Посланница небес

– Не может быть! – изумилась тетя Мила. – Ты что же, будешь работать бесплатно?

– Да, он меня попросил, и я не смогла отказать, – буркнула я и села рядом с тетей. – Понимаешь, мне показалось, что, если я не соглашусь, его точно пристукнут. Он выбрал путь непротивления насилию. Ему какие-то подонки нож к горлу, а он рассуждает вместо того, чтобы врезать. Раньше, прикинь, этот священник был спецназовцем, служил в Чечне.

– Думаю, что ты поступила правильно, – серьезно сказала тетя, погладив меня по голове. – Всех денег не заработаешь. Если человеку нужна помощь и ты можешь ему помочь, то надо сделать это. Если он бедный, значит, подлинный. А то вон как некоторые, только карманы набивать – утопают в золоте. Ты из-за денег расстроилась?

– Нет, прошлый клиент хорошо заплатил, можно легко перетерпеть, дело в другом, – ответила я и рассказала про предстоящее причастие. – Я обещала ему поститься. А если я обещаю, то выполняю свои обещания, не могу иначе. Ты же, тетя, вечно, как наготовишь вкуснятины. Обычно я спокойно отношусь к еде, но сегодня магнитная буря, что ли. От одного запаха слюнки текут. Ничего, и не такое терпела, справлюсь.

– Это все потому, что нельзя, – осмыслив, сказала тетя. – Я пойду, уберу пироги в шкаф и закрою кухню, чтобы ты не мучилась.

Когда она ушла, я встала, переоделась в спортивное трико, майку и, проделав комплекс дыхательных упражнений, перешла к отжиманиям, сначала на кулаках, потом на пальцах, а в заключение – на внешних сторонах ладоней. Пять подходов по сто раз здорово отвлекли меня от мыслей о еде. Да, с тетей голодать одно мучение. То ли дело тренировки кандидатов в «Сигму» – отобрали после выпуска студенток, выбросили в пустыню, и голодай сколько душе угодно. Воды кругом ни капли. За полярным кругом тоже голодать нетрудно. Животных минимум, под рукой только ягель, а он аппетит не очень пробуждает. А как мы голодали на каменистом атолле в океане! Была буря, как-то пытались собрать дождевую воду, пришлось выжимать ее из одежды. Только на третий день удалось подбить камнем случайно залетевшую чайку. Пробовали ловить рыбу. Когда у некоторых из кандидатов начала ехать крыша, нас все же забрали оттуда.

Повиснув на турнике, я решила думать о тухлой рыбе. Однако аппетит это не убавляло. За годы службы брезгливость во мне начисто уничтожили.

– Женя, ты не могла бы потише скрипеть своим турником, все-таки поздно уже, почти одиннадцать, – попросила тетя Мила, заглядывая в комнату. В глазах ее таилось беспокойство и смущение. – Соседи могут еще невесть что подумать.

Я мягко спрыгнула с турника на ковер и, отдышавшись, бросила с раздражением:

– Думаешь, соседи прислушиваются ко всяким скрипам? Нужны мы им сто лет.

– Они прислушиваются, прислушиваются, Женя, и такое потом говорят, – закивала тетя Мила. – Помнишь, ты недавно била кулаками по чурбаку и вошла в раж, что даже начала что-то выкрикивать. Потом Мария Александровна мне рассказала: во дворе болтали, будто ко мне приходил мужчина и избивал меня полтора часа. Все сошлись на том, что это мой бывший любовник и я ему изменила со слесарем, который приходил к нам трубу менять на кухне. А в любовники мне записали соседа из двадцать третьей. Помнишь этого молодого бизнесмена?

Я не смогла удержаться от смеха:

– Тетя Мила, да успокойся. Ничего страшного. Наоборот, в нашем дворе за тобой закрепится имидж роковой обольстительницы.

– В наше время таких обольстительниц знаешь, как называли? – хмуро буркнула тетя и добавила совсем уж печальным голосом: – Как я посмотрю в глаза жене этого бизнесмена, если встречу ее на улице?

– Ты лучше ей не в глаза смотри, а следи за руками, – посоветовала я. – Электрошокер, который я тебе купила, все еще функционирует?

– Да. Только я его боюсь, он так страшно трещит. – Вдруг глаза тети от страха расширились. – Ты, что, считаешь, она может напасть на меня?

– Очень даже может быть, – ответила я. – На вид она неврастеничка и из-за своего мужа любую порвет на лоскуты голыми руками, поэтому бей первой и беги. С теми, кто отбивает мужиков, не церемонятся.

– Я же не отбивала, – прошептала тетя и села, медленно бледнея. – Как же теперь-то? Может, ей позвонить и сказать, что между нами ничего не было?

– Так она тебе и поверит, не вздумай, – велела я строго. – Со временем все успокоится.

– Да, наверное, – согласилась тетя удрученно, а затем попросила: – Женя, а ты не могла бы забрать мои туфли из починки завтра, и продукты кое-какие надо купить.

– Уж не думаешь ли ты теперь скрываться дома от жены соседа? – насмешливо спросила я. – Лучше открыто сойтись в честном бою, разобраться как женщина с женщиной, – я про выдирание косм и расцарапывание лица. Подеретесь раз и успокоитесь.

– Женя, перестань издеваться, – потребовала тетя. – Я не хочу ни с кем сходиться в бою.

– Не будет она на тебя нападать, расслабься, я просто пошутила. – Обняв тетю Милу за шею, я добавила: – Но электрошокер все равно носи с собой. Кругом полно всяких психов.

– Женя, я теперь спать не смогу, – горестно всплеснула руками тетя Мила.

Часа в два ночи я проснулась и поплелась на кухню. Налила в бокал воды и вспомнила, что мне и пить-то нельзя. С воспоминанием о посте вернулись греховные мысли о пирогах, закрытых в шкафчике.

– У меня стальная воля, – сказала я себе, выплеснула воду в раковину и решительно поставила пустой стакан на стол.

А пирогами между тем все же пахло. Казалось, все стены пропитались этим манящим запахом. Ехидный голос подсознания посоветовал наплевать на обещания какому-то попу. Он-то сам наверняка во все посты так трескает, что за ушами трещит. Я задавила в себе этот противный голос. Обещание не будет нарушено ни при каких условиях.

В доказательство крепости своего характера я решила заглянуть в шкафчик. Посмотрю на пироги, и ничего со мной не сделается.

Аккуратно отворив дверцы, я заглянула: пироги как пироги, ничего особенного. Пять штук. Они лежали каждый на своем блюде, три из них надрезаны, и была видна начинка: в одном – порозовевшая малина, в другом – истекающие густым соком ягоды вишни, а в третьем – кусочки яблок, застывшие в прозрачном желе.

– Не очень-то они мне и нужны, – сказала я себе, сглотнув слюну. – Да я могу на них часами смотреть и не притронусь. В «Ворошиловке» я сносила такое, что какой-то пост по сравнению с этим – детский лепет.

Мои глаза были прикованы к отрезанному от яблочного пирога куску, лежавшему тут же на блюде. Для тренировки силы воли я взяла его и, приблизив к носу, втянула кисло-сладкий яблочный аромат раз, другой.

Уши уловили едва слышный шелест ткани в коридоре, словно бесплотный дух крался ко мне. Свободной рукой инстинктивно схватилась за нож и начала поворачиваться к двери. Вдруг тишину разорвал отчаянный крик:

– Нет, Женя, не смей этого делать!

Вздрогнув, я уронила пирог на пол. Тетя Мила подскочила ко мне и захлопнула дверцы шкафчика с сердитым шепотом:

– Я не позволю тебе нарушить пост. В кои-то веки собралась причаститься, а чуть-чуть потерпеть не можешь?

– Я все могу и не собиралась ничего такого делать, – буркнула я в ответ. – Ты зачем так кричала? Соседи небось уже милицию вызывают, решили, что я прирезала тебя ради жилплощади.

– Они вызовут, от них дождешься, только музыку врубают так, что стены дрожат, – проворчала тетя, подхватила кусок пирога с пола и отправила его в мусорное ведро. – А ты, Женя, больше не думай сюда пробираться, я буду следить.

– Она будет за мной следить! – хмыкнула я. – Только посмотрите на нее. Тетя, я умею себя контролировать. Не занимайся ерундой. Спи спокойно и ни о чем не думай.

Проворчав себе что-то под нос, тетя пошла в свою комнату, я – в свою. Легла на кровать, укрылась простыней, но сон не приходил. Даже самогипноз не помогал. Из-за проклятых пирогов я не могла сконцентрироваться. Да что ж это за наваждение такое! Перевернулась на один бок, на другой, на живот, снова на спину. Открыла глаза и тяжело вздохнула. Навязчивые мысли о еде не покидали. Запах пирогов, казалось, проник даже в мою комнату. Открытые глаза смотрели в потолок, на котором в свете уличных фонарей на стене формировались различные тени, в основном овальной формы, очень похожие на… Я зажмурилась, затем вскочила и ринулась на кухню.

Плевать на все. Священник ничего не узнает. Навру ему завтра да и все…

С этими мыслями я ворвалась на кухню, схватила со стойки нож и напала на пирог, который тетя по неизвестным причинам оставила на столе. Секунд тридцать – и от него остались только крошки на тарелке. Чувствуя, как едва не лопается мой желудок, я с нетипичной для себя жадностью впихивала в измазанный начинкой рот последний кусок, и тут на кухню вбежала тетя. Глаза ее округлились. Страшно закричав, она кинулась ко мне. Я с пирогом метнулась в угол и доела его в одно мгновение.

– Женя! Что ты натворила! Это же был пирог для соседей сверху! – закричала тетя Мила.

Я обернулась и, чтоб пирог не полез из меня обратно, с набитым ртом проговорила:

– Обойдутся твои соседи. С чего им вдруг такая честь? Ты же сама говорила, что они сводят тебя с ума музыкой.

– Вот поэтому я в этот пирог положила «Крысина», – с горечью бросила тетя и печально спросила: – Где я теперь нового яда найду среди ночи?

– Тетя, – прохрипела я, пошатнувшись, схватила тетю Милу за плечи слабеющими руками и сползла на пол.

Мир перед глазами мерк, силы уходили. В животе начались страшные рези, характерные для отравления крысиным ядом. Тетя что-то говорила, но я не слышала. Свалившись окончательно на пол, возвела я на нее глаза, протянула руку и попыталась закричать, чтоб тетя Мила вызвала «Скорую», хотя и ежу понятно: при такой дозе ей не успеть. Сказать ничего не получалось. Губы словно заледенели и не слушались. Я напрягла последние силы и, крича, проснулась. Перед лицом темный силуэт склонившегося надо мной человека. Тут же я вскочила и вывернула руки, тянувшиеся к моему горлу.

– Женя, что ты делаешь? – жалобно пискнул нападавший голосом тети Милы. Я включила ночник и увидела, что действительно скрутила собственную тетю. Резкие пробуждения посреди ночи не способствовали улучшению мыслительных процессов, поэтому я тупо спросила:

– Ты что тут делаешь посреди ночи?

Тетя вырвалась и, разминая вывернутую руку, с обидой в голосе бросила:

– Ты кричала во сне и металась. Я не могла заснуть. Вот решила встать и разбудить тебя, потому что слушать эти стоны посреди темноты просто невозможно. Пришлось нарушить твой запрет не подходить к тебе, когда ты спишь.

– Фу, ладно, фиг с ним, с запретом, – махнула я рукой, вытирая испарину со лба. – Теть, ты не поверишь, какой мне только что кошмар приснился.

– Отчего не поверю, – хмуро буркнула тетя. – При твоей работе подобные кошмары объяснимы. Боюсь и представить, как ты, когда выйдешь замуж, будешь спать с мужем в супружеской кровати. Он у тебя, наверное, будет постоянно битым, с вывернутыми руками и ногами. Захочет тебя поцеловать, а ты ему шею свернешь.

– А я его предупрежу, чтобы во сне не целовал, – бодро ответила я, меряя шагами комнату. – Тебя же, тетя, я не убила.

– Большое спасибо за твое великодушие, – проворчала тетя. – Жень, давай я тебе дам хорошего снотворного?

Я посмотрела на часы, показывавшие половину четвертого, и решительно покачала головой:

– Нет, тетя, я справлюсь сама и без всякой химии.

Тетя пожала плечами и пошла в свою комнату. Я легла, а через несколько секунд уже смотрела следующий сон, ненамного лучше предыдущего. И так до утра. В шесть подъем. Десятикилометровая пробежка и комплекс силовых упражнений, душ, а после на своем «Фольксвагене» я рванула к церкви.

2

Поднимающееся на горизонте солнце окрасило белокаменные стены церкви в розовые тона. Двухэтажное прямоугольное основание с арочными окнами подклета с гульбищем, над ним следующий уровень крестообразной формы, выше восьмиугольник с арочными окнами, завершенный узорчатым кокошником, далее восьмигранный шатер, увенчанный позолоченной главой в виде луковицы с крестом. Над входом в церковь навес, поддерживаемый невысокими прямоугольными колоннами. Справа от основного здания церкви массивная шатровая колокольня, связанная с церковью галереей. Она упиралась в перекресток дорог. На другом фланге уравновешивал композицию легкий стройный шатер, оканчивающийся барабаном, который укрывал купол с крестом. При свете дня церковь выглядела монументально. Несмотря на облупившуюся краску и осыпавшуюся штукатурку, древние стены словно излучали силу.

Вдоль ветхой чугунной ограды росли ели. Я двинулась мимо них к деревянным воротам, чувствуя, что мне нужно во двор, а не в храм. Краем глаза я заметила нищих, оккупировавших пространство у крыльца. Почти всех их я видела раньше, колеся по городу. Например, мужчина, изображавший безногого ветерана Чечни с табличкой на груди, ранее был жертвой Чернобыля и стоял в районе детского парка в Тарасове, еще раньше он был слепым музыкантом и в паре с другим слепым играл на гитаре в переходе вокзала. Его напарник был тут же, но изображал эпилептика-паралитика. Старушка с табличкой погорелицы кочевала по городу весь год. Теперь перебралась в Карасев, сменив табличку. Сейчас она вроде бы искала средства на операцию для внука, больного лейкемией. Дальше сидел дед с большой окладистой бородой в черных очках слепого. На груди у него висело более десятка орденов и медалей, а в руках табличка: «Ветеран войны», однако в базе данных МВД на него имелось толстое досье, и на войне он вовсе не был. Сидел в это время за убийство и разбой. Фамилия у него еще такая запоминающаяся – Мудель. Я когда на нее наткнулась, глазам не поверила.

Окинув взглядом весь этот сброд, я собиралась пройти мимо к воротам во двор, но меня остановил говор двух женщин, подступивших к храму. Одна у другой шепотом спрашивала мелочь, чтобы подать нищим, иначе они вроде разозлятся. Женщины прошли вперед, кинули монеты в шапки и коробки нищих, но в ответ вместо благодарности услышали лишь недовольный рев, а изображавший эпилептика вдобавок обматерил женщин, считая, что раз он играет роль больного, то ему все можно.

Я замедлила ход. Дождалась, когда женщины скроются за дверью, и подошла к нищим.

– Подайте Христа ради, – жалобно протянул «ветеран войны», поднимая глаза к небу и потряхивая картонной коробкой.

– Давай, мать твою, – нагло проорал эпилептик, натужно дергаясь, – давай, сволочь, иначе черти в аду тебя будут поджаривать на сковородке.

Сделав вид, что ищу кошелек, я огляделась. Нищие подались вперед в предвкушении поживы. Однако я достала из сумки пустую руку и, пожав плечами, извиняющимся голосом бросила:

– Извините, забыла кошелек в другом кармане.

Лица просителей исказила неподдельная ненависть.

– Сука, гореть тебе в аду, – выкрикнул эпилептик.

На это я простерла к ним вперед руку, как пророк, и воскликнула:

– Убогие, калеки и просто придурки, призываю вас – исцелитесь! – Затем достала из сумки муляж гранаты и перед их глазами вырвала чеку, прикрывая гранату так, чтоб ее не увидели прохожие со стороны улицы.

Исцеление нищих было мгновенным и буйным. У безногого появились ноги. Глухонемой завопил благим матом, обретя голос. Слепой прозрел. Вся шайка с воем кинулась врассыпную. Я проводила их взглядом, пряча гранату в сумку, и увидела пожилую женщину, застывшую с открытым ртом на дорожке перед церковью.

– Видели, как я их излечила?

– Так они же не болели, – пробормотала женщина, троекратно перекрестившись.

– Тьфу ты, только силу зря тратила, – воскликнула я с деланой досадой и пошла к воротам.

Мне открыл высокий белобрысый мужчина с ненормальным взглядом и блуждающей улыбкой. Он рассматривал меня своими серыми подслеповатыми глазами, и улыбка то появлялась, то исчезала на его лице, точно кто-то невидимый дергал за уголки его пухлых, неровных, как бы изломанных губ.

– Благослови вас Господь, – радостно сказал мужчина, после секундного колебания и вновь улыбнулся.

Сообразив, что у него не все дома, я мягко ответила:

– Пусть Он и тебя благословит. Ты пропустишь меня? Мне надо найти отца Василия.

– Да входите. – Мужчина улыбнулся еще шире и посторонился.

Я вошла и увидела своего вчерашнего знакомого. Отец Василий разговаривал со стариком у невысокого здания внутри двора. Заметив меня, отец Василий размашисто зашагал в мою сторону. Я двинулась навстречу. Ненормальный, глупо улыбаясь, засеменил рядом.

– Здравствуйте, Евгения. Очень рад, что вы пришли вовремя, – поприветствовал меня священник и представил мне улыбчивого мужчину: – Это Иван. Мы его так сами нарекли, потому что не знаем истинного имени. Он его и сам не помнит. Я как-то шел, и он, грязный и оборванный, попросил у меня милостыню. Сказал, что не ел несколько дней. Денег у меня не было, и я привел его сюда. Мы его накормили, помыли, переодели и оставили при храме. Хоть бог не вложил в его голову достаточно ума, зато дал в избытке силы и усердия. На территории храма есть небольшое подсобное хозяйство, вот Иван там и трудится. Не боится никакой работы. Все, что ни попросишь, сделает. Молодец. – Обращаясь к ненормальному, отец Василий ласково сказал: – Ваня, это Евгения. Она спасла меня вчера от лихих людей.

Иван посмотрел на меня с детским восторгом, спросив:

– Ты ангел, что ли? Такая красивая, как на картинке в церкви на стене, только волосы коричневые, а у того ангела белые.

– К большому сожалению, я далеко не ангел. И не из-за цвета волос, – ответила я, не зная, что ему еще можно сказать. – Что, хочешь, чтоб я покрасилась? Думаешь, светлые волосы мне подойдут больше?

– Не, не надо. Оставайся с такими – ты все равно ангел, – заверил меня Иван с серьезным видом. – Я видел на иконе святую и с коричневыми волосами.

– Ваня, а кролики-то, поди, голодные, – напомнил моему собеседнику отец Василий. Упоминание о кроликах вызвало у Ивана сильное волнение. Он предложил мне составить ему компанию, но я вежливо отказалась, а отец Василий пояснил причину моего отказа: – У Евгении сегодня причастие, первое за много лет. Сейчас она должна исповедаться. Потом она, конечно, посмотрит твоих кроликов.

– А-а-а, – протянул Иван с пониманием, сосредоточенно ковыряя в носу пальцем. – Но я потом на службу приду, и вы мне свечку дадите.

– Обязательно дам, – пообещал отец Василий, подталкивая мужчину в спину. – Иди и помни, что со свечами надо быть осторожнее, чтоб не получилось, как тогда.

– Я буду очень осторожен, – с жаром пообещал Иван.

Он ушел, а я спросила у священника, что он имел в виду, говоря: «Будет как тогда».

– Пойдемте в храм, – предложил отец Василий.

Медленно ступая со мной в ногу, он с печальной улыбкой поведал, как Иван недавно во время литургии поджег нечаянно свечкой костюм одному богатому человеку. Тот первый раз пришел в церковь и устроил настоящий скандал из-за своего прожженного пиджака. Пришлось пострадавшего выводить из церкви почти силой, так как он не желал успокаиваться, смущал прихожан. Этот человек позже подал на церковь в суд, заявив, что коли дурачок живет при церкви, то церковь должна платить за его дела.

Слушая священника, я отметила про себя, что странный, должно быть, был господин, раз не постеснялся устроить скандал в церкви из-за какого-то пиджака.

Перед исповедью отец Василий спросил, постилась ли я?

– Да, – простонала я, вспомнив вчерашний вечер. – Думала, это будет намного легче.

Потом пришлось признать, что я не умею правильно креститься. Отец Василий с усердием взялся за мое обучение:

– Три пальца – большой, указательный и средний соединяются вместе и знаменуют собой Святую Троицу; безымянный и мизинец – пригибаются к ладони и знаменуют то, что Сын Божий принял на Себя естество человеческое.

Я узнала много нового и подивилась, насколько все сложно.

– Путь к Богу тернист, – заметил отец Василий и предложил начать.

После исповеди я в числе других исповедовавшихся прихожан присутствовала на богослужении. Священнодействие началось с благословения отца настоятеля:

– Благословенно Царствие Отца и Сына и Святого духа, ныне и присно и во веки веков, – прозвучал его сильный чистый голос под сводами храма.

Я с интересом следила за действиями священнослужителей у престола. Приношение даров, затем перенесение их на престол, целование мира и возношение даров с молитвой благодарения и воспоминания.

Старухи, стоявшие рядом со мной, шептались о какой-то похищенной из церкви иконе. Им было не до благоговейного размышления и постижения всех благ, даруемых в евхаристии. На них сердито зашикали, и старушки замолчали.

Я получила причастие и почувствовала себя просветленной. Из души будто ушел какой-то груз. Словами этого не опишешь, но мне стало ясно, что посетить храм я должна была сразу после ухода из КГБ.

– С миром изыдем! – зычно призвал священник прихожан. Все зашевелились и со вздохами двинулись к выходу.

Старухи, что разговаривали о краже иконы, шли в толпе прихожан впереди меня.

Я вышла вслед за ними из храма и спросила, о какой иконе они говорили.

Старухи вначале перепугались, потом не выдержали и, воровато озираясь, рассказали, что из храма украли икону Богоматери. Поговаривали, что это кто-то из своих, но кто конкретно, так и не установили до сих пор.

– Такое раньше тут бывало? – спросила я задумавшись.

– Нет, что вы! – в один голос воскликнули старухи. По их словам, церковь Преображения лучшая во всей области. Особенно им нравился отец Василий, который всегда выслушает, поможет и советом, и делом и который все таинства, выезжая на дом к больным, совершает бесплатно.

Оставив старух, я вошла назад в церковь. Отец Василий разговаривал с настоятелем церкви отцом Афанасием. Настоятель, невысокий седовласый старец с белоснежной бородой и мудрыми карими глазами, был явно чем-то недоволен.

– Надеюсь, вы разрешите неприятности с ней самостоятельно. Огласка очень нежелательна, – донеслись до меня негромкие слова настоятеля.

Он глянул на меня, и я поняла, что разговор шел обо мне. Отвернувшись, отец Афанасий, шаркая и прихрамывая, двинулся к выходу. Я же подошла к отцу Василию.

– Начальство недовольно моим присутствием? – спросила я.

– Да, Евгения Максимовна, мирян не принято вмешивать в наши дела, – признался священник. – Однако отец Афанасий не представляет сути проблем. Я служил в спецназе, поэтому знаю, что лишь вы нам поможете. Вы профессионал, не станете болтать направо и налево.

Мы вышли во двор и медленно побрели вдоль ряда хозяйственных построек.

– Отец Василий, – начала я, – вчера вы обмолвились, что покушения на вас неслучайны. Кто же, по вашему мнению, их инициатор?

– Лихие люди, – вздохнул отец Василий с печалью в глазах.

– Это слишком абстрактная формулировка, нельзя ли точнее, – попросила я. – Кому вы могли перейти дорогу?

– Мне на ум приходит лишь один человек, способный на такое зло, – ответил священник с расстановкой. – У выезда из Тарасова расположен Свято-Петропавловский храм. Его настоятель отец Глеб позорит свой сан и православную церковь делами, от которых просто волосы дыбом встают. Прихожане бегут из его прихода. Несколько женщин, живущих по соседству с домом отца Глеба, рассказали, что у него там чуть ли не притон. Я провел небольшое расследование и убедился, что они говорят правду. Удалось узнать, что отец Глеб раньше сидел за разбой, потом как-то проник в духовную семинарию, выучился и в короткий срок получил рукоположение и храм в свое подчинение. Я написал недавно обо всех его подвигах в епархию, чтоб епископ принял меры, но ответа пока нет, а отец Глеб как-то разузнал про мою жалобу, подъехал на улице и пригрозил, что если я еще раз пойду против него, то мне заткнут рот и похоронят. Видели нищих перед церковью? Их посадили люди отца Глеба, чтоб они своим поведением отвращали от нас людей. Мы уж этих бесноватых гнали и в милицию обращались, но ничего не помогает. Если б не мой обет, я бы их наглые рожи… – Устыдившись своего порыва, отец Василий запнулся.

– То есть вы не будете по ним скучать, если они вдруг исчезнут? – спросила я.

– Евгения, я, кажется, говорил о своем отношении к насилию? – напомнил отец Василий.

– Никакого насилия, просто добрая милая шутка, – улыбнулась я, – они сами собрались чего-то и ушли. Юмора не понимают, наверно.

– Ладно, – махнул рукой отец Василий, – буду молиться, чтоб они не вернулись.

– Прослежу, чтоб ваши молитвы были услышаны, – пробормотала я себе под нос.

– Что вы сказали? – спросил настороженно отец Василий.

– Ничего. Скажите лучше, вы в милиции, когда обращались по поводу покушений, рассказывали им о своих подозрениях про отца Глеба? – уточнила я.

– Конечно, нет, – ответил отец Василий. – Я же точно не знаю, он нанял тех отморозков или нет.

– И вы не хотите огласки подвигов отца Глеба, насколько мне стало понятно из слов настоятеля? – предположила я.