Добрые люди

С личной жизнью шло как-то так… Она уже не хотела шутить с личной жизнью, как раньше. Близился двадцать шестой год; она не могла о себе сказать, что красива… скорее мила, чем красива; между тем, чётко зная свои ценные качества, она установила достаточно высокую планку для претендентов. Ей требовался симпатичный, умный и способный ценить человек, вот по типу Олега. В отношении него у неё и раньше уже мелькала безнадежная, заставляющая горько вздыхать мысль, а сейчас она промелькнула, обновлённая, уже второй раз за день: ей представилось, как она начинает встречаться с ним, как они съезжаются вместе в однокомнатной квартире, и у них сразу освобождаются дополнительные средства для начала суеты с ипотекой…

Думая об этом с серьёзным выражением на лице, Женя зашла в приёмную и села за стойкой, на своё рабочее место. Она не смогла сдержать усталого вздоха, бросив взгляд на экран: за время её получасового отсутствия пришло порядка тридцати писем. Решив, что это слишком, она разместила на столе свой смартфончик и принялась проверять личную почту, новые посты. Пару раз её отвлекали входящие звонки, и она нехотя, не напрягаясь до милоты в голосе, снимала трубку и переводила, куда просили. Вообще, после этого кризиса денег ей перестало хватать совсем. А хозяин комнаты угрожал с месяца на месяц поднять ставку, ссылаясь всё на него же. Теперь на свою зарплату она могла разве что питаться; она уже забыла о всяких маленьких радостях типа похода на концерт или нового платьишка; мама всерьёз звала её вернуться в Ишим, и от реалистичности этой перспективы Женю бросало в дрожь; от постоянного волнения по всем этим поводам у неё вновь проснулся залеченный было гастрит… А директор, несмотря на то, что все продажи в их фирме шли по курсу евро, а сам он утомился от смены машин, блондинок и облезающей от загара кожи, не прибавлял людям ни копейки, используя слово «кризис» как какой-то сакральный символ, от призывания которого всем окружающим сразу становится легче. Она возмущённо вздохнула и перешла в мессенджер – там для неё понападали сообщения.

Открылась дверь в приёмную, и появился Олег. Её глаза сразу прилипли к листку бумаги, который он держал в руках.

– Что, неужели ты серьёзно? – спросила Женя испуганно. В её мечтах забушевал дикий кризис.

– Передай, пожалуйста, директору, – чужо попросила маска Олега. Он так напрягся, что его лицо не могло ничего выражать. В Жениной панике промелькнула спасительная мысль: не придержать ли заявление до завтра, пока он отойдёт и передумает, но, словно что-то почувствовав, лицо вновь разомкнуло губы: – Сними мне, пожалуйста, копию и распишись с датой.

Женя суетливо вскочила, неловко рванулась к копиру, смахнув со стола на пол несколько канцелярских предметов, подписала полученную копию и протянула ему поверх стойки, стараясь не смотреть в глаза. Олег развернулся и пошёл на выход. Из-за его спины донёсся усталый вздох вечного недовольства. Медленно идя по длинному коридору, он обдумывал, что же с ним происходит. При этом он даже не замечал, что снова и снова складывает всё уменьшающийся листок пополам. Только добравшись до двери родного кабинета, он обратил внимание, что сил уже недостаточно, чтобы сложить ещё раз, а присмотревшись, увидел, что держит в пальцах книжечку размером в два ногтя. Олег дёрнул дверную ручку и вошёл. Поток эмоций ударил в него холодной волной при виде знакомых стен. Горло ему сдавило, стало трудно дышать. Он вдруг осознал, что происходит, понял, что по своей же воле теряет свой привычный мир!

Положив смятую бумажку в карман брюк, он сел на рабочее место.

– Ну чего, отдал? – спросил сидящий напротив него бритый под «ноль» полненький Данила.

– Отдал, – вздохнул с дрожью Олег.

– Ну, забудь теперь про неофициальную часть, – донёсся из угла голосок Вадима. – Я ж тя предупреждал…

– Да не, ты что, он почти никого не кидает, – начал спорить с ним Данила.

– Не волнуйся, не волнуйся, – поддержал того Николай, сорокалетний седоватый человечек, он занимал должность ведущего конструктора. – Он поруководить-то, может, и излишне любит, но он действительно не обманщик. Вроде как… Если что, я поговорю с ним.

Олег кивнул. Про эту новую проблему он как-то в возбуждении и не подумал. А заначки у него почти не оставалось; а оплата за квартиру уже не за горами; если директор его действительно кинет, то жить ему будет абсолютно не на что. Что делать тогда, крутилось в голове – сдаваться, бежать «к маме»?

– Да ты подумай, а? Может быть, останешься? Чего там… – обнадёживающе проговорил Николай.

– Не, не… Я не могу так, – пробормотал Олег.

Он действительно чувствовал, что не может. Это было прямо-таки выше его сил. Что-то внутри не предназначено было принимать такую обиду, ровно так же, как не предназначался его организм для приёма насильно пихаемого табачного дыма. Олег мучился, но знал, что другого выхода нет.

Эта работа была для него первой – он пришёл сюда прямо из института. С ребятами за три прошедших года он плотно сдружился (только мутный Вадик пришёл пару месяцев назад). Николай же вообще учителем для него стал – сделал из него, пробакланившего пять лет в институте, что-то, хоть отдалённо напоминающее конструктора. От высиженного тут времени он и забыл уже о своих прежних сомнениях про выбор профессии, о том, как он мучился, идти ли ему по специальности, или подаваться в мененжера, «продавая душу» за более быстрые проценты… Теперь всё это как-то сразу возвращалось нерешённым волнением вдобавок ко всем многочисленным расстройствам, которые уже плотно владели им.

– Не могу… – повторил он, понимая вдруг, что не может не то что смириться с самим оскорблением, а скорее, смириться с тем, что вот эти ребята будут про него тогда знать, что он, Олег Богатырёв, – человек, которого можно при всех называть «дебилом».

– Не волнуйся, Олег, – сказал вдруг Николай, словно прочитав где-то, о чём он думает. – Если решил – будь мужиком. Привыкнешь, постепенно, переменять работу. Ничего в этом страшного нет… А к нам в любое время сможешь прийти. Правда, ребята?

Все дружелюбно закивали. Николай встал с кресла, взял пачку и зажигалку.

– Не… Не могу уже. Умру, если хоть одну ещё выкурю, – честно сказал Олег в ответ на его приглашение.

– Да, он прав, ему нелегко теперь придётся. Где ещё дурачков на такую зарплату найдёшь? – как всегда, невпопад произнёс Данила, когда за Николаем закрылась дверь. – Хотя… У меня вон знакомый начальником работает – по пять человек в месяц меняет. И ничего! Конвейер.

Олег вздрогнул. Представил, что в этом тихом уютном кабинете – на жёлтых стенах которого, как напоминание о прожитом времени, висят созданные им лично таблицы, инструкции, прикольные плакаты, расположение предметов в котором ему знакомо до автоматизма, до закрытых глаз, который даже по ночам иногда снился ему тёплым символом отдыха от жизненных проблем, отдыха, не работы – в этом кабинете через месяц будет сидеть другой человек; его же здесь не будет никогда.

– А в новостях ничего нет про давку на «Владимирской», – тихо протянули из угла.

– Не знаю… Она быстро закончилась. – Олег не хотел говорить, но почувствовал вдруг, что нужно оправдаться. – Там люди снимали. Может быть, выложено где?

Повисла напряжённая тишина. Он продолжал тупо глядеть в стену. Мелькали взблески звериных глаз, вываливался надутый язык, дрожала протянутая неумелой лодочкой маленькая рука. Он вдруг почувствовал, что никому нет никакого дела до того, кто будет сидеть за этим столом через месяц. Замученный голодом и табачным дымом желудок сжался, надавив на горло гадкой рвотной жижей. Олег напрягся и наклонился над столом.

– Нет… На ютубе нет… В контакте тож… – Голос из угла доносился точненько и вежливо.

– Да ты на что это намекаешь? Что я вру? Вру, да?

Олег даже вскочил со своего места и опёрся кулаками о стол.

– Успокойся, успокойся! – испуганно выпучив глаза, забубнил прикольный Данилка.

Вошедший Николай быстро оценил ситуацию. Он положил тяжёлую руку на олеговское плечо. Нахмурил брови и покачал головою в угол.

– Не волнуйся, Олежка… Всё нормально, – произнёс он непривычно низким и уверенным голосом.

Олег опустился на стул с виду нехотя, но в действительности ему стало легче.

– К деду тоже заехал сегодня посоветоваться, – проговорил он успокоительным тоном, обращаясь только к Николаю, словно чувствовал себя обязанным ему что-то объяснить. – Так всё никак не мог вырваться… У старика Паркинсон, на мертвеца похож, – он карикатурно показал трясущегося маразматика, – а всё лепечет свои небылицы деревенские. Ну хоть повидал… Может, в последний раз… – Помолчав немного, добавил. – Хотя, представляешь, он верит, что выйдут какие-то таблетки, и он ещё сто лет проживёт! Верит! Представляешь?

Николай слегка улыбнулся и покивал в ответ головой.

– Видали? Навалькин новое расследование разместил… Полный капец, – сказал он озабоченно.

* * *

– У меня у знакомого сейчас расширение идёт, людей набирают, – словно пытаясь что-то припомнить, сказал Данила. Они всем отделом вышли с работы и стояли на оживлённом проспекте перед входом в здание. – По-моему, даже где-то на севере… На Академке, что ли?..

– Да ладно, небось милостыню не придётся просить… – как-то вот так, как всегда, вызывая двойственные чувства, произнёс Вадик.

– Пойдёшь просить – никто и не даст… – хмыкнул Олег и посмотрел вслед симпатичной, деловито говорящей по мобильнику женщине с коляской. Ему почему-то подумалось, что могло бы заставить её встать в переходе и, истекая тушью, из-под ребёнка, одетого в зайчиковый комбинезон, высовывать ладонь с аккуратно накрашенными ногтями.

– Эт смотря как пойдёшь! – тоже провожая её взглядом, тоненько заржал Вадик, утянув за собой и Данилу.

– Не волнуйся, – серьёзно проговорил Николай. – Главное – не тяни! Прямо сегодня размещай резюме – через неделю точно что-нибудь найдёшь. Я тебя буду отпускать пораньше!

И он весело подмигнул.

– Да, точно. Он говорил, что в "Девяткино" с кольца съезжает. Тебе совсем будет удобно! – вспомнил радостно Данила.

У Олега в груди что-то сжалось. Захотелось их всех обнять, говорить им что-то очень хорошее. Долго-долго. Пискляво зазвонил его новый телефон, вмиг возвращая ко всем аспектам действительности. Олег поднёс его к уху, одновременно кивая всем ребятам, пожимая им руки на прощание.

– Ну чего, ты ко мне едешь? – громко орал динамик.

– Привет, а чего такое случилось? – спросил Олег. Звонил его дядя Валентин.

– Как чего? – продолжал орать телефон. – Ты говорил – заедешь. Я тебя жду. Жду!

– Дядь Валя, так я так говорил, в принципе. Мы ж заранее никак не договаривались.

Олегу хотелось поскорее добраться до дома. Не для того, чтобы разместить резюме, и даже не для того, чтобы поесть (хотя он и проголодался дико), а для того, чтобы тупо вытянуться и полежать – забиться куда-то и понять, что, блин, вообще происходит…

Мысли сновали и толкались, как люди на проспекте, как машины, неизвестно откуда и неизвестно куда.

– Так… То есть не приедешь… – голос в телефоне как-то угрожающе замедлился. – Мне тут помирать, что ли?

– Ну хорошо, хорошо… – сдался Олег, вспомнив про квартиру. – Всё равно мне по пути. У тебя пожрать-то чё будет?

Дядя Валя являл собой довольно занимательный типаж. Сколько Олег себя помнил, тот всегда работал охранником или вахтёром. При этом когда-то давно он служил в крупном проектном институте, развалившемся в самом начале девяностых, и в семье к нему сформировалось отношение как к некоему непризнанному гению, отвергнутому миром. Решающая заслуга в этом принадлежала бабушке Ане. Всю свою жизнь она прожила только ради своих маленьких мальчиков, Валеньки и Лёшеньки. И если младшего Лёшеньку некогда оторвала от неё жестокая судьба, представшая в соблазнительном образе другой женщины, то с Валенькой судьбе не удалось сотворить столь же похабную штуку. Всю силу своей любви, всю материнскую заботу отдавала бабушка Аня ему до конца своих дней. Даже в последние годы, когда у неё, больной, уже практически не имелось сил и она от изнеможения ругалась с ним, призывала хоть как-то понапрягаться, хоть что-то сделать по дому, встречая в ответ упорное, полное «мужского достоинства» сопротивление, она даже тогда, вдруг вспомнив что-то, останавливалась на полуслове и шла теребить в тазу неотстирываемое бельё или брала истощённый веник и, согнувшись пополам, разгоняла по полу липкую пыль. На лице её тогда играла тихая, из другого какого-то мира улыбка. С этой улыбкой три года назад и нашёл её дядя Валя. От чрезмерной нагрузки, вызванной поднятым тазом белья, оторвался тромб… С тех пор о нём совершенно некому стало заботиться; он жил в большой одинокой квартире сталинского дома; он стал всё больше болеть, так, что кто-то обязательно всё же вынуждался приезжать к нему хотя бы время от времени, чтобы хоть что-то для него поделать…

Олег стоял в забитой маршрутке, медленно ползущей в вечерней давке. Думал, опустив глаза на чью-то подрагивающую от неравномерных толчков руку. Внутри ощущался прохладный металл голодной пустоты, приправленный неизбывным табачным привкусом воздающей по заслугам совести. Потерянный телефон, потерянная женщина, потерянная работа…

Вот какие важнейшие и насущные проблемы тяжким грузом потерь давили на его плечи, стекали вниз по лицу грустной, ослабевшей жижей.

Он поднял взгляд на суетящихся за окном людишек: они куда-то спешили непрерывной пингвинистой толпой… Глазели на цветастые рекламы, раскрывали немые губы.

Олег вздохнул и вновь опустил глаза. Уголки его рта горько вздрогнули.

* * *

Зайдя в супермаркет, одной рукой он привычно схватил корзину, а другую сунул в карман в поисках смартфона, в котором хранился дежурный список покупок, обозначенный как «Д.В.». Вместо смартфона рука нащупала лишь плотно смятую бумажную книжечку. Олег приостановился у стенда с молочкой, направляя взгляд в наполненный серыми трубами потолок и гримасами рта помогая себе восстановить в памяти дежурный список. Пока он так стоял, мимо пролетел лёгкий, приятный смешок. Олег обернулся вслед и напряжённо сглотнул. Тонкие стройные ножки на высоких каблучках остановились в нескольких метрах позади него, одна ножка скользнув чуть в сторону, элегантно присогнулась в колене, маленькая ухоженная ручка протянулась к большой по сравнению с ней круглой белой банке и, обхватив её и немного проведя по ней вниз, сдавила. Олег лизнул мгновенно пересохшие губы и заворожённо потянул голову вбок, стараясь разглядеть лицо. Но оно скрывалось за густой причёской длинных завитых волос, шаловливо играющих вослед движениям юной хозяйки. Лёгким жестом она кинула бутылку в тележку и, легко подтолкнув, продолжила путь. Он смотрел ей вслед, уже мечтая обхватить это стройно извивающееся тело в строгом юбочном костюмчике. Он ждал, когда девушка повернёт, чтобы наконец разглядеть её… Она дошла до конца стеллажа с цветными коробочками и, резко развернув тележку, последовала за ней… Но в тот самый момент, когда её профиль уже почти стал доступен для оценки, она, как назло, отвернула голову и так, отвернувшись, скрылась за углом.

Олег быстро схватил обязательное в списке «Пискарёвское» молоко, не взглянув даже на дату, перебежав к следующему холодильнику, взял из него «Пискарёвский» же творог. Разочарованный утренней потерей, он не собирался принимать новой утраты. Ему обязательно требовалась хотя бы эта красавица. То, что он может получить её, объяснил уже звук её смеха. Олега достаточно хорошо обучили мужскому ремеслу, чтобы он умел по одному лишь блеску глаз, по одному лишь тембру голоса определить, что нравится женщине. Не теряя ни минуты, он продолжил уверенное движение. Словно подсознательным чутьём, на грани слуха он различал направление, в котором сквозь наполненный спокойной музыкой воздух удалялись звонкие колокольчики каблучков. Стараясь не привлекать излишнего внимания, он следовал за нею на расстоянии. Проходя мимо стенда с крупами, на секунду оторвался от преследования, чтобы кинуть в тележку несколько пачек геркулеса. Принюхался – голову немножко повело от едва уловимого аромата, в котором содержалось очень много солнца и любви. Издали заметив, что она зашла в чайный отдел и не сможет без его ведома пересечь открытое пространство до касс, он не спеша зашёл в овощной, взвесил там здоровый кочан капусты, взял пакет с картошкой. Оставалось забрать только «Дарницкий», и он с какой-то уверенной уже внутри улыбкой покатил свою тележку к хлебному отделу. Конечно, она ждала его там, опять отвернувшись и опять оглаживая нежной рукой красивые упаковки, выбирая себе одну из них. Он подошёл с другой стороны хлебного развала и тоже неторопливо стал перебирать половинки «Дарницкого», выискивая из них одну с самой свежей датой. Между ними имелась лишь пара метров, их разделяла заваленная продуктами стойка, но притяжение чувствовалось так явно, словно они уже слились в одно. Он снова не мог разглядеть её лицо, так как оно было сокрыто за низко подвешенной вывеской отдела. Взамен этого он снова уловил жёлтый запах, и он понял, что это точно был её аромат. Как будто её разгорячённое тело призывало его идти за собой по этому сладкому следу.

Сердце его учащённо билось, грудь вздымалась выше обычного – у обладательницы такой фигурки не могло быть недостатков.

Плотно обхватив его, она пошла к кассе. Он шёл за ней метрах в десяти, но чувствовал так, будто она уже держит его за горячую руку и ведёт, добивая сумасводными бёдрами, в спальню. Когда он подошёл и встал за ней, она что-то отвечала кассирше вежливым, миленьким голоском, выкладывая на ленту свои покупки: пару булочек, кефир, зелень какую-то. Падая вниз с недосягаемой, залитой ярким жаром высоты, Олег чуть наклонился над её плечом и произнёс, улыбаясь, выдыхая вместе со словами следы сладкого облака:

– Это вы себе на неделю купили?

Девушка, ничего не отвечая, повернулась к нему с нежной, дрожащей на губах улыбкой, с широко открытыми, напряжённо ждущими глазами. Олег почувствовал на миг, как его кости размалываются в хлюпкую и склизкую труху от неимоверного удара о землю.

Она была даже не мила…

Тем не менее, помня свежий урок, он смог быстро совладать с собой и не позволил слишком расшириться испуганным зрачкам. Он ещё раз улыбнулся и добавил:

– Ради такой фигурки стоит пойти на жертвы!

Она быстро отвернула от него лицо, буркнув что-то вроде «спасибо». Кассирша, с сочувствием наблюдавшая за этой краткой сценой, проводила взглядом чересчур суетливо схватившую пакет девушку и по-родному улыбалась Олегу, пробивая его товары.

Ему почему-то живо представилось, сколько ночей провела эта девушка, заливая слезами подушку, сколько отвращённых взглядов видела с глубокой обидой она, поворачивая где-нибудь в спортзале своё невозможное лицо к очередному привлечённому её изгибом самцу. Собрав свои покупки в пакет, он с лёгкой неприязнью заметил, что она стоит неподалёку, у киоска с кожаными товарами, что-то разглядывает, красиво наклонившись и умело показывая свою попку. Чувство создалось странное. Опять само собой представилось, как он подходит к ней сзади… Но он уже видел её лицо и не имел возможности представить себя рядом с нею до и после сцены совокупления…

Тем не менее, что-то заставило его подойти и остановиться рядом:

– Вам помочь?

Она обернулась к нему с улыбкой. Уже успела подготовиться и взять себя в руки. Только волнение ещё слышалось в голосе:

– У меня сигнализация чего-то пикает… Я вот думаю, что батарейку поменять нужно.

– Можете показать?

Она кивнула и кинулась, может быть, излишне резко, копаться в сумочке.

– Вот.

Она передала Олегу таблетку иммобилайзера, при этом коснувшись его ладони пальцами и тут же метнув быстрый взгляд в его глаза.

– А… – протянул Олег. – Это круглая вам нужна. Двадцать двадцать пять, по-моему. В этом ларьке их точно нет. На заправках продаются.

Он только что видел такую батарейку на кассе, но напрягаться сейчас не хотелось.

– Хорошо, спасибо! – с искренней благодарностью улыбнулась ему страшная девушка и, взяв из тележки свой пакет, сделала движение к выходу. Он последовал за ней, не понимая, как он мог во всё это ввязаться. Прямо за дверьми стояла недешёвенькая машинка, по цвету хорошо подходящая к её костюму. Олег мельком глянул на правую руку девушки, кольца не имелось. Поймав ли его взгляд, или ещё как, она, словно оправдываясь, сказала:

– Я тут неподалёку, с подружкой снимаю… С института вот еду…

Они на секунду замолчали. К нему вдруг снова подкатила жалость при виде расширяющихся испуганно зрачков… Да и марка эта ему всегда нравилась… Он вдруг представил себе, как сидит за рулём…

– Вам можно будет позвонить как-нибудь? – спросил он, нежно улыбнувшись.

– А вы точно… – Она не смогла завершить фразу, осеклась на полуслове.

– Я точно позвоню, – успокоил её Олег, но только не словами, а многозначительным взглядом, жёстко огладившим её стройное тело.

– Хорошо! – поняла она и обрадовалась. – Меня зовут Диана!

Она протянула ему визитную карточку. Он удивлённо поднял брови.

– Я визажистом подрабатываю, – пояснила она.

– А… – улыбнулся снова он. – А меня – Олег…

Он пожал легонько её ручку на прощание и проводил взглядом её машинку. Встряхнув пакет, отправился к пешеходному переходу. Дядькин дом виднелся неподалёку.

* * *

При каждом своём визите к дяде Вале Олег поражался необычайной разрухе, грязи, в которой тот существовал. Между тем каждый аспект этой разрухи имел чёткое, логичное объяснение. В прихожей, а там и дальше, по всей стометровой квартире, на полу лежал толстый слой истёртых песком и пылью газет, нужных для того, чтобы впитывать влагу с уличной обуви (соответственно, отказавшись от уборки полов). На старинном кресле у входа лежала груда какого-то пахучего хлама, предназначенная для того, чтобы не тянуться к вешалкам при одевании в тот редкий день, когда наконец понадобится выйти из дома. Тут же, посреди прихожей, стояли разнузданные ботинки – без шнурков, ну, чтобы исключить потребность в наклонах.

Дядька выглядел соответственно. Треники болтались на середине ягодиц, рубашка, застёгнутая на одну лишь пуговицу, перекосилась, он стоял, подогнув одну ногу и опираясь на локтевые костыли, кисти рук были сокрыты под обрывками какой-то чёрной ткани; как у клоуна торчащие по сторонам лысины белые копны волос какое-то время покачивались после каждого резкого движения головой, на исхудавшем лице выражалась смесь непрерывного отчаяния с вечным недовольством. Объяснялось всё, опять же, достаточно логично и просто: у дяди Вали имелась собственная россыпь заболеваний, из которых следовали противопоказания к хождению, движению руками, наклонам, еде… В общем, он существовал в тёмном лабиринте врачебных ограничений.

Олег поздоровался и вступил в полумрак, не снимая уличной обуви. Только тут он вспомнил, что не купил себе никакого перекуса из-за этой охоты за «красавицей».

– Слушай, а у тебя есть пожрать-то чё? – спросил он дядьку, относя на кухню пакет и начиная его разбирать.

– Ты ж только что из магазина! – сообщил неожиданную новость голос дяди Вали, пыхтящего где-то в тёмных глубинах. – Ничего не купил?

– Блин, если бы купил – не спрашивал. Забыл себе купить!

Пыхтящий дядя дошёл до кухни и остановился в дверях. Зайти в кухню вторым он не мог из-за мусора. Мусор весь, естественно, был нужный.

– Посмотри в холодильнике. Там сыр у меня есть.

Олег, уже готовый к результату, открыл дверь холодильника. Свет в холодильнике не работал, а на кухне стоял полумрак от прошитых скрепками штор (у дядьки болели глаза), и он с трудом различил какой-то желтоватый кусок в полиэтилене. Взяв и почувствовав под пальцами кирпичную твёрдость, он спросил:

– Это семидесятого года, иль пораньше? Сразу выкинуть, или сам?

– Оставь, оставь! – тут же всполошился дядька. – Я его потру… Потом…

Олег со вздохом швырнул кусок обратно. Запихнул молоко, творог. Закрыв дверь холодильника, выложил крупу и хлеб.

– Ну я тогда ненадолго. Блин, голодный я!

Дядькины копны прямо-таки пудингами затряслись от волнения:

– Ой… А как же посуда! Как же мне кушать?

Из раковины вырастала гора. Тарелки игриво подмигивали зачерствелыми кусочками каши.

– Слушай, ну а что тебе будет, если сам-то помоешь, а? Отвалятся твои руки? – раздражённо спросил Олег. Он не собирался, как бабуля, терпеть этот детский сад и очень легко злился на лентяя. Олег был поздним ребёнком и на себе испытал разлагающую силу женской ласки. Но, имея такой яркий пример перед глазами, он всеми силами старался исправлять себя, следить за собой. Отсюда, наверное, и пошла его привычка к самобичеванию…

– Ты что! – со злобой в голосе накинулся на него дядька. – Мне врач запретил… За-пре-тил! Вообще что-то брать руками. Сказал, если суставами двигать, пока принимаю препарат – ничего не пройдёт.