скачать книгу бесплатно
– Когда ты пойдешь гулять.
– Я не пойду гулять.
– Пойдешь. Вот позавтракаешь и сразу отправишься.
– Нет!
– Аня…
– Нет, нет, нет! – бросив свою чашку, да так неловко, что чай из нее вылился и обрызгал Гульнару, которая отпрянула с таким ужасом, будто в нее бросили бомбу, Анька соскользнула со стула и бросилась к Елене Вадимовне.
– Ну что ты, девочка моя, что ты… – бормотала та, обнимая Аньку за голову.
В кухне воцарилось напряженное молчание.
– Я не понимаю… не понимаю, за что вы меня так ненавидите, – дрожащим голосом заговорила Гульнара. Только теперь Анька, спрятавшая лицо на груди у Елены Вадимовны, услышала в голосе черной женщины еле различимый восточный акцент. – Ведь я же пришла по-хорошему, поговорить… Ведь надо же нам принять решение…
– Это решение надо было принимать девять лет назад.
– Но у меня были обстоятельства… Вы просто не понимаете…
– Не понимаю. И, простите, не хочу понимать, – пальцы Елены Вадимовны успокаивающе перебирали Анькины волосы.
И опять возникла пауза – на этот раз еще более продолжительная.
– Я, пожалуй, пойду.
– Сиди, Гуля.
– Нет, я пойду. Но только вы не думайте, что я уступаю вам, – вдруг холодно и даже, как показалось Аньке, зло обратилась она к Елене. – Мы еще посмотрим, на чьей стороне правда!
Елена ничего не ответила. А папа, который все это время смотрел на Гульнару, словно зачарованный (можно было подумать, что она его заколдовала), поднялся вслед за нею.
Они вышли в коридор, немного покопались там и ушли. Плечи Елены Вадимовны вздрогнули, когда входная дверь хлопнула, отрезая девять лет ее счастливой жизни в полноценной семье…
– Мама! Я тебя никогда не брошу, – заверила ее Анька.
Отец больше не возвращался. Это было так странно! Анька до сих пор думала, что такое бывает только в кино: здоровый, умный мужчина уходит от дочери и жены, не взяв из дома даже чистой рубашки. Но так было.
Юрий Адамович не появлялся в доме несколько недель, хотя был жив и здоров: Елена Вадимовна откуда-то узнала, что он регулярно ходит на работу. Они с дочерью не обсуждали отца, хотя взгляд то и дело натыкался на его вещи, рисунки, фотографии. Что ж, он сам принял решение.
– Первая жена – первая любовь, – пробормотала однажды Елена, не зная, что Анька слышит ее.
И вдруг, недели через три или четыре после того, как отец бросил их, зазвонил телефон. Вопреки очевидному (тому, что телефон всегда звонит одинаково), Анька как-то сразу, по звонку, поняла, что это именно отец: было в этом звонке что-то жалкое, виноватое, но в то же время и просящее.
– Дочка, – услышала она. – Дочка, спустись на минуточку… К беседке во дворе – знаешь?
– Уже поздно, – нахмурилась Аня.
– Не поздно, Анечка, лето ведь. Спустись, я очень тебя прошу.
Если бы Елена Вадимовна была дома, то она, конечно же, ни за что не разрешила бы Аньке идти куда-то одной, хотя бы и на встречу с родным отцом. Но, как на грех, именно в это время она зашла зачем-то к соседке. А отец так настаивал…
– Только ты не думай, что я куда-нибудь с тобой пойду, – предупредила Анька и швырнула трубку. А затем выскользнула из дому, дав себе слово, что проговорит с отцом не более нескольких минут…
Он ждал ее все в той же беседке, за тополями. Очень осунувшийся, похудевший. На Юрии Адамовиче была та же самая рубашка, в которой он ушел из дому, но – чистая. Глаза отца, которого Анька помнила всегда таким спокойным и добрым, лихорадочно горели. И еще – он держал правую руку в кармане. Не вынул ее даже тогда, когда наклонился поцеловать Аньку в пробор между мягкими волосами:
– Здравствуй. Я соскучился. А ты?
– Почему ты не идешь домой? – уклонилась от его объятий Анька.
– Понимаешь…
– Что?
– Думаю, что сейчас ты не поймешь меня. А когда вырастешь…
– Что?
– Ну, наверное, тогда-то ты меня поймешь. Видишь ли, девочка, жизнь – это такая сложная штука… впрочем, я потом тебе все объясню… А пока… В общем, вот: хочешь уехать со мной? Со мной и… с мамой?
– С Еленой Вадимовной? – Впервые за много лет Анька назвала ее по имени-отчеству.
– Нет. С мамой. Девочка моя, ты узнаешь ее и полюбишь, полюбишь точно так же, как…
Не говоря ни слова, Аня развернулась и пошла в сторону дома.
– Аня! Подожди!
Она не обернулась.
– Аня!
Она не обернулась даже на его топот – отец догонял ее.
– Аня, ты вынуждаешь меня…
Не прерывая шаг, девочка покосилась на отца и увидела, что тот медленно вынимает руку из кармана.
– Прости меня, Анька! – Это было последнее, что она услышала.
В руке у отца оказался черный пистолет, который он направил прямо Аньке в лицо. И выстрелил.
* * *
– Что-о?! Родной отец пытался тебя убить?! – не сдержала я удивления. А кто, хотела бы я знать, не был бы поражен таким рассказом?
– Не убить. – Анька помотала головой, взметнулись косички. – Усыпить! Это был пистолет с усыпляющим газом. Я не знаю, откуда он оказался у папки. Он никогда не разбирался в оружии. Даже в тире всегда мазал… мы с мамой над ним смеялись.
– Ну все равно, знаешь ли, выстрелить в лицо собственной дочери, пусть даже и из газового пистолета…
Одновременно я подумала, что очень давно не сталкивалась в своей работе с такой штукой, как пистолет, стреляющий патронами с усыпляющим газом. Хотя хорошо знала, как они устроены, – мой наставник и «крестный отец» в спецназе, майор Сидоров, как-то посвятил целых полтора часа привала (наша часть дислоцировалась тогда на Кавказе), чтобы убедить нас в преимуществах газового оружия над травматическим.
– Газовый пистолет иногда удобнее даже боевого оружия, – говорил он. – Из него можно начать стрелять быстрее, и у него намного большая эффективность использования боезапаса. С газовым совершенно не нужно так тщательно оценивать ситуацию, как с боевым. Это не смертельное оружие, и даже если вы ошибетесь, это не нанесет непоправимого вреда… И целью стрельбы из газового пистолета является не «поражение», а создание газовой завесы на месте происшествия. Поэтому КПД использования патронов в газовом пистолете равняется почти ста процентам…
Но то, что казалось логичным и само собой разумеющимся там, на месте настоящих боевых действий, сейчас выглядело, мягко говоря, ничем не оправданной жестокостью. Стрелять в родную дочь! Пусть даже из газового пистолета!
– Так, и что же было потом?
– А я не помню, – простодушно призналась Аня, – я же уснула.
– Как, вот так сразу?
– Да. Вы знаете, я даже сон видела…
Ясно. Судя по всему, девочку усыпили газом, содержащим валиум – препарат, подавляющий психику человека и лишающий его способности к сопротивлению. При этом жертвам мерещатся всяческие галлюцинации, иной раз весьма даже приятные. При этом человек действительно засыпает сразу – еще прежде, чем успевает заметить облачко спрея, прежде чем почувствует запах газа.
– Я-то сама ничего не помню, но мама, которая побежала меня разыскивать, увидела, что папа на руках перенес меня через дорогу и хотел в машину запихнуть. То есть, конечно, не запихнуть, как мешок, а… там кто-то был, в этой машине. Наверное, эта… Гульнара… Он меня хотел ей передать. Но мама налетела на них, стала кричать, бить по машине кулаками. Они просто испугались.
– Чего?
Я спросила не просто так – ведь, говоря формально, у Елены Вадимовны не было никаких прав для того, чтобы воспрепятствовать родным матери и отцу забрать своего ребенка. Да, у девочки была сложная ситуация.
– Наверное, просто от неожиданности испугались. Мама… Елена Вадимовна… она подняла страшный шум. Вырвала меня из папиных рук. Собрались соседи. От нее такого никто не ожидал – все знали, что мама у меня такая спокойная, ровная.
Вырывая дочь из рук предавшего ее человека, Елена Вадимовна и в самом деле превратилась в фурию. Она кричала, призывала в свидетели весь двор, грозила похитителям судом, обнимала Аню, все еще пребывавшую в беспамятстве, так, словно только что спасла ее от неминуемой гибели. Синий «Пежо», в который, пятясь от нее, нырнул Юрий Адамович, сорвался с места сразу же, как только он захлопнул за собой дверцу.
…А проснулась Аня в своей кровати, и ладонь Елены лежала у нее на лбу.
– Не беспокойся, девочка моя, все уже кончилось, – сказала она.
Но оказалось, что все еще только начинается.
На следующий день их навестил участковый инспектор. Мама не стала выставлять Аньку из кухни, и девочка слышала весь разговор.
– Вам придется отдать Аню отцу и ее родной матери, – виновато говорил молоденький участковый, утирая лоб скомканным носовым платком.
Снятая фуражка лежала рядом, на столе. Тут же, рядом, стоял стакан с водой, которую участковый попросил принести, чтобы побороть смущение, да так и не выпил.
– Понимаете, они подали иск в суд. Требование – определить место жительства девочки с ее родителями. И суд, даже если досконально изучит все материалы дела, будет вынужден, понимаете вы меня – вынужден, удовлетворить эти требования. Потому что по закону дети должны жить с родителями, а не с… вы, пожалуйста, простите меня… а не с чужими людьми.
– А мнение ребенка? Она уже достаточно взрослая для того, чтобы иметь свое мнение!
– Да, но она несовершеннолетняя.
Елена с болью посмотрела на Аню. Девочка ответила ей таким же взглядом, в котором к боли и тревоге примешивалась еще и растерянность.
– Дело осложняется еще и тем, что ваш брак с гражданином Стояновым не зарегистрирован. С точки зрения закона… еще раз простите меня, я всего лишь участковый инспектор… С точки зрения закона, Ане вы не только не мать, но даже и не мачеха. У вас совсем нет никаких прав…
– Что же нам делать?
– Опять же, как представитель закона, я могу посоветовать только одно: уступите. Другого выхода у вас нет.
– Я не отдам им мою дочь!
– Вам придется. Суд вынесет решение, придут судебные приставы. Девочку могут отнять у вас силой.
– Тогда мы уедем. Далеко…
– Вас обязательно найдут, а кроме того, это уголовное преступление. Киднепинг – слышали? За похищение чужого ребенка вас могут посадить лет на десять. Честное слово, Елена Вадимовна, я бы вам этого не желал.
– Что же нам делать?! – снова с болью повторила Елена Вадимовна.
Участковый вздохнул. Все было сказано.
Вот как раз после ухода участкового инспектора, когда мама, строго приказав ей и носу не высовывать на лестничную площадку, ушла в магазин, Анька и решила обратиться ко мне. Она просто не видела другого выхода. Девочка знала, что в ее доме, в третьем подъезде, живет такая Евгения Охотникова и профессия ее – телохранитель. Само слово «телохранитель» она поняла буквально и, в общем-то, правильно: человек, который хранит тело того, кто не хочет, чтобы его тело оказалось где-то в другом месте.
– Вот теперь я вам все рассказала. Скажите, вы правда будете на меня работать?
Слезы у нее высохли, вазочка из-под мороженого была пуста, и губы, которые она так по-детски облизывала маленьким розовым язычком, больше не дрожали. Но глаза смотрели просительно и выжидающе, и по всему было видно, что Анька не собирается вставать с табурета и уходить из моего дома до тех пор, пока не получит положительного ответа.
А я – редкий случай – стояла напротив нее и не знала, что ответить. Конечно, дело было не в деньгах, хотя моя профессия действительно – телохранитель и эта работа стоит больших денег. Если бы я могла, то оказала бы помощь этой девочке и ее матери безвозмездно – просто из любви к ближнему. Но чем же я могла им помочь в этой ситуации? Подсобить Елене Вадимовне пойти на преступление, спрятать ото всех Аню? Ну, во-первых, это стоило бы мне лицензии, а во-вторых, делу бы все равно не помогло. Поговорить с Юрием Стояновым, попробовать убедить его в том, что он поступает по меньшей мере подло? Но какой резон этому человеку, предавшему свою семью, выслушивать нотации от посторонней женщины вроде меня? Он просто рассмеется мне в лицо.
Что же, получается, что и в самом деле нет никакого выхода?
– Знаешь что, Аня, – сказала я после долгого раздумья. – Давай-ка я сначала поговорю с твоей мамой. Не хочу тебя обнадеживать, ты же достаточно взрослая девочка, чтобы не верить в сказки, но, может быть, вместе мы сумеем что-нибудь придумать.
– А я думала… – сказала Аня и осеклась.
Наверное, она хотела сказать, будто думала, что я сейчас же, не сходя с места, предложу ей какой-нибудь план. Например, засуну ее и ее маму в волшебный ящик, отвезу куда-нибудь и выпущу – и обе они окажутся в светлом мире покоя, в эдакой Аркадии, с райскими кущами и пышной зеленью. Или свяжу ее отца и эту Гульнару и пытками и угрозами вырву у них обещание раз и навсегда оставить Аню и Елену Вадимовну в покое? Или возьмусь защищать их обеих от различных посягательств до конца жизни?
Разумеется, я не могла сделать ни того, ни другого, ни третьего.
* * *
В квартире Стояновых стояла удивительная тишина. Эту тишину было слышно даже отсюда, с лестничной клетки.
– Мама? – громко спросила Аня, когда никто не отозвался на наш звонок и в третий раз.
– Еще не пришла?
– Этого не может быть! Она сказала, что идет только в булочную, а та за углом…
Лицо у моей «клиентки» вытянулось и приняло какое-то туповатое выражение.
– А ключи? Ключи у тебя есть?
Она помотала головой, да я и сама видела, что замок в двери был врезан «английский», который просто захлопывался. И, кстати, так же просто выбивался.
