Встречь Солнцу

Сергей Жук

Встреч Солнцу

Глава первая

Авача

Южная оконечность полуострова Камчатка. Порт Петропавловск-Камчатский. Конец августа 1742 года. Здесь, при впадении одноименной реки, находится Авачинская губа. Бухта Тихого океана, вторая в мире по величине. Говорят, что по размерам она уступает лишь бухте Гуанабара на берегу которой стоит Рио-де-Жанейро. Но глядя на зеркало Авачи, тоже не станешь сомневаться, что здесь поместится весь флот мира.

У Авачинской губы есть и свои самые, самые. К примеру – самая глубокая бухта в мире. Двадцать пять сажень впечатлят любого моряка! Самая защищенная в мире от Океанской непогоды. Узкий вход, что не более трех верст и высокие горы окружающие Авачинскую губу со всех сторон, тоже не дадут повода для каких либо сомнений.

Недоверие вызывает лишь могучий конус вулкана, что возвышается вблизи бухты. Он хоть и ведет себя смирно, но у человека видевшего их извержение в Камчатской долине всегда будет вызывать опасение.

Авача была известна русским давно. Но казаки, до поры, наведывались сюда не часто. Изобильный рыбными и звериными промыслами край, был густо заселен ительменским народом, и ясачные служилые из Большерецкого острога доходили сюда на байдарах вдоль берега с большой опаской. Собрав положенный ясак, они тут же покидали эту сторонку.

Меняться дела на Авачи стали после ительменского бунта 1731 года. Восставшие аборигены Камчатской долины сожгли тогда Нижне-Камчатский острог. Бунт был подавлен, а далее последовали карательные экспедиции, что не обошли и Авачу. После них, побежденные ительмены большим числом ушли в глубь полуострова, а русские стали обустраиваться в тех местах, по обычаю ставя зимовья и открывая собственные промыслы.

Но поворотный момент в судьбе Авачи все же следует отнести ко второму пришествию Витуса Беринга на полуостров. На сей раз, намерения командора были весьма значительны. В Охотске строились корабли, а на Камчатке нужен был добрый порт, как отправное место через Тихий океан к берегам Америки.

Пакетботы «Святой Петр» и «Святой Павел» впервые появились в Аваченской губе 17 октября 1740 года. По плану Витуса Беренга, здесь предстояла зимовка, а на следующий год морское путешествие к берегам легендарной Большой Земли.

Просторная Авачинская бухта, правильной округлой формы, верст этак двадцать пять в диаметре, была до удивления спокойной. В этот осенний тихий вечер Авача предстала перед русскими мореплавателями во всей своей первозданной красе.

Картина была поистине эпическая. Подсвеченные со стороны моря исполины каменных Братьев торжественно стояли на карауле у входа в Аваченскую губу. Ее зеркальная поверхность лишь слегка искажалась легким волнением. Девственные леса покрывали береговую линию. Разноцветье осеннего убранства переходило всякие разумные границы, создавая атмосферу праздничного карнавала.

После прохода Трех Братьев, гроты на пакетботах, потеряв всякие приличные формы, обвисли на реях и были спущены на палубу. Командор Беринг как зачарованный смотрел на огромный конус вулкана, возвышающийся на противоположной, северной стороне бухты. Его опять мучили сомнение и беспокойство, переходящее порой в панический страх, что с трудом удавалось скрывать от подчиненных.

Двор и академия наук им крайне недовольны. И то право! Вот уже седьмой год как он покинул Санкт-Петербург, а результатов еще нет вовсе. Кто кроме него может представить объемы проделанной работы! Бес всякого сомнения они огромны! Но количество затраченных лет все равно остаются не понятыми.

Может он попросту боится, и сам делает все возможное, что бы оттянуть то мгновение, что вызывает страх у командора и беспокойство? Его суть и время не ведомо, но с приближением мучает все более. Беринг движется к ней будто слепой человек, попавший в неизвестную обстановку. Страх заставляет все обнюхивать, ощупывать, прислушиваться, и лишь убедившись в безопасности делать следующий крошечный шаг.

Этот страх заставил Беринга послать заранее к Авачинской губе штурмана Ивана Елагина. Тот должен подыскать всего лишь подходящее место для зимовки. Но это будет последняя черта семилетней эпопеи по подготовки плавания к берегам Америки.

По сказкам штурмана Елагина, с коими Беренг познакомился в Охотске и Большерецком остроге, все обстояло должным образом. Где то тут затерялось небольшая Ниакина бухточка, что была облюбована им для зимовки кораблей «Святой Петр» и «Святой Павел». Совсем недавно там ютились хижины ительменов тоена Ниаки. Но это уже в прошлом. Теперь на берегу стоят срубленные избы да магазеи, где укроются в зиму служилый люд да имущество экспедиции.

Скоро показались байдары штурмана Елагина. Во всем чувствовалась волнительная суета и радость от прибытия кораблей Беринга. С кораблей расторопно подали конец, и буксируемые байдарами пошли к месту стоянки.

Ступив на берег Авачи командор Витус Беринг, старый моряк, с любовью посмотрел на корабли своей экспедиции. Конечно это были не фрегаты, столь надежные в морских плаваниях. Округлые, кургузые пакетботы, более пригодны для прибрежных промыслов, но сейчас они не имели конкурентов на многие тысячи миль в округе, оттого были непревзойденно хороши.

– Православные святые Петр и Павел теперь единственная для меня опора, – подумалось командору, а затем он громко добавил. – Сее место будет отныне именоваться Петропавловской гаванью!

Перезимовав в Петропавловской гавани, 4 июня 1741 корабли ушли в свое бессмертное плавание, а на Авачинской губе остался небольшой гарнизон для бережения имущества и построек новой Российской гавани.

Старшим команды был поставлен прапорщик Петр Левашов, а в приятелях у него ходил сержант Емельян Басов, присланный из Нижнекамчатского острога. Большой интерес имел сержант до мореплавателей.

Нижнекамчатский острог, что в первой экспедиции был основной базой мореплавателей, ныне обойден командором Берингом стороной, вот и напросился Емельян в Авачинский гарнизон. Хотел даже попасть в одну из морских команд, но тому помешала служба. Хоть и годовальщик, а ранее срока не моги бегать, высекут до смерти.

Откуда уж интерес до путешествий, а более до морского промысла у Емели не ведомо. Сам то родом из Тобольска, стольного сибирского города, и проведал о промыслах морского зверя лишь тут на Камчатке.

Его предки пришли в Сибирь еще с Ермаком. Одни служили по острогам, другие промыслами занимались. Не раз он слышал от стариков рассказы о первопроходцах, что брели встречь солнцу.

– Коль первым попадешь в новую землицу, или на какую реку неведомую – говаривал ему дед, – то промыслить богато можно! Зверя не пуганного видимо, не видимо! Те, что встречь солнце идут первыми, за всегда с великою мягкою рухлядью возвращались!

Эти слова деда, Емеля на всю жизнь запомнил. Мечта быть первым становилась неизлечимой болезнью. Вот и рвался встречь солнцу правдами да неправдами.

Далече на восток забрел русский человек! Подумать дивно! Уж куда далее?! До океана! Добрел сюда на Камчатку и Емельян Басов. Ныне ему уж за тридцать. Детина хоть куда, а землицы новой так и не проведал. Да есть ли она далее, за океаном? Сколь раз глядел с гор камчатских в океан – море, кроме воды, да зверя морского ничего не зрил.

***

Время шло своим чередом. Минуло лето на Аваче, заступила осень, теплая и длинная в здешних местах. Время благостное, сытное. Ждали возвращение кораблей экспедиции Витуса Беринга.

Хоть и ждешь беспрестанно, глаз не сводишь с горизонта, а явление их завсегда неожиданно. Вроде и не было, а глянь и стоит в бухте.

С ходу, тревожно, с какой-то виноватой поспешностью вошел, «Святой Павел» в Авачинскую бухту.

День возвращения в Петропавловскую гавань пришелся на 12 октября 1741 года. Как вскоре выяснилось, корабли после выхода в море, тут же разошлись из-за непогоды и нерадивости мореходов. Более друг друга не видели, и о судьбе «Святого Петра» под командой самого Витуса Беринга не слыхивали.

Капитаном пакетбота «Святой Павел» был уже известный по первой Камчатской экспедиции лейтенант флота Алексей Ильич Чириков. Молодым офицером был он направлен в первую экспедицию и с тех пор крепко повязан судьбою с Тихим океаном и поисками Большой Земли против Камчатского носа. Это плавание для него много значило. Вся его предыдущая морская служба оказалась лишь подготовкой к этому сложному плаванию.

Потеря корабля «Святой Петр», что шел впереди указуя путь, произошло по воли обстоятельств. Первый шторм, плохая видимость, крайне ограниченные мореходные возможности пакетбота, именно это стало причиной потери флагмана.

Отчего же столь тяжко на душе у капитан-лейтенанта Чирикова? Да оттого, что устремившись к берегам Америки, он возрадовался этим обстоятельствам. Возможность быть первым ослепило его в тот момент. Может быть, его отчаянная смелость граничащая с безрассудством и стала причиной гибели двадцати четырех человек экипажа «Святой Павел».

Во всех флотах мира их гибель принято относить на совесть капитана корабля. Из семидесяти пяти человек экипажа на Камчатку возвратилось только пятьдесят один. Пятнадцать человек бесследно пропали на американском берегу после высадки, а остальные скончались во время плавания от болезней и травм.

Но ведь победителей люди не судят. В судовом журнале капитан- лейтенант Чириков отписал:

– Вдоль Американских берегов прошли около четырех сот верст. Видели китов, сиучей, моржей, и чаек множество разных родов. По земле оной везде высокие горы и берега к морю имеют весьма крутые приглубы. На горах близ того места, где пришли к земле, лесу довольно большого росту, на них же и снег изредко виден был.

На карте нанесено побережье Большой Земли, теперь уже определенно Америки, и ряд островов Алеутской гряды.

Сержанту Емельяну Басову удалось побывать на «Святом Павле». К своему глубокому огорчению он убедился что трюмы корабля пусты, и нет там ничего вовсе.

– Впустую сходили до Американского берега, ничего не промыслили! Пусты трюмы, – с грустью поделился он с товарищами. – Служилых людишек в пустую загубили.

Спешил Чириков по всему шибко. Не дождавшись вестей от командора Беринга, едва «Святой Павел» освободился из ледового плена, весной, забрав часть имущества экспедиции, отбыл в Охотск.

А в Петропавловской гавани продолжали ждать «Святого Петра» и дождались. Он вернулся в августе.

Одномачтовое судно, что-то на подобие бота, управляемое лишь чудом, смогло самостоятельно зайти в Авачинскую гавань. Перестроенный в гукор, неузнаваемый пакетбот «Святой Петр встал на якорную стоянку в Ниакиной бухточке.

Уставшая до изнеможения команда, изрядно поредевшая числом, сошла на берег. Командора Беринга среди них не было.

Среди всех выделялся один немчина, ученый по имени Стеллер. Подобным людям все нипочем. Их цели и желания достичь оных настолько ясны и сильны, что ничто не способно остановить их. Все преграды, встречающиеся на пути таких ученых, преодолеваются или разрушаются вовсе. Стеллер был географом-натуралистом, посланным Российской Академией наук в экспедицию к Большой Земле. Он тут же хотел заняться разгрузкой своей коллекции, но видя сколь это сейчас затруднительно и неуместно, решил подождать день, но отыскав прапорщика Петра Левашова, распорядился нетерпящим возражения голосом:

– Сию минуту выставьте на «Святом Петре» караул крепкий. И за тем караулом обеспечь полную сохранность груза, а паче документов и карт, что в кубрике на столе уложены.

Стеллер приятельски хлопнул прапорщика по плечу, и почувствовав страшную усталость, поковылял к избам надеясь найти там добрые харчи и полноценный отдых.

Сержант Емельян Басов крутился тут же и распоряжение ученого немца слышал. Он и напросился вступить в караул на корабль «Святой Петр».

Вечерело. Солнце уже зашло за гору, и Авача погружалась в темноту ночи. Волны тихо и даже ласково плескались о борт небольшого бота. Не имея особых навыков Емельян взобрался на борт по веревочному трапу. На веревке поднял амуницию.

Бот тут же отошел и ели заметным темным пятном на воде пошел к берегу. Басова окружала ночная мгла, и звуки. Скрип весел и разговоры матросов слышны были отчетливо до самого берега. Затем шорох причалившего к берегу судна, крики матросов, шаги и все стихло.

Емельян Басов остался совершенно один на «Святом Петре». Вслушался в тишину. Волнение охватило его существо целиком, он даже вздрагивал от малейшего шороха. Теперь тишина главный помощник караульного. В такой тишине невозможно скрытно даже пошевелиться. Любое движение и то шорох, или плеск воды, или скрип досок.

Удары огнива звонко прозвучали в той тишине, посыпались искры и жировик запылал разорвав темноту. Судовой фонарь, заправленный заморским моржовым жиром, горел исправно. Его свет хоть и слабо, но проникал во все уголки палубного пространства. Единственная уцелевшая мачта, поврежденные реи, элементы такелажа, просоленная палуба, все будто говорило о тех трудностях, что преодолели мореходы.

Сопровождаемый многоголосым скрипом, исходящего от палубного настила и лестничных ступеней, с фонарем в руках Басов спустился в трюм судна.

Он не спешил. Времени предостаточно, ведь смена придет лишь после восхода солнца.

В нос ударил знакомый тяжелый запах. Трюм был переполнен тюками шкур калана и морского котика. Их набили сюда столько, сколько возможно было вместить в это пространство. Тысячи шкур! Огромное состояние!

Сержант, будучи человеком грамотным и владеющим азами математики, попытался сосчитать сколь же денег можно выручить от этакой добычи. Но цифры оказались слишком велики. Такими ему еще не приходилось считать, оттого и не вышла арифметика. Но бес сомнения это получались многие тысячи, десятки, а может и сотни тысяч. От таких деньжищ хоть у кого голова пойдет кругом.

Голова действительно сильно кружилась: толи от запаха, толи от избытка впечатлений, и что бы привести мысли в порядок Басов вновь оказался на палубе.

– Эко много промыслили! – дивился Емельян, – и все за один сезон! Надо поглядеть бумаги да карты. Может уразумею, в коих землицах побывали да как туда путь лежит.

Единственный кубрик, где экипаж укрывался во время отдыха, долго искать не пришлось. Он находился на корме, там была и капитанская каюта, небольшая коморка отгороженная тонкой дощатой перегородкой и куском старого паруса. Там сержант и нашел все документы экспедиции.

Судьба «Святого Петра» оказалась много тяжелея своего собрата близнеца. Он тоже побывал у берегов Америки, но на обратном пути, во время шторма потерял всякую возможность управления. Долгое время носимый океанскими ветрами, он, только благодаря вмешательству самого Святого Петра оказался у одного из островов Алеутской гряды. То, что это было подлинное чудо можно не сомневаться. Лейтенант Свен Ваксель, что в связи с болезнью Беринга единолично управлял «Святым Петром» отметил в судовом журнале:

– На обратном пути нам встретились громадные трудности, ибо как только мы намеревались направить курс на дальнейшее продолжение путешествия, так всякий раз вахтенный докладывал о том, что впереди по обе стороны видна земля. Приходилось каждый раз поворачивать в открытое море, и таким образом попутный ветер поневоле обращался для нас в противный.

– Спустя несколько дней, – продолжал Свен Ваксель, – в туманную погоду нам пришлось пройти мимо какого-то острова на глубине семи или восьми сажен. Мы с большой поспешностью бросили якорь, а когда туман рассеялся, то оказалось, что мы уже прошли мимо острова и остановились на расстоянии не более четверти мили от него. Этот остров мы назвали на нашей карте Туманным островом. Уже кончался август. Наши люди стали сильно хворать цингой. Запас пресной воды понемногу подходил к концу. 30 августа стали на якорь между несколькими островами, которые были названы Шумагинскими, так как там был похоронен первый умерший из нашей команды, а имя его было Шумагин. Здесь же состоялась и встреча с местными жителями – алеутами. Между тем условия плавания становились все труднее: шторм следовал за штормом, сменяясь туманами, дождем, а затем и снегом. Наш корабль, плыл; как кусок мертвого дерева, почти без всякого управления. Наконец, в ноябре 1741 года, когда команда уже отчаялась пристать к какой-либо земле, «Святой Петр» подошел к неизвестному острову. Неуправляемый корабль перебросило волнами через каменную гряду, и он оказался в спокойной тихой воде. То было проведение Господне. Впоследствии мы узнали, что по побережью этого острова на всем его протяжении нет другого места, пригодного для причала судна, кроме этой единственной бухты.

Этот спасительный остров был назван Беринговым, по причине смерти командора во время зимовки, а группа островов Командорскими. Берингов остров был описан весьма обстоятельно и нанесен подробно на карту.

Полагаясь на свою память, Басов тщательно рассматривал документы, стараясь запомнить каждый завиток карты, каждую цифру и букву. В этом не было ничего предосудительного или скрытого плана какого то страшного преступления. Внутренний голос ему вещал, что это ему скоро пригодится, а не вел записей по причине отсутствия принадлежностей и должной сноровки в письме. Одним словом это попросту было привычней и проще.

А вот дневники наблюдений, того ученого басурманина Стеллера, что более всех шумел и командовал. На дневнике значилось имя владельца – адъюнкт Петербургской Академии наук, натуралист Георг Вильгельм Стеллер.

– Мне встретилось, более десяти видов незнакомых птиц, которых по их исключительно яркой окраске можно было без труда отличить от европейских и сибирских видов. Судьба побаловала меня, когда казак принес мне птицу, рассматривая которую я вспомнил, что в новейшем описании, которое издано на французском и английском языках, но имя автора никак не приходит мне сейчас в голову, я видел рисунок похожей птицы, сделанный живыми красками, а также описание ее. Эта птица окончательно убедила меня в том, что мы находимся в Америке.

– Ишь куда все же добрались! – изумился Емельян. – До Большой Земли, до самой Америки!

– «Описание морских животных» – прочитал Емельян заголовок на толстой тетради.

– А этот малый не промах, – с одобрением отметил сержант. – Это же надо чинить ботанические наблюдения на зимовке и столь бумаги извести.

Не вдаваясь в содержания текстов, из любопытства, просмотрел все зарисовки ученого. Рисунки сивучей на лежбище, морского котика, морского бобра обильно дополняли текст.

Хотя Стеллер и не отличался особым художественным дарованием, его рисунки произвели на Емельяна должное впечатление.

Вот рисунок неведомого животного, сделанного опять же Стеллером. Хвост рыбий, но не кит, телом более на моржа похож, но без зуба, и телом по более моржового, саженей до пяти. Человечки, что рядом пририсованы, совсем крошечные. И надпись имеется – «морская Стеллерова корова».

Но его более интересовало место, где экипажу удалось добыть столь много ценных шкур. Внимание вновь переключилось на Берингов остров и его детальное изучение. По отметкам на карте выходило, что все побережье острова сплошь покрыто лежбищами морских котиков и каланов.

– Дивные места! – подумал Емельян, и в эту минуту возникло неудержимое желание, все бросить и отправиться на этот богатый промыслом остров. Что бы столь добыть зверя, сколь еже ни кто не промыслил!

Днем позже Свен Ваксель напишет свои впечатления об Авачинской бухте, а вернее о Петропавловской гавани.

– Я не в состоянии описать радость и восторг, которые каждый из нас испытал, убедившись в своем спасении. От величайшей нужды мы перешли к полному изобилию. Целый склад, наполненный продовольствием, теплые и удобные квартиры и масса всяких удобств, без которых приходилось обходиться в течение всей прошлой зимы.

Можно представить тяготы в полную меру, если учесть, что эти восторженные слова шведа относятся к тем жалким постройкам что находились на берегу Авачинской бухты!

Перезимовав в Петропавловской гавани, чуть дождавшись попутных ветров, летом 1743 года «Святой Петр» ушел в Охотск. С ними в качестве пассажира отбыл и бывший сержант нижнекомчатской команды Емельян Басов.

***

Декабрь 1743 года. Якутский острог. Разросся Якутский городище за последние годы, но старый острог о восьми башнях и по ныне стоит всем на диво. С Тобольским кремлем белокаменным сравнивать не стоит, но вот среди деревянных острожных строений пожалуй самым значительным будет. Не пришлось ему обороняться от диких Сибирских инородцев. Видимо только своим грозным видом убедил все Ленские народы Саха, тунгусов, самоедов окончательно и добровольно войти в лоно Российской империи.

Следят за ним воеводы, денег на ремонт не жалеют, и то не напрасно! Добра разного, мягкой рухляди государевой здесь скапливается великое множество.

Якутский край огромен. Вся Ленская земля: Вилюй, Алдан, Яна, Оленек, Индигирка, Колыма Камчатка, Чукотка свозят ясачную рухлядь в ее казенные амбары. Чтобы оборониться от воровского, лихого люда, тоже нужны крепкие стены.

Острог стоит как то обособленно, стороной от посада, оттого и смотрится добротно. Восемь башен возвышаются над острожной стеною будто дородные купчихи над торговыми лавками. Еще более виден построенный в камне Троицкий собор. Теперь он кафедрального звания, центр православия всей северо-восточной Сибири. Через Якутск идут сюда все торговые направления, что ныне в моде называть трактами.

Посад разросся превелико. Все строения на сваях, добротные. Вечная мерзлота, морозы, как иначе? Купеческие дворы особо выделяются. С подворьем, амбарами, они сами как остроги окружены тынами, даже бойницы имеются.

Бесчисленные научные экспедиции разворошили Якутск не на шутку. Не скоро теперь все вернется на круги своя. Много государева добра осело на этом перепутье дорог. Но оно и ладно! Ведь не пропадет! Приказчикам да якутским служилым достанется.

Московское купечество сюда дорожку давно протоптало. На Якутских торгах соболя и другая мягкая рухлядь самая дешевая по Сибири. Занесла сюда нелегкая и московского купца Серебрянникова.

Торговая компания «Иеремей и Сын», обосновалась в Якутске давненько. Скупали соболей без счета, сколь бог пошлет, да и свои промысловые ватаги отправляют каждый год на реки Вилюй, Оленек, Индигирку. Тамошний соболь крупный, мех черен, спрос и цены на Москве всегда велики.

Сам Иеремей Серебрянников сюда глаз из Москвы не кажет. Не по годам ему столь далекие путешествия. Сын у него, Андрей, за приказчика здесь управляется. Парень ладный, бережливый, копейку не упустит.

Сейчас на дворе зима. Декабрьские морозы самые лютые. Может оно и действительно так, а может еще попросту не обвыклись. До сочельника уже недалече, а отгуляют святки морозы и спадут.

Подворье компании «Иеремей и Сын» расположилось недалече от острога, с северной стороны на пригорке. Место удобное, до реки рукой подать и не подтапливает. На берегу сейчас пусто, лишь старые лодии век доживают. Все струги и дощаники по рекам разбежались еще по теплу. Сейчас зимуют на промысловых местах. Теперь лишь весной полыми водами вернутся в Якутск.

Зимним вечером сидячи за крепким тесанным столом, при свете сальной лампады, Андрей Серебрянников подсчитывал барыши за прошлый год. Длинные колонки цифр всегда завораживали его. Здесь и потраченные денежки, и приход, есть попусту потерянные, и по делу. Тут главное в арифметики не ошибиться и сальдо вывести. Только оно покажет купцу, сколь ловко ныне от торговался.

Не радует сальдо последнее годы. Конечно, грех обижаться, но росту у барыша нету. С трудом удается удержать на прежнем уровне. А надо бы! Коль так далеко забрался, ведь не за полушкой!

Андрей Иеремеич в Якутске уже третий год. После Московской развеселой удалой жизни, тут тоска зеленая. Барыши добрые, разговору нет, а вот повеселиться или еще какой кураж учинить опасливо. Народец здесь дикий, может и покалечить. Да и вся жизнь здешняя не спокойная. Сам то, Андрей Иеремеич далеко не богатырь, лишь на защиту служак и надеется. Не по нему в тутошней глуши жить и торговлей заниматься.

– Батюшка вон не дурак сам-то носа сюда ни кажет, – буркнул чуть слышно Андрей.

– Ничего, еще денежек подкоплю и сам на Москве свое дело открою, а тут приказчиком найду кого посадить. Только воруют шельмы безбожно, – вздохнул купец.

Слышно как залаяли собаки, и всей сворой устремились к воротам. Даже толстые стены, сложенные из вековых сосен, лишь приглушают их звонкий лай, усиленный плотным морозным воздухом.

– Кого там черт принес к вечеру? – беззлобно подумалось купцу.

– Там мужик до вас просится! Говорит дело важное и промемория от прапорщика Петра Левашова имеется, – доложил ему дворовой служка Семен.