии, и теперь налаживается сеть сбыта продукции.

– Почему все об этом знают, кроме милиции? – пробормотал Светлов.

– Вы наивный человек, Алексей. Этим делом занимаются очень серьезные люди. Если все это, разумеется, не вымысел. Ну так вот… к чему я это сказал? Это может вызвать революцию в науке. И образовательной системе…

– Да и так уже все, кто способен платить, сессию сдают на перцептине! – резко проговорил Светлов. Лицо его, и без того смертельно бледное, стало мучнисто-серым. – Вы к этому вели, профессор?

Губы его конвульсивно дернулись, на висках набрякли сизые жилки, а лоб покрылся крупными каплями пота.

– Вы все мне смертельно надоели, – громким голосом совершенно без интонации выговорил он, – тупые ублюдки, неспособные остаться людьми без проклятой наркоты! Ка-аззлы!

Смирнитский оцепенел, его черненькие глазки превратились в оловянные плошки, он буквально впился взглядом в перекошенное лицо Светлова.

– Они меня ждут там, у порога корпуса. Черный крестик прицела перечеркнет мою шею, и все начнется сначала. Но только без меня.

– Вы больны, Светлов?!

Голос Смирнитского разнесся на всю аудиторию, и даже мирно дремавший в углу Кузнецов пошевелился и оторвал тяжелую голову от парты, а в дверь заглянула уже сдавшая зачет Лена Бессонова, дожидавшаяся Костю.

– Вы положительно больны, – уже спокойнее повторил Яков Абрамович, – успокойтесь, не распускайте себя.

Светлов чудовищным усилием улыбнулся.

– Вы думаете, что человек, придумавший… этот препарат, гений?

– Без сомнения. Ради бога, Светлов, прекратите истерику.

– Поставьте мне зачет, профессор, – неожиданно спокойно выговорил тот, – посмотрите сюда и поставьте зачет.

Профессор глянул в протянутый ему лист бумаги и начал читать. Недоверчивое удивление, плавно перетекшее в искренний интерес. Изумление, переходящее в неподдельный, всесокрушающий шок и потрясение.

– Светлов, голубчик, откуда это у вас?

– Это теорема Ферма, Яков Абрамыч. Я доказал ее… час назад.

Смирнитский не верил своим глазам. Самая знаменитая, самая недоказуемая теорема математической науки, над которой бились лучшие умы трех последних столетий… И вдруг – какой-то мальчишка, студент-недоучка!

– Я поставлю зачет… – пробормотал он.

– Вот и чудно, – Светлов поднялся во весь рост и, не глядя на Якова Абрамовича, подошел к окну: – Нет, это не я, Яков Абрамыч. Это перцептин. О котором вы так интересно рассказывали. А вы видели Сергеева сегодня? Он, вероятно, блестяще сдал зачет. Так вот… у него на голове седые волосы.

Под страшным ударом хрустнула рама, и посыпались стекла, раня голые до локтя руки Светлова… Одним ловким движением он вскочил на подоконник и помахал окровавленной рукой враз проснувшемуся Кузнецову, изумленному Смирнитскому, вбежавшей в аудиторию Бессоновой…

– Всю жизнь я делал только неверные шаги. Я переступил через себя, я оказался за чертой. Правда, я похож на героя Шекспира? А вот сейчас я сделаю первый – по-настоящему правильный шаг…

Подоконник легко вывернулся у него из-под ног, судорожно раскрылось небо, веером распустилась земля – когда он сделал шаг с четвертого этажа и, перевернувшись в воздухе, упал на мокрый от недавнего дождя асфальт.

* * *

Через четверть часа высокий плотный мужчина в черном полупальто сел в темно-серый «БМВ» и набрал номер сотовика.

– Все в порядке, – сказал он, – нам даже не пришлось вмешиваться.

– То есть? – прозвучал в трубке резкий неприятный голос.

– Он сам…

– Превосходно, – отчеканила трубка. – Тогда уезжайте.

* * *

– Превосходно, – повторил Лейсман кому-то по телефону и, рассоединившись, положил трубку на стол. Неприятно ухмыльнувшись, он посмотрел на меня.

– Шампанского?

– Кофе, если можно, – ответила я. Еще не хватало пить шампанское с этим мерзким Аркадием Иосифовичем!

При непосредственном общении он оказался куда любезнее, нежели по телефону. Но в его преувеличенной тактичности сквозило что-то неестественное и неприятное. Лучше бы продолжал грубить!

– Значит, вы хотите знать, когда и зачем я организовал команду, призванную участвовать в играх «Брейн-ринга»?

– Я уже говорила.

– Команде четыре месяца. Она дважды участвовала в играх и с первой попытки произвела фурор, выиграла чемпионство. Зачем? Милая девочка, это такая реклама фирмы.

«И неплохая скрытая реклама препарата», – продолжила я про себя.

– Что же касается смерти Вишневского, я уже сказал свое мнение. Трагическая случайность, бедняга хотел быть умнее, чем его создал бог, и поплатился.

Лейсман цинично улыбнулся и посмотрел прямо в глаза мне – пронзительным, немигающим взглядом.

– Вам не знакома фамилия Светлов? – спросила я, ничуть не смутившись.

По лицу финансового директора «Атланта-Росс» пробежала гримаса удивления, но он молниеносно совладал с собой и принял прежний снисходительно-равнодушный вид.

– Знакома. Вообще-то он работает у нас в компьютерном отделе. А еще мой дядя преподает у него на химическом факультете университета. Я даже видел его у себя дома.

– Ваш дядя?

– Ну да. Яков Абрамович Смирнитский, если вам так интересно.

– Вы хотели взять его в команду?

– Нет, он на это не тянет.

Подобная пикировка, совершенно беспредметная и бесполезная, могла продолжаться еще долго, и я решила откланяться.

Лейсман глядел мне вслед с презрительной улыбкой и холодно щурил маленькие темно-серые водянистые глазки.

* * *

Я вернулась домой вконец запутавшаяся и расстроенная. Что-то не то! Может быть, Вишневский был в самом деле не в своем уме от передозировки. Может, и Светлов несет беспочвенную околесицу и никакого перцептина не существует? Может, и Анкутдинов что-то путает? По крайней мере, никакого криминала и никакой зацепки. Надо поговорить с участниками команды.

Я задумчиво бросила кости, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию.

31+12+20.

«Разве то, что человек может узнать, – именно то, что он должен узнать? Не будьте чрезмерно любопытным».

Очень своевременный совет!

В этот момент раздался звонок в дверь. Кого это ко мне несет?

Недолго думая, я взяла с полки пистолет, взвела курок и пошла открывать незваным гостям.

На пороге стояли молодой человек лет двадцати – двадцати двух, лицо его показалось мне знакомым, и девушка примерно того же возраста.

– Здрасьте! Это вы – Татьяна Иванова?

– Ну да. А вы кто будете и зачем пожаловали?

– Мы от Светлова. Можно войти? – тяжело дыша, как после бега, спросил парень.

– Заходите, – немного удивленно кивнула я.

– Моя фамилия Кузнецов, а это Лена Бессонова. Мы…

– Из «Брейн-ринга»? Из команды Влада? Вот вы-то мне и нужны, – довольно невежливо, но радостно перебила я. – А где сам Светлов?

– Он только что выбросился из окна, – ответила за Кузнецова девушка.

Глава 4

Эти слова – «выбросился из окна» – произвели эффект удара молнии. Я резко отпрянула к стене и едва не выронила пистолет.

– Как это случилось?

– Мы сдавали зачет в универе, – начал рассказывать Кузнецов, – Светлов с самого начала был какой-то не такой… пришел уже к самому концу. Он пошел сдавать предпоследним…

– Последним был Костя, – вставила Лена.

– Да, последним должен был сдавать я… Я задремал в углу, пока они там говорили со Смирнитским…

– С кем?!

– Смирнитским Яковом Абрамовичем, – несколько озадаченно отвечал Кузнецов, – наш преподаватель высшей математики. А что?

– Вы знаете, кто его племянник?

– Нет, а кто?

– Ваш покровитель Лейсман. Он мне сам это сегодня сказал, Лейсман то есть. Даже не знаю, что и думать. Ладно, и что дальше?

– А что дальше? У Светлова приключилось нечто вроде припадка, он разбил окно и выпрыгнул.

– И что ты обо всем этом думаешь? – спросила я.

Кузнецов покачал головой и, сев в прихожей на корточки, уставился в зеркало напротив, словно пытаясь найти там ответы на мучающие его вопросы.

– Вообще-то мы отвезли его в реанимацию, – наконец сказал он совершенно безотносительно к моему вопросу, но эти слова подействовали куда сильней, чем любой из возможных вариантов непосредственного ответа.

– Так он жив?! – воскликнула я.

– Черепно-мозговая травма, состояние тяжелое, но не смертельное, – сказала Бессонова. – И еще перелом руки. Левой. А вы не желаете навестить его?

– Кого?.. Светлова?

– Вишневского, – цинично пошутил Кузнецов, обдав меня нервно-паралитическим перегаром. – И вообще, почему вы не интересуетесь, как мы нашли вашу квартиру?

– Я не самый богом забытый человечишка в этом городе. Найти меня несложно.

– И все-таки поинтересуйтесь, – хмуро сказал Кузнецов.

– Интересуюсь. Ну?

– Я позвонил бабушке Светлова, чтобы предупредить, что ее внук в реанимационном отделении 2-й горбольницы. Когда она меня узнала, то тут же попросила приехать и передала записку. После этого мы поехали к вам.

– Где эта записка? – нетерпеливо спросила я.

– Вот она, – Кузнецов вынул из кармана вчетверо сложенный листок.

«Косте Кузнецову, Лене Бессоновой, Дементьеву, Романовскому, Косте Казакову.

Я не сошел с ума. Я и сейчас более в здравом уме, чем те, кто хочет убить вас. Светлячки догорают. Лейсман и Анкутдинов сворачивают проект, и навсегда, навсегда мы будем молчать. Они уже убили Вишневского. Они собираются убить вас, берегитесь! Ваше счастье, что вы – никто – ничего – не знаете. Укройтесь, ради бога, спрячьтесь, никто не должен знать и слышать. Вы… А Владу один миг дал то, чего я хотел и к чему стремился всю жизнь. Найдите детектива Татьяну Иванову, она хотя ничего и не соображает, но только не ОБНОН и угрозыск!

Лучше пусть она, потому что и Влад хотел ее, перед тем как умер. А я кончен навсегда, и как это глупо, когда нервы тлеют, как умирающий трут, а глаза в зеркале напротив говорят, что ты уже мертв. Ворота ада отверзнуты, и гореть мне там вечно…

Правда, я забавно написал? Не умирайте, как Вишневский и я. Светлов».