Обсидиан и чёрный диорит. Книга четвертая. Алмазная мельница

– Чего?

Володя вдруг почувствовал, что мужик прав. Зачем себя гробить, чтобы потом ничего не знать? Осознает она, не осознает, что слон не такой уж тупой, и вообще не слон? А слон откуда будет знать, что она осознала? Или не осознала? Он будет лежать на два метра под землёй и ни хрена не чувствовать и не осознавать. Обидно же. Как Гарик. Аля уверяет, что не сам он грохнулся. Вот опять Аля…

Сердце заныло с прежней силой. Хоть бы на Гарика переключиться. Тот же записочку даже написал обвинительную. А он, Володя, ничего не написал. Что в его случае можно написать? Обвинить её? Нечестно как-то это. В чём обвинять-то? С Костей она не целовалась, в обнимочку не гуляла, и вообще всегда вела себя примерно и целомудренно. Откуда в башке такое глупое слово завелось? Хотя не глупое, просто замудрёное. Может, слон начал умнеть буквально на глазах, стимулировался от недобрых слов в свой адрес? А что, если он ещё покажет чванливому пану Новицкому, что Платонов ничуть не хуже, чем Платон?

Небритый тем временем ещё что-то говорил и даже прикончил своё пойло. Кажется, опять завёл бодягу про какого-то Командора.

– Э, да ты, кажись, меня не слушаешь. Что с девкой-то твоей? Не хочет тебя? Это с ними бывает. Но лечится хорошо. Ты правильно сделал, что дверью хлопнул и ушёл. Только вешаться не надо, всегда успеется. Вот не приходи просто назад, пусть побесится, сама пострадает. Бабы-то собственницы страшные. Иная считает, что мужик ей принадлежит, а тогда уже ни в грош его не ставит. Так ведь?

– Так, – согласился неожиданно для себя Капитан. – Уеду я. Далеко. Пусть страдает. Ни писать, ни звонить не буду.

– Дело говоришь, – похвалил мужик. – Но зачем уезжать обязательно? Москва – город большой, тут затеряться – раз плюнуть. И разузнать легко при случае, действительно ли страдает, или сразу с другим закрутила.

Слово «закрутила» тут же отдалось тупой болью в разных частях тела. Однокоренное тому, что бахнуло кувалдой по башке. Отцовское напутствие дочери, чтоб его разорвало!

– Ну вот, опять погрустнел. Да что стряслось-то? Прямо в постели, что ли, застукал? Это да, по нервам бьёт как шрапнель по уткам. Башку снесёт напрочь. Не пристукнул кого из них случайно? Парень ты ох какой здоровый.

Володе вдруг захотелось пожаловаться. Это так, что здоровый, да только и сильного обидеть могут не меньше, чем последнего задохлика.

– Никого я сегодня не стукал, – сказал грустно-грустно. – Тебя только хотел поначалу, чтоб не приставал. Представляешь: ей сказали, что я слон. Тупой, дебильный слон. Ни на что не годный. А она промолчала.

– И всего-то? – добродушно посмеялся советчик, распространяющий зловоние. – Из-за такого точно убиваться не стоит. Подумаешь – промолчала. Если бы ослом назвали, а то, не дай бог, козлом, тогда обидно. А слон – трудяга, ему почёт и уважение. Бабы, между прочим, силу ценят, хоть не всегда это показывают. Нормальной бабе сильный мужик нужен, а не хлюпик интеллигентный, которому штаны надо поддержать. Так что не расстраивайся, всё образуется. Пусть правда пострадает, поволнуется, ты на глаза не показывайся недельку-другую. Увидишь – как шёлковая будет.

– Уеду.

– Да не надо никуда ехать, чудак-человек. Мне как раз слон нужен, помощник то есть. Мой-то сегодня взбрыкнул. Устал, мол, вкалывать, и до свидания. Я тоже психанул, оттого сюда и припёрся прямо в рабочей одежде. А тут тебя увидел, сразу подумал, что прямо судьба мне улыбнулась. Вот и подсел разузнать, как ты да что. Работа нужна? Пойдём со мной.

– Какая работа? Оформляться же надо…

– Мы без оформлений обойдёмся, но зуб даю, что оплата без обману будет. Ежедневная, в конце работы. Сразу только скажу, что работа тяжёлая. Потому про слона и сказал. И запачкаться можно.

– Не пугает. А что за работа?

– На ипподроме я работаю, разнорабочим числюсь. Иногда за конюха приходится быть, но то специальность отдельная. Я уже лет десять там, а помощники меняются. Беру, когда надо. Сейчас просто позарез. Послезавтра сразу десять новых коняг подъезжают, надо им стойла приготовить. А там во многих местах, как обычно – чёрт ногу сломит. И хлам разный, и чистить надо, а где и дыры в стенах, кирпич надо срочно класть.

– Так вот почему от тебя запах такой, – запоздало догадался Володя. – Я тоже так вонять буду?

– Сказал же, что в рабочем пришёл. А так у нас всё путём, спецодежда, душевая есть, спальни нормальные. В столовке бесплатно кормят, три раза в день. Почти курорт!

– Пожалуй, мне подходит… на недельку-другую. А что ты там про Командора твердил? Я только про одеколон такой слыхал.

– Это у нас жеребец есть, самый злой и норовистый. Дурной он по характеру, и глаз у него дурной. Порой взбрыкнёт на ровном месте, и кусается как сумасшедший. Объезжали его, объезжали, да толку чуть. Скольких сбросил с себя, двоих насмерть… почти. Его под нож думали пустить, да бегает он больно хорошо, когда вдруг в настроении. С ним забеги вообще непредсказуемые. То он впереди задрав хвост, то встанет посреди пути, сколько жокей его не стегай. Вредная скотина, короче. Я к нему стараюсь не подходить, и ты подальше держись. Остальные лошадки смирные, а иные даже ласковые. Сам увидишь, если согласен.

– Да пойдём уж. Далеко?

– Ты чего, правда слон? – засмеялся разнорабочий. – Улицу не читал, когда заходил?

Тут Капитан сообразил, что улица, видимо, Беговая, где рядом и находится центральный ипподром. Наниматель представился именем Лёха и предупредил, что завтра вкалывать придётся от зари до зари, потому лучше не откладывая отправиться на боковую.

Володя подумал, что интенсивный физический труд лучше всякого лекарства развеет на время грустные выводы о несправедливости мира и безрадостной сущности бытия. Возможно, слоновья голова Кэпа выразила мысль другими словами, попроще, но суть была та же.

* * *

Интенсивный стук в дверь вернул в тревожную реальность. В соседней комнате вовсю ругались на повышенных тонах и слышали только себя. Алина поморщилась. Боль, похожая на ненавистную зубную, гоняла сердце по всей грудной клетке. Открывать всё же нужно. Конечно, дежурная снизу.

– Что у вас стряслось? Соседи звонят, жалуются.

Остаётся только пробормотать извинения, и что сейчас всё будет в порядке. В коридоре за спиной сотрудницы отеля виднеется ещё одно лицо.

– Их вообще проверить надо, – мстительно говорит лицо. – Они тут кучей живут, два парня и две девки. Что они, регистрированные? Ещё мужик с ними подозрительный, по ночам всё время шляется…

– Мы все братья и сёстры, – торопливо отвечает Алина, пытаясь закрыть дверь.

Лицо ещё бормочет про какое-то несходство физиономий, но к ним выкатывается взбодрённый и краснолицый Костя, и конфликт сразу гаснет. Дверь удаётся закрыть. Сверчок подбирает упавшие картины и вешает их на место.

Тут и Таня следом. Стоит, подбоченившись, смотрит уничтожающе. Ещё не всё выплеснула.

– Княгиня, значит? А я всё прикидывала порой: откуда в детдоме такая чистоплюйка выросла? Ручки на парте аккуратно сложены, спинка прямая, жесты плавные, ножка как у принцессы из сказки. Мы танцуем, поскольку какая дворянка обойдётся без балов? Порода, вот оно что! Это тебе не какая-то грязная цыганка! Ты от неё когда-нибудь мат слышал, Костя? Бранное слово вообще? Помнишь, что ты пролепетала, когда грохнулась во время ремонта? А?

– Помню, – ответила Алина.

Тогда она сказала:

«Где были мои глаза?»

– Вот! – торжествующе проговорила Таня, повторяя фразу вслух. – Нормальные люди так не говорят. Исключительно княгини! Потом неделю шкандыбала с повязкой, хорошо, без гипса обошлось. И ни разу не выругалась! Это же порода! А к ней ещё и привилегии полагаются. Например, крутить кем-нибудь, если захочется.

– Прекрати, – сказал Костя. – Не собирается она меня окручивать.

– Откуда ты знаешь? Ты к ней в душу, что ли, заглядывал?

– Заглядывал.

Тут он переборщил, подумала Алина. Ну, у него такое иносказание вырвалось, видимо. Или просто последнее слово машинально повторил, такое бывает. Хотя смутные воспоминания из дворцового подземелья шевелятся. Что там произошло, после того, как пал Аль-Фазир? Она не помнит совершенно. Очнулась через какое-то время – и всё.

– Ну, пожалуйста, не надо меня больше мучить, – взмолилась она. – Ничего такого я делать не буду. Ни крутить, ни бежать. Мне поклясться, что ли? Чем?

Костя стоит между ними в нерешительности. К кому подойти, кого утешать? Любой вариант выглядит проигрышным. Потом Сверчок вдруг спохватывается:

– А где Володя? Что-то его не видно.

Действительно, в номере Капитана нет. Спрятаться негде, да и не будет он пытаться влезть в шкаф или узкую щель со своими габаритами. Остаётся предположить, что «вышел проветриться». Но пора бы уже вернуться.

Алина почувствовала, как что-то тренькнуло в голове и затикало затем, будто пошли часы. Или включился счётчик. Ощущение было необыкновенно тягостным, предвещавшим беду и долгие душевные муки. Сон! Тот сон. Сигнал о смертельной опасности? Да, похоже. И грозит она Володе. Потому что…

– Он совсем ушёл, – догадалась Джоки. – Чтобы не возвращаться. Он ведь может в таком состоянии что-нибудь над собой сделать.

– Да ну, – неуверенно возразил Костя. – Придёт.

Счётчик тикал. Медленно, негромко, но достаточно отчётливо. Навязчивый метроном, иногда замирающий на несколько секунд, а затем снова капающий на мозги. Бес говорил о желаниях. О плохих желаниях, ужаснейших и отвратительных. Лучше о них не вспоминать никогда, затолкать проклятый сон в такие дальние уголки сознания, откуда он никогда не выплывет!

Таня, в свойственной ей манере, тут же переключилась с ревнивых обвинений на другое активное действие:

– Что мы расселись тогда? Надо идти, искать его срочно, пока далеко не ушёл!

– Если ушёл, то уже далеко, – ответил Сверчок, глянув на часы. – Мы с тобой минут двадцать отношения выясняли. Но я пойду, гляну вокруг. Вдруг не ушёл, а сидит где, страдает. Поговорим по душам и придём. Вы сидите, а то лучше ложитесь спать. Алина, тебе давно бы уже переодеть платье…

Вернулся он минут через сорок, отрицательно помотал головой. Значит, Капитана нигде нет. Возможно, он даже сел уже на ночной автобус или электричку, чтобы уехать в дальнюю-дальнюю глухомань, где жесточайшая борьба за выживание поможет обрести душевный покой. Если что-нибудь не хуже.

Но счётчик всё тикает, и Алине кажется, что он отсчитывает оставшиеся часы жизни Володи. Бежать куда-то среди ночи Костя никому не разрешит, а телефон свой Капитан оставил на тумбочке. Дёргаться, кажется, бессмысленно, но ожидание мучительно. С ним же ничего не случится? Только бы ничего не случилось. Только бы ничего не случилось!

Вдруг счётчик замолчал, исчез совсем. Но он не должен был закончиться, нет, просто остановился, прекратил существование. Ощущение, что непосредственная опасность перестала грозить Капитану, переросло в радостную уверенность.

– С ним пока всё хорошо, – сказала Алина. – Пока всё будет хорошо. Я чувствую.

– У тебя с ним астральная связь, что ли? – Костя спросил устало, но без всякой иронии.

– Может быть. Мы же родились в один день.

– Тогда ложитесь спать, в конце концов. Телефоны давайте, вдруг он откуда-нибудь позвонит. Кого угодно может вздумать набрать.

Селенден явился в шесть утра, бесшумный, как собирающийся стащить кусок мяса на кухне кот. Костя, периодически впадавший в дрёму, не сразу его засёк. От лже-Бандераса пахнуло ночной свежестью, и выглядел он довольным, словно только что отыграл свою лучшую роль.

– Порядок, повелитель. Сегодня к вечеру московский разгром можно будет считать завершённым. Жаль, что голова сейчас отсутствует, но империя уже рухнула.

– Прекрасные новости. Но лучше подробности потом.

Пришлось рассказать о печально закончившемся вечере и своих ночных бдениях. Селенден внимательно выслушал, похлопывая себя рукой по колену.

– Про астральную связь – глупость, конечно, перенапряжённая психика. А сам ты ничего не чувствуешь?

– А должен?

– В норме – нет. Но ведь твоё тело принадлежало Дестану, и ты рассказывал, как он распорядился тогда резервными копиями. Твои друзья, так ведь? Теперь вспомни, чему я тебя учил, передавая магию посланников.

– След бывших копий, помню. Но они ведь как бы и не мои…

– Тело одно и то же, – возразил Селенден. – Ты и Дестан – одно и то же тело в недалёком прошлом. Шанс есть. И представить в воображении проще простого – ты же их каждый день видишь перед глазами. Думаю, стоит попробовать. Если он жив, ты его найдёшь. Тем более что ещё две точки обнаружатся рядом, поскольку сейчас сладко сопят в соседней комнате. Но помни, что я тебе ещё говорил.

– Откат?

– Самый что ни на есть ужасный. Несколько часов будешь тем, что у вас называют овощем. Потом оклемаешься, конечно. Зато избежишь кучи потерянного зря времени и лишней суеты.

– Спасибо за совет. А ты, что ли, опять собираешься?

– Ковать железо, пока горячо. Так у вас говорят? К вечеру всё будет кончено. Тогда и отосплюсь.

Коварная порой эта магия, слагаемая из союза специальных движений и чёрного с переливами порошка. После действия, независимо от его успеха, можно получить вред здоровью и выбыть из строя, будто подхватил серьёзную простуду. Хотя симптомы гриппа можно смягчить, а то и устранить на время. А откат снимает только само время.

Алина проснулась через час и растолкала Таню. Они больше не ругались, но помалкивали. Вышли вместе в ночных рубашках и посмотрели на Сверчка, задумчиво озирающего потолок.

– Там что-то есть? – спросила Эсмеральда, кивая в том же направлении и снова включая сварливую ревнивицу. – Ответы на твои архиважные вопросы?

– На потолке – нет, – спокойно ответил Костя. – А если брать много выше – честное слово, не знаю. Но мне тоже хочется узнать: как там астральная связь? Ничего не показывает?

Лицо Алины выразило одновременно и отрицание, и лёгкое осуждение.

– Информации – ноль, – констатировал Сверчок. – Не приходил, не звонил. Раз так, пойду теперь я налажу свою астральную связь. Вы что-нибудь делайте, только ко мне не приставайте. И не вздумайте заходить, пока сам не выйду. Астральная связь – материя тонкая, если грубо прервать, человек исчезнуть может навсегда. Я не шучу.

И ушёл в комнату, которую обычно занимал Селенден. Девушки услышали, как щёлкнул на двери замок.

– Выделывается, да? – растерянно спросила Таня. – Я скоро чокнусь. Вообще не шуруплю, когда и что он говорит всерьёз.

Второй раз засов щёлкнул через полчаса, только совсем не так уверенно. Костя вывалился из открывшейся двери и… сел прямо на пол. Под испуганные возгласы обтёр взмокший лоб тыльной стороной ладони и не очень уверенно произнёс:

– К счастью, помогло. Живой Володя, живой. Звёзды показали, что он на ипподроме, где Беговая, и никуда оттуда не двигается. Сейчас… капельку отдохну, и поедем туда вместе.

– С тобой что? Тебе опять плохо?

– Астрал чуть не засосал, – через силу пошутил Сверчок. – Уж отбивался от него и руками, и ногами, аж употел. Не слышали мою ругань разве?

Девушки вдвоём помогли ему переместиться на диван, хотя больше это походило на перетаскивание пострадавшего. Подложили под голову подушки. Глаза Кости сразу стали закрываться.

– Спит, – констатировала чуть позже Алина. – Ночь ведь бодрствовал. А так вроде ничего. Пульс хороший, дыхание ровное. Отдохнуть ему нужно.

– Да, но как с Володей-то быть? Селенден, как назло, вообще куда-то запропастился. А больше позвать некого. Подполковника трогать запрещено. Что делать будем?

И тут снова включился счётчик. Монотонное тиканье сменилось яркой вспышкой, и теперь Джоки была абсолютно уверена, что опять, опять он пошёл, проклятый обратный отсчёт остатка времени Володькиной жизни. Два часа. Осталось два часа.

– Ему грозит опасность.

Переглянулись. Они снова подруги – не разлей вода. Нет времени на покраски, причёски и вообще долгие сборы.

– Я возьму шокер, – решила Таня.

* * *

Дестан актёрствовал. Чем ещё развлекаться гигантскому призраку, прикованному к одному месту и лишённому общения днями напролёт?

Пару раз помогли посетители. Человек двенадцать под руководством экскурсовода ходили по залу и восхищались выставленными моделями. Гигант послушал сначала, о чём они беседовали, но ахи и вздохи, а также вопросы о ценах и мастерах интереса не подогревали. Тогда он начал громко обсуждать внешность, манеры и одежду ценителей искусства, всячески их высмеивая и стараясь оскорбить как можно изощрённее. Что с того, что они не слышат? Дестан поносил их на разных языках, с удовольствием вслушиваясь в звуки собственного голоса. К сожалению, концерт длился недолго, на выставке вновь воцарилась угнетающая тишина. Ей вторила пронизывающая пустота. За что он так наказан? Он даже не может уснуть, провалиться хоть на какое-то время в блаженное не-бодрствование. Нельзя напиться. Нельзя даже покончить с собой!

Тогда, чтобы хоть как-то заполнить вагоны свободного времени, он начал разыгрывать придуманные сценки. Он пищал или басил, пытаясь изображать голоса подвластных ему призраков:

– Не курил уже полчаса, – жаловался как букмекер. – Мишель, доставай снова кубики, будь другом, и зажги мне сигару.

– Отстань, закуришь вечером. Не видишь, у меня сеанс одновременной игры со всеми безымянными разом. Клянусь, ни один из этих болванов не сможет выкинуть больше десяти очков. Видишь, я дал им фору, чтобы был хоть какой-то интерес. Ведь я всегда выбрасываю две шестёрки.

Дальше шла пикантная сценка – естественно, с воображаемым участием пани.

– Мальчики, – с придыханием говорила изображаемая Агнетта своим воздыхателям, – сегодня в награду за преданность я наконец покажу вам свою задницу. Вам придётся кинуть жребий, или придумать что-то ещё, чтобы установить очередь. Я не буду показывать всем сразу, строго по порядку. Первый получит вдвое больше времени, чем остальные. Ну, признавайтесь, как вы будете меня разыгрывать?

– Милая, – отвечал виртуальный банкир с проникновенной грустью, – я готов три дня кряду простоять на коленях, чтобы избегнуть жребия и быть единственным.

– Но, Отто, – возражала Агнетта, – так будет нечестно. Что же прикажешь мне делать, если вы все втроём станете на колени?

Наконец, антреприза принадлежала Шарлю, шутливо раскланивающемуся с воображаемой публикой.

– Свободные граждане! – вещал он со зловещей полуулыбкой. – Сегодняшний вечер целиком посвящён нашему обожаемому Тетереву. Давайте же дружно устроим ему «тёмную»! Ах, да, ничего не получится, он даже не поймёт, куда бежать. Тем более что убежать ему ни за что не удастся. Нет! Давайте поиграем. Будем тыкать ему в спину и кричать «Угадай, кто?» Тоже мимо – он не услышит. Ах, какая досада! Вот ещё: кто с наибольшего расстояния плюнет и попадёт ему в горшок, а? Ах, ни у кого не найдётся слюны? Вот незадача! Тогда пишите мне, предлагайте, как ещё можно поиздеваться над Тетеревом! Принимаю любые предложения двадцать четыре часа в сутки!

И пират снова раскланивался.

Когда фантазии, связанные с зеленомордыми, временно иссякали, наступало время вспомнить образы живых, когда-либо встречавшихся на длинном пути прародителя. Их было много, он тщательно перебирал их, вспоминал особенности, а затем играл в пересмешника. Так убивалось огромное количество времени, и Дестан даже забывал иногда, кто он и где на самом деле находится.

Каждый раз он неизменно доходил до московских детдомовцев.

– Галеон или фрегат? – строго вопрошала светловолосая девчонка по имени Алина. – Не угадаешь – ни за что не поедем в твою Англию.

– Потрещим, Костян? – весело басил тот, кого называли Капитаном. – Что, руку больно? Да я только чуть-чуть пожал, факт! Всё равно больно? Ну, а то!

– А её случайно нет на борту? – кокетничала красавица Татьяна. – Салита, Вы сказали? Какое красивое имя для девушки!

Очередной бенефис на этом, как правило, заканчивался, и титан погружался в долгие молчаливые раздумья. В них перемежались, как часто бывает, любовь и ненависть. Он ненавидел коварных подростков и продолжал любить девушку, давно исчезнувшую с лица Земли, и которую вдобавок едва знал.

– Проклятые детдомовцы! – скрежетал он зубами. – Их телячьи нежности по поводу вечной и нерушимой дружбы погубили меня. Пока ещё не совсем, я им ещё покажу!

К нежданной радости, призраки явились к его скорбному трону. Первыми, естественно, примчалась троица в лице Шарля, Мишеля и кашляющего букмекера. Дестан сразу же их приветствовал:

– Явились, олухи, снова без добычи. Но кстати, для вас есть новости.

Он быстро рассказал, что теперь можно менять друг друга, пока течёт активное время вахты, то есть первые полчаса. Ещё о странном заявлении Голоса, что уменьшение количества привидений не станет препятствием для обращений. А вот о необязательности самих воплощений в живое состояние решил промолчать. А то обрадованные призраки разбредутся сами по себе и вовек не сыщут друг друга.

– Что за уменьшение? – спросил Шарль. – Убьют кого из нас, что ли? У тебя, видать, галлюцинации, прародитель.

Начали подтягиваться и остальные. Только Тетерева всё не было.

– Вот его я сам убью в первую очередь, – пообещал озлобленный пират. – Как только смогу, и в любой жизни. Половину времени мы всегда тратим впустую из-за этого недоноска!

– Откуда вы узнали, что нужны мне, поскольку есть новости? – спросил между тем гигант.

– В отличие от тебя, нам голоса не являются, – ответил Шарль. – Мне просто что-то в голову стукнуло, и всё. Думаю, пора навестить нашего великана. Подопечный наш в тёплых краях греется со своими дружками-подружками на солнышке.

– Да, там только что история произошла, – вмешался Сэм. – Узнал у нашего теплокровного союзника Мажорного, что его ребята двух девчонок захватили для дела, а те тут же сбежали. Он думает, что вся детдомовская компания вот-вот в Москву вернётся, и там уже снова попробуют их поймать.

– Долго он думает, – проворчал Дестан. – Сам бы поработал, а то подручные у него, видать, ротозеи.

– Но он пока в Израиль уехал лечиться.

– Что ещё за Израиль? – поинтересовался пират. – Богатая земля? Есть что пограбить?

– Новая страна, про неё только я да Том знаем, – пояснил Олдбрук. – А пограбить, Шарль, сейчас почти кругом есть что.

– Не в то время я родился, – заключил флибустьер. – Сейчас бы потрепать судёнышки разных богатеев. Я видел, что болваны ни одной пушки не ставят! На что только надеются? Ходкие, конечно, сейчас, почище моей бригантины будут, но ведь можно какой-нибудь крейсер захватить – и пошёл куролесить по побережьям! Красота!

Тем временем на лестнице показалась рука с горшком. Следом, соответственно, и лицо Тетерева. Как всегда, безмятежное и отрешённое.

– Все в сборе, значит, – подвёл итог прародитель. – Слушайте теперь! Высшие силы нами недовольны. Наши усилия недостаточны, и противник нас чуть ли не одолевает. Нельзя этого допустить. Нужны крайние и эффективные меры. Нужен перелом. Да, мы все обязаны переломить ситуацию.

– Тебе-то как раз делать ничего не приходится, – пробурчал Шарль. – Стой себе да стой, как медведь в низкой клетке.

Дестан не обратил внимания на выпад.

– Нам всё время мешают. У нужного нам тела есть защитники разного рода, в том числе его друзья. Пришло время честно сказать, что попытки захвата без учёта этого обстоятельства были обречены на провал. Больше не следует допускать ошибок. Друзей нужно уничтожить. Каким угодно способом.

– Да ясно каким, – усмехнулся пират. – Шарль, убей того, заколи другого. Хоть бы раз любезный граф поработал шпажонкой. Глядишь, и дела пошли бы веселее.

– Я не убийца, – снижая интенсивность зелени на лице, выразил отказ де Леранж.

– Лжёшь! – вдруг воскликнул итальянский бард Серджио. – Ты тоже убийца! Мы все здесь – убийцы!

Среди призраков внезапно вспыхнула безобразная ссора, в которой, казалось, все приняли одновременное участие. Говорили разом, создавая многоголосную полифоническую дисгармонию. Дестан даже заткнул уши огромными ладонями. Привидения кричали, пытались наскакивать друг на друга и обвиняли во всех смертных и бессмертных грехах. Даже безымянные поднялись со своих мест, суетились, выпячивали шеи, выискивая в толпе воображаемых врагов, и что-то гомонили. Шарль почему-то дважды обошёл вокруг Говоруна, пристально разглядывая его чётки. Потом все звуки перекрыл бешеный крик Мишеля Авилье, набросившегося на самого Фоше:

– Ненавижу! Я вспомнил! Это же ты был главарём той толпы, что сошла с корабля! Это же ты убил моего отца, негодяй! Ненавижу!

Шарль спокойно стоял под градом сыплющихся оскорблений и упрёков и презрительно усмехался.

– Я думал, мы друзья, – наконец произнёс он примирительным тоном.

Мишель в ответ снова осыпал его проклятиями.

– Ну, угомонись уже, – посоветовал другой его друг, букмекер Ơ Фаррелл.