Я, Хобо. Времена смерти

Я медленно приближаюсь к люку. Он квадратный, выпуклый, скруглённые углы. Шлюз типа «керант». Блок управления помещается прямо на люковой плите, а не сбоку на корпусе, как обычно. Прямо на ушки щиток приварен, рядом с голым металлическим ребристым ШАО, в центре люковой плиты. Ни один индикатор, ни одна кнопка на блоке управления не горят. Штурвал аварийного открывания доверия мне не внушает сразу же. Он даже на вид разболтан и плохо центрован, берусь за него – аварийный люфт. «Здесь не работает». Шлюз и люк собраны из разных комплектов.

– Как тебе, Кирилл? Тебе видно?

– Очень наскоро делано. Несолидно. Как не для себя строили.

Он совершенно точно формулирует мои ощущения. «Как не для себя строили».

– Вручную сразу или попытаешься автоматику завести? – спрашивает Кирилл. – В принципе, тут я тебе могу помочь. Только унимодуль свой подсоедини к блоку и унимодуль перезагрузи под семейным логином. «Керант», старая бочка, такой я уже как-то открывал в нештате. В таких Диоген жил, Бранд мучился…

– Да ладно, ладно, хорошо, Кирилл, много слов, – перебиваю я его. – Пожалуйста, помоги мне открыть этот долбаный люк. Наверное, надо мой унимодуль подсоединить к блоку управления и по-семейному перезагрузиться?

– Ну, если ты так просишь, Марк. Пожалуй, помогу тебе с открыванием, – покровительственно говорит Кирилл. – Свой унимодуль подключи к управлению, а потом перезагрузи. Логин семейный выставь в строке только. Обязательно семейный, а то опять будешь перезагружаться…

Я бросаю линьку от своего модуля (раскрытого на груди) к гнезду на морде блока управления шлюза. Подаю питание, завожу сигнал в рацию и жду. Две минуты.

– Питания на шлюзе нет никакого, – сообщает Кирилл. – А для твоей батарейки, пожалуй, шлюз этот поднять будет тяжеловато.

– У меня есть внешний мощный источник питания. ИПМ. В ранце случился. Иль я не серьёз?

– О! Ты вверг меня в ничтожество. С подключениями разберёшься? Жёлтый джек – в жёлтое гнездо, красный – в красное. Папа – мама, папа – мама. Ошибиться трудно.

– Но ты же меня поправишь? – спрашиваю я с тревогой. – Если что?

– Тебе придётся вернуться и всего несколько раз поцеловать пайолу у моих ног. Но – униженно, ты понимаешь меня, Марк?

– Готово. Подключил ИПМ. Проверяю. Есть контакт. Подаю свет на блок управления от своего источника питания.

– Вижу, блок под светом… Минуту. Доступаюсь… О-па! Отказ в доступе.

– Слушаю тебя, Кирилл.

– Ты знаешь, похоже, повреждение. Внутреннее.

– Диагноз.

– Не замыкание. Не усталостный дефект. Не определяется блок «свой – чужой». Никогда не понимал, зачем они нужны, эти «кубики»… а вся схема на них стоит… не обойдёшь.

– А от инопланетян? – тихонько, не мешая Кириллу, говорю я.

– Все мы немного инопланетяне, – бормочет Кирилл, ему невозможно помешать, когда он со своими устройствами контроля работает. Унимодуль мой сияет монитором, прямо весь переливается. Я вспоминаю, что в Касабланке Матулин не раз становился призёром на соревнованиях по скоростной диагностике. Главный инженер Касабланки господин Хьюго Тжадд устраивал в своей вотчине много разных соревнований и конкурсов. Шкаб однажды пытался получить у губернатора Кафу разрешение на организовать гонки на грузовозах. «Технилам, значит, можно играть в тотализатор, а нам, пилотам, нельзя?»

– Марк… Есть одна мысль, – говорит Кирилл медленно.

– Как открыть?

– Нет, Марк. Открывать, ты знаешь, надо осторожно и с долгими интеллектуальными паузами. Потому что мысль такая: изнутри заперто. Не повреждение это.

Глава 6 Бенганн по прозвищу Хич-Хайк

В мои первоначальные намерения входил грубый взлом люка. Данные на кристаллах БВС, буде она вообще наличествует, пострадать от допущения в рабочий объём недружественной среды не могли, а время и силы мы сэкономили б здорово. Но теперь рекогносцировка территории стройки комплекса и отбор сохранившейся информации и баз данных безусловный приоритет – теряют. Если там – хоть кто-то… Если там хоть кто-то – жив…

Обмен информацией с «Сердечником». Нам приказано ждать. Ждём час. Не знаю, что они там делают целый час, а я этот час трачу на всестороннее и подробное исследование доступного мне с балкона оперативного поля. Брожу туда-сюда по балкону на подковках, неукоснительно придерживаясь за рукоять карабина, надетого на поручень, время от времени открывая карабин и пропуская стойки. Всё снимаю на видео. Почти ничего нового не узнаю. Несколько кранов аварийного сброса давления торчат из-под экрана (прорехи сделаны стропорезом и запластырены по краям). Ни одной свободной от тканевого экрана надстройки или элемента конструкции. РСМ-экран натягивался на балок уже после стыковки секций между собой, сразу на все, крепление швов степлерное. Ни одной антенны в поле зрения. Правее шлюза к балкону заведена и наварена штатная арматура для посадки и фиксации монтажных ботов, на пять рам, все рамы пусты. И действительно, нигде ни одной марки, даже ручной.

Понятно, что облетать тысячетонным грузовозом неуправляемый рэк комплекса с запитанным генератором инерции дело кислое. Но в спецкостюме, одному, без элементарного даже микробота под седалищем, – ничего не осмотришь. И я впервые всерьёз думаю, не вернуться ли мне на машину и не заняться ли сборкой катера. Воздуха у нас мало, вот что…

Возвращаюсь я к шлюзу, пристёгиваюсь к поручню накрепко, пью воду, ем витамины. Дрейф грузовоз относительно рэка имеет, я уже вижу невооружённым глазом: тросик мой провис сильно, метров на восемь грузовоз приблизился, но – за два с половиной часа, коррекция не нужна пока. Тут меня наконец вызывают, и начинается совещание в составе: я, Кирилл и главный инженер экспедиции Дёготь, озвучиваемый синтезатором. Его вытащили из трюмов и доставили на рацию. Это и заняло час. Я сказал: совещание начинается, но оно начинается не сразу с появлением в эфире Дёгтя, а приходится ждать, пока видео, отснятое мной за крайний час, у них там, на «Сердечнике», декодируется и пока Дёготь его не отсмотрит. По картинке он, Дёготь, официально, для отчёта, опознаёт тип исследуемого объекта, затем ищет в своём архиве конкретную документацию. Находит. Пересылает её Кириллу. Присланные файлы декодируются у нас, на «ОК».

В костюме у меня хорошо, чувствую я себя нормально, то бишь совершаю дыхательные движения громко, но спокойно. Я уже привык, притворяюсь совершенно автоматически.

– Это стандартные секции BBUV, согласен с мнением главного инженера, – говорит Матулин. – Четыре герметичных объёма на секцию, то бишь рабочий отсек, «пэхэошка» и две «пээркашки». «Пээркашки» полностью утоплены в корпуса секций. Один объём негерметичный, малый, сопряжённый с ССГО рабочего отсека. Нам не интересен вообще, наружу выходит только клапан сброса-выравнивания, рука в перчатке не пролезет. Объём секции девяносто кубов, объём обитания – сорок шесть и три. Стыкуются между собой набортными агрегатами. Так…

Вот тут совещание начинается.

– Словом, ты имеешь в виду, что на бортах крайних секций под тканью есть свободные стыковочные узлы.

– Да. И товарищ Дёготь тоже так считает, насколько я понял. Хотя ясно было с самого начала…

– Работаю с настоящими экспертами, – смиренно говорю я.

– А то что ж, – говорит Кирилл.

– Какого типа узлы? – спрашиваю я.

– Сейчас… ищу спецификации…

– Это старые ССВП-АМ, – булькает войсом Дёготь с «Сердечника».

– Подробнее, товарищ главный инженер. Что нам это даёт?

– Пассивные… гибридные… ССВП-АМ… – булькает Дёготь и умолкает.

– Да ничего это нам не даёт, Марк, – говорит Кирилл твёрдо.

– Я тоже так понимаю, – вмешивается Нота. – То есть Вилен Фёдорович так понимает. Марк, ретранслирую тебе главного инженера, у нас проблемы с озвучкой.

– Ясно, – говорю я со вздохом. – Иду смотреть глазами.

– Наблюдаем за тобой, – тепло говорит Кирилл.

– Всегда с документацией у нас в Космосе полное АСИУ… – ворчу я.

Никого моё утверждение не удивляет и не образовывает. Половина менеджеров любого обитаемого космического объекта всегда, непрерывно, безнадёжно и обречённо – работают над обновлением (восстановлением, точнее) баз данных технической и методологической документации. Некоторым файлам за сто лет, я сам видел. Но что там файлы, что там цифровые массивы! Библиотека документации для, скажем, моего родного «Будапешта» занимает у нас целую десятиметровую выгородку и имеет массу полтонны. Одиннадцать стоек, набитых пластиковыми книжками. И никогда руки не доходят отсканировать. А в уже цифровом виде мы этих данных со Шкабом так никогда и не нашли.

Я иду направо от шлюза. Балкон не охватывает крайнюю секцию балка по периметру. Я закрепляюсь на поручне ножными кошками, выдвигаюсь в Космос на длину тела и вижу, да, явно край надстройки стыковочного агрегата, закрытый тканевым экраном. Дотянуться до него отсюда невозможно. И зацепиться там, у надстройки, не за что. Наверное, всё-таки надо возвращаться на грузовоз и собирать катер, думаю я. На руках тут много не наработаешь. Воздуха мало у нас, эх.

– Бессмыслица какая-то… – замечает вдруг Нота.

– Что ты имеешь в виду? Или: что Дёготь имеет в виду? Кто что имеет в виду, Нота?

– Я, я имею в виду. Что мы делаем? Мы решаем проблему прохода внутрь балка?

– Ну да, – подтверждаю я уверенно.

– Предполагая, что внутри могут оставаться люди. Так? Шлюз заперт изнутри и всё такое. Но, космачи мои коллеги! Прошло минимум полтора года. Какое время балок сможет поддержать жизнедеятельность обитателя без снабжения? Хотя бы одного, например?

– Ах, великолепный вопрос! – восклицает Кирилл. – Светлая голова, хотя и с шишками. Подожди-ка, Марк, ничего не делай. Я ищу… Так. Раздел «СОЖ ССВП-АМ». Так… Одна секция обеспечивает жизнедеятельность и работоспособность шести человек… Так… обеспечение пригодного для дыхания газового состава атмосферы… тра-та-та… средства контроля и регулирования давления, средства выравнивания… его же, мобильная и стационарная аппаратура разгерметизации и наддува ПхО… шлюзового отсека… временной шлюзовой камеры… газоаналитика… БМП-А-44, господи, ну и старьё. Так, очистка, «Воздух»… Установка кислородообразования ТИК-ШаЦ, 190 килограммов объём стандартной загрузки… Что, Вилен Фёдорович?

– Если системы жизнеобеспечения шести секций объединить в один контур – один человек мог продержаться без возобновления припасов в течение полутора лет, – прорывается, булькая, Дёготь. – Даже дольше. Но если обитатель один. И если не было отказов по СОЖ – никаких.

– А статистика отказов и замечаний по этому типу балка есть у нас? – интересуюсь я.

– Есть, Марк, – отвечает Кирилл. – С неё раздел и начинается. Не очень хорошая статистика. Мы сейчас говорили только по атмосфере. А водоснабжение? А пища, элементарно? Свет – пусть его, хоть один генератор да работает, но еда?..

Возникает пауза. Мы все думаем с таким напором, что в эфире фонит. Шансы есть, подвожу про себя итог я.

– Возможно, там и есть люди. Но вряд ли живые, – говорит Дёготь.

– Пять из ста, – говорит Кирилл.

– Живой шанс, – говорю я.

– Соператор намерена сказать умное слово.

– Ну давай, соператор, – предлагаю я.

Настроение у меня неостановимо к чёрту идёт. В чём смысл-то происходящего? Спасти возможного (возможных) обитателя(-лей)? Пять из ста, сказал Кирилл. Я бы даже дал меньше, хотя на Трассе и один шанс из ста считается шансом львиным… Или мы, всё-таки, работаем по первоначальному полётному заданию? Нас ведь и самих неплохо бы уже кому спасать. Центр управления стройкой может быть внутри балка, а может и не быть. Базировался он, например, на грузовоз или на самый «Фон-дер-Флаас». Хотя нет, вряд ли. Тогда балок не ставили бы вообще, жили бы в корабле… Тьфу! Чем мы вообще занимаемся?

– Марк, я Мелани-По, ты уверен, что антенн на балке нет?

– Разумеется, я не уверен. Но я вообще ни в чём пока не уверен. Как я могу быть уверен? Я не был наверху, я не был сзади, я не лазал на рэк.

– Дайте мне хотя бы одну набортную магистраль связи или передачи данных, любую. И я определю, жив пациент или мёртв, по косвенным. Даже если света на объекте нет никакого своего. Активно прозвоню. У меня всё необходимое в рабочем состоянии.

– На виду нет ничего. И не похоже, что они тут хоть что-то прокладывали. Если бы прокладывали, то поверх экрана, согласны?

– А стандартные?

– Кирилл, Вилен Фёдорович? – зову я.

Пауза.

– Смотрим… Ага, Байно, я Дёготь. Ну, чтоб далеко тебе не ходить… Вот где ты, прямо тут, метром выше, то есть вертикально примись, на уровне груди у тебя будет… должен, то есть, быть, оптоволоконный телеметрический кабель. Скафандровый контроль. Старая песня. Если он есть и конфигурация подключений не изменялась, то к внутреннему БЦ этой секции он доступ имеет. Так по схеме.

Я уже четвёртый час падаю свободно, я устал, и я не медлю: изменяю положение тела, достаю стропорез и фиксирую его на перчатке. Я чувствую, что уже здорово натёр перчатками руки, а по кончикам пальцев словно молоточком прошлись. Мне не раз приходилось резать эрэсэмку, технология мне знакома, я быстро прорываюсь к тусклому фарфору внешней обшивки. Разрез я делаю по вертикали, сразу метра на полтора, сколько руки хватает. Ровно посередине разреза, в жёлобе действительно лежит чёрный кабель сечением где-то 3.8–3.9.

– Есть такое дело, – сообщаю я.

И поворачиваюсь так, чтобы плечевая камера кабель показала.

– Подключайся! – решительно говорит Нота.

– Роджер. Делаю.

Только на выковыривание кабелька из жёлоба я трачу минут двенадцать. Треугольный лоскут экрана слева мне мешает, приходится прерваться и устранить помеху – отрезаю и выбрасываю. Кирилл некоторое время меня подбадривает и даёт советы, потом вдруг просит гальюнного времени и срывает, подбадриванием и советской деятельностью занимается Нота. Я заканчиваю.

– Если у тебя ничего не выйдет, Нота, я тебя убью, и меня оправдают при большом стечении народа, – предупреждаю я. – Обоснование убийства интуитивно понятно.

Климатизатор у меня в шлеме работает на полную. Мёртвый я там или нет, но потею я почище живого. Впервые в жизни… впервые в смерти я осознаю, какую энергию тратит организм, набирая внутрь себя воздуха, достаточного для питания произнесения простейшей короткой фразы.

Нота принимает администрирование на мой унимодуль и просит помолчать под руку: «Не мешайте спать, пока люди работают». Я-то помолчу, тем более что чувствую усталость и не прочь поразмыслить, не впервые ли это за пять суток, но на связь выходит в пару к Дёгтю Мьюком, авторитетно требует отчёта, а капитана не заткнёшь, хотя он и говорит женским голосом. И Нота начинает вслух сквозь зубы комментировать свои действия:

– Активную прозвонку сети делать не нужно. Кабель под светом. Параметры кабеля приличные, довольно скоростной. С одного конца он заварен, там, видимо, набортное подключение, есть отметка «абонент гость». Иду внутрь. Так, вижу предварительный порт. Сканирую. Открываю. Прохожу дальше. Свет есть. Ой… О! Оп-са!

– Что у тебя там? – Все, в один голос.

– Файл-привет выставлен, прочитался. Подтверждаю наличие БВС! Сеть единая на всю группу балка, вижу все шесть секций на схеме опроса. Хорошая стационарная сеть, под авторитарным администрированием. Но, по-моему, вот прямо сейчас, с сетью кто-то работает.

– Кто-то или что-то? – спрашивает вернувшийся облегчённым Кирилл.

Я пытаюсь следить за работой Ноты по монитору унимодуля, но осознаю и понимаю её действия с пятого на десятое. Нота работает очень быстро, тридцатибитную команду набивает за четыре секунды максимум. Просто монстров я каких-то отобрал на операцию. Любопытно, что ни я, ни Нота, ни Кирилл, – мы ни разу не спали часы подряд в системе ЕН-5355. Ну хорошо, мёртвые устают. А спят? Я стряхиваю эту мысль.

– Кто-то или что-то? – повторяет тише Кирилл.

Но ответа так и не получает. И не настаивает больше.

– Всё, я в прихожей DMS, – спустя девять мегабайт, переданных туда-обратно, говорит Нота. – Свет есть, связь трёхпоточная, до пятидесяти на секунду в потоке, в обе стороны… Меня опрашивают на получение визы в центральную руму… Да, реябта, это центр управления стройкой. Мы совершенно по адресу. Вижу все маяки в пассиве, на паузе.

– По одиннадцатому каналу? – Кирилл.

– Да.

– Нота, ты доступилась? – спрашиваю я.

– Куда мне идти, на стройку или в СУБК? – сквозь зубы спрашивает Нота.

– В СУБК сначала! – выпаливаю я. Наконец-то.

– И осторожнее! – выпаливает Кирилл. – Если там есть живые! Осторожнее, не нарушь ничего в настройках! И вообще, Мрия, пусти меня за программер!.. СУБК же!

Я замечаю резкие движения на мониторе. Нота даже не успевает ответить Кириллу подобающим образом. Сначала вход в руму под грифом «Система Управления Бортовым Комплексом» сворачивается. Нота, видимо, автоматически реоткрывает его, но он сворачивается опять и выбрасывает закладку с требованием ввести пароль. Я вижу, как Нота подставляет к закладке окно дешифратора, начинается подбор, но едва процесс превосходит отметку 51 % – через весь монитор протягивается лента с чёрным по жёлтому знаком!!!_JAMMED_!!! унимодуль спикает мне в уши, и происходит системный сбой: цветовые атрибуты экрана начинают каждые полсекунды менять значения на единицу.

– (…)[15]! – спокойно говорит Нота. – Отказ. Сбросили меня. С-сука.

– Доклад по ситуации, соператор, здесь капитан!

– Система отказала мне в доступе, капитан. Дайте минуту – определиться…

– Ясно. Слушать меня, «ОК»! Мелани-По – руки с такты, связь прервать! Байно, возвращайся на грузовоз.

– Капитан, в балке есть живые, – говорю я. Я опомнился вот только что. – Команда на отказ подана под ключом «Администратор». Вручную. Я совершенно уверен, капитан.

– Я согласна с Марком.

– Вы, реябтки, вообще-то пробовали вызывать балок? По радио, например? А? Байно? Не БВС, а людей. Не пробовали?

Пот на мне леденеет, словно спецкостюм раскрылся. Такого стыда я не упомню, когда испытывал. Мне не остаётся ничего, как признать наш космический гений:

– Ответ отрицательный, капитан.

Мьюком начинает критический комментарий наших действий – в очень хорошем темпе, и женский войс нам правильно воспринимать критику не мешает. Обстановка на «Сердечнике», безусловно, накалилась за крайние сутки, капитан Мьюком – космач очень серьёзный, но он не отдыхал вообще, и выступление его в нашу честь непечатно настолько, что целомудренный макрософтовский синтезатор, не успевая подбирать замены в реальном времени, через тридцать секунд просто включает в эфир сплошной спик, что немедленно у Мьюкома отображается на пульте. Он останавливается. Да, он останавливается, подбирает другие слова, выражающие те же мысли. Подобрав – продолжает, то есть повторяет:

– Байно, возвращайся на грузовоз. Операцию спасения проводить по тяжёлому варианту. Собирай катер, наводи к стыковочному узлу катера адаптер. Будешь брать балок взасос. Матулин, кибер-пасс готовить для горячего абордажа из адаптера. Мелани-По, снотворный газ готовить. При малейшем неадеквате предполагаемых бенганнов нейтрализовывать с любой степенью жёсткости. Как поняли, «ОК»?

– Но мы хоть попытаемся вызвать балок по радио? – спрашивает Нота. – Товарищ капитан? Или нет? Не попытаемся?

– (…), – вежливо и утвердительно говорит Мьюком.

– А воздух, капитан? – спрашиваю я. – Трое суток у нас.

– Разберёмся, – говорит Мьюком.

– ОК, понял вас. Кирилл, прямо сейчас, выкрути из синтезатора мозги, – приказываю я. – Достал он голосить по-женски.

– И это важно… – поддерживает меня наш капитан.

end of file

ввести код

40808

код принят

file 1.5

created: 16.09.124 UTC

current music: Badfinger: «Wish You Were Here»; Badfinger: «Ass»

txt: выживание – основная работа на Трассе. Чаще, чем хотелось бы, то там, то сям, то потому, то поэтому, космачи попадают в ситуации, когда их необходимо спасать. Отсюда пошло, что на Трассе есть особенно любимые сказки. Все мы, без исключения, знаем наизусть и любим сказку про Бена Ганна, как его бросили на острове в океане, и он там выжил четыре года, и как его спасли, и как был он своим спасителям благодарен: все мы всегда надеемся на лучшее, и сказка про Бена Ганна – любима нами. Есть сказка менее любимая, но гораздо более популярная. Дело там в следующем. Волшебное существо джинна запечатывают в ёмкость «кувшин» и топят в море. Внутренняя эволюция духа несчастного в ожидании спасения (самостоятельно он выбраться не может) очень показательна и психологически достоверна – о чём свидетельствует опыт Трассы. Там так: первая тысяча лет: все сокровища царей земных спаситель имеет получить от джинна, явившись на помощь. Вторая тысяча: кризис, вероятный спаситель приобретает в воображении джинна признаки божества, джинн готов безоговорочно признать за спасителем навечно права сюзерена и выполнять любые его желания. Третья тысяча и далее: кризис, и спаситель становится врагом, самым главным врагом, самым желанным врагом, мучителем, и благодарность – отныне – смерть.

Спасаемые бывают живые и мёртвые. И те и другие бывают активные и пассивные. (Мёртвые бывают активными реже, чем живые, но бывают.) А живых мы делим на бенганнов и джиннов. Бенганн, пассивен он или активен, для спасителя безопасен. Джинн пассивным не бывает, и он опасен всегда. (Третья категория спасённых – называемая «гнор» – в жизни не встречалась ни разу. Ну, помните: «Вы могли встретить труп, идиота и человека. Я не труп и не идиот», – отсюда название.)

Мьюком прав. Спасаемых необходимо нейтрализовывать сразу, а при сопротивлении – или любой другой экзотической реакции на спасение – с какой угодно степенью жёсткости, вплоть до огня на поражение. Разбираться, кто спасённый – джинн или бенганн, – лучше после, в спокойной обстановке.

Бенганн, информационно изолированный более пятидесяти суток, превращается в джинна со степенью вероятности, близкой к единице, независимо одиночка бенганн или их группа (группа джиннится даже с более высокой отчётливостью). На Трассе известны несколько десятков случаев долговременного выживания. Выживали и одиночки, и группы. Их эпопеи длились от среднего месяца полной изоляции до четырёх средних лет. Самый старый и знаменитый случай – как раз четырёхлетний. В анналы Трассы он вписан как «ПП», или «Пётр Полотно», или, соответственно, «Полный (…)[16]».

Сколь бы ни маловероятно было событие, оно произойдёт, если в сознании достаточно массивного социума относится к ряду катастрофических. Чего боялись, того и наглотались – космическая мудрость прямого действия. Дистанция II, ЕН-5016, проксима Корабля. Век с четвертью назад. Форвард «Ключ-1», сходя в риман системы, врезался в мирно дрейфующий на эллиптической скорости сорокатрёхкилометровый астероид-шатун с наклоном орбиты в 54 градуса. Столкновение было лобовое, а «ключи» тогда строили монокорпусными. Погибла Первая вахта. Астероид подхватил звездолёт и понёс, так «удачно» получилось. Ведомый, «Ключ-3», провёл спасательную операцию на поверхности астероида, продолжавшуюся – месяц. Без вести пропавшими были сочтены тридцать человек. Затем руину звездолёта обозначили на будущее «факелами», рассчитали орбиту шатуна, а сами благополучно отступили, следуя инструкции, в стартовую систему. Такие были вегетарианские порядки сто двадцать пять лет назад. Повторно Дистанцию взяли через год – большой группой, ажнак в три форварда. Ещё год конкиста осваивала Первую Площадь. Только когда закончилась стройка Порта-Финиш, то есть ещё через два года, дошли руки до обследования погибшего в целях положительной утилизации: формированный металл, оборудование, припасы, етс… Грузовоз, подошедший к астероиду и готовивший приняться к грунту вблизи руины, внезапно получил в скулу заряд тяжёлого света – из тьмы развалин. Это старший техник Пётр Полотно выжил на «Ключе» и вступил в бой. История выживания и диагноз его агрессии были реконструированы и стали широко известны, вошли частями своими в инструкции и учебники по самоспасению и достойны отдельного рассказа, здесь же важно, с каким трудом (и с какими человеческими жертвами!) удалось джинна Полотно… нет, не спасти, слово не подходит… захватить! Джинн астероида Полотно решительно отказался от переговоров. Джинн астероида Полотно бился с инопланетными захватчиками свирепо и остроумно, а также – мистически и фантастически. Некоторые версии устных преданий повествуют об оживших беспощадных мумиях, ползущих в тенях между скалами к грузовозам, о невесть откуда взявшихся у джинна ракетах с ядерными боеголовками, о беспилотных ботах-камикадзе, о каких-то замёрзших цветах… В конце концов, джинн Полотно потерпел поражение – ресурсы были неравными… Его спасли. То есть захватили, усыпили, привезли в госпиталь и принялись лечить. Он умер (впав в жестокий кафар) спустя несколько недель. Особое мнение члена имярек комиссии по расследованию вошло в официальный отчёт и потом приобрело статус закона. «Отныне мы обязаны относиться к попавшим в изоляцию космачам с предельным недоверием по умолчанию». Устные предания продолжают: «Мы совершили глупость, если не сказать подлость. Ничего не было на „Ключе“, ради чего стоило терять одиннадцать человек, грузовоз и самого спасаемого. Нам следовало, сообразив ситуацию, оставить его в покое: он создал себе мир, он защитил его, и он заслужил его». Устные предания – значимая в Космосе штука. Мы им доверяем часто и больше, чем меморандумам администраций и методологической литературе, издаваемой в метрополии курам на смех (куры – это носители яиц).