скачать книгу бесплатно
Венок для мертвой Офелии
Марина Сергеевна Серова
Русский бестселлерЧастный детектив Татьяна Иванова
Жители поселка Лопатниково с интересом смотрят спектакль, устроенный молодой актрисой Асей. Девушка читает монолог Офелии из «Гамлета» Шекспира, все завороженно слушают, и только частный детектив Таня Иванова замечает некие странности поведения актрисы. Та явно кого-то боится… А на следующий день тело красавицы Аси, усыпанное белыми цветами, находят в реке… Сама ли утопилась «Офелия» или ей помогли – главный вопрос, интересующий Таню Иванову. Местный любитель спиртного Петрович, единственный свидетель произошедшего, рассказывает, что в этот день на холме у реки видел самого настоящего Дьявола с рогами и хвостом и в длинном черном плаще…
Марина Серова
Венок для мертвой Офелии
Послушная Офелия плыла на восток
Чудесный плен, гранитный восторг
Лимонная тропинка в апельсиновый лес,
Невидимый лифт на запредельный этаж…
Егор Летов
Глава 1
Я сидела на берегу реки, как Аленушка на известной всем с детства картине Васнецова. Головка лирично склонена, вокруг – деревья, птицы поют. Правда, одета я была не в деревенское платьице, а отчего-то в сногсшибательный наряд от Гуччи: платье из бледно-голубого шелка с вкраплением маленьких стразиков, и туфли на мне были с высокими каблуками. По-хорошему, я должна была задаться вопросом, как я вообще забрела в эту болотистую местность на этаких каблучищах, однако сон есть сон, и спрашивать мне было не у кого. Дедушка Фрейд в мой сон не заглянул. Итак, я сидела на берегу, вокруг меня возвышались сосны, пели птицы, каркали где-то вороны – этакая деревенская пастораль, – и еще росли эти жуткие белые цветы, которые повсюду бывают в изобилии и которые я почему-то дико не люблю: они, кажется, называются «кашка». Я эти кашки срывала и пыталась сплести из них венок, он не получался, а то, что получалось, я даже не знала, как «обозначить». Наверное, удачнее всего подошло бы выражение «круглый веник». Но веников круглых не бывает. Не знаю уж, почему мне в голову пришло, что я обязана сплести этот венок, что от этого зависит моя дальнейшая судьба, и я билась, чертыхаясь, потому что вообще не люблю плести венки, мне легче сплести интригу, на худой конец – фенечку на руку, но уж никак не венок. Тем более из кашки.
Несмотря на то, что вокруг все было мирно и даже солнечно, я испытывала глухое чувство тревоги, мне было не по себе. Я хотела встать и уйти, но – не могла, потому что должна была кого-то дождаться, и не надо спрашивать кого – этого я и сама не знала. Но этот кто-то мне уже заранее не нравился. Наконец я услышала за спиной тихий, осторожный скрип веток, мне стало страшно, я начала оборачиваться, и… В это время, как и положено в классических кошмарах, громко и победно заорал петух. И я проснулась.
Если честно, я не сразу поняла, что я проснулась. Петух продолжал голосить, я дернулась, открыла глаза – и не сразу поняла, где я нахожусь. В окно через щелочку в занавеске мягко струился солнечный свет, во дворе действительно кричали петухи – да-да, петух из моего сна размножился, их стало много, и они явно собирались начать выяснение отношений. Помимо петухов, где-то вдалеке блеяла коза и слышался голос, укоризненно призывавший неведомого мне Саню немедленно отправиться на пастбище. Я села на кровати очень резко, рука дернулась, и – мешок с гадальными костями упал и открылся. Машинально я нагнулась посмотреть, что выпало.
Судя по тому, что вышло «14+28+10», меня ожидало шумное обсуждение неожиданных событий. Я усмехнулась – поскольку вспомнила, что нахожусь я в тихом местечке Лопатниково, в гостях у своей давней подружки Оли Барышниковой. Оля вела жизнь тихую и размеренную, как и подобает сельской учительнице, и вряд ли нас ожидали некие неведомые шумные события. Как говорится – и на кости бывает проруха. Я вновь опустилась на кровать и блаженно потянулась. На стене мирно тикали часы, показывая половину восьмого утра, а это значило, что я могу еще часа два спокойно спать, а может быть, и больше, потому что я удрала сюда, в этот тихий поселок, с одной-единственной целью: отдохнуть и расслабиться, привести наконец-то в норму свою несчастную головушку и несколько потрепанные нервы.
Перед этой поездкой мне пришлось столкнуться с одним богатым неверным мужем. Чужим, конечно. Муж был со связями и с дурным характером. Я, кстати, заметила, что наличие богатства и связей как-то почти всегда сопровождается дурным характером. С чем это связано – для меня загадка. Вкратце история была такова: муж этот нанял меня, чтобы я собрала компромат на его супругу, милейшую женщину. Так уж получилось, что компромат я собрала на него. На нее собрать мне его не удалось. Он на меня разозлился до такой степени, что пригрозил лишить лицензии, на что я, нагло ухмыльнувшись, сообщила ему, что собранного материала хватит на уголовное дело и я передам все своим друзьям из Следственного комитета. После этого мне начали названивать и угрожать, и даже однажды поймали в подъезде – глупые люди, они не знали, что у Тани имеются два орудия битвы – острый каблук и пронзительный, громкий голос! Я отбилась, конечно, обратив тех двух амбалов в бегство, потому что мне на помощь поспешила соседка Галюня, вооруженная чугунной кастрюлей дореволюционного образца, в которой она собиралась варить холодец. Но после всего этого как-то очень сильно захотелось отдохнуть от городской суеты и привести себя в нормальное состояние. Поэтому я позвонила Оле и уже на следующий день была здесь, в этом маленьком оазисе мира и спокойствия, далеко от разврата цивилизации.
Эх, зачем же я начала вспоминать такие неприятные вещи?! Нет, Таня, надо уходить от дурацких воспоминаний, мы в раю, Таня, в раю, что нам тамошний ад с его чертями и служителями Золотого Тельца?
Я закрыла глаза, желая вновь заснуть. Даже принялась считать слонов. Но слоны превратились в коз.
– Са-а-а-анька! Стервь!!!
Я открыла глаза. Мне показалось, что голос прозвучал у меня над ухом. Неведомый мне Санька не отзывался.
– Са-а-анька! Ты жрать, что ли, не хочешь, зараза?!
Посмотрев на часы, я убедилась, что зловредный Санька мучает коз уже полчаса как минимум. Позавидовав его выдержке, я положила на ухо подушку, повернулась на бок и снова закрыла глаза.
– Са-а-а-аня!
На этот раз голос прозвучал как из подземелья, даже жалобный, словно несчастная дама была заточена в казематах и молила о пощаде.
– Сань, меня не жаль – коз пожалей!
Словно в поддержку речам бедняги, жалобно и укоризненно заблеяла коза.
И вот тут свершилось чудо. Я подумала было, что, может быть, мне надо встать и пойти помочь им с козьим выпасом, как вдруг услышала вполне такой «надтреснутый бас», и был он женским:
– Ну, чего ты на всю округу голосишь? Сейчас я их выведу…
«Ну, слава богу», – подумала я. Правда, мне захотелось взглянуть на обладательницу этого зычного голоса и мужского имени, чтобы проверить собственный, созданный моим воображением образ. Я представила себе даму в теле, крупных размеров и с внушительным бюстом. Подползла к окну и, к огромному изумлению своему, обнаружила, что басистая Санька – хрупкая девица со светлыми волосами и ангельскими глазами, и лет этой Саньке – около пятнадцати. Любопытство мое было удовлетворено, я проводила хрупкую деву с козами пристальным взглядом до самого луга и подумала – а не лечь ли мне опять почивать? Мягкая кровать манила меня к себе. В Тарасове я предпочитала иметь аскетичное лежбище, почти как у рахметова, с разницей только в том, что на гвозди лечь я не решилась, ограничившись полным отсутствием матраса. Тут же был не просто матрас, а воздушная, мягкая, как облако, перина, которую Ольга не ленилась регулярно взбивать. И подушка – из настоящего козьего пуха, тоже воздушная и мягкая, поэтому казалось, что сплю я на облаках. Я с огромным трудом поборола искушение завалиться в эту роскошь снова. В самом деле – я же на отдыхе! Могу спать сколько мне хочется. Дел никаких нет. Но – я уже встала. И спать мне уже не хотелось. Тем более что за окном уже начался «период бурной жизни», и я знала, что это продлится до самого обеда, и только после этого жители поселка успокоются и отправятся отдыхать от праведных своих трудов до самого вечера. Поэтому я натянула джинсы, майку, легкие «балетки», вспомнила про мои туфли на каблуках из сна и хмыкнула. «Нет, дорогие мои туфельки, – подумала я, – пока полежите спокойно, тут, похоже, лучше передвигаться в легкой обуви».
Хлопнула входная дверь, послышался Ольгин голос. Она пыталась говорить тише, но это ей не удавалось. Так, а теперь стук ведра и радостный лай Ольгиной псины. К Ольге кто-то пришел. «В такую рань», – подумала я и, несмотря на все мои усилия отрешиться от мира и самоуговоры, что «подслушивать нехорошо», – на что тут же, вмомент, пришел ответ: «Да, но это часть моей профессии», – невольно, по привычке, начала прислушиваться к разговору за окном.
– Таечка, ты потише, – попросила Ольга, – Танюшку разбудишь…
– Ох, Оль, прости, нервы у меня никуда, забыла, что гостья у тебя…
Неведомая мне Таечка сделала попытку говорить тише, но хватило ее ровно на два слова. Потом голос ее опять окреп и стал громким:
– Так представь, Оль, как эта красавица-то приехала, Витька мой с ума будто сошел…
– Тай, ну вот зачем ты так о ней? – вздохнула Оля.
– Нет, Оль, я знаю, что она твоя родственница, но зачем Витьке-то на мозг снова капать, а? Вот зачем? Парень-то ее уже забывать начал, и – на тебе, снова-здорово!
– Тая! Они оба – взрослые люди, разберутся без нас с тобой!
Голос соседки Таи еще больше возвысился, почти до крика, а так как в интонациях ее преобладали стальные ноты и даже некоторая визгливость, я поняла, что эта Тая сильно нервничает и готова впасть в агрессивное состояние. Вспомнилась старая песенка «Где-то радио орет, как торгуются на рынке», и почему-то ощущение этого самого рынка, на котором торгуются, накрыло меня с головой. Вспомнился тот толстый и неприятный во всех отношениях чужой муж, угрожавший мне громами и молниями, его бедная жена, которую я предупредила о возможном исходе дела и от которой я узнала много интересного – например, что этот мерзавец убедил ее подписать брачный контракт, согласно которому в случае ее «измены» все имущество отходило к нему, а большая часть этого имущества досталась ей в наследство от родителей, людей довольно богатых. «Все, все, Таня, плохие мысли гоним прочь, мы тут далеки от этих людей». Я потянулась и поняла, что жить вполне можно, особенно здесь, в отдалении от всех тарасовских проблем и бед.
– Наконец-то отдых, Таня! – прошептала я. – Наконец-то отдых, и пускай соседки по утрам громко рассказывают Ольге о своих печалях, о том, что их повзрослевшие сыновья явно собираются испортить себе жизнь; пусть соседи кричат, взывая к Санькиной совести, пусть блеют козы, кричат петухи, пусть все-все будет, главное… Главное – ты, Таня, знаешь, что к тебе никто сегодня не явится со своими мужьями, женами, украденными счетами и взломанной важной почтой. Никто не будет тебе угрожать! Никому не нужна будет твоя помощь! Ну, разве что Саньке с выпасом коз. Ты, Таня, все эти пять дней будешь простой, местами примитивной отдыхающей теткой со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями… Ура, Таня! Да здравствует простая, ясная и спокойная жизнь! Хотя бы на несколько дней!
Я подошла к окну. Ольга стояла к нему спиной, поэтому она меня не видела, а соседка была слишком поглощена тревогой о своем сыне Витьке, который, как я поняла из ее слов, совсем сбрендил, потому что приехала эта «дура набитая, Аська», что вызывает у соседки Таи справедливые опасения – что все это вряд ли хорошо закончится. Дальше следовал рассказ о неведомой мне парикмахерше Леночке и ее матери Маргарите, тоже парикмахерше, что у них бизнес семейный и в хозяйстве у них все ладно, а Леночка – и умница, и красавица, она ведь с Витьки пылинки готова сдувать, да разве кобелей этих поймешь, чего им надо?
«Это точно, – мысленно согласилась я с Таей-соседкой, – кобелей вообще понять трудно. То есть их можно понять и, даже потрудившись слегка, догадаться, почему их привлекают не хорошие парикмахерши Леночки, а беспутные шалавы типа этой Аськи, но лучше об этом не думать, потому что тогда слишком уж отчетливой станет порочная и примитивная сущность этих кобелей».
И даже флирт лишится романтичного флера, все превратится в бессмыслицу, ну а дальше пойдут «люди, львы, орлы и куропатки» и прочие непонятные животные, и – почему-то – козы. Видимо, Оля решила, что вступать в разговор не стоит, а может быть, просто соседка Тая не оставляла Оле возможности вставить слово, но говорила только она. Оля молчала. Тая уже и не говорила, а всплакивала и причитала. Последнее, что я смогла разобрать среди ее длинных подвываний и нечленораздельных междометий, щедро перемешанных с непечатными словами, было: «А вот деточки, Оля, как же с деточками, если он будет весь свой, можно сказать, пригодный возраст постоянно убиваться по этой профурсетке-то, я ж внуков не дождусь, беда какая с дитями-то, Оль, беда!» Я подумала еще философски – зачем ей внуки, вон как она с сыном замучилась, но вспомнила, как когда-то давно на мой такой же вопрос моя бабушка строго сказала: «Как зачем? Чтобы стакан воды было кому подать на предсмертном одре», – и немного успокоилась. Объяснение это показалось мне вполне логичным. раз сын не удался, то, может быть, есть надежда получить этот стакан воды от внука? Или внучки. Хотя я не уверена, что мне он так уж понадобится на моем смертном одре, что я соглашусь терпеть всю жизнь адские муки от своих неудавшихся детей. Да еще потом терпеть и внуков! Лучше просто завести привычку – ставить этот стакан рядом с одром ежедневно, на всякий случай. И ни от кого не зависеть.
Причитания соседки тем временем стихли, она переключилась на проходившую мимо другую соседку, Нину, голос Таи преобразился – она деловито спросила, куда та направляется, и, узнав, что в магазин, спросила: «Привезли, что ли?» Получив лаконичный утвердительный ответ, Тая забыла о своих печалях и засобиралась с Ниной в магазин. «И правильно, – резюмировала я про себя, – шопинг лучшее средство от депрессии». Правда, мне не удалось узнать, что же привезли в их магазин, но я подумала, что, в конце концов, можно это осторожно выведать у Оли. Впрочем, привезли что-то, нужное только Тае и второй соседке Нине. Оля на радостную весть никак не отреагировала. Она преспокойно занялась розами, которыми очень увлекалась, умудрившись засадить ими все положенные для помидоров и огурцов места. розы у нее, правда, были и в самом деле необыкновенной красоты, разных цветов, и их щедрое великолепие было отдыхом для моих глаз. Ольгиному терпению я удивлялась – как-то я тоже попыталась заняться розами, за неимением собственной фазенды начала рассаживать их на даче у Мельникова, потому что он там вообще ничего не сажает, кроме травы и бурьяна, и даже это сажает не он сам, а щедрая и трудолюбивая природа. Поэтому я разгребла небольшой участок от травы (Мельников при этом взывал к моей совести и вдруг начал проявлять странную набожность, уверяя меня, что трава эта произрастает по воле Божией и что если бы Господь пожелал, чтобы тут росли розы, Он бы их сам тут и посадил. На самом-то деле, как я подозреваю, дело было не в скромных желаниях Бога видеть на мельниковском участке исключительно дикорастущую траву, а в том, что Мельников-то пребывал в ожидании отдыха – «правильного», как говорится, и по дороге купил много пива, замариновал шашлыки… И я, с деловитым видом разгребавшая траву и высаживавшая розы, его явно раздражала, потому что он вожделел (конечно, не меня, меня он вожделеть уже давно перестал, поскольку все равно – никакого толку), а шашлык. А тут – я, в шортах его папы и растянутой футболке самого Мельникова, в идиотской красной выцветшей панаме, ползаю в траве, напоминая ему, по его словам, его маму в молодости. Конечно, тут кто угодно разозлится! Однако я терпеливо высадила розы, а дальше все было по его плану. Вот только мои розы отчего-то выросли чахлыми, лишенными всякой красоты, и я до сих пор уверена была, что это с ними случилось оттого, что в их присутствии – в момент их, можно сказать, становления как личностей, – рядом стоял Мельников и грязно ругался. Но теперь я начала в этом сомневаться, Потому что соседки Ольги в выражениях тоже не стеснялись, более того – по этой части у них можно было пройти курс обучения и самому Мельникову, а розы тем не менее росли, цвели и пахли. Или у них уже выработался иммунитет? Или грязные ругательства Мельникова были менее художественными, чем у Ольгиных соседок? Матерились они, кстати, искусно – я даже невольно, внутри, им немного завидовала и восхищалась ими. Поскольку это были не просто ругательства, это были целые поэмы, с живыми, полнокровными образами и четкой, ясно высказанной в конце моралью. Скорее всего, именно поэтому у Ольги и получались такие же яркие, свежие розы. А что в самом деле Мельников, который и ругаться-то толком не умеет? Конечно, именно от этой неумелости его, а вовсе не моей, тогда ничего путного у нас и не вышло…
Солнце за окном уже высоко поднялось, розоватые облака лениво плыли куда-то в сторону Тарасова, уставшая от утренней «задушевной» беседы Оля звякнула ведром, и по звуку журчащей воды я поняла, что она занялась своим любимым делом: поливает драгоценные розы, которые у нее росли себе спокойно, не реагируя на всяких обывателей и их сквернословие, и в самом деле были на зависть большими, яркими и красивыми. роз вокруг дома у нее было море, как она с ними управлялась – я не знаю, но каким-то образом она ухитрилась создать настоящий цветник, при этом очень мало заботилась о хлебе насущном – ни коровы, ни коз у нее не было, только несколько кур, которые лениво прогуливались обычно по двору и, как мне казалось, яиц не несли. Жили просто так, как обычно в городской квартире живут кошки. Впрочем, кошки тут тоже были, и еще был огромный сенбернар Гоша, который большую часть времени возлежал на крылечке, лениво дремал и оживлялся, только когда появлялась еда в миске. Иногда к его миске приходили кошки и куры, и все каким-то загадочным образом уживались мирно и вместе гуляли среди Ольгиных роз. Гоша на то, что вокруг его миски собрались в несметном количестве незваные гости, реагировал спокойно и миролюбиво, даже вилял хвостом, наблюдая, как вся эта разноцветная стая ест его еду. Ни разу он не возмутился и не сожрал хотя бы одну курицу, да и кошки отчего-то к курицам относились снисходительно, без особого интереса, принимая их существование как трагическую неизбежность. Ольга с питомцами своими разговаривала, как с людьми, помнила их по именам, была с каждой тварью вежлива, и иногда мне представлялось, что ночами Ольга строит ковчег на случай конца света, поскольку всю эту свою живность она наверняка забрала бы с собой, настолько она их любила. В данный момент она вела задушевную беседу с курицей Ефросиньей, которая, похоже, пыталась ощипать листья на желтой розе.
– Ну, вот зачем ты это делала, Фросенька, зачем? – ласково увещевала ее Ольга. – Ты что, глупая у меня, не понимаешь, что листочки у розы – это ее жизнь? Да и посмотри, какие они красивые… Ну? Ты посмотри, посмотри!
Я уже представила себе Ефросинью, задумчиво и пристыженно рассматривающую испорченные листики розы, но, решив, что лучше увидеть все наяву, пошла к двери. Да и пора уже было наконец появиться перед глазами моей любимой хозяюшки Ольги.
Ольгу я знала давно, еще со времен моей беспечной юности. Она училась в универе, изучала английский. Познакомились мы с ней при весьма трагических обстоятельствах – я была девицей ветреной и нечаянно увела у нее тогдашнего бойфренда, к которому Ольга относилась очень серьезно. Тогда она еще не познакомилась с «милым Костиком» и считала, что прекрасный принц с гордым именем Славик Мартиров – ее судьба. Славик был чрезвычайно хорош собой: от матери-армянки он унаследовал густые черные ресницы, от русского отца – голубые нежные глаза, и он умел смотреть так, что казалось, что он не ресницами хлопает, а тебя взглядом ласкает. Правда, потом-то я поняла, что он именно глупо, как кукла Барби при встряске, хлопает своими ресницами. И что он настолько же глуп, насколько и хорош собой. Но если уж я была наивной дурой в те времена и на целый вечер попала под обаяние этого Славика, которого, впрочем, быстро раскусила и постаралась о нем забыть, то чего можно было ожидать от Ольги? Она позвонила мне, вся в слезах, потребовала встречи. Я долго не могла врубиться, о ком она говорит и даже плачет, требуя, чтобы я оставила «его» в покое и не пудрила ему мозги, убеждая меня, что «он» любит только ее, а я – просто увлечение, не больше. Я ее успокаивала, удивлялась, что она, хоть и старше меня, умудряется сохранять такой пленительный наив, пыталась попутно вспомнить, кто такой этот Славик, твердо пообещала ей не разрушать основ ее мироздания в его лице, и хотя тогда она показалась мне довольно-таки неприятной и жалкой особой, но почему-то она меня тронула. Что-то в ней было от тургеневских барышень, и, когда она сказала мне к тому же, что очень любит Диккенса, я все поняла. Я сама любила Диккенса, и Ольга показалась мне одной из его героинь. Тогда я окончательно поверила в ее чувства и попала под ее обаяние. К концу нашей беседы мы обе забыли, кто такой Славик (то есть я и не вспомнила, а она – забыла), допили остатки «Токайского», сходили еще и за «Мартини», и вечер наш приятный затянулся до утра, а к утру мы были уже лучшими подругами. Я пыталась ее «развратить», для ее же блага, поскольку мне казалось, что ее излишняя романтичность и впечатлительность до добра не доведут. Таскала ее по своим тусовкам, знакомила с приятелями, которые были куда лучше ее избранников, в общем, прилагала массу усилий, чтобы спасти эту «диккенсовскую крошку» от грядущей грубой реальности жизни, которая запросто могла сломить столь нежное существо. Но мне это не удалось. Видимо, воспитание ее мамы – профессора литературы эпохи романтизма – сделало свое дело, и Ольга не поддавалась. Особенно роковую роль это сыграло, когда на ее пути встретился «милый Костик» – долговязый хмурый блондин с серыми глазами. Оля, наша городская девочка, влюбившись в этого типа, вознамерилась уехать с ним на историческую родину «принца» – в Лопатниково. Переубеждать ее было делом тщетным, хотя я и пыталась. Они уехали, произвели на свет дочь Варвару, после чего «милый Костик» не выдержал тягот жизни на родине и свалил в дальние и теплые страны, внезапно вспомнив, что по отцу он относится к «богоизбранному народу», не наполовину, а на какую-то четверть четверти, но это неважно. Главное, что он принял иудаизм и, кажется, даже стал изучать Каббалу. А глупенькая наша Оля осталась в россии. На этой его исторической родине. Более того, она очень полюбила его тетку Екатерину и полюбила Лопатниково. Иногда она заявлялась в Тарасов, и мы с ее маменькой только вздыхали, поскольку наша «романтическая хрупкая принцесса» под действием свежего воздуха и жизненных обстоятельств располнела, стала походить больше на пейзанку и только в душе осталась той пленительной и наивной девочкой с широко распахнутыми глазами. Мне ее часто не хватало, поэтому, когда она позвала меня погостить на недельку, я с радостью согласилась, тем более что в Тарасове меня последнее время все раздражало и я бешено устала от работы. Я чувствовала: если моему организму не дать отдыха, он мне устроит какую-нибудь страшную месть. Да и излишне эмоциональный настрой развенчанного мною чужого богатого мужа с дурными манерами мне совсем не нравился. Он как-то заявился ко мне с двумя неприятными амбалами – хорошо, что, наученная уже моим богатым жизненным опытом, я всегда кладу рядом мою «беретту». Зрелище они пытались организовать устрашающее, во всяком случае, когда в три часа ночи в мою дверь позвонили и я посмотрела в глазок, мне стало как-то неприятно. Я вообще не люблю, когда ночью под моей дверью образуются вот такие личности, уж лучше увидеть парочку привидений или даже вампиров. Об оборотнях я и не говорю – они вообще славные. Так вот, сжав мой маленький револьвер, я приоткрыла дверь и, радостно улыбаясь, посмотрела в эти «лики смерти». Лики они пытались отобразить страшные, исполненные трагического для меня смысла. Однако моя невинная улыбка произвела на них впечатление разорвавшейся бомбы – они были слегка растеряны, смотрели на меня удивленно и что-то пробубнили про то, что я разрушила их счастье. А так как пробубнили они втроем, я поняла так, что счастье хозяина было их счастьем. Или они тоже делили его с хозяином. В общем, я попросила их убраться с моей территории, поскольку я не люблю, когда ночью ко мне приходят не по делу. Для убедительности наставила на них свой револьвер. И предупредила, что уже вызвала полицию. Они были вынуждены ретироваться. Но – разгневанный чужой муж постарался сделать мою жизнь нервной и напряженной, постоянно устраивая мне какие-то пакости, а мне это, честно говоря, не нравилось. Это мешало мне работать. Более того – я поняла, что Мельников прав. Мне просто нужен тупой и банальный отдых. Потому что, если я буду подскакивать по ночам от шорохов и при входе в подъезд нервно оглядываться, мне придется с моей частной детективной практикой завязать. К тому же внезапное письмо от Ольги, с предложением приехать и описанием своих безрадостных будней и того, что она по мне сильно скучает, показалось мне «письмом судьбы». Я нуждалась в отдыхе. раз. Я соскучилась по Ольге. Два. И, самое главное, в этом Ольгином Лопатникове ни разу ничего не случилось. Я ни разу не видела, чтобы этот поселок засветился хоть раз в криминальной сводке. Нет. Это был очень спокойный поселок. Я бы сказала, это был самый спокойный поселок в Тарасовской губернии. Поэтому я собралась очень быстро, и уже на следующий день после получения Ольгиного письма моя машинка мчалась в направлении Лопатникова.
Дорога не заняла у меня много времени. Особенно когда надо было съехать с трассы и поехать по серпантину. Честное слово, там я окончательно успокоилась. Воздух, сосны вокруг, тишина, одиночество – и какой-то покой, разлитый в воздухе, за пять минут сделали свое дело. Я пришла в себя. Настолько, что подумала – не вернуться ли мне домой. Может быть, ну его, это Лопатниково? И зачем мне отдыхать долго, если я уже набралась сил. Однако – я вспомнила про Ольгу и про то, что она меня ждет. И – поехала дальше. Вечером я уже пила парное молоко, смотрела на звезды, слушала милую Ольгину трескотню и выдерживала Варькины взгляды, полные глубокого интереса – как потом выяснилось, я была ее кумиром, честно деля это место с доктором росси из «Мыслить как преступник». Уж не ведаю, что ей наплела про меня моя бедная подруга, но, судя по всему, рассказала она дочери о моих подвигах так много, что Варька целый вечер смотрела на меня, как Дафнис на Хлою, с невыносимым обожанием и восторгом, пытаясь прикрыть эти светлые, но немного навязчивые чувства подростковым нигилизмом и дерзостью.
Так что я действительно расслабилась, мне было хорошо и уютно, и я даже была благодарна этому невыносимому типу, из-за которого я уехала сюда, что так случилось. Не зря же говорят: иногда нам кажется, что то, что происходит с нами, плохо, а на самом деле – это просто нам показывают, что пора выбрать лучшее.
Так я подумала, когда засыпала, впервые за долгое время позволяя себе заснуть не ради того, чтобы привести в порядок свой утомленный организм, а засыпая ради удовольствия. И тот голос внутри меня, который сказал: «Ты же себя знаешь, Таня, свинья всегда лужу найдет, а Таня себе на попу приключений нароет, и там, где ты появляешься, обязательно что-нибудь случается». Этот противный голос я быстро выключила. Потому что это были остаточные явления. Следствие моего переутомления, не больше.
Так и заснула, впервые за долгое время, улыбаясь…
Пока не наступило утро. И я не услышала голос Таи, голос басовитой Саньки, и мне было так хорошо, что даже своему сну про белые цветы и Аленушку в дорогом прикиде я никакого значения не придала.
Я оделась, привела себя в порядок и спустилась вниз, на первый этаж. В кухне пахло свежими блинчиками, за столом сидела Варька, уныло поедая геркулесовую кашу. Ольга, уже управившись с садовыми работами, пекла блинчики. Восхитительные. Тонкие. Янтарные. С тем сказочным запахом, от которого слюнки текут, а в душе начинают играть радостные напевы. И от вида Ольги с раскрасневшимся лицом, от ее улыбки становится легко и светло и чувствуешь себя ребенком. Ольга так сильно изменилась, окончательно превратившись в Женщину – именно с большой буквы, – настоящую, от которой веет теплом и уютом, что я даже не могла уже совместить тот, далекий уже образ моей подруги в молодости – и сейчас. Я подумала даже – она за утро уже переделала столько дел, пока я дрыхла. Я бы так не смогла…
Иногда меня удивляет эта способность некоторых женщин делать все время фигову тучу дел и при этом выглядеть довольными и счастливыми. Я обычно устаю даже от процесса стирки в стиральной машинке. Просто оттого, что она работает, а я это вижу. А Ольга мельтешит сначала в своем розовом садике, потом бежит в кухню, а машинка у нее все это время работает, и при этом Ольга удивляется, когда я ей говорю, что нельзя делать два дела одновременно. Типа – делает-то ведь не она, а машинка! Вот и теперь: она пекла блинчики, очень тоненькие, почти просвечивающие, и выглядела довольной, счастливой и ничуть не уставшей. Заметив меня, она улыбнулась и сказала:
– Ой, Тань, мы тебя разбудили? Прости…
Варька, отвлекшись от телевизора и каши, хмыкнула:
– Прям мы… Ее тетя Тайка разбудила. Она так громко орет всегда, как будто боится, что у нас со слухом плохо…
– Варя! – с укором пробормотала Ольга. – Ну зачем ты так о людях? Тетя Тая… заметь, пожалуйста, что ее зовут Тая, а не Тайка… хороший человек, просто она привыкла так разговаривать…
– И с чего бы это? – пожала плечами Варька. – Вроде всю жизнь она дояркой была, не полковником, странно… На коров, что ли, привыкла так орать?
Она щелкнула пультом, и тут же лицо ее преобразилось, став серьезным.
– Тише, – потребовала она. – Тут мой сериал начинается…
Я села рядом с ней, попытавшись вникнуть, какие сериалы теперь смотрят подростки. На экране появилось озабоченное испанское лицо и надпись: «Мыслить как преступник».
Меня это заинтриговало. Посмотрела я на Варькино лицо и подумала – интересно, неужели и в наших селах дети увлекаются профайлингом? Или ее интересует процесс совершения преступления? Может быть, она готовится стать Бонни и ждет своего Клайда? Но Варька вроде производит впечатление нормального ребенка, нет склонности к агрессии у нее, животных любит, единственное – обществу своих ровесников предпочитает одиночество, компьютер и вот эти сериалы.
– Не поверишь, Тань, сама не рада, что к кабельному подключилась… – вздохнула Оля, ставя передо мной тарелку с кашей и кружку с молоком.
– Ага, – презрительно протянула Варька, не отрывая взгляд от экрана. – А то б сидела и смотрела свою «Культуру» заунывную целыми днями… Или по НТВ – вечный сериал про одного и того же мента…
– Вот ведь, все бы тебе критиковать меня, – без всякой злобы ответила Ольга. – Да у меня времени нет ни на мента этого твоего, ни на культуру. Это ты без конца про какие-то страсти смотришь, как будто прям девочке твоего возраста и подумать больше не про чего, только про то, как правильно делать анализ ДНК…
– Это-то и плохо, что у тебя нет времени даже на культуру, – парировала Варька. – Ты так можешь совсем прийти в нравственный и интеллектуальный упадок. Что ты и делаешь прямо на моих глазах с сумасшедшей скоростью.
– Угу, зато ты повысишь свой интеллект на своих «убийствах», – отозвалась Ольга.
– Да уже повысила в отличие от тебя-то, – огрызнулась девица. – Это ты последние крупицы ясного ума в разговорах с тетей Тайкой теряешь.
– Таей, – машинально поправила Ольга.
– Тайкой-гайкой, тарантайкой, – пропела не унимающаяся Варька.
– Варя! Как же тебе не стыдно, про взрослую женщину! – возмутилась Ольга.
– Если взрослая женщина ведет себя глупо, это не повод для уважения, – парировала Варька.
– А ты себя умно ведешь…
– Мне можно. И – я не претендую на уважение по возрастному признаку.
– Господи, – вздохнула Ольга. – Надо было вот в муках тебя рожать, чтобы потом ты меня воспитывала и учила, как к соседям относиться.
– А для чего же еще? – засмеялась Варька. – Я думала, ты именно для этого меня произвела на свет…
Глядя на них и слушая их, я поймала себя на ощущении, что мне тоже очень хочется дочку. Вот такую – смышленую и чуть нагловатую, как Варька. В отличие от Сани с козами Варька казалась мне именно такой девочкой, которую я охотно бы удочерила, не заботясь о последствиях. И не из-за того, что ей я доверила бы пресловутый стакан воды. Просто потому, что с такой девочкой рядом мне было бы хорошо. И даже ругаться с ней было бы весело, и разговаривать интересно. Варька, словно поймав мои мысли, посмотрела на меня своими зелеными глазищами и улыбнулась.
В это время на экране Дэвид росси рассказывал про особенности профайлинга, а я пила молоко. «Мы видим, что, унижая жертву, убийца пытался тем самым повысить собственный уровень самооценки», – сообщил росси, и на экране появились фотографии убиенных, надо сказать, очень реальные и страшные. Варькин взгляд стал более пристальным, а Оля вскрикнула:
– Варя, это ж кошмар какой… Тебе рано такое смотреть!
– А в жизни этого разве не бывает? – осведомилась Варька. – Типа я буду по твоим планам жить в каком-то волшебном мире, где вокруг – светлые и радостные люди, творящие исключительно добро?
– Мало ли там чего бывает, – проворчала Ольга. – Там, вон, гей-парады устраивают, в жизни этой, и что? Зачем всякие гадости смотреть?
– Мама! – строго прикрикнула на нее Варька. – Это никакой не гей-парад! И в моей жизни никаких парадов не будет. А это… Это очень хороший сериал. Он интересный.
Ольга беспомощно посмотрела на меня, ища поддержки.
– Хороший, – подтвердила я, обманув ее ожидания, но тут же пошла на попятный. – Но не для девочек твоего возраста. Тебе это смотреть не стоит…
– Почему? – завопила Варька. – Вот почему, а? Там что, голых показывают?
– Ой, лучше бы ты мелодрамы смотрела, – вздохнула Ольга.
– В мелодрамах ваших как раз голых и показывают, – проворчала Варька. – А тут – нет. Тут все очень пристойно и нравственно. Голые у них только трупы, и то стыдливо прикрытые простыночками.
– Варь, – я прекрасно знала, что вразумить ребенка невозможно, сама была такой же, – ты понимаешь, что подобное, к счастью, случается редко? Зачем тебе это? Зачем смотреть на такие вещи, на жестокость? Ты собираешься стать следователем? Или профайлером?
– Судмедэкспертом, – проворчала Варька. – И не мешайте мне смотреть… Если вы такие нервные, то идите, вон, под вишней позавтракайте… А я буду этот сериал смотреть. Мне нужно!
Спорить с ней было бесполезно. Она гордо отвернулась от нас, всем своим видом показывая, что мы две курицы, мешающие ей образовываться и готовиться к своей многотрудной будущей жизни. Мы переглянулись. Ольга вздохнула. Я развела руками. Варька напрягла спину – я поняла, что она угадывает наши движения или подсматривает и что я в ее глазах теперь просто жалкая предательница.
– Вот что с ней поделать, – пробормотала Ольга. – Она помешалась, Тань, на этой всей криминалистике, судмедэкспертизе и профайлинге…
– Пройдет, – сказала я. – У меня было то же самое в ее возрасте. Я брала у папы книги и читала их, несмотря на его запреты.
– И что? – спросила Ольга. – Ты и пошла потом по этим стопам… Не на филфак же ты двинула изучать Эразма роттердамского.
– Нет, – засмеялась я. – Там уже ты была. Но я-то пошла вообще-то не на судмеда учиться. А на следователя.
– А что, хрен редьки слаще, что ли? – хмыкнула Ольга. – Все одно – поближе к преступному миру.
– Оль, но что же поделаешь, я тогда была романтичной. Мечтала побороть преступность в одну харю, но – я ж потом в частные детективы ушла, сама же знаешь, что там только мужья обманутые! Так что это проходит!
Продолжать спор я не стала. Потому что я же и пошла по этой дорожке в свое время, она абсолютно права. Это как отрава. Как говаривал мой папочка – хорошо, что пошла по нужной стороне, могла бы и по другой пойти… По противоположной. Тем паче – уж чего-чего, а духа авантюризма мне было не занимать. И если бы я не стала сыщицей, то кто меня знает… Мне вот больше, чем «Мыслить как преступник», сериал «Виртуозы» нравится. Ах, какие они там аферы проворачивают! Блеск! Посмотришь – и думаешь, а не провернуть ли тоже что-нибудь этакое? Так что Ольгу мне успокоить было нечем. Судя по всему, Варька точно рванет учиться в Тарасов, и именно в судмеды… Потому что – не фига убивать людей! Жажда справедливости – это как отравление. Отравился – и все.
Не проходит такое. По себе знаю… Поэтому Ольге я могла только посочувствовать. Ей предстоит нелегкая судьба. Дочь будет вечно на работе. разговоры она будет вести очень специфичные. И ночные звонки станут постоянной реальностью их жизни. И дай бог, чтобы не было ранений. риска. Потому что от этого – уж точно страховки нет.
– Оль, ну, может быть, она захочет наукой заняться. Чистой. Знаешь, например, она станет криминалистом-биологом. Они ж на происшествия редко выезжают. В основном чисто лабораторная работа…
