Обсидиан и чёрный диорит. Книга первая. Дестан

А тот как раз произнёс что-то вроде «погнали домой». Четвёрка поднялась и решила покинуть кафе, не оставив ничего недопитым или недоеденным. Сэм выждал секунд тридцать, призывно махнул официантке, бросил на стол несколько тысячерублёвых купюр. Судя по реакции девушки, щедрость оказалась чрезмерной.

Подростки точно завернули за угол кафе, больше деваться им было некуда. Однако ходят шустро, чтоб за ними угнаться, человеку в летах придётся неестественно ускориться. Сэм не стал бежать вдогонку, а размеренно прошёл в предполагаемом направлении движения интересной компании и увидел совсем не то, что ожидал.

За углом, шагах в тридцати, компаний было уже две, и отношения между ними сразу же смотрелись напряжёнными.

Те незнакомые, что в кафе не были, а только что откуда-то нарисовались, постарше будут. Ясно, что занимают позицию агрессоров. Что им понадобилось от школьников? Хотят покуражиться, побить парней, унизить их перед девчонками? А получится ли?

Кто там в старшей группе? Сзади – червяк, годный разве для подзуживания. Рядом с ним ухмыляется личность с длинным горбатым носом, самый горячий и нетерпеливый товарищ. И двое здоровяков впереди. Хм, некстати оба держат пластиковые пивные бутылки, наполовину порожние. Так драться неудобно.

С другой стороны предварительные переговоры ведёт, естественно, Костя-Сверчок. Он развернулся во все свои метр девяносто, подбородок поднят, руки скрещены на груди, как у известного полководца, левая нога выставлена вперёд. Уверенная поза, даже вызывающая. Точно не боится.

Брюнетка тоже не промах. Встала рядом, одна рука в бок, и тоже ногу выставила. Чёткое впечатление, что в сражении она – самостоятельная боевая единица.

Крепыш чуть сзади, как настоящая тяжёлая артиллерия. Соперники недаром косятся на его впечатляющие кулаки.

Алина сдёрнула сумку с плеча Кэпа и благоразумно спряталась за него. Грамотные ребята, ничего не скажешь. На что рассчитывают приставалы? Что здоровяки вдвоём завалят Володю, а остальные справятся со Сверчком? Но ведь даже отсюда видать, что у рослого уникума с мускулатурой тоже неплохо. И Таня так просто не даст пинать бой-френда.

Всё же драка – нехорошо. Кандидата могут помять, нанести вред внутренним органам. Сэм привычно потянул к поясу сложенные пальцы, но пока не донёс. Если что, придётся вмешаться. С другой стороны, будет хороший повод познакомиться.

Переговоры, однако, закончились миром. Агрессоры выплюнули на прощание несколько слов о дальнейших, более перспективных, встречах, и понурой вереницей направились в сторону таких же унылых многоэтажек.

Подростки тут же стали решать: идти по нормальной дороге или «напрямки», как выразился кто-то из них. Сверчок постучал себя по отсутствующим часам, показал пальцем на темнеющее небо – и второй вариант возобладал.

Капитан достал из возвращённой сумки голубую кофточку и заботливо накинул её на Алину. Похоже, тут тоже чувством попахивает. Компания спаяна интересами не только дружескими.

Школьники двинулись не в сторону микрорайона, а неожиданно нырнули меж кустов сирени и пропали из виду.

Нет, не пропали. Вниз ведёт тропинка, набитая среди дикой растительности и разбросанного мусора. За каким чёртом они туда полезли?

Местного криминала Сэм давно не боялся, а вот шанс испортить модельные туфли от Bruno Magli огорчает. Придётся неизвестно куда двигаться за Сверчком и его друзьями, безуспешно изображая вечерний моцион рядового пенсионера.

Тропа спустилась в овраг, по дну которого протекал ручей подозрительной расцветки. Запахи тоже не радовали. Переправа в виде двух горбатых досок имелась. Подростки перепорхнули на ту сторону, лишь тяжёлый и невысокий Володя несколько секунд примеривался, чтобы не вляпаться.

Сэм выждал некоторое время. Потерять подростков он не боялся: ориентироваться на длинные тёмные волосы на голове долговязого Сверчка пока ещё было несложно. Зато снова показалось, что сзади кто-то есть. Лёгкий шум, словно чья-то нога сдвинула с места пустую консервную банку. Нервы слишком напрягаются, если раздваивать внимание. Придётся плюнуть на воображаемое преследование…

Путь наверх вывел на ровную площадку. Не то сильно запущенный парк, не то слегка прибранный пустырь с чахлыми деревцами. Вдали темнеют руины двух домиков, отживших свой век. Подростки не особенно спешили, разбившись парами. Хоть бы не надумали гулять до глубокой ночи…

Теперь Сэм обратил внимание на более чем скромную одежду тинэйджеров. На юношах потёртые джинсы и сильно поблекшие в цветах футболки. У Кости штанины коротковаты, а одеяние Кэпа едва не трескается на могучих плечах. Сразу видно, в какие стороны друзья в последнее время росли.

Мышиное платье Алины ещё до кофточки висело мешком. Ну, а уж изношенные туфли, похожие из-за маленького размера на детские, смотрелись совсем плохо. Только Таня одета приличнее.

Сэм поморщился: он не любил бедность и нужду. Понятно, что перед ним не представители «золотой молодёжи».

Тут недрагоценная молодёжь некстати затеяла игру в «прятки-догонялки» по непонятным правилам, что сделало его положение совсем уж глупым. Он вынужден был просто стоять в ожидании, пока компании не надоест забавляться.

«Наблюдатель из меня получился никудышный, ― подумал Сэм, чертыхаясь про себя. ― Торчу как пугало, у всех на виду, и делаю вид, что меня интересуют буквально все надписи, вырезанные на ближайшей берёзке. Курильщику было бы легче. Подвыпившего забулдыгу изображать глупо… Придётся потом думать, как оправдать такое идиотское поведение».

Позиция возле дерева не осталась без внимания тинэйджеров и, видимо, вызвала определённые ассоциации, потому что послышались смешки. Группа двинулась дальше, но теперь юнцы то и дело оглядывались на преследующего их незнакомца.

Тропинка снова немного спустилась и поднялась, а затем, к большому облегчению Сэма, вывела на вдрызг разбитую асфальтовую дорогу в сотне метров от большого участка, обнесённого старым кирпичным забором.

В глубине виднелся внушительных размеров трёхэтажный дом; все окна были ярко освещены, словно хозяева не хотели заботиться об экономии электричества. Дорога шла, как и положено, к воротам: двум створкам из металлических труб, натыканных с должной частотой, чтобы сквозь щели не смог пролезть никакой дистрофик. Нет ни вывески, ни каких-либо иных опознавательных знаков – по крайней мере, в пространстве метров по десять слева и справа.

Впрочем, удивляться нечего: для самой противоречивой в мире страны вполне обычное явление. Дело не в строжайшей секретности объекта или соображениях экономии (свет-то вон как жгут!), а просто… руки никак не доходят, и всё тут. Или не считают нужным афишировать заведение.

У ворот с огромным висячим замком в руках стояла грозного вида пожилая женщина, которая немедленно напустилась на подростков:

– Константин, это безобразие! Если подобное повторится в моё дежурство – я не посмотрю, что вы у нас лучшие ученики! Опоздали – сказать, на сколько?

– Нина Николаевна, простите! ― воскликнул уникум, подтверждая свой лидерский статус. ― Не сработал внутренний хронометр. Совсем скоро заработаю денег, куплю часы… и тогда – никаких опозданий!

– В кино, что ли, ходили? ― значительно мягче спросила женщина. ― Решили шикануть? И на какой же фильм?

– Да нет, на кино денег не хватило. Были в кафе, этом, как его… Там ваш дом неподалёку. Пили одну колу, честное слово! ― Сверчок дурашливо надул щёки, и все покатились со смеху. ― И никакому тлетворному влиянию не поддавались. Просто посидели, как обычные…

– Ладно, идите уже! ― махнула рукой Нина Николаевна, не пожелавшая узнать, что значит в объяснении слово «обычные». ― Время позднее… Я переживала, как бы вас в центр не занесло. Там сегодня беспорядки ужасные, погромы…

– Мы вообще-то хотели – футбол посмотреть на большом экране, ― сообщил Сверчок. ― Но Алина отговорила, а у неё ведь чутьё. Иначе попали бы точно в передряги. Теперь разве что в записи…

– Да что смотреть! ― с досадой возразил белобрысый крепыш. ― Всё равно наши продули. И кому? Японии!

– Хватит рассуждать, кто кому продул, ― прервала его женщина. ― Скоро отбой, и я не желаю вас тут больше видеть.

Вспомнив что-то, она окликнула Капитана, но с ним остановились и все остальные.

– Пока вы гуляли, приезжал господин Штырёв.

Слово «господин» прозвучало из её уст так, словно она хотела всегда видеть его написанным исключительно в кавычках.

– И что?

– Он сказал, что все твои поделки уже разошлись, и желательно как можно быстрее изготовить ещё штук пять-шесть. Нужно разнообразить в размерах. Во всяком случае, я так поняла. Одну сделать большую, на пробу.

– А когда он заплатит, этот Штырёв? ― неожиданно хмуро спросил Володя-Капитан. ― Ведь мне что обещали вначале…

– Владимир! ― укоризненно ответила женщина. ― Ещё на прошлой неделе нам завезли несколько столов и стульев. Совершенно новых, заметь. Всем польза… вспомни, как давно мебель не обновлялась. Тебе надо немного потерпеть, ведь я пока договорилась на обмен. Человек, между прочим, приехал в воскресенье, времени не пожалел. На складе, сказал, есть ещё штук пять столов. Получим их, и тогда договаривайся дальше сам. Необходимые условия тебе созданы, ведь так?

Привратница говорила спокойно и даже ласково, умудряясь одновременно удерживать тяжеленный замок и периодически поправлять сползающие на нос очки. На вид ей было хорошо за шестьдесят, и в волосах обильно пробивалась седина того типа, которая не портит, а скорее облагораживает внешность.

– Стулья, столы… ― всё ещё сердито буркнул Володя и махнул рукой. ― Ладно, пошли, ребята!

– Погоди-ка…

Теперь уже Костя-Сверчок подошёл к женщине и, понизив голос, возбуждённо заговорил:

– Нина Николаевна, видите вон того чудика в сторонке? Странный тип. Я его ещё в кафе заметил, он следил за нами… как будто. И Алине показалось, что он её очень долго рассматривал. А когда мы возвращались, и вовсе всю дорогу хвостом за нами плёлся! Да и сейчас – видите? Стоит, никуда не уходит…

– Мне кажется, это шпион! ― мрачно добавил Капитан. ― По виду – иностранец, факт! Чего он тут ошивается?

Все снова столпились возле ворот, а Сверчок предложил:

– Надо не просто закрыться, а подежурить ещё, посмотреть, вдруг на нашу территорию проникнуть попытается. Может, милицию вызвать? Так они могут и до утра не приехать. Помните, когда двое пьяных в прошлые выходные здесь орали и бутылки пустые кидали через забор…

– Хватит, хватит! Довольно говорить ерунду, ― отозвалась Нина Николаевна устало. ― Какой ещё шпион в наше время! Идите, я сама разберусь. Человек на вид приличный, на дебошира не похож…

– Такие могут оказаться гораздо хуже.

Это уже сказала Алина. Но женщина не стала дальше слушать и расправилась с компанией пожеланием спокойной ночи в сочетании с предупреждением: если кто-либо задержится здесь на пару минут, не видать всем летних заработков. Заявление подействовало – быстро и убедительно.

Дежурная накинула цепочку, навесила и с усилием защёлкнула ржавого красавца амбарных размеров, после чего с явным облегчением растёрла затекшую руку. Стало тихо: сюда не доносился шум многоэтажек, и главными нарушителями спокойствия теперь были несмелые сольные лягушачьи выступления.

Сэм в своём шикарном облачении продолжал спокойно стоять чуть поодаль на дороге. Он разглядывал дом, штукатурка на фасаде которого в нескольких местах обвалилась, обнажив красный кирпич; и забор, потрескавшийся настолько, что пробить в нём изрядную дыру смог бы, наверное, даже начинающий любитель каратэ. Наблюдаемая картина выглядела жалкой и унылой.

– Послушайте! ― окликнула женщина. ― Вы заблудились?

Сэм приблизился, давая возможность разглядеть себя лучше.

– Вы по-русски хоть говорите или как?

Он невольно подумал о контрасте по разные стороны запертых ворот. Привратница непроизвольно одёрнула уродующий её бесформенный пиджак. Когда она открывает рот – сразу заметно, какая неудачная коронка стоит на самом видном месте. Бедно, скверно, безвкусно.

Всё же эффектно выдерживаемая пауза не сильно смутила женщину, и она с нажимом повторила предыдущую фразу. Тогда Сэм решил изобразить акцент и лёгкую неправильность речи. Так почему-то бывает много легче добиться хорошего контакта и больше выведать.

– Извините, мэм. Я есть… иностранец, англичанин. Недавно в Москве. Очень нравится город, простор. Мне нужно… наверное, я тут случайно заблудился… хочу найти свой отель. Долго уже хотел. А когда покушал… увидел тех ребят. За ним пошёл, пошёл… думал, молодые к метро выведут, а они сюда. Спросить тоже хотел, как мне выбраться, подойти… не решился. Мне казаться… я их чем-то напугал… или пугаю.

– Нужно было сразу спросить. Вдобавок они как раз изучают английский. Надеюсь, вполне смогли бы объяснить дорогу. А так вообразили невесть что.

– О, ещё раз прошу извинить!

– Ничего. ― Женщина секунду подумала. ― Метро в нашем районе нет. Боюсь, вы запутаетесь в автобусах, а до электрички далековато. Знаете что? Просто идите отсюда по асфальту… видите вон тот дом? ― Рука снова поправила очки и показала направление. ― Вы непременно туда дойдёте и не заплутаете. Когда обогнёте здание – сразу за ним оживлённый проспект. Там всегда полно такси… думаю, для вас самый подходящий вариант.

Женщина не сдержалась-таки, выговорив последнюю фразу со скрытым осуждением.

– О да! Спасибо! ― воскликнул Сэм и попытался через решётку сунуть купюру, которая была с негодованием отвергнута. ― У меня есть деньги. Я только благодарность!

– Уберите, ― сухо ответила Нина Николаевна. Он запомнил, как её называли подростки. ― Деньги вам пригодятся где-нибудь в другом месте. А мы здесь милостыню не просим.

– Хорошо, хорошо! Прошу извинить снова. Но… мне показалось, что людям, которым здесь дом, может быть тесно в средствах. Я есть… иногда люблю немножко помогать чужая беда. Я заметил, что мальчики и девочки, что вход сюда, немножечко плохо одеты… немножечко бедно. Если сравнить с другими молодыми – там, в кафе.

На лице женщины выступили красные пятна. Сэм невозмутимо продолжал:

– Так я тогда бы хотел единственно узнать… раз уж так получилось. Что это за дом? И нельзя ли оказать… да, помощь тем ребятам?

Нина Николаевна немного помолчала, потом всё-таки неохотно ответила:

– То, что они одеты не богато – не удивительно. Эти дети – сироты…

– Ни у кого из них нет родителей, ― добавила она сразу, подумав, видимо, что незнакомец может не понять слово «сироты». ― Перед вами – детский дом имени Сергея Галушкина. Повторяю: здесь не просят милостыню, а тем более – не берут её. Имеется полное государственное обеспечение, никто не голодает и не раздет, какой бы бедностью ни казалось здешнее положение заезжим иностранцам. Все получают образование и имеют право зарабатывать на свои дополнительные нужды. Если вам всё понятно…

– О-о-о! ― сказал Сэм с удивлённой интонацией в голосе, намеренно пропуская мимо ушей не совсем приятную концовку. ― Га-люш-кин? Но я не знать такого русского поэта, писателя или педагога! Или я некорректно расслышал?

Пожилая женщина пожевала губами и разъяснила с ещё большей неохотой:

– Вы правильно расслышали – именно Галушкин. Серёжа когда-то учился в этих стенах. Он погиб на войне в Афганистане. А теперь – извините, мне пора…

Сэм понял, что больше из разговора ничего не выжмешь, и отошёл от ворот в быстро сгущавшуюся темноту. Работница детского дома напоследок подёргала замок, словно сомневалась в его прочности.

Стало тихо и совсем темно. Грядущее новолуние не давало надежды на благосклонность спутника Земли. Во дворе детдома горят фонари, но они только мешают разглядеть асфальтовую ленту, которую предстоит преодолеть. Можно достать мобильник и включить его фонарик, хоть и слабенький.

Темнота снова вернула к мысли о сегодняшней слежке. Так и не удалось установить точно, была она или почудилась?

Сэм спрятался за толстым стволом тополя, встав к нему боком и не обращая внимания на возможные неприятности для прекрасного костюма. Ничего страшного, если ещё минут десять подождать. Постоять для подстраховки, вслушиваясь в звенящее молчание.

Как нередко бывает в такие моменты, активизировался тот, кто внутри. Второе «я», от которого не отделаться. Что оно там попискивает? Ах, просит не убивать подростков. Ему, видите ли, сироты нравятся.

Ну, Сэм пока и не собирался никого из четвёрки уничтожать. Ему точно нужен Костя по кличке Сверчок. О судьбе остальных ещё предстоит подумать.

Многочисленные окна старого здания начали постепенно гаснуть. Интересный день сегодня получился.

Почти сто лет назад один американец предложил сделать 9 июня Международным днём друзей. Сэм в дружбу не верил. Насколько действительно дружна компания, скрывшаяся за воротами? Даже самую крепкую дружбу придётся разрушить.

Навсегда.

Со стороны дороги неожиданно ударил свет, показавшийся нестерпимо ярким. Сэм увидел, как рядом с его собственной тенью возникла другая. Более длинная, с занесённой для удара рукой.

Глава 2. Чёрный песок

Москва. Тот же день, очень поздний вечер

Некоторые легендарные миллиардеры в юности были нищими

В течение сорока последних лет Сэм Олдбрук неизменно являлся служащим британского посольства в Москве. Примечательно, что за всё это время он никак не продвинулся по должности. А ведь многие, с кем пришлось начинать, давно сделали головокружительную карьеру… или были изгнаны из рядов дипломатии. Кто потихоньку, а кто и с громким треском.

Боссы всегда находились в твёрдой уверенности: Олдбрук – прекрасный работник, грамотный и дисциплинированный. К тому же никогда не беспокоит начальство попусту и не требует прибавки к жалованью.

Посторонний человек, случись ему побывать в обставленном добротной мебелью кабинете пожилого дипломата, не застал бы там хозяина с шансом девяносто девять из ста. Помещение напоминало рабочий офис весьма отдалённо из-за полного отсутствия следов какой-либо деятельности. Компьютер с насмерть зашифрованным доступом не содержал ничего полезного, кроме сиротливой операционной системы. В ящиках стола, в двух шкафах и корзине для бумаг – девственная чистота.

Кабинет не носил обычных отпечатков личности владельца: фотографий, картин, расклеенных напоминалок, чайной чашки, запрятанной початой бутылки бренди и обгрызенного карандаша. Уборщица буквально молилась на такого аккуратиста.

Ещё больше удивился бы непосвящённый, понаблюдай он недельку- другую рабочий график господина Олдбрука. Редкие появления обладателя немалой коллекции прекрасных деловых костюмов в стенах родного посольства заканчиваются пугающе быстро и не сопровождаются видимой на глаз целесообразностью. Если, конечно, такие визиты вообще происходят за столь короткий срок.

Среднестатистический россиянин, подивившись таким обстоятельствам, вряд ли стал бы отыскивать в них глубинный смысл, а, скорей всего, подумал бы: «Живут же люди! Палец о палец не ударяют, а получают… мне бы так!» Коллеги с британским мышлением, знающие Сэма, нисколько ему не завидовали и усердно старались вообще не замечать его странностей.

…Он благополучно подъезжал к дому. Совет Нина Николаевна дала подходящий: такси нашлось без труда. Но, чёрт возьми, добрая женщина своей медвежьей услугой чуть не довела до инфаркта.

Очевидно, вернувшись в здание, привратница хотела помочь иностранцу благополучно убраться восвояси, щёлкнула где-то рубильником и включила несколько фонарей на участке дороги, прилегающей к территории детдома. А рядом с притаившимся Сэмом было другое дерево с толстой веткой, характерно торчащей вверх.

Взбудораженный Олдбрук добрался до проспекта с рекордной скоростью. Обнаружить слежку так и не удалось.

Открыв входную дверь своего жилища, Сэм по привычке огляделся. Сюда он переехал два года назад. Тогда довелось присутствовать на торжественной церемонии открытия посольского комплекса на Смоленской набережной. Была принцесса Анна и много других гостей. Олдбрук стал счастливым обладателем уютной двухуровневой квартиры, предоставленной хозяйственной службой посольства…

Отличные преференции он получал с самого начала появления в Москве. Любой сослуживец был уверен, что вновь прибывший призван исполнять сверхсекретные задания правительства и спецслужб. Разумеется, никаких разговоров вслух, даже намёков никто не мог себе позволить. Всё-таки высшая школа дипломатии диктует очень жёсткий и специфический этикет. Олдбруку выделили отдельный кабинет и… оставили в покое.

Все годы Сэм был полностью предоставлен сам себе. Иногда для приличия ему поручали какие-нибудь несложные отчёты, на самом деле всё равно выполнявшиеся другими людьми, а Олдбрук получал очередную похвалу за «оперативность, широту кругозора и прекрасное видение решения проблемы». Он мог в любое время уехать куда угодно и вообще неделями не появляться в своём офисе – никто и ухом не вёл.

Советская контрразведка первое время активно понаблюдала за «новеньким», но, не обнаружив никаких признаков подрывной либо шпионской деятельности, тоже перестала баловать его своим вниманием.

Дружбы ни с кем из сослуживцев Олдбрук не водил. Правда, его исправно приглашали на вечеринки, званые обеды, пикники и игру в гольф – но никто не обижался, если Сэм отказывался или просто не приходил. Давно прекратились попытки познакомить его с какой-нибудь достойной дамой, чтобы он, наконец, устроил свою личную жизнь. Неотразимый дипломат так и остался холостяком.

Единственное, что оставалось темой для пересудов два-три последних года – то, что Олдбруку следовало бы серьёзно подумать об уходе на пенсию. Надо же, человек за сорок лет службы ни разу не ездил отдохнуть на родину! Правда, вроде бы там у него никого нет. Но всё равно нельзя так беззаветно посвящать себя любимой работе.

У посольской молодёжи уважение стало не то. Вечно пустующий кабинет – объект вожделения. В последний раз Сэм обнаружил вторжение на территорию: в помещение откуда-то переехал диван (малознакомый человек со следами глубокого похмелья на лице, запинаясь, объяснил, что «нужно пристроить на время ремонта у соседей»). Один дополнительный предмет – полбеды; за ним неизбежно следуют другие. В шкафу оказались пустые бутылки… потом там появятся дамские принадлежности или что-нибудь ещё. Наверное, теперь так и будет, пока не явится новый хозяин, устанавливающий собственные порядки.

Оклад Сэма был немалым для скромной должности, занимаемой его персоной, так как регулярно повышался за «выслугу лет» и никому не ведомые «особые заслуги». Поэтому (а может, и по другим причинам) Олдбрук ни в чём не знал нужды и мог разрешить себе питаться, одеваться и развлекаться без оглядки на кошелёк, но внешне в пределах разумного.

…Квартира – четыре комнаты, ванная и кухня. Последняя почти не использовалась. Да, нельзя забывать о чуланчике, где можно хранить всякий хлам и складывать вещи, предназначенные для чистки и стирки.

Сэм принял душ, переоделся в удобный махровый халат и решительно направился в кладовку.

Ничего необычного: большую часть занимает стеллаж, почти пустой, если не считать нескольких вовремя не выброшенных коробок из-под недавних приобретений. На полу – две корзины для белья. Там накопился целый ворох для отправки в прачечную.

На стене зачем-то висит небольшой шкафчик со стеклянной дверкой. Тут набор всякой всячины: упаковка соды, спиртовка со стеклянным колпачком, баллончик для ухода за обувью. Олдбрук совсем не похож на хозяйственного скопидома, так что изъятый реквизит смахивает на абсолютно случайное собрание или бутафорию.

Сэм выставил содержимое прямо на пол, поколдовал над чем-то и вытащил книзу заднюю стенку шкафчика. Открылась ниша, маленький секрет, будто дипломат и вправду занимался шпионажем, как предположил белобрысый Кэп.

Олдбрук ухмыльнулся. Крепыш не угадал. В тайнике нет секретных документов и карт.

Непосвящённый подумает, что в хранилище пусто.

Пусть думает.

Непосвящённому покажется, что человек в махровом халате исполняет бессмысленную и смешную пантомиму, будто достаёт что-то из ниши. Но дело тут вполне серьёзное.

Непосвящённый не сможет увидеть такие предметы.

Никогда.

Но Сэм держит в руках завязанный кожаный мешочек и грубо сделанные песочные часы на деревянной подставке. Сокровенные атрибуты, что дороже любых богатств.

Раскрытый мешочек выпускает из темницы мягкое, приглушённое жёлто-зелёное свечение. Его источник нетрудно обнаружить тому, кто обладает тайным зрением. Совершенно чёрный порошок, похожий на химический реактив или краситель. Чернота глубокая и жирная, как у печной сажи; но сажа пушистая и лёгкая, а порошок тяжёл, как мраморный песок. Частички сами по себе потихоньку перемещаются, сталкиваются, вызывая на доли секунды яркие искорки. Наверное, оттого над всей массой постоянно стоит сияние. Холодное, неприятное, пугающее – и в то же время завораживающее. Цвет напоминает недозрелый лимон – из-за ассоциации кисло во рту. Или горько? Логика отсутствует, поскольку у порошка нет вкуса. Какая здесь может быть логика? Тут ведь магия, волшебство! Материя не простая. Она – живая: шевелится, подчиняется собственным законам.