Полная версия:
Дорога на расстрел
Сергей Юрьев
Дорога на расстрел
Посвящается Оле и Даше Черкуновым
Серия «Военная фантастика»
Выпуск 286
© Сергей Юрьев, 2025
© ООО «Издательство АСТ», 2025
Глава первая
Вениамин Моисеевич Михновский пришел в себя в ведре. Взгляд уперся в оцинкованную стенку, вода была совсем близко от подбородка, вода стекала по лицу, по волосам. Шея и ниже тоже ощущались подмоченными, и отчего-то пришла мысль о том, что еще там у него подмокло. И развивать эту мысль было страшно. Но еще страшнее: кто посадил его в ведро и за что? Лживое и подлое подсознание отреагировало паническими ощущениями, про которые старые романисты написали бы так: «Ужас объял его до глубины души». Или «леденящий холод наполнил все члены». Не менее лживое и подлое сознание тем не менее отразило то, что в ведре он пребывает в основном лицом. Из чего следовало, что все не так страшно, его не посадили в гигантское ведро и не сделали маленьким для ведра обычного. А то, что он стоит на коленях перед ведром и мордой лица в нем – ну, и такое бывает. Перепил, а потом рвешь, чем еще есть внутри. Да, как на прошедший Первомай, но не хватит ли этого ведра, ибо совсем не рвется?
Вениамин Моисеевич распрямился и обнаружил, что он у себя в кабинете. Рядом с ним этот обалдуй Мармач и кто-то из милиционеров. Да еще и с ведром, растудыть бы его! И перед ним еще одно ведро, почти полное, но там следов рвоты нет, вода чистая или почти такая.
– Что здесь со мной и с ведрами случилось, бог Авраама, Исаака и Иакова?! – последние слова вовремя спохватившийся Михновский сказал себе в рукав гимнастерки, отчего их никто не разобрал.
– Товарищ оперуполномоченный, к вам зашел товарищ начальник городского отдела, что-то хотел спросить насчет румынского шпиона, но вы воткнулись мордой в столешницу и не отвечали ничего. И даже на стусаны не отзывались, но вроде бы были живы, и на припадок падучей похоже не было. Он нас и покликал, и велел привести до тямы! А лекпома сейчас нет, его в тюрьму вызвали, и он там третий час сидит! Ну вот мы вас над ведром устроили и аккуратно стали водой голову поливать, чтобы вы весь мокрый не были! Ну и добились, что только воротник намок, а вы очуняли!
Помощник оперуполномоченного Мармач культурой речи не славился, а когда писал протоколы допроса, то мог так завернуть, что сам черт не разберет, что именно Мармач хотел сказать. Но ошибок в словах почти не допускал. А с запятыми… Не только он их забывал поставить. Но в этом случае он сработал хорошо, и намокло мало, и помогло. Но что это с ним вышло? Неужели, как у дяди Саула – эпилепсия? Ой-вей, не хотелось бы, ведь тогда уволят по болезни или на техработу переведут.
– А что товарищ Боряин сказал насчет меня?
– Только чтобы мы привели в чувство, а боле ничего!
– Ну, тогда ты, Филипп, сходи к начальству и скажи, что все нормально, и вы, товарищ милиционер, идите продолжайте службу, и эти… ведра отнесите, откуда их взяли!
Он с трудом удержался, чтобы не покрыть безвинные ведра матом. Но душа еще от прихождения в себя в оцинкованном гробу не отошла. Да, наверное, так, потому он и испугался того, что в нем очнулся, в гробу то есть. Еле дождался, когда гости выйдут, и оглядел себя поподробнее. На галифе только пара капель на левой ноге, а того, что бывает после припадка – нет.
Достал из ящика стола зеркальце, глянул на себя: волосы немного растрепались, но ничего. Ушибов и ран нет, значит, мордой, то есть лицом, к столу не приложился! Воротник мокрый, есть потек на грудь, но не весь же мокрый! Удостоверение и пропуск при себе, ключи от кабинета тоже, и слава тому самому, которого учили в детстве славить, а теперь нельзя вслух это делать. «Маузер» в правом кармане галифе – совсем хорошо! Сейф закрыт и ключ в замочной скважине торчит – прэлестно, как говорил тот же дядя Саул! Протокол допроса Чобручу лежит сверху следственного дела, он его собирался подшить туда, когда… ну, что-то случилось. И листочек с планом завтрашнего допроса тоже.
Когда его учили чекистской работе, тогда так дела и оформляли: планируешь допросить и заранее пишешь план, о чем ты подследственного хочешь спросить. Конечно, если в процессе работы мысль придет, что надо еще и про брата тещи, куда именно он делся, сказать, то и спросишь, но если ты запланировал узнать, где служил имярек в Белой армии, а в его ответах про службу ничего нет, то тебя же и спросят: почему это так? Полезная вообще вещь для молодых следователей, но со временем это требовать перестали. Того же Мармача этому не учили. И, кстати, он куда-то делся и не возвращается.
Придется идти самому и получить втык за мокрую одежду на службе. Ладно, первый раз, что ли!
Вениамин Моисеевич спрятал «маузер» в сейф и отправился, яко пророк Даниил ко львам, к начальству. Боряин требовал, чтобы к нему начсостав ходил без оружия. На конвоировавших арестантов милиционеров это не распространялось. С чем это было связано… Вениамин Моисеевич здесь себе друзей еще не нажил, чтобы с ними доверительно разговаривать о бзиках начальства. Его предупредили, что тут так принято, и все. Вот и думай, то ли Боряин вообразил себя Кировым, то ли раньше у кого-то из оперов или следователей браунинг из кармана вывалился и от удара об пол выстрелил.
Но начальник его не принял. Он заседал там с ребятами из межрайонной группы, пока же сказал, чтобы Михновский пришел завтра с утра, а пока пусть подумает, что можно из Чобручу сделать. Чего там думать – в протоколе явные показания еще на двух грузчиков пристани, тамошнего кладовщика и бухгалтера. Бухгалтер еще и бывший белый офицер. Если прокурор Федоряк не упрется и санкционирует их арест, жариться им как мититей на рашпере. Это тоже выражение дяди Саула, но хоть сегодня оно прояснилось. Оказывается, это румынское блюдо – говяжьи колбаски с чесноком, на решетке зажаренные. Ион Чобручу об этом рассказал. Рекомендовали раньше при допросе, как один из способов его размягчить, когда арестант упирается, раза три спросить про что-то опасное для того, выслушать ответ, что он тут совершенно ни при чем, а потом задать такой вот невинный вопрос. А приготовившийся бороться до последнего арестант может и «поплыть», ибо его настрой сопротивляться этим сбивается. Вот и мититеи Иона сбили с глухой обороны.
Но, коль начальство приказало, и вот до конца рабочего дня Михновский вертел в руках протокол, пытаясь еще что-нибудь из него извлечь.
Ничего не смог больше и оставил пять сшитых листов в покое, но периодически возвращался мыслями к сегодняшнему эпизоду. Вообще-то, если честно, в этом году у него такое уже было, как только-только переехал в Среднереченск. В выходной день сидел он на открытой веранде Клуба имени Шести и там явно отключился от окружающего. Пришел он туда в одиннадцать, а вернулся в мир около пяти пополудни. Буфетчик сказал, что он в буфете заказал бутылку «Бархатного», выпил со стакан, а потом сидел неподвижно и безучастно ко всему все последующее время. Другие посетители его о чем-то спросили – он не отреагировал, сам буфетчик подходил и состоянием интересовался, а он не реагировал! Как будто глубоко ушел в думы и никак не вернется. Тело теплое, жилка на шее бьется, глаза открыты, но сидит, как статуя. Если бы он со стула упал или лицом в стол себя уронил, то вызвали бы карету и отвезли в Первую Советскую больницу, а так ну кто его знает, что с ним? Может, и ничего, просто устал, а может, и не устал. Поскольку был он в форме, то за столик никто не присел, и все прошло тихо. То, что планировавшееся свидание с Эсфирью сорвалось, как и развитие романа дальше, уже не так нервировало, как факт внезапного выключения из мира. А знакомого медика тут не было, чтобы рассказать, что с ним происходит. Собственно, и в Кирово тоже не было, и в Камышнянском районе.
Но из Кирово можно было поехать в Одессу, вдруг там у матери или ее сожителя есть знакомый медик, может даже и профессор в университете. Вот он мог бы и помочь. Да, когда он в прошлом году гостил у нее, мама намекала, что несмотря на запрет абортов, кое-кто из докторов их делает. Мама к ним относилась двояко, сама для себя отвергала, а другие – как хотят. Потому что-то сделала, чтобы помочь паре дальних родственниц. Более подробно в эту историю Вениамин не влезал, ибо тоже должен был стоять на страже законности, но делал вид, что незаконные аборты – это не по линии ГУГБ и оттого его не касаются. Возможно, у тети Хаи или сестер Бромверта (это был сожитель матери) есть тоже знакомые и родные в клиниках Одессы. И, коль такое множится, надо бы все-таки кому-то себя показать. Придет домой и письмо напишет, только надо продумать формулировку, чтобы и она не пугалась, и правильно искала специалиста. Или сходить к милиционерам, узнать, на кого из местных докторов есть материал по левым абортам, и прижать его. Взамен же доброго отношения к их фокусам потребовать сведений, кого абортмахер знает из специалистов по человеческой голове, пусть даже не здесь, а в области или Харькове, к примеру. А если можно, то и протекцию составить. Пожалуй, оба пути надо проходить одновременно. В медицине, насколько он понимал, все сильно зависело от того, что думает это светило, а другое светило этого небосклона может думать совсем про иное и быть более точным, чем первое.
Но если бы он знал, что явилось причиной этих двух случаев…
Как сказал Олег Чухонцев: «Узнаешь – содрогнешься».
Спал Вениамин плохо и снился ему странный сон. Впрочем, это даже сном назвать нельзя, потому что во сне ты что-то видишь. Звуки тоже есть, но они как масло на бутерброде, могут быть, а могут не быть. Потому про сон говорят «видел сон», «видел в нем что-то и кого-то», а не «слышал сон». Михновский же слышал: «Жандеверт», «жандеверт», снова «жандеверт»[1]. Все это перемежалось вообще нечленораздельными воплями, скрежетом стали по стали и непонятными разговорами. Языка этого Михновский не знал, хотя на немецкий было немного похоже, причем больше интонациями, что ли. Так разговаривали немецкие офицеры во время оккупации, грубо и рычаще. У австрийских офицеров даже немецкий так не звучал. Видимо, это были не австрийские немцы, а чехи или кто там еще был из жителей. Должно быть, в его ночном кошмаре участвовали немцы из какой-то дыры, которых обычные немцы с трудом понимают. Да, кажется, ему немецкий коммунист рассказывал про немцев с каких-то Кашперских гор, которых тоже было сложно понять. А где эти Кашперские горы – кто их знает…
Глава вторая
Но от ночного концерта с участием жандеверта он чувствовал себя тошно и душно и с большим удовольствием не пошел бы на службу, но не пойти туда – это из области несбыточной мечты. Поэтому бледным видом и холодными ногами терзал взор Боряина и начальника отделения Богатькова, но они не имели возможности придраться: из рта вчерашним-то не пахло! Значит, дело в болезни, а раз следователь не у врача живот и язык показывает, а здесь, значит, все еще не так тяжко.
Богатьков про вчерашнее и не знал, а Боряин отчего-то не вспомнил. В общем, они руководящие установки сделали, втыка не дали, потому как не за что, и отправили всех выполнять порученное дело. Вениамин к середине дня мог быть задействован на задержании, поэтому был готов к этому, а пока вызвал из домзака арестованного позавчера техника-интенданта Трахтенбергера. А когда прокурор подпишет ордера, то и поедет по адресам. Мармач оформлял дело и ругался под нос на что-то ему не нравящееся.
Трахтенбергера привели. Надо начинать протокол допроса. Поскольку его дело Вениамину дали только сегодня, то конспект допроса он составить не мог. Дело пока жидкое: постановление о начале следствия, об избрании меры пресечения, ордер на арест, протокол обыска. Так, 54-1Б, 7, 8, 11. Уже чуть-чуть понятнее, это герой с артсклада. Но что-то бумаг маловато, вроде как из столицы должны были прислать выписки из дел уже осужденных за военно-троцкистский заговор. Саша об этом говорил, и, скорее всего, этот вот Зюзя Маркович из тех, кого арестованное столичное начальство назвало. И анкеты арестованного нет. Ладно, он про это Боряину скажет, а пока надо самому заполнить, чтобы тот же Боряин не увидел и не посчитал, что виноват не цудрейтер-дежурный, а он.
Так, протокол обыска: ничего интересного, партбилет старого образца, пропуск на склад, ключи, заметки и восемь нагановских патронов. Ну, это обычное дело, у всякого со склада дома патроны лежат. А, у него еще охотничье ружье и всякое к нему. И кто у них на складе рекордсмен по патронам дома? Военинженер 3-го ранга, рыжий такой, имя – Аркадий, а фамилия вроде как Мослов, у него патронов было аж 26. Ладно, начнем с неожиданного вопроса:
– Арестованный, вы знаете служащего на вашем складе военинженера Аркадия Мослова?
Арестованный аж дернулся, но довольно быстро восстановил спокойствие и ответил, что у них такого нет. Есть военинженер Аркадий Мосальский, бывший начальник мастерской «Литер Б». Его он знает, поскольку до его приезда из Москвы сам Зюзя Маркович временно руководил мастерской.
– Знаете… А для чего он дома держит двадцать шесть нагановских патронов? Если бы у него был служебный наган, то другое дело, а у него ведь ТТ, там совсем другой патрон.
Зюзя Маркович догадался, что вопрос как бы не совсем ему, а как в пьесах пишется: «В сторону», поэтому промолчал.
Пошла рутина.
Трахтенбергер Зюзя Маркович 1906 года рождения.
Адрес: г. Среднереченск, улица Училищная, 7, квартира 6.
Начальник оперсектора склада № 27.
Паспорта не имеет как военнослужащий.
Из семьи лесоторговца.
До революции жил при отце.
До 1928 года служащий. После военнослужащий РККА.
Исключен из ВКП(б) в 1937 году за сокрытие соцпроисхождения.
Служба в белых армиях, бандах – не участвовал (оно и понятно).
Репрессиям при советской власти не подвергался.
Отец и мать умерли, Брат Наум – живет в Радомышле,
Другой брат служит на Дальнем Востоке, где именно – он не знает, жена Рива Бенционовна, 30 лет, домохозяйка, сын Марк шести лет.
– Зюзя Маркович, подойди сюда и распишись в том, что твои данные записаны с твоих слов.
Арестант неверной походкой подошел, расписался. Карандаш дрожал в руках, грифель чуть не сломался.
Ага!
Дальше три строчки уже он заполняет – приметы, кем арестован, где содержится. Дата.
– Ну что, арестованный, будем признаваться или праотца Онона изображать, который с семьей брата семенем поделиться не хотел, а все изливал на землю?
А дальше все куда-то исчезло на некий период времени. Словно бы Вениамин на пяток минут отключился, а потом снова глянул на мир удивленным взором – где это я, что я делал последние пять минут и почему все вокруг такое? Э, нет, не пять минут, а, пожалуй, с час, судя по солнцу в окне. Трахтенбергер, бледный, как луна в ночи, подписывает четвертый лист протокола, впереди еще два листа, Мармач смотрит на него взглядом, в котором смешалось дикое восхищение и дикое офонарение в одной посуде. Что-то тут не так, но что?
Так, техник-интендант закончил подписывать, что тут у нас? Да нет, ничего непонятного, полное и безоговорочное признание, хотя и не без слабого сопротивления в начале.
«Ответ:
– Вынужден признаться, что в конце 1935 года, работая на складе № 27, я был завербован в военно-фашистский заговор бывшим начальником артсклада № 27 Булгаковым. С этого времени я стал на путь контрреволюционной изменнической деятельности против Советской власти.
Вопрос:
– При каких обстоятельствах вы были вовлечены Булгаковым в заговор?
Ответ:
– В конце 1935 года Булгаков вызвал меня в кабинет и затронул вопрос о буржуазном происхождении, указал, что из-за этого меня не продвигают по службе. В дальнейшем перспектив продвижения не следует ожидать. Булгаков указал на мое плохое материальное положение, обещая свое содействие и помощь. В дальнейшей беседе Булгаков высказывал свое недовольство существующим в СССР строем.
Будучи по своей идеологии как выходец из буржуазной семьи, я был враждебно настроен в отношении Советской власти, я искал возможности установить связи с антисоветским подпольем. Когда Булгаков предложил мне войти в состав антисоветского подполья, я без колебания дал свое согласие.
Вопрос:
– Какие задачи ставила перед собой контрреволюционная организация?
Ответ:
– Булгаков мне говорил, что основные задачи контрреволюционной организации – свержение Советской власти и реставрация капитализма в СССР, путем диверсий и вредительства ослабить обороноспособность нашей страны. Одновременно Булгаков сообщил, что руководство контрреволюционной организации находится в надежных и авторитетных руках и исходит от человека, работающего в артотделе округа, не назвав его фамилию».
Ну ладно, потом протокол покажут Боряину и Богатькову, чтобы решить, куда и насколько глубоко копать и как увязать с остальными деятелями на складе.
Ах да, у Саши надо спросить, кого он там со склада ведет и что интересного Зюзя про них сказал.
Вениамин нажал на кнопку звонка, пришел милиционер и отвел Трахтенбергера в комнатку на первом этаже. Там арестованные накапливались, чтобы не водить их по одному в следственную тюрьму. А кто это выдул полграфина воды? Наверное, Трахтенбергер между вопросами. Или он сам?
Теперь к Мармачу:
– И чего ты на меня глядишь, как пьяница на зеленого змея в бутылке или поп на воскресшего Христа?
Из неистового потока восторгов Мармача удалось понять, что когда с заполнением форм все было закончено, то он, то есть сам Вениамин, начал сеанс того, что Мармач принял за чревовещание. Сначала устами Михновского заговорил какой-то тип вроде как на немецком (ему это показалось похожим на разговор немецких офицеров, каких юный Мармач видел в восемнадцатом). Арестант от такого аж был готов сквозь землю провалиться, затем Вениамин внезапно перешел на польский язык и довел беднягу до признания во всем, и даже в подготовке террористического акта в городе, причем не лично, а по заданию начсклада, которого на это настропалили лично Якир и Киселев, правда, не сейчас, а по мере надобности, во время войны или когда придет команда от Якира. Мармач утверждал, что, говоря по-польски, Вениамин употреблял слово «Zyd» и еще какие-то слова, чем окончательно сломил сопротивление Трахтенбергера, и из того признания аж полились.
Кто такой Киселев, ни Мармач, ни Михновский не знали. Но пока не суть важно, важно, что военно-троцкистский заговор на складе однозначен. Мармач попросил его научить такому, но его ждало разочарование. Михновский и сам не догадывался о своем таланте чревовещания, и управлять им, естественно, не мог.
Вот тут Вениамин вспомнил ночной «сон» с жандевертом и ощутил себя совсем разбитым. Поэтому он решил сходить в соседний Дом Красной Армии и выпить кофе или чаю двойной заварки, чтобы малость взбодриться.
Он оставил Мармача на хозяйстве и пошел стимулироваться. В случае нужды он будет совсем близко. Кофе в буфете не было, пришлось ограничиться какао. Стало немного легче, и голова перестала болеть.
Мармач несколько обиженно сказал, что заходил Богатьков, сказал, что сегодня операция отменяется. Прокурора вызвали в область, будет не раньше, чем послезавтра.
Ну ладно. Вениамин сел и стал перечитывать трахтенбергеровские признания:
«Ответ:
– Прямых заданий к подготовке диверсионных актов на военскладе № 27 я ни от кого не получал.
Вопрос:
– Вы говорите неправду. Требую от вас правдивых показаний.
Ответ:
– …Вынужден сознаться, что являюсь участником подготовки диверсионных актов по заданию Булгакова.
Вопрос:
– Какие диверсионные акты на складе № 27 приготовлялись вами и каким способом?
Ответ:
– В 1936 году мною были обнаружены три патрона без капсюльной втулки, о чем я доложил Булгакову и получил от него ответ: «Пусть лежат». Что я и выполнил, положив их в хранилище, заранее зная, что они могут самовозгореться, чем вызвать пожар хранилища, а затем неизбежный взрыв, который привел бы к взрыву артсклада.
Второе задание диверсионного характера я получил от Булгакова – скапливать на пороховой площадке большое количество пороха, что мною и было сделано. Я умышленно скопил на площадке до 9 вагонов пороха разных марок, часть которого изготовления 1916–1917 годов, и в силу своих физико-химических свойств оно быстро разлагаются и самовоспламеняются.
Пороховая площадка располагается на расстоянии в 12–15 метров от железнодорожной ветки, и от проходящего паровоза по ней свободно может попасть на площадку искра и вызвать пожар на ней. При возникновении пожара в обоих случаях грозило складу взорваться близко расположенным хранилищам с боеприпасами.
Других заданий диверсионного характера я не получал.
Вопрос:
– Кто вам известен из участников антисоветского военного заговора?
Ответ:
– Из участников антисоветского военного заговора мне известны следующие лица:
1. Булгаков Н. И., бывший начальник склада № 27, который являлся руководителем заговорщической организации на складе № 27.
2. Попов, бывший помощник начальника склада № 27.
3. Кузьмин Ф., бывший плановик склада № 27.
4. Мосальский, бывший начальник мастерской «Б».
5. Дробленов М., бывший начальник цеха мастерской «Б».
6. Белоконь, бывший начальник цеха мастерской «Б».
7. Шляпников И. Т., бывший начальник цеха.
8. Ходосько Е. В., бывший начальник операционного отдела склада № 27.
9. Фостий Ф. Д., начальник 1-го отдел. склада № 27.
10. Коннов А. Н., начальник отдела техконтроля склада № 27.
11. Погребной Е. М., начальник 4-го отдела склада № 27.
Вопрос:
– Где находятся и работают в данное время указанные вами участники военно-фашистского заговора?
Ответ:
– Мне известно, что Попов, Кузьмин, Дробленов, Мосальский в 1936 и 1937 годах арестованы органами НКВД. Белоконь работает в артотделе Х.В.О. Шляпников был вызван в Москву, в распоряжение АУ РККА, где точно находится, мне неизвестно. Ходосько работает на военскладе № 72 в городе Полтаве. Фостий, Коннов и Погребной работают на складе № 27 в указанных выше должностях.
Вопрос:
– Вы всех участников заговора, известных вам, назвали?
Ответ:
– Нет, я не показал о Королькове П. М., помощнике начальника склада № 27, который также является участником заговора.
Вопрос:
– Кто лично вами был привлечен для выполнения диверсионно-вредительских актов по складу № 27?
Ответ:
– Мною лично были привлечены в контрреволюционную заговорщическую организацию следующие лица:
1. Немченко – имя и отчество не помню, надзиратель хранилищ склада № 27.
2. Мирный Артем – надзиратель склада.
3. Бондаренко Анна Никитовна – надзиратель хранилищ склада № 27.
Вопрос:
– Когда и при каких обстоятельствах вы вовлекли в контрреволюционную организацию указанных вами лиц?
Ответ:
– Немченко, Мирного и Бондаренко я вовлек в военно-фашистский заговор в 1936 году при следующих обстоятельствах.
Учитывая, что все завербованные мною крайне нуждались, так как были вольнонаемными и получали низкую зарплату, воспользовавшись этими обстоятельством, я в беседе с каждым из них говорил, что могу с целью повышения их зарплаты военизовать и перевести в кадр, а Бондаренко из старшего рабочего перевести на должность надзирателя, взяв их под свою зависимость.
Я поставил перед ними условие – выполнять безоговорочно все мои задания, на что последовало их согласие. Спустя короткое время я свое условие выполнил.
Вопрос:
– Вы посвятили Немченко, Мирного и Бондаренко о наличии заговорщической организации на складе?
Ответ:
– Нет, об этом я им ничего не говорил, так как не находил нужным.
Вопрос:
– От кого вам стало известно, что Корольков, Коннов, Погребной и Фостий являются участниками антисоветского военно-фашистского заговора?
Ответ:
– Лично мне об этом никто не говорил. О том, что они являются участниками заговора, стало известно из совместных присутствий на совещаниях, проводимых Булгаковым, на которых он давал вредительские установки, которые выполнялись всеми участниками, как в отдельности, так и совместно со мной, указанные совещания были завуалированы под видом технических совещаний.
Вопрос:
– Укажите о конкретной деятельности диверсионно-вредительского характера Королькова, Фостий. Погребного, Коннова.
Ответ:
– Мне известно об их диверсионно-вредительской деятельности следующее:
1. Фостий – принимал от мастерской «Б» имущество на хранение явно вредительского изготовления, о чем ему было заранее известно, в частности он принимал 107-миллиметровеу заряды 1910/1930 года, собранные без тесьмы на крышках, что не давало возможности при стрельбе стрелять с уменьшенным зарядом.
