скачать книгу бесплатно
– Как-то не по-христиански…
Начальник зоны смотрел в глаза священника и, загадочно улыбаясь, чего-то ждал.
– Передайте моё благословение супруге. Над планом ограждения я подумаю. Полтора метра высоты хватит?
– Два с половиной.
На следующий день отец Вячеслав действительно прочитал во внутрицерковной сети обтекаемое обращение священного синода к пастырям тюремных храмов с разъяснениями. Церковь не хотела рисковать жизнями своих служителей и душами несчастных заключённых, подверженных отчаянию и способных на неисправимые новые преступления. Поэтому священный синод рекомендовал священству проявлять осторожность и бдительность и в тех тюремных приходах, где процент безрассудных заключённых особенно велик, прибегать к крайним мерам, то есть к установке разделительных конструкций. При этом ни один храм не должен закрыться. Окончательное решение вопроса – быть или не быть ограждениям – синод оставляет за настоятелями. Любому решению осужденья не будет.
– Осужденья не будет, – говорил в телефон Геннадий Николаевич, – если новых захватов не будет. А наш контингент вы знаете не хуже меня. В четвёртом отряде – слышали? – сатанист, убивший в Казани муллу, появился. А в первом недоказанный людоед. Нечего думать, надо ставить. Сделаем красивые кованые решётки с соответствующим месту орнаментом. Только скажите, куда лучше поставить.
* * *
– Два с половиной года решёточки в запасном пределе простояли! Теперь кум своей тёще на дачу спишет, ха-ха-ха….
Забелин слушал сокамерника вполуха и думал только, как не поцарапать разбойника Дисмаса не пригодившимися решётками.
– Тяжёлые.
– Под ноги смотри, ступени.
– Вот отец Игорь не устрашился нас. Насколько я знаю, почти во всех лагерях в храмах решётки понаставили после убийства батюшки на Урале. А он не дал. Вот человек, вот сила. И болезни своей не боится, и, дай Бог, победит и её.
Забелин не подал вида, но вспомнил, что ещё на Пасху отец Игорь показался ему утомлённым сверх меры. А на рождество Иоанна Предтечи, когда он прервал проповедь, буквально показался больным.
– Похоже, что он сильно болен.
– Профессор, который с кумом чай пьёт, уверен, это онкология. Точно не знает, кум на расспросы не повёлся, но по внешнему виду похоже, что курс химиотерапии в самой середине. Тебе отец Игорь ничего не говорил?
– Не-ет…
– Примирились вы с ним? Покаялся в главном?
– Откуда знаешь?
– Ха, я два года тоже хвостом крутил. Каялся в том, что курить бросить не могу, что по фени матерюсь, в карты играю, украсть могу, в онанизме, как в самом тяжком грехе, каялся… А он однажды спросил о главном: о том, как я дочку утопил с подружкой её. «Да вы что, – кричу ему, – не я, не я! Вымудрили доказательства! Улики косвенные! Зазря я тут». А он, как святой с иконы, глянул мне внутрь и говорит: «Богу не нужны улики». Хотел я отшатнуться и почувствовал, что он мне на ногу наступил. Крепко так. «От кого бежать хочешь, Александр?» Смешно сейчас вспоминать. Ха…
– Раскаялся?
– Ну да. Как он следующий раз приехал служить, коленопреклоненно, со слезьми и стенаньями во всём покаялся! Как все.
– Что значит «как все»?
– Так все упорствуют, никто в своём зле быстро не кается. Кто год, кто два, кто больше, как ты. Не хотят люди себя признавать теми, кто они есть, или просто боятся. И я боялся, как все. Боялся, что он куму сдаст, а тот постарается срок добавить на всю катушку. Но не таков отец Игорь. Ему в таких грехах каялись, два ПЖ (пожизненных срока) можно было бы получить, а он никого не вложил.
Непонятное пограничное чувство копилось в Забелине. То ли разочарование, то ли восхищение.
– Были и такие, что ваньку перед ним валяли. Для забавы выдумывали страсти кровавые и на исповеди лили перед ним крокодильи слёзы. Так отец Игорь одного такого скомороха взашей от аналоя гнал, вертухаи насилу его спасли от праведного гнева, ха…
– Это я видел и в прострации был, не понимал, что происходит!
– Духовное у отца Игоря зрение! Скорее всего, он святой! Так что не выёживайся, брат, облегчи душу. Вот увидишь, насколько свободней станет дышать, насколько время потечёт быстрее. Много там ещё решёток?
* * *
Отец Вячеслав ликовал. Наконец-то из храма выносили ограждения, которые он спроектировал два с половиной года назад. За это время у него заметно прибавилось в бороде седины. Многие заключённые увидели в решётках лишнее над собой глумление и перестали посещать храм. В глазах оставшихся погасло доверие, погасла надежда. Отец Вячеслав не узнавал никого, почти все недавно осуждённые. Полтора десятка бессмысленных, голодных, озлобленных взглядов исподлобья следили за его движениями и внушали ему тревогу. Он стыдился своего малодушия, стыдился видеть их такими, какими они были на самом деле, и болезненно переживал каждую службу. В доверительной беседе с уезжающим на повышение Геннадием Николаевичем отец Вячеслав увлёкся описанием этих взглядов, а он возьми и добавь:
– И в каждом из них вам мерещится Костиков взгляд.
– Что вы под этим подразумеваете?
– Костик – это «кличка поганая» заключённого по фамилии Голокость.
– Ой, да. И правда, мерещится.
– Трудно представить себе что-то более мерзкое.
Отец Вячеслав спорить не стал.
– Теперь вы с этим типом вряд ли встретитесь.
Священник продолжал молчать, но весь обратился в еле скрываемое внимание. Естественно, начальник это заметил. Улыбаясь, товарищ полковник рассказал, что эта гнида поехала в «санаторий». В особую зону для смертельно больных. Отец Вячеслав уже видел эту улыбку.
– Туберкулёз позвоночника. Если вы молиться за него не будете, то до конца срока он точно не доживёт. Хотя, по медицинскому заключению протянуть он ещё может лет пять, а то и семь. Смотря чем кормить будут.
– Семь лет? – ужаснулся шёпотом священник.
– Отче Вячеславе, – Геннадий Николаевич решил оставить недомолвки и заговорить открыто, – сдаётся мне, что я мог бы быть вам полезен, если бы вы объяснили мне, в чём дело. Я давно приметил…
– И очень прискорбно, что приметили. – Голос отца Вячеслава стал твёрдым, не терпящим возражений. – Я не могу, и не будем продолжать.
– Тайна исповеди?
В это время отъехали в сторону ворота КПП, и в их проёме показалась большая чёрная машина.
– А вот и ваш преемник. Пойдёмте, познакомите.
– Пойдёмте, пойдёмте, – и через несколько шагов добавил, – как Костик ласты склеит, я вам сообщу.
И вот уже полковник обнимается с меняющим его сослуживцем, дружба с которым началась ещё в окрестностях Грозного весной 1996-го года.
* * *
После того, как вынесли из неиспользуемого придела ограды, одну только службу отслужил отец Игорь в храме святых апостолов Петра и Павла. Болезнь его бросалась в глаза всем присутствующим, шила в мешке не утаишь. Острым лезвием она стояла в нём от горла до желудка и делала мучительным даже глубокий вздох. Но служба на всём протяжении оставалась торжественной и неспешной, и каждое слово в тесных приделах звучало отчётливо и возвышенно. Глаза отца Игоря сверлили приступавших к исповеди. И те без слов понимали, какие мелочи пытаются выдать за что-то важное, за что-то значимое. Сергию он не сказал в тот день «Бог судья». Он сказал ему: «Бог простит» и после молитвы добавил, что долго не верил в его невиновность, за что просит теперь прощение. «Награда не минует тебя, чадо. Потерпи».
Нет таких слов, которыми можно было бы описать состояние Сергия. Он готов был терпеть. И понимал, за что он терпит и для чего. Никто из причастников в тот день не слышал того прекрасного хора ангелов, что слышал Сергий.
Потом долго не было служб в этом храме. На Рождество у царских врат его стоял иеромонах отец Донат из ближайшего монастыря. После службы в проповеди он объявил, что отец Игорь после сложной операции идёт на поправку и просит ваших молитв.
Отслужили молебен, и только после этого молебна православные мужики, тужившие об отце Игоре, прониклись доверием к отцу Донату.
Не понятно как, но он сумел договориться с администрацией, и службы стали проходить гораздо чаще. Подобрал новых певчих и к осени научил их петь на греческий манер. Кум заслушивался и хвалил отца Доната. Удивительно, но в число певчих вошли несколько голосов из администрации. Жизнь верующих сидельцев потекла быстрее и легче. Сергий и не заметил, как пролетели ещё одна весна и ещё одно лето. Как-то в сентябре, после обеденного принятия пищи, конвоир выкрикнул его имя.
– Кум хочет с Исусиком поболтать, – сострил один из блатных.
– Кум уже не кум, – добавил другой, – он теперь хозяин. Батя. Повысили.
Забелин ничего не знал об этих изменениях и неожиданно для себя заволновался. В доступной немногим комнате для свиданий, к великой радости, его ждал отец Игорь, изрядно бледный, но улыбающийся. Расцеловались и после благословения уселись друг против друга. Поговорив о здоровье, погоде, родственниках и бытовых условиях, отец Игорь заговорил о важном.
– Я сумел получить из архива твоё уголовное дело, Василий Васильевич помог. Он теперь начальник и многое может. Сто процентов, если бы ты в своё время написал апелляцию, дело бы отправили на доследование. За результат не поручусь, но то, что оно притянуто за уши, факт. Сейчас время не очень удачное, слишком много его утекло. Но шанс есть. В день убийства в том же подъезде было совершено ещё одно преступление, квартирная кража на значительную сумму. Мне кажется, какому-то домушнику просто свезло. Он забрался в квартиру отчима одного предпринимателя вашего города. И вместо нескольких тысяч нашёл там несколько миллионов. Предпринимателя прессовала местная ОПГ. В 98-м году, после дефолта, он сделал вид, что всё потерял, а сам прятал деньги в квартире приёмного отца и от бандитов, и от налоговиков, и от компаньонов. Может и прокатило бы, если бы не блатной вор-домушник. Решив, что кража дело рук ОПГ и что вслед за ней последует его устранение, коммерсант, ни о чём не заявляя в милицию, скрылся. Братва нашла его спустя пару лет, когда ты уже отбывал срок. Тогда он и обратился к силовикам, тогда-то и всплыла квартирная кража в том злосчастном подъезде, которую никому и в голову не пришло связать с убийством твоей жены. Ты мне так и не ответил, были вы с ней венчаны?
– Да.
– Молись за неё, каждый день молись. Как её имя?
– Анастасия.
Отец Игорь перекрестился и продолжил:
– Трудно сказать как, но как-то несчастные любовники оказались на пути того рецидивиста, что совершил кражу. Думаю, не желая потерять баснословные для него деньги, он и порешил случайных свидетелей. И как назло, тебя кто-то видел в тот день в том районе. Дьявол изобретателен. И вот ты здесь шестнадцатый год.
Сергий молчал, свесив голову, не радуясь и не печалясь. «Что дальше?» – думал он.
– Я скопировал и сшил какие смог документы. Сейчас их смотрит Василий Васильевич, очень рассчитываю на его совет. Останавливаться нельзя, только бы здоровье не подкачало.
– Всё это, – махнул рукой Забелин, – умозрительная версия. Не стоит вам заниматься этим, отче. Я буду ждать сколько потребуется. Осталось-то всего семь лет.
– Я лучше знаю, что мне стоит делать. А ты молись и жди. Если понадобишься, Василий Васильевич пришлёт за тобой. Пора прощаться.
Отец Игорь благословил Забелина и хотел уже нажать кнопку вызова конвоира, как Сергий спросил его:
– Вы в армии во внутренних войсках служили?
Улыбнувшись, священник ответил:
– Ну да, служил. В Москве. В пожарной части рядом с метро Динамо.
* * *
Семидесятилетний, всегда благодушный и неподдельно светлый епископ Аркадий заговорил неожиданно сдержанно и местами даже сухо. Рассказ отца Вячеслава и его прошение назвал безумием. Одно то, что кто-то заметил, что ты после исповеди этого разбойника потерял равновесие, уже есть нарушение тайны исповеди. Никто не осудит епископа, если он лишит отца Вячеслава сана и выведет за штат.
– В юности много детективов читал?
– Совсем не читал.
– Сколько же ты носишь в себе эту историю?
– Уже одиннадцатый год мучаюсь.
– Вот и не оставляй мучения своего! Молись за далёкого безвинного страдальца. Не ты его, а он твой спасательный круг. Не ищи боле справедливости для него, проси для него милости у Бога. Не сомневайся, не во вред ему сие испытание, и не зря. В храме своём, принимая покаяние, ни улыбкой, ни бровью своего личного отношения к сказанному не обнажай. Как седовласому, но семинаристу, напоминаю тебе: так же, как осуждение, и оправдание в руках Бога, не в наших.
Отчего заболело сердце у отца Вячеслава? Тротуарная плитка рисовала в его глазах замысловатые геометрические фигуры. Рано в этом году сошёл снег. Он и не заметил, как дошёл до своей автобусной остановки. Только здесь отец Вячеслав вернулся к реальности, вынул из кармана и включил телефон. Один пропущенный вызов: Геннадий Николаевич, 14:10. Они не виделись больше двух недель, две воскресные службы пропустила его семья. «Сейчас узнаем, почему?» – подумал отец Вячеслав. И действительно, телефон завибрировал, экран засветился, и в его центре была надпись: «Геннадий Николаевич».
– Доброго дня, отец Вячеслав! Как здоровье?
– Слава Богу, жаловаться грех.
– У вас вечером служба?
– Сегодня нет.
– Тогда ждите в гости, есть что рассказать.
– Сделайте милость, буду ждать с нетерпением.
* * *
После обнадёживающего разговора с отцом Игорем Сергей Забелин стал, как самому ему казалось, слишком часто думать о жизни на свободе. И даже мечтать о ней. Он слышал, что на воле за шестнадцать лет всё сильно изменилось. Что у каждой семьи по две машины, что у каждого, даже у детей, мобильный телефон. И в каждом телефоне телевизор. И все пялятся в них, и молодые, и старые, и на улице, и в транспорте, и на работе, везде. Все в наушниках. Все разговаривают с невидимыми собеседниками, как будто сами с собой. До того, как забрезжил свет освобождения, Забелин слышал такие рассказы, но не внимал им, не придавал значения. Теперь стал бояться: а найдётся ли ему место на этих улицах? Ведь у него ни прав, ни телефона. И всё равно его тянуло к мыслям о них. И как результат – обмелела тайная умственная молитва, испортился сон, минуты стали тянуться, как дни, а дни – как недели. Пальцы стали опять попадать под иглы швейной машинки, один раз на перекличке не отозвался.
Легко сказать – возьми себя в руки. Легко сказать – не думай об этом. Опасные мысли, как недуг, который приходит откуда не знаем. Главное, согласиться в себе с тем, что это недуг, что это надо лечить. Забелин всё осознал и, как лекарства, приносящего облегчение, стал ждать очередную службу.
Отец Донат старался, но уступал всё же отцу Игорю в торжественности. Многие православные заключённые с упоением вспоминали его дикцию, его тембр. По их слову, строже была служба, пробирала и жгла, стыдила. А у отца Доната проникновеннее и душевнее. Но ведь не женская у нас зона! И покаяние у своих прихожан отец Донат принимал по-другому. Никого от аналоя не гнал, почти с каждым беседовал, давал советы. Разве с нами так можно? Распояшемся. Выслушав Сергия, отец Донат скороговоркой прочитал какую-то молитву, перекрестился и сказал:
– Не бойся думать о долгожданной свободе. Свобода наше естественное состояние. Только думай о ней как об объятиях матери, а не как о свидании с любовницей.
Вообще, отец Донат сначала хотел сравнить свободу с объятиями законной супруги. Но, вспомнив, как все уголовники чтут образ матери, вовремя перестроил свою фразу. По отношению к Забелину это было, конечно же, милосердно.
* * *
В шесть вечера автомобиль Геннадия Николаевича припарковался у дома отца Вячеслава. После приветствия обнялись, уселись за стол. Матушка приготовила чай, варенье, баранки и оставила их один на один. Батюшка сразу поинтересовался, где домашние Геннадия Николаевича прячутся, две воскресных службы прогуляли.
– Не болеют?
– Упаси Бог! Ещё не хватало. Поэтому и не приезжали к вам в воскресенья, что боялись заболеть. Новый грипп гуляет в городе. Не слышали? То ли свиной, то ли говяжий. Полгорода слегло. Очень заразный.
– Про птичий слышал…
– Птичий в позапрошлом году был, в этом новый – свиной. Моя супруга паникёрша и трусиха в таких делах, сама из дома ни на шаг и детей никуда, ни ногой. Вот и всё объяснение.
– Может и правильно насчёт школы и рынка, но не насчёт храма.
– Я слышал, у ладана бактерицидные свойства сильные. Вы уж его сейчас не экономьте. В следующее воскресенье всех привезу.
– Договорились.
Геннадий Николаевич громко вздохнул, как будто сказал: «…а теперь самое интересное».
– Я вам кое-что обещал.
