скачать книгу бесплатно
– Откуда? – вполне логично поинтересовался Кривцов.
– Из больницы, – тут же нашлась я. – У Сони было подозрение на аппендицит.
– А документы у вас имеются?
– Конечно! – Я шагнула к «Мини-Куперу» за документами, но показать их не успела.
В милицейской машине сработала рация, и коллеги позвали лейтенанта.
– Ладно, я думаю, что у вас с документами все в порядке. У нас срочный вызов. Я рекомендую вам побыстрее сесть в машину и отъехать отсюда. На мосту остановка запрещена, – с этими словами лейтенант сел в свою «семерку».
– Садитесь ко мне, – предложила я незнакомке, доверительно улыбнувшись, но та отрицательно замотала головой, не произнося вслух ни слова. Вероятно, комок отчаяния перекрыл ее дыхание. Она выглядела незащищенной, ранимой и в то же время самоуверенной и безжалостной к своей дочери. Я чувствовала, что надо отвлечь ее от крамольных мыслей разговором: – Ну что вы боитесь? Я не страшнее той бездны, что внизу. Может, мы вместе что-нибудь придумаем? Отчаявшиеся женщины должны помогать друг другу.
– А я и не боюсь, просто мне ехать некуда.
– Значит, покатаемся по городу. Мне тоже ехать некуда. Вот такое вот совпадение.
– Мамочка, я замерзла, – пролепетала вдруг девочка, не открывая глаз.
Женщина с жалостью посмотрела на своего ребенка и села в машину. Я подумала, что еще не все потеряно: ее желание покончить жизнь самоубийством и прихватить с собой дочь может отступить навсегда. Мне очень хотелось знать, что довело эту особу до такого отчаянного шага, но я не спешила с вопросами. Боялась ее спугнуть. Я просто ездила по городу. Сонечка сопела на заднем сиденье, а незнакомка то и дело охала. Вдруг она заговорила:
– Я не знаю, что ты себе понапридумывала. Мы просто гуляли, Сонечка заснула, мне пришлось взять ее на руки. Я устала и остановилась на мосту передохнуть...
– Конечно, так все и было, – закивала я.
– Не веришь?
– Верю, – сказала я, а женщина расплакалась.
Эти слезы выдавали, что себя обмануть ей не удалось. Она тихонько оплакивала свои нереализованные планы и все время оглядывалась назад, на дочь. Сонечка ворочалась, но больше не просыпалась.
– Все потеряно, все, – наконец, пролепетала женщина.
– Если все потеряно, то где? – С моего языка совершенно не к месту слетела любимая фраза моей подруги.
– Здесь. Я работала здесь, – сказала незнакомка, когда мы проезжали мимо «Тетта-банка», над входом в который горела сине-красная вывеска. – Меня уволили, и с тех пор я не могу найти постоянную работу.
Похоже, Алинкина поговорка пришлась к месту.
– Так все дело в этом?
– Нет, все дело в Таньке. Моя мама ее пригрела, а она... В общем, вас это не касается.
– Вероятно, так и есть.
Я не уговаривала женщину продолжать свой рассказ, не напоминала ей о том, что, сказав «а», надо говорить «б». Она и сама знала это не хуже меня. Помолчав несколько минут, моя пассажирка продолжила:
– Понимаешь, я должна была ее наказать. Ради моего мужа. Но в итоге снова пострадала. Я хочу к Андрюше. Нам с ним так хорошо было. Я уже никого не смогу полюбить, никого.
– Я тебя понимаю, тех, кто ушел из жизни, любить проще. Они уже не раскидывают свои шмотки по квартире, не сбрасывают пепел на новый ламинат, когда курят, не проматывают деньги на выпивку, более того, они не изменяют. Этого никак не скажешь о живых.
– Мой Андрюша и при жизни ничего такого, о чем ты говорила, не делал. Он был идеальным, другого такого нет. А если так, тогда зачем жить?
Ответ напрашивался сам собой, и я его озвучила:
– Ради дочери.
– Нет, этот мир слишком жесток для нее. Я не хочу, чтобы она выросла и страдала так же, как я, от его несправедливости. Она – ангел, а ангелы должны жить на небесах. Сонечка бы ничего не почувствовала, она умерла бы во сне. Я дала ей большую дозу снотворного. Мы снова оказались бы вместе, Андрюша, я и Сонечка.
– Думаешь, вам открылись бы эдемские врата? Соня, возможно, и попала бы в рай. А вот ты – определенно нет.
– Почему ты так говоришь? Ты же меня совсем не знаешь! Я никогда и никому ничего плохого не делала. А сколько я страдала!
– То есть ты считаешь себя святой? А ведь ты едва не совершила убийство собственной дочери. Самоубийство – это тоже грех. Я где-то читала, что души самоубийц становятся неприкаянными, они не могут вознестись на небеса.
– Значит, Андрюшина душа неприкаянная? И моя стала бы такою же? Это многое меняет, – незнакомка вдруг осознала всю нереальность своих ожиданий. Мне показалось, что иллюзия, испарившись, причинила ей душевную боль. – Выходит, я могла бы расстаться с Сонечкой навсегда?
– Я не большой специалист в этом вопросе. Тебе лучше сходить в церковь и поговорить с батюшкой, – сказала я и зарулила на парковку около круглосуточного супермаркета. На витрине была нарисована огромная бутылка кока-колы. Терпеть жажду было больше невыносимо. – Я сейчас схожу в магазин. Тебе что-нибудь купить?
Женщина молчала. Я даже засомневалась, слышит ли она меня. Пришлось повторить свой вопрос.
– Нет, – ответила она.
– А если подумать?
– Пожалуй, я бы что-нибудь выпила.
– Тогда оставайтесь здесь. – Я оглянулась на Соню. – А я пойду что-нибудь куплю.
Я догадывалась, что незнакомка может взять свою дочь и уйти. Это был бы ее сознательный выбор. Я вдруг поняла, что мне с ней больше не о чем разговаривать. Ей нужна была либо помощь психиатра, либо исповедь священнику. А я по профессии юрист.
На мое удивление, спасенная мною женщина осталась и даже не стала отказываться от булочки с марципаном, которую я ей предложила. На нее напал такой жор, что мне пришлось отдать ей свою порцию провизии. Себе я оставила только банку энергетического напитка. Откровенно говоря, мои глаза уже стали слипаться. Все-таки шел уже третий час ночи. Еще чуть-чуть – и забрезжит утро.
– Тебя как зовут? – запоздало поинтересовалась я.
– Аня. А тебя?
– Полина. Ну вот и познакомились. Аня, а расскажи-ка мне все с самого начала.
– С несчастного случая, после которого Андрюша стал инвалидом, или с моего увольнения?
Я попыталась взвесить значимость этих событий, но не смогла.
– А что было раньше?
Анна задумалась, потом выдала:
– Раньше было то, что моя мама вышла замуж за вдовца с маленькой дочкой на руках. Вот такой, как моя Сонечка. Потом родилась я.
– Аня, а это не слишком рано? Может, все-таки начать с твоего замужества?
– Даже не знаю, тут все так взаимосвязано.
– Ладно, если ты считаешь, что отправная точка – это замужество твоей матери, то начинай с него.
– Пожалуй, надо начинать с моего рождения, – определилась Анна, но дальше этого не пошла. Снова замкнулась.
Я стала мягко подталкивать ее к откровению:
– Аня, а сколько тебе лет?
– Двадцать три, – ответила она.
Честно говоря, я думала, что ей уже тридцатник. В свете уличных фонарей она выглядела намного старше и казалась очень измотанной. Впрочем, женщины, глаза которых светятся от счастья, не собираются бросаться с моста, да еще и со своими детьми. Что-то, а скорее всего, кто-то довел ее до такого безрассудства. Кажется, это была сводная сестра Таня. Все-таки я правильно сделала, что не проехала мимо. Похоже, мне предстоит новая работа...
* * *
С некоторых пор я помогаю людям, которые стали жертвами преступлений, оставшихся по тем или иным причинам безнаказанными. И дело даже не в том, что я юрист по образованию. Причина того, что я решила занять такую узкую нишу в деле восстановления справедливости, кроется в событиях четырнадцатилетней давности. Тогда мои родители погибли по вине пьяного водителя. А этим водителем был Владимир Дмитриевич Синдяков, прокурор города. Ему не только все сошло с рук, он еще и очернил моего папу, свалив на него всю вину в том дорожно-транспортном происшествии. Результаты экспертиз были нагло сфальсифицированы. Оказалось вдруг, что в момент аварии пьяным был мой папа, а не прокурор. Такие вот случаются иногда метаморфозы!
Я не держала долго зла на патологоанатома, сделавшего заключение о том, что в крови Андрея Аристарховича Казакова обнаружен алкоголь в больших дозах. На наших доблестных гаишников, исказивших схему ДТП, тоже. С годами я поняла, что у них, скорее всего, не было выбора. Им приказали, и они написали то, что отвечало интересам прокурора города. В противном случае эти люди могли бы лишиться работы.
Бабушек из нашего двора, ставших невольными свидетелями той аварии и подписавших заведомо ложные протоколы, я перестала осуждать, когда узнала, что их просто-напросто запугали. Семеновне грозились тем, что посадят ее внука, отличника музучилища, за распространение наркотиков. Никитичну уличили в том, что она незаконно держит квартирантов, хотя этими квартирантами были ее многочисленные родственники из деревни. Петровне припомнили самогоноварение, на котором она попалась несколько лет назад. В общем, к каждой из свидетельниц участковый нашел свой подход. Но даже если бы эти старушки пошли наперекор представителям власти, это все равно не вернуло бы мне маму и папу.
Виноват в их смерти был только один человек – Синдяков. Это не вызывало у меня никаких сомнений, потому что я, будучи четырнадцатилетней девчонкой, своими собственными глазами видела, как все произошло. И лучше всех знала, что папа не выпил в тот день ни глотка. Он вообще пил спиртное очень редко, исключительно по праздникам. А вот когда прокурор вылез из своего авто, то сразу стало ясно, что он нетрезв. Все признаки его алкогольного опьянения были налицо. Было бы удивительно, если бы, находясь за рулем, этот человек не создал ни одной аварийной ситуации. Он ее создал, да еще и с самыми тяжкими последствиями.
В силу своей профессии Синдяков должен был блюсти закон, но выходило, что нарушал его направо и налево. Два человека по его вине погибли, а он еще умудрился извлечь из этого выгоду, заставив моего деда выплачивать ему моральный и материальный ущерб за испорченный автомобиль. Ариша был вынужден продать нашу городскую квартиру, и мы переехали с ним в коттеджный поселок.
Я не могла смириться с тем, что Синдяков живет и здравствует, а моих родителей больше нет. Это было неправильно, несправедливо. Он однозначно должен был быть наказан. Однажды решив это для себя, я привела свой приговор в исполнение. Через четырнадцать лет после того преступления благодаря моим стараниям мир Синдякова сузился до одной комнатки в доме престарелых, по которой он стал передвигаться в инвалидном кресле. По прошествии нескольких месяцев я посетила его там. Синдяков еще не превратился в призрак, но уж не был человеком: отвисшая челюсть, дрожащие веки, судорожное дыхание.
Как же мне удалось все это организовать? Теперь мне кажется, что легко, а тогда я сильно рисковала. Даже едва не загремела в КПЗ вместе с проститутками и наркоманками.
Отомстив убийце своих родителей, я стала по-другому смотреть на окружающий меня мир. Оказалось, что в нем полно негодяев. Одним из них был Кудринцев, директор кирпичного завода, на котором я работала юрисконсультом. Из-за его неуемного стремления к незаконному обогащению и к показухе на заводе произошел несчастный случай, в результате которого погиб молодой рабочий. Кудринцев сразу же нашел козла отпущения среди своих подчиненных – главного технолога, и тому грозил немаленький срок. Я вмешалась в эту ситуацию. В результате невиновный был оправдан, а Кудринцев... Нет, он не сел в тюрьму, он превратился в безвольный овощ, и остаток своей жизни ему предстоит провести в больничной палате. Я думала, что это будет для него репетицией ада. А вот какой-то остряк написал на заборе клинического городка: «Тяжело в лечении, легко в раю». Может, он и прав.
Кстати сказать, и от Синдякова, и от Кудринцева отказались родственники. Жены и дети ценили их только тогда, когда они были здоровы и богаты...
После второго удачно проведенного акта возмездия моя работа на заводе стала казаться мне пустой тратой времени. Я уволилась и занялась частной практикой, которая приносит мне самоудовлетворение. Близкие люди стали называть меня мисс Робин Гуд. Пожалуй, этим все сказано.
Глава 2
Примирившись с новыми обстоятельствами, Анна наконец заговорила:
– Как я уже сказала, моя мама вышла замуж за вдовца. У него была трехлетняя дочь Таня. Бабушка говорила мне, что сестра возненавидела меня сразу, как только меня принесли из роддома. Возможно, если бы я родилась мальчишкой, Таня была бы ко мне терпимее. Она ломала мои игрушки, обзывала меня, а я все равно тянулась к сестре, хвостиком бегала за ней и не понимала, почему она все время отталкивает меня. Лет до семи я вообще не знала, что у нас разные матери. Надо отдать маме должное, она относилась к нам одинаково. Хотя к Таньке она была, пожалуй, снисходительнее, чем ко мне. Та могла запросто сказать, что не будет убираться или мыть посуду, и мама это делала за нее. Я же однажды попробовала увильнуть от домашних дел, потому что опаздывала к подружке на день рождения, но у меня ничего не вышло. Мама твердо сказала, что я смогу уйти из дома, только когда сделаю все дела. Да, она определенно была со мной строже.
– Аня, но твои нынешние проблемы не в этом, верно? Ты ведь уже взрослая женщина, у тебя своя дочь.
– Да, наверное, я не к месту вспомнила эти житейские мелочи. Но они копились, копились... – Чувствовалось, что моя собеседница никак не может выкарабкаться из своих воспоминаний. – Когда мне было девять лет, отец от нас ушел, вместе с Танькой. Оказывается, он погуливал от мамы и на стороне у него родился сын. Папа всегда мечтал о сыне, поэтому он решил завести новую семью. И Танька поначалу обрадовалась брату. А для нас с мамой все это было как гром среди ясного неба.
– Ну еще бы!
– Короче, мы с мамой остались вдвоем. Как ни странно, но по сестре я скучала больше, чем по отцу. Мне даже не хватало наших ссор. Оказалось, что они – неотъемлемая часть моей жизни. В доме стало как-то тихо и пусто. Мама замкнулась в себе... Примерно через полгода отец привел Таньку обратно. Его новая жена не смогла с ней поладить. Отец сказал, если мама откажется принять ее, то ему придется отдать старшую дочь в детский дом. Получалось, что Танькина судьба целиком и полностью зависела от мамы. Она конечно же согласилась взять Таньку обратно.
– Вот как? – удивилась я.
– Да, мама сказала мне, оправдываясь, что воспитывала ее восемь с лишним лет и привыкла к ней, ко всем ее выходкам. Первое время Танька была паинькой. А потом все началось заново. Точнее, пошло на новой виток. Сестра стала более ревниво относиться ко мне. Дело доходило до того, что она тайком портила мою одежду...
– Как это?
– Делала зацепки на колготках, срезала пуговицы на блузках и так далее. Представляешь, я утром собираюсь в школу, одеваюсь, и тут вдруг выясняется, что единственные колготки поползли, а других у меня нет. Однажды я пожаловалась маме, но она мне не поверила, что Таня способна на такое.
– Аня, а ты уверена, что все это было делом рук твоей сводной сестры? Колготки имеют обыкновение рваться в самый неподходящий момент. Со мной частенько случаются такие казусы, а сестры, на которую все можно свалить, у меня нет, так же как брата, котенка или собачки.
– Ладно, не будем про колготки. Танька каждый день разное вытворяла. Я, например, твердо знала, что с вечера клала в рюкзак все тетрадки и учебники, а в школе оказывалось, что какая-нибудь тетрадь с домашкой осталась дома. Вот чьих это рук дело было? Не маминых же? – Мне было сложно как-то это прокомментировать, потому что у меня никогда не было сестры, поэтому я промолчала. Аня продолжала: – В итоге мне ставили двойку, а Танька злорадствовала. Надо сказать, что она училась неважно, больше на тройки. Нет, она далеко не глупая, просто ничего не делала. После школы Татьяна пошла в технологический колледж, на факультет легкой промышленности. Уж не знаю, почему она сделала такой выбор, но ее оттуда едва не выгнали после первой же сессии. Она завалила математику, но мама подключила своих знакомых, и ей с третьего раза поставили тройку. В тот год, когда Татьяна закончила колледж, я поступила в институт, на экономический факультет.
– Надо полагать, твоя сестра не слишком обрадовалась тому, что ты замахнулась на высшее образование?
– Да, так и есть. Мама хотела устроить семейный праздник по поводу моего поступления, но Танька его проигнорировала. Ушла куда-то и вернулась домой чуть ли не ночью. А потом я стала встречаться с Андрюшей, – Анна улыбнулась своим воспоминаниям. – Он был на два года старше меня и учился в том же институте, на строительном факультете. Мы столкнулись в коридоре, встретились взглядами и сразу поняли, что созданы друг для друга. Я – для него, а Андрюша – для меня. Он пригласил меня на свидание, и я согласилась. Мы стали встречаться.
Анино лицо снова стало пасмурным, и я осмелилась предположить:
– Держу пари, что Таня попыталась у тебя отбить Андрея.
– Нет, она стала убеждать меня, что он мне совершенно не подходит. Каких только гадостей она про него не говорила! Мама едва не поверила, что он травку покуривает. Только когда она познакомилась с Андрюшей поближе, то поняла, что это полная чушь, и даже отругала Таню за то, что она оговорила моего жениха. Пожалуй, это был единственный случай, когда она так разозлилась на Таньку, а меня поддержала в моем выборе.
– И после этого вы с Андреем поженились, так? – спросила я, чтобы подтолкнуть Аню к кульминации.
– Да, я тогда училась на втором курсе, а он – на четвертом. Андрюша переехал к нам. Он ведь был не местным, из района, и жил в общежитии. Если раньше мы с Танькой занимали одну комнату на двоих, то после моего замужества она переехала в мамину.
– Сколько же ей тогда лет было?
– Если мне почти девятнадцать, то ей – двадцать три.
– Да, представляю, каково твоей сестре было оказаться в одной комнате с мачехой, – усмехнулась я. – Скажи, а она сама замуж не пробовала сходить?
– Да ей как-то не везло в личной жизни. Не помню, чтобы она с кем-нибудь встречалась дольше трех дней. Между нами говоря, Татьяна никогда не пользовалась успехом у молодых людей.
– Ну, характер у нее не подарок, это я уже поняла. А что с внешностью? Она хорошенькая?
– Если честно, то красавицей ее не назовешь. Фигура у Таньки какая-то сутуловатая, да и черты лица, если так можно выразиться, мужские. Она на отца сильно похожа. Такие же четко очерченные скулы, близко посаженные глаза, нос с горбинкой. А еще ее очень портят кривые зубы. У меня тоже в детстве была такая проблема, но я носила брекеты, а вот Таньку мама так и не смогла уговорить сходить к ортодонту.
– Ясно, – сказала я, отметив про себя, что Аня довольно симпатична. У нее были волнующие ямочки на щеках, привлекательная линия носа, а вот ее глаза сразу показались мне блеклыми и уставшими. Анна заметила, что я ее слишком пристально рассматриваю, и отвернулась. Я спросила: – Что было дальше?
– Летом я родила Сонечку, – рассказчица оглянулась на свою дочь, которая стала ворочаться. – Я хотела взять академический отпуск, но случилось так, что маму сократили и она стала сидеть с Соней. В нашей семье работала только Таня, но она тратила все на себя. После каждой зарплаты она накупала себе кучу безвкусных шмоток, да и вообще ненужных вещей, лишь бы мы у нее не попросили денег.
– На что же вы жили? Неужели на две стипендии и детское пособие?
– Не только. Мама получала пособие по безработице, а еще она немножко подрабатывала – иногда сидела с соседской девочкой, ровесницей Сонечки. Потом, родители Андрея присылали из деревни продукты, они у него фермеры. Мой отец иногда подкидывал деньжат. Андрюша в свободное время делал ремонты. У них была целая студенческая бригада. – Анин голос вдруг осип. Она прокашлялась и продолжила: – Однажды они работали на строительстве коттеджа. Хозяин обещал заплатить очень хорошие деньги...
– Неужели кинул?
