Проделки обезьян

– Вот это нам повезло! – воскликнула я.

И тут мое внимание привлекла очень странная конструкция – вдалеке виднелись какие-то неимоверно огромные бочки, поставленные одна на другую.

– Это что? – спросила я.

– Обычно сюда набирают ракушки с берега, которые выносят волны, а потом отправляют на яхте в Сорочинск для сафари-парка.

– Интересное кино. А нам профессор Половинкин сказал, что давно ему не привозили ракушек, что нам предстоит их собрать, нагрузить бочки и погрузить на яхту.

– Задал вам Сергей Николаевич задачку, ох задал. Интересно, чем это вы так перед ним провинились? – Кудасов замолчал и очень выразительно, заинтересованно посмотрел на нас с Митей.

Мы переглянулись. А потом решили, что все равно нам уже терять нечего, и рассказали с самого начала нашу историю, умолчав о некоторых незначительных деталях.

Одна история потянула за собой другую, лопнувшее стекло и крокодилы потянули мусанга. И, соответственно, в разговоре не всплывали фамилии ни Львова, ни Половинкина, но наш знакомый каким-то неведомым образом догадался, о ком идет речь и кто являются главными героями нашего повествования. Он помолчал, а потом предложил нам послушать историю его жизни. Отказываться было как-то неудобно, и хотя время нас уже поджимало, но мне все еще не хотелось браться за тяжелую работу – сбор и погрузку ракушек в таком бочковом количестве. Поэтому неспешным шагом мы вернулись к столику, где оставили свои вещи, я достала колбасную нарезку, сырную и батон, Митя – термос с чаем и стаканы. Хватило на всех. За едой и истории слушаются легче, и воспринимаются как-то по-другому, нежели просто на прогулке.

– Мы же знаем друг друга с юности, – сказал Кудасов. – Все приехали в Тарасов учиться из разных уголков. Я, Лева и Половинка.

– Лева – это Львов? – произнесла вслух я о своей догадке. – А Половинка – Сергей Николаевич?

– Все верно.

– А вы тогда кто были? – полюбопытствовал Митя.

– Я? Куд-Куда, – рассмеялся наш собеседник. – Мы в то время были молоды, горячи, желали совершать открытия и спасать планету. Лева, правда, пошел на ветеринара учиться, лишь бы противостоять родителям. С детства ему запрещали держать дома животных, которых он очень любил. Родители видели в нем будущего юриста, политического деятеля, министра – не меньше. А он в шестнадцать лет вот так взбрыкнул и показал им кузькину мать. Мы выучились, собирались открыть свой приют не приют, в общем, рай для животных. Мы хотели спасти тех, кто пострадал от рук человека и кто не сможет больше жить в окружающей среде.

– Это как? Что ж с ними сделать-то такое нужно было? У меня в голове не укладывается человеческая жестокость, – произнесла я, сморщившись.

– Не морщи лоб – морщины будут, – сказал мне Митя.

– Да, детка, не морщись. Митяй прав. А вот про жестокость речь не шла. Я говорил о страданиях.

– А разве это не одно и то же? Не от жестокости ли страдают животные?

– И да, и нет. Тут вот какое дело. В больших городах многим не хватает чего-то живого и близкого, просыпается память предков, живших свободно на природе, многие хотят завести себе кого-нибудь.

– Кошечек, собачек там, хомяков, попугаев, – продолжил мысль Кудасова Митя.

– И не только. Кошечки, собачки – это еще ладно. Правда, и они потом встречаются на окраинах городов, выброшенные за ненадобностью и оставленные на волю судьбы. А если человек питона, допустим, завел или игуану какую? Поигрался, потешил свое самолюбие, гостям уже напоказывал. А дальше-то рутина и будни. А животинке внимание нужно, средства на нее нужны, вот и не знает такой человек, куда ее девать. В лучшем случае приносит в какой-нибудь зоопарк.

– А там своего добра хватает.

– Вот именно. А если усыпляет? Или хуже того – выпускает в чисто поле.

– Но зато живое остается.

– А это неизвестно, что лучше – гуманная смерть в клинике или голодная на воле. Тем более животное, не привычное к городским, да и вообще человеческим реалиям, такой стресс испытывает, вы себе и представить не можете.

– Вы решили работать зоопсихологами?

– Почти. Мы решили создать такую экологическую среду, в которой будет комфортно животным, если их выдернули из привычного места обитания, привезли сюда, а потом наигрались с ними, и хозяева не знают, что с ними делать.

– Вышло что-нибудь из вашей затеи? – поинтересовался Митя.

– Что ты спрашиваешь? Судя по тому, что у Львова сейчас частный зоосад, в котором только мусанга для полного счастья не хватает, а у Половинкина вообще сафари-парк в центре курортного города, можно считать, что все удалось. Хотя, подождите… – Я склонила голову и внимательно посмотрела на Кудасова: – А как же вы?

– А что, по мне не заметно? – ответил вопросом на вопрос Вениамин Львович.

– Ну-у-у, – протянула я и замялась. Как сказать человеку про его образ жизни, если он и так про себя все прекрасно знает.

Но Кудасов и сам все прекрасно понимал и, видимо, не хотел до конца мириться со своей участью горького пропойцы, искал не только пути решения своей проблемы, но и корень, в котором крылась причина. Он рассказал о том, что устроился работать в зоопарк смотрителем, чтобы хоть как-то отвлечься от того, что за то время на него навалилось. Но последней каплей для него стала гибель единственного черного лебедя, который переел хлеба и булок. Ими птицу, несмотря на предупреждающие таблички, усердно пичкали посетители, заботясь больше не о пропитании лебедя, а о своем развлечении – забавно же наблюдать, как кто-то идет с тобой на контакт.

Это событие совпало с установкой специальных аппаратов, похожих на те, в которых выдается стакан с газированной водой. Только здесь было немного иначе. Это была личная разработка Кудасова, экспериментальная, которую он очень хотел внедрить еще в то время, когда об этом и слыхом никто не слыхивал и даже не задумывался.

– Сначала я просто ходил и предупреждал посетителей, видя такую ситуацию. Говорил, что водоплавающих птиц нельзя кормить булками. Они просто-напросто не переваривают хлебные изделия и гибнут от заворота кишок.

– Я о таком и не знал, – удивленно поднял брови Митя: – Сам, нет-нет, да и брошу уткам на пруду возле дома кусочек от сосиски в тесте или еще от чего-нибудь, чем сам перекусываю, когда иду через парк.

– А вот этого не желательно делать.

– Да почему? Они едят, выпрашивают еще и совсем не умирают.

– Сразу они и не умрут. Для таких птиц хлеб – это медленный яд. Он наполняет кишки, утрамбовывается, а потом раз – и все, и нет птицы.

Кудасов рассказал о том, что сначала ему мало кто верил, не то что из посетителей, но и даже из начальства. А потом, когда ветеринары провели вскрытие его любимого лебедя, доказали, что именно от заворота кишок он и погиб. Но сначала был скандал. А перед этим был эксперимент Кудасова. Ему разрешили установить в парке аппарат, который при нажатии выдавал бы порцию корма для птиц размером с горсть. И все вроде бы было прекрасно, но вскоре погиб черный лебедь – гордость этого зоопарка, и Кудасова обвинили в том, что это случилось именно из-за его аппарата с кормом. Естественно, никакое следствие и суд затевать не стали, а предложили написать заявление по собственному желанию. Кудасов не стал спорить, ушел с любимой работы и не нашел ничего лучше, как в одиночестве разговаривать сам с собой при помощи алкоголя, разбираясь в этой ситуации. И проговаривать все аргументы, которые не были сказаны. Потом его знакомый, конечно, подтвердил правильность его версии гибели лебедя. Казалось бы, это была двойная победа: и вина снята, и версия подтвердилась. И его аппараты стали устанавливать и в других парках, зоопарках, на всех территориях отдыха, где были водоплавающие. Но и свою победу, как и предыдущее поражение, Кудасов тоже встретил бутылочкой. На тот момент супруга, держащая кое-как его в руках, устала, психанула, бросила все и уехала к родителям на неопределенный срок. Кудасову же ничего не оставалось, как просто терять человеческий облик день за днем.

– Вот так в какой-то момент наши дорожки с любимым делом немного и разошлись. А вскорости и Львов с Половинкиным разругались вусмерть. Хотя вот, наверное, наоборот, с их ссоры-то все и началось. Неправильную последовательность событий я вам изложил. Это ж я в зоопарк устроился, чтоб переключиться и немного в себя прийти от развала нашей дружной и теплой компании, от того, что большая и светлая мечта наша рушилась как карточный домик на моих глазах, а я с этим ничего не мог сделать.

– О как! Отчего же Львов с Половинкиным раздружились? – во мне с неимоверной силой взыграло любопытство, и я почувствовала, что в ответе Кудасова сейчас и кроется разгадка таинственной пропажи мусанга. Прошлое и настоящее было связано невидимой красной нитью.

– Половинкин в то время держал целую коллекцию красивых петухов. Большую часть он выкупил у тех, кто устраивал петушиные бои. Ему всегда было жалко этих птиц. Один петух, полностью черный, с каким-то даже бордово-синим гребнем, с шикарным хвостом, но прихрамывающий на одну лапу, был его любимцем. У него даже имя-отчество было. Какое именно, я сейчас и не припомню, правда. Да это и не столь важно.

– Подождите, у меня тогда в голове немного не укладывается спасение животных и петушиные бои, как это совместимо? Насколько я знаю, Львов-то как раз и занимался организацией подобного рода развлечений.

– Да, это так. Он попросил у Половинкина петуха якобы для выставки, а на самом деле для участия в боях. Потому что такие животные в определенных кругах тоже достаточно известны. Львову поступил заказ от какого-то генерала-шменерала именно на этого петуха. Он всегда побеждал во всех боях, по словам заказчика. И тот не хотел рисковать своими деньгами и намеревался вытянуть из своих гостей, наоборот, как можно больше средств при помощи этой чудо-птицы. «Золотой петушок» – называл он ее.

– Но что-то пошло не по плану, да? Насколько мне известно, как раз-таки после вечеринки у одного влиятельного лица, где и были петушиные бои в качестве основного развлечения, Львову дали хороший срок. Потом, правда, скостили, но не суть.

– Да, получилось так, что петух вел себя не как обычно, генерал проигрывал понемногу, но предвкушал, как он отыграется, когда птица войдет в силу. А он возьми да и умри от последнего клевка соперника.

– Почему такое произошло? – поинтересовался Митя.

– Половинкин ставил опыт, гуманный опыт, отмечу, чтобы убрать птичью агрессию. И надо сказать, ему это удалось. Его любимец – король и победитель всех петушиных боев – по характеру стал напоминать ласкового кота, правда, своенравного, но вполне адекватного. Львов после случившегося в бешенстве прилетел к Половинкину домой, тряся петухом и брызжа слюной. Он кричал, что друг его подставил, что с такими товарищами никакие враги не нужны. А Половинкин, когда увидел в таком виде своего любимца, чуть не лишился чувств и рассказал про свой опыт. В общем, скандал был знатный. Я метался между двух огней, пытаясь их помирить. Хотя я мог понять и одного, и второго. Серега спасал уже животных, ставил опыты, воплощал нашу общую мечту в жизнь. Максим же решил таким образом заработать на нашу мечту, чтобы было на что приобрести здание, землю, где мы будем содержать наших подопечных. Он считал, что животные, а точнее, именно петухи и собаки, которых мы спасли и подлечили, уже привыкли к такому образу жизни и, если все держать под контролем, не допускать глубоких ранений, то вполне их можно использовать. А вот Серега был иного мнения. Раз спасли, значит, спасли, и надо этим животным подарить новую жизнь. А потом, потом они стали настраивать меня друг против друга, получился этакий любовный треугольник, только в нем все пытались как можно больнее укусить товарища, раскрывая все его тайны, секреты, слабые стороны. В какой-то момент я не выдержал и стал искать утешение и забытье в градусных напитках еще покрепче. Если раньше я подружился с вином, то здесь перешел на водочку и коньяк. Надо сказать, что на короткий период это помогло. Но к моей несчастной доле, все сложилось так, что это увлечение совпало с защитой моей докторской работы. Я дописывал ее на эмоциях, пустив все на самотек. А вот на саму защиту я и вовсе не пришел, просто-напросто перепутав дни. Понятное дело, что меня больше никто нигде не стал ждать и уж совсем не рад был видеть мою опухшую рожу, – Кудасов вздохнул, почесал подбородок с отросшей щетиной и посмотрел куда-то вдаль, за море.

– Эх, вам не позавидуешь, – вздохнула я сочувственно.

– Я не для того, чтоб ты меня пожалела, рассказываю. А для того, чтобы вы понимали всю картину. А теперь рассказывайте, что у вас стряслось. Может, чем и помогу, кроме того, как ракушек набрать да погрузить.

Мы с Митей, дополняя друг друга, теперь полностью и начистоту рассказали Кудасову о том, что за дело нас связывает, дополнив предыдущую нашу историю всеми подробностями, которые только могли вспомнить. Рассказали о том, что мы уже сделали и что предстоит, спросили про мусанга. А повествование о наших злоключениях я завершила еще раз жуткими крокодильими мордами и рухнувшей стеклянной стеной.

Кудасов сейчас отчего-то ни с того ни с сего громко расхохотался. Держась за живот, он твердил:

– Ой, не могу! Ой, не могу! И эти попались. А вроде молодежь! Должны же наблюдательными быть, внимательными.

Я даже хотела обидеться на него. Рассказали ему все как на духу, а он ржет как сивый мерин. Но потом Кудасов стал в одно мгновение серьезным и сказал:

– Да это у него трюк такой со стеной. Не для вас одних он такое представление устраивает. И я на него попался. Но раскусил, поэтому и вам расскажу. А что делать с этой информацией – решайте сами.

Глава 12

Чем дальше Вениамин Львович рассказывал нам историю с трюком Половинкина, тем сильнее запутывалась я и уже совершенно ничего не понимала. Оказывается, что стеклянная стена сделана на самом деле из какого-то то ли сплава, то ли пластической массы, которая не может причинить своими осколками никому вреда – ни человеку, ни живущим за ней обитателям, в моем случае – крокодилам.

Профессор присматривал посетителей с тугим кошельком, а их иногда к нему подсылал и знакомый, о котором Кудасов ничего внятного не мог нам сказать, и таким образом пополнял казну своего сафари-парка. Они шли, тихо-мирно о чем-то беседуя, профессор наступал на определенный камень, от которого шел сигнал лежащему на своем месте дрессированному крокодилу, тот поднимался, утыкался носом в стекло, надавливал на слабое место, посетитель в этот момент отшатывался или касался стеклянной стены, которая тут же рушилась на его глазах.

На этот звук выбегали маленькие крокодильчики, тоже, соответственно, дрессированные, которые знали, что в ближайших бамбуковых зарослях их ждет лакомое угощение. Потом они легко возвращаются назад, идя на руки к сотрудникам сафари-парка, которых на самом деле не так уж и много. Все между собой связаны и очень любят Половинкина, слушаются его во всем и так же мечтают сделать из простого сафари-парка огромное живое пространство.

Человек, который считает себя виноватым в произошедшем, всегда предлагает каким-то образом возместить ущерб. Чаще всего это деньги, либо знакомство с нужными людьми, к которым просто так на прием не попадешь. И вот таким образом дело Половинкина процветает.

– Да, он хитрит, но надо отдать должное, что ни копейки из этих средств он на себя не тратит – все идет на его любимых животных и чаще всего на выкуп тех, кто свое отслужил, отработал, либо попал в руки недобросовестных хозяев, – завершил свой рассказ несостоявшийся профессор Кудасов, смачно зевнул, потянулся и поднялся на ноги.

– Интересная история, – протянула я, – а почему его выбор с этой стеной пал на нас? Вроде денег у нас с собой нет.

– Да и те, что были, уже отданы продавцу за мусанга, – сказал Митя и горестно вздохнул, – что с нас взять-то?

– А вот это самое интересное. Есть у меня, конечно, одно предположение, – протянул Кудасов, – но пора приниматься и за работу.

– Кстати, – меня осенила внезапная мысль, – а вы-то сами как оказались здесь, на острове?

– Я в последнее время решил точно избавиться от своей зависимости и снова развернуться в сторону мечты. Хотел пойти к Половинкину, по старой памяти, попроситься на работу. Понятное дело, что он меня вспомнил бы, но вряд ли бы угадал. А тут как раз прочитал объявление, что сюда, на остров, требуются разнорабочие для уборки территории. Вроде как тут хотят снова возрождать Профессорский городок.

– Понятно все с вами, похвальное желание.

– Так вот, пока я все убирал, ракушек тоже нагреб целую гору, так что вам только и останется сгрузить их в бочки да потом поднять на яхту. Хотя, мне кажется, на «Попутном ветре» есть свои приспособления для этого. Уж очень толковый паренек там всем заправляет.

– Николя, – уточнила я.

– Он самый.

– Он не особо общительный, больше молчит, сам первый на разговор не идет, но дело у него движется споро и скоро, он знает, что делает.

– Да? А нам он не показался замкнутым, – удивленно посмотрел на Кудасова Митя. – Он всю дорогу с нами шутил, разговаривал, общался.

– Странное дело… Не иначе с ним что-то произошло.

– Ну как что-то…Тут небольшое столкновение было, – и я во всех подробностях расписала стычку с местными бандитами на берегу.

– Это опасные люди на самом деле, – задумчиво протянул Кудасов. – Как бы чего не стряслось.

– Да что может произойти? Все будет отлично. Мы разобрались с ними, – беспечно отмахнулась я от такого предположения. – Давайте уже пойдем за ракушками.

Да, то, что было набрано Вениамином Львовичем, очень нам помогло. Нагрести такую огромную гору ракушек за такой короткий срок точно было бы нам не под силу.

Я, взяв лопату-шахтерку, вспомнила свои поездки в деревню в зимний период и свое желание помочь тетушкиным родственникам.

Помню, как дедушка Саня расчищал подобной лопатой, только раза в три больше, снежные сугробы, а я хвостом ходила за ним по всем дорожкам и просила дать мне эту волшебную лопату, которая творит такие чудеса – один раз мазнул, и перед тобой появилась ровно половина дорожки.

Дедушка был добрым человеком, который всегда шел навстречу детским желаниям, поэтому лопату я получила и кое-как прочистила от снега пару метров. На этом мое желание владеть такой чудесной огромной лопатой как-то испарилось само собой. А вот сейчас воспоминания нахлынули вместе с ощущениями. Забавно, однако.

Вскорости, когда солнце стало мягче и приблизилось к горизонту, мы завершили работу. Вспотевшие, уставшие, даже уже выдохшиеся, мы еще находили силы на беседу и шутки.

– А как эти бочки мы закинем на борт яхты? Их же поднять явно никому не под силу, – вытирая пот со лба и снимая куртку, сказала я.

– У Николя есть специальный трап для грузов, по которому эти бочки и им подобные легко вкатываются наверх, – сказал Кудасов. – Даже особо усилий не стоит прилагать. Все делается почти само собой.

– Это хорошо, – выдохнул Митя и плюхнулся на пятую точку, – а то я уже не в состоянии вообще что-либо делать.

Я тоже приземлилась рядом с ним, предварительно подойдя к морю и зачерпнув пригоршнями соленую воду – очень хотелось умыться и освежиться.

Немного посидев вот так на берегу, мы отправились к нашему импровизированному лагерю, где перекусили, собрали свои вещи и снова пошли на берег, где стояли бочки с ракушками – с минуты на минуту, судя по положению солнца, на горизонте должна была показаться яхта «Попутный ветер».

Что мы будем делать дальше, я даже не предполагала – все мысли выветрились у меня из головы. Вот точно говорила Мила: «Хочешь разгрузить голову – загрузи руки». У меня это сегодня вышло просто превосходно.

Видимо, мой задумчивый вид вызвал некие опасения или подозрения у Вениамина Львовича. Он поэтому и поинтересовался: о чем же я так уж печалюсь, раз уставилась в одну точку и смотрю не мигая.

Я рассказала о том, что понятия не имею, где нам теперь искать мусанга, так как толком о его особенностях и повадках Половинкин-то нам и не рассказал.

– Есть у меня одна мыслишка, – сказал Кудасов, прикладывая ладонь козырьком к глазам и что-то высматривая в море.

– Что за мыслишка? – лениво поинтересовался Митя.

– Про зону карантина в сафари-парке вам что-нибудь известно? – вопросом на вопрос ответил Кудасов.

– Ну, в принципе, да. Мы успели поболтать немного с говорливым охранником.

– Болтун – находка для шпиона, – стандартной фразой отделался Кудасов.

– Это точно, – я поддержала его, – на собственном опыте не раз испытывала, как благодаря вот таким товарищам раскрывалось дело, в котором либо была какая-то уж очень крохотная зацепка, либо ее не было совсем.

– Смотрите, если рассуждать логически, то получается, что Половинкин провернул свой трюк со стеной и отправил вас на Профессорский остров за ракушками, только ради того, чтоб иметь возможность удалить вас из города, потому что вами движет желание найти мусанга и больше ничего.

– А мусанг, как мы уже поняли из всех разговоров, нужен ему самому, – продолжила мысль Кудасова я.

– У вас остается ночь, чтобы его найти. И если Половинкину удалось мусанга поймать, то он непременно сидит в карантине. И я так предполагаю, что вы прекрасно справитесь с этой задачей – незаметно пробраться туда и разведать обстановку, верно?

– Верно! – воскликнули мы с Митей.

– Я об этом, если честно, даже и не подумала, – призналась я.

– Ничего страшного. Как говорят, одна голова хорошо…

– Две – мутация, а три – змей Горыныч, – пошутил Митя и начал подниматься. – Смотрите, к нам кто-то приближается.

И действительно, из-за мыса показалась знакомая нам яхта.

Проверив, все ли мы собрали, я осмотрелась по сторонам и мысленно попрощалась с гостеприимным островом.

Кудасов засобирался:

– Николя, конечно, парень неплохой. Но себе на уме. Будьте аккуратны. А сейчас вот совсем не нужно, чтобы меня с вами видели или вас со мной. Я вам помог, информацию дал, теперь все в ваших руках, – с этими словами он сделал несколько шагов и слился с ближайшим скалистым уступом. Я успела лишь взмахнуть рукой на прощанье.

Когда яхта подплыла примерно на то же самое расстояние, что и днем, мы уже стояли вдвоем с Митей и махали Николя. Он развернулся и боком пришвартовал яхту в самом глубоком месте, которое было ему необходимо, чтобы не зацепиться за дно. Заметив нас, он тоже помахал в ответ, словно приглашая нас подняться на борт. Мы же знаками показали, что не поднимемся, пока не будут погружены бочки.

Николя бросил трап, по которому Митяй быстро вкатил их на борт. Судя по выражению лица нашего знакомого, он был весьма и весьма удивлен нашим «уловом».

– Ого! Вот это вы шустрые. Впервые вижу, чтобы такое количество ракушек было собрано за такое рекордное время. Вы спортсмены, что ли? Или кто помогал?

Но мы, помня просьбу и предупреждение Кудасова, решили не открывать свои карты и просто отшутиться.

– Ага, спортсмены. Устроили соревнование, кто больше соберет и кто дальше закинет.

– Кто победил?

– Победила дружба.

– Ну раз дружба, то, значит, так тому и быть. Тогда в путь! Сейчас успеем полюбоваться закатом.

Мы отошли от острова на довольно приличное расстояние, когда яхта замерла, а я просто застыла на месте, не в силах пошевелиться – такая ошеломляющая красота меня сейчас окружала.

В вечернее время солнце уже не так припекало, как днем, когда мы были на острове. Сейчас оно было какое-то мягкое, с добавлением ноток романтичности. Хотелось смотреть на него, не отводя глаз. Даже волны, казалось, тоже окрасились в нежные тона, которые, не смешиваясь между собой, подарили морю такой великолепный оттенок – нежно-оранжевый, с золотыми нотками и алыми вкраплениями.

Море было сейчас почему-то похоже на разлитое горчичное масло, которое обволакивало собой нашу яхту. Свежий, но еще не холодный морской воздух добавлял своей прелести в этот вечер. Море и небо, сливаясь и словно перетекая из одного состояния в другое, так дополняли друг друга, что создавалось ощущение какой-то нереальной безграничности и даже потусторонности. Словно в этом мире не существовало больше ничего, кроме нас, яхты и моря.

Закат постепенно угасал, солнце чуть задержалось и окончательно нырнуло в море, краски поменялись: добавились оттенки сиреневого, синего и фиолетового. Но красота от этих изменений никуда не исчезла.

Наверное, из-за того, что я расслабилась и сосредоточила свое внимание совершенно на другом, я и не заметила, что нас окружили. Все казалось дурным сном или плохим фильмом про пиратов. На соседней яхте стоял человек, который целился прямо в меня из пистолета.

И тут я полетела прямо на палубу, потому что наша яхта резко дернулась и рванула вперед, словно она была не водным транспортом, а гоночной машиной, стоящей на старте. Звук выстрела остался где-то позади, а я попыталась подняться.